Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

А вот еще отрывок из романа Виталия Каплана "Круги в пустоте".
Там есть еще один, не менее впечетляющий. Размещу, если найду. А уж упоминаний - пруд пруди.

Итак. Митька, хулиганистый мальчишка лет 14, был выброшен неким магом в другой мир (по закону сохранения материи так сказать). Там он был продан в рабство и куплен неким Харт-ла-Гиром (помощником того самого мага, как позднее выяснилось). Харт начинает приучать его к новой жизни, причем весьма суровыми методами (так, по крайней мере, сперва пареньку кажется).
***
- Видишь ли, Митика, - сухо продолжил кассар, - я уже говорил тебе,
что мне безразлично твое прошлое. Я прекрасно вижу, что ты какой-то
странный, про таких говорят "с белой звезды свалился". Откуда ты
свалился, мне неинтересно знать, но кем бы ты ни был раньше, сейчас ты
раб. И значит, должен не только делать все, что полагается рабу, но и
думать как раб, и сны видеть рабские, и мечтать о том, о чем мечтают
рабы. И всему этому тебя придется учить, и быстро. А иначе ты здесь
пропадешь. Если окажется, что возиться с тобой бесполезно, мне придется
продать тебя. И уж будь уверен, что негодному рабу в Светлом Олларе
грозит смерть, и смерть нелегкая. Ты вчера видел сам, как оно бывает.
Поэтому радуйся наказаниям - они спасают тебя от худшей участи.
Митька судорожно сглотнул.
- Итак, - все тем же наставительным тоном произнес Харт-ла-Гир, -
давай посмотрим, чем ты успел сегодня провиниться. Проспал - это раз. Не
выполнил из-за этого утреннюю работу - два. Наконец, дерзко потребовал
еды, хотя правильный раб знает, что его накормят лишь когда это будет
угодно его господину, и никак не раньше. За все это ты сейчас получишь
порку. Жди меня здесь.
Кассар встал из-за стола и пружинистой походкой удалился из кухни. А
Митька, стоя столбом, хлопал ресницами и чувствовал, как слабеют ноги.
Вон оно! Началось! На глаза сами собой навернулись слезы, но пока их
удавалось сдерживать. Неужели так ничего и не случится? Может,
землетрясение, или пожар, или кассар сейчас ногу сломает, или, еще
лучше, - закрыть глаза и мгновенно оказаться дома. Он что есть силы
зажмурился, потом мигнул, но все осталось как было, чуда не произошло.
Будет ли это очень больно? Или все же можно вытерпеть? Наверное,
все-таки можно. Саньку Баруздина вон дома лупят, а он ничего, говорит -
все по барабану. Правда, это он только говорит, а как на самом деле? И
все-таки лучше уж это, чем бурые муравьи...
Харт-ла-Гир вновь показался на пороге. В мускулистой руке он держал
длинный, с мизинец толщиной прут, светло-серого цвета, с черными
кольцевыми разводами. Чем-то прут напоминал недавнюю змею.
- Сдается мне, - задумчиво протянул кассар, - что тебя раньше не
пороли. Это действительно так?
Митька мрачно кивнул. Ну, были, конечно, шлепки в детском саду, но
ведь это же не считается. А вот чтобы так... Отец, пока жил с ними, рук
не распускал. Мама раньше, бывало, грозилась ремнем, но дальше обещаний
и слез дело не шло. Она то и дело вздыхала, что без твердой мужской руки
из него, Митьки, вырастает нечто ужасное, и что он пользуется ее слабым
здоровьем и мягкостью. Что бы она теперь сказала? - с совершенно
неуместной сейчас иронией подумалось ему вдруг. Вот она, суровая мужская
рука, помахивает в воздухе гибким прутом.
- Да, тяжелый случай, - кивнул кассар. - Но делать нечего, тебе
придется многое познать. Есть три вида наказаний для рабов - за обычные
проступки, разумеется. О вчерашней казни мы пока не говорим. Три вида
наказаний - это порка, лишение пищи и тяжелая работа. Поверь мне,
мальчик, в большинстве случаев рабы куда более боятся голода и
мучительного труда. Порка же - самое частое наказание, и нет на свете
человека, ни раба, ни свободного, кто не испытал бы ее. Это ж только ты
такое чудо с белой звезды... Ну ничего, я буду пороть тебя часто, но
всегда по делу. Ты привыкнешь. А пока - наматывай на ус. Вот это - прут
лиу-тай-зви, сей кустарник растет всюду, он неприхотлив, но бесполезен,
не дает ни плодов, ни целебных листьев. Одни лишь ветки, - улыбнулся он,
- хоть для чего-нибудь, а годятся. Используют еще и прутья лиу-гва-нза,
но ими можно и покалечить, так что они применяются лишь в особых
случаях. А ну-ка, иди сюда.
На ватных, совершенно негнущихся ногах Митька приблизился к хозяину.
- Ложись на лавку, лицом вниз, - велел тот. - Руками держись за край.
Я не собираюсь привязывать тебя, не хочется возиться. Но имей в виду -
сопротивление означает повторение порки с самого начала. Кричать тебе
разрешается, пока мы дома. Если я буду наказывать тебя где-нибудь еще,
тебе придется терпеть молча.
Митька тяжело опустился на узкую скамью, ощутив животом теплое,
гладко отполированное дерево. Послушно сжал ладонями край лавки,
зажмурил глаза. На миг вспыхнула в сознании соблазнительная мысль -
вскочить, броситься с криком на эту дикарскую сволочь, врезать ногой в
пах - и пускай горит все синим пламенем. Пускай потом хоть топор, хоть
яма... с ждущими поживы бурыми муравьями... Он закусил губу и решил, что
уж криков из него кассару не выжать.
- Я на первый раз дам тебе десять ударов, - меж тем спокойно говорил
Харт-ла-Гир. - Для мальчишки твоего возраста это сравнительно немного.
Но помни - в дальнейшем я буду не столь снисходителен.
Он отошел в сторону, примерился, - Митька вздрогнувшей кожей ощутил
легкое покалывание прута, - потом воздух разрезало свистом. И тут же зад
обожгло болью, совершенно немыслимой, запредельной. Так не бывает, едва
не вскричал Митька. Казалось, кожу рассекло не легкой веткой кустарника,
а раскаленным железом. Не кричать было просто невозможно, но каким-то
чудом он все же удержался.
- Один, - сказал кассар. - Вообще-то, ты сам должен считать удары и
громко их называть, но пока это у тебя не получится. Приготовься.
Два! Это оказалось еще больнее, хотя куда уж дальше-то? Митька,
выходит, и не знал, что на свете бывает такая боль. Острой волной
раскатилась она по всему телу, и сейчас же перехватило дыхание.
...Закричал он на четвертом ударе. Зад и бедра жгло, точно их облили
кипятком, и терпеть было уже совершенно невозможно. Не осталось уже
совершенно ничего, ни гнева, ни гордости - только боль и крик. Они
слились воедино, они наполняли тело, и с каждым ударом росли, хотя это и
казалось невозможным - куда уж больше-то... Он судорожно вцепился
ладонями в гладкую доску, точно пытаясь раздавить бездушную древесину.
- Десять! - подытожил Харт-ла-Гир. - Ты можешь подняться.
Митька не сразу сполз с лавки. С трудом разжал пальцы, намертво,
казалось, вросшие в дерево. Все лицо его было в слезах, он тяжело дышал,
и воздух со свистом втягивался в легкие. Порка кончилась, но боль
продолжалась - упорная, безжалостная, жгущая. Сколько это еще продлится?
- подумал он мрачно. Потом, опустив взгляд ниже, густо покраснел.
Харт-ла-Гир понимающе усмехнулся.
- Ну что, узнал, как оно бывает? Ты еще радуйся, что не обмочился, а
то бы я добавил. Вообще ты неплохо держался, я думал, закричишь сразу. И
не реви, оно поболит и перестанет. Ты получил сейчас свой первый урок, и
чем лучше ты его осмыслишь, тем реже придется тебя сечь. Кстати,
заготовка прутьев - тоже твоя обязанность, ты сегодня же этим займешься.
Нарежешь их с той стороны дома, возле забора, поставишь в кадку с
соленой водой, иначе со временем розги теряют гибкость. А сейчас можешь
поесть. И побыстрее - тебе еще многому предстоит сегодня научиться, а
времени у нас с тобой мало.

***