Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

VII. Дискуссия в дворцовом интерьере, или Ненависть против Любви

Стены гостиной затянуты пурпуром и золотом. Мягкий зеленый диван с оттоманкой. В пару с ним - два кресла, так и манят погрузиться, поджав ноги, прикрывшись клетчатым пледом. Овальный столик красного дерева на причудливо изогнутых ножках. Как в Версале или Петродворце. Резной комод. Средневековый, рыцарский. Как в замках на Луаре. Владик видел почти такой в одном из любимых своих фильмов “Ларец Марии Медичи”.
Напротив окна - картина в золоченой раме. Длинноволосый мальчик в мерцающем голубом атласе. Круглую шляпу с пышным пером держит в руке. Белоснежное кружево воротника и манжетов. Серебро филигранной вышивки. Улыбка. А глаза все же печальны.
Репродукция была в учебнике истории. Владик часто ею любовался. Но одно дело в учебнике, а тут…
Зоя Петровна поймала его зачарованный взгляд. Взяла сзади за плечи. Пригладила волосы.
- “Мальчик в голубом”. Напоминает мне Лешу.
В защитном стекле отразилось на полотне лицо Владика.
Руки на плечах сжались.
- Ты... Ты так на него похож...
Он застенчиво улыбнулся.
- Зоя Петровна, у вас... Как на картинах. Или в фильмах про старинную жизнь.
- Историю любишь?
- Очень! Это Гейнсборо. Томас. В 1770 году позировал Джонатан Баттел, сын торговца скобяными товарами. Аристократом его художник нарядил. А еще... После Первой мировой войны полотно купил американский железнодорожный магнат – миллионер Генри Хантингтон. Сделка в 728 800 долларов на тот момент была рекордной. Когда в последний раз перед отправкой показывали в 1921 году в Лондонской Национальной галерее, директор написал на обороте слова прощания от лица всех англичан.
- Да ты, голубчик, знаток! Про надпись впервые слышу. У меня же вот копия только. Неизвестный автор. XIX век. В антикварной лавке купила. Лешенька...
Она резко вдруг отвернулась и отошла к окну. Встала спиной. Вглядывалась вдаль, чтобы скрыть набежавшие слезы.
- Зоя Петровна... Расскажите. Пожалуйста, - теперь он осторожно тронул ее за плечо.
- Хорошо, - обернулась она с улыбкой. - Ты ложись только вот на диван. Лечить будем. И говорить.
Владик лег. Приподнялся. Спустил штаны. Смущенно зарделся.
Зоя Петровна завозилась с пузырьками, подошла с тряпицей, смоченной в каком-то растворе, и не удержалась:
- Ох, как он тебя, Владик…
В ванной-то старалась не увидеть “лишнего”, а сейчас вот… рассмотрела.
Мальчишка напрягся. Вытянулся чуть ли не звенящей струной. Густо исполосованная багровым и синим попа сжалась. Уткнулся лицом в руки.
Шепот. Сухой, чуть слышный и оттого еще более страшный.
- Сволочь! Убью, как собаку! И эта... Ненавижу! Всех ненавижу!
Зоя Петровна помолчала, кусая губы. Присела рядом на диван. Положила руку Владику на спину.
- Ты думаешь, это решит проблему? Ненависть?
Он передернул плечами. Рывком обернулся. В глазах плескалась злость.
- А он?! А она?! Им, значит, можно?!
Скосил взгляд на попу.
- Так вот! Да?!
Прижался щекой к подушке, лицом в стену. Багряно-золотой узор расплывался из-за навернувшихся опять на глаза слез. Владик зло сморгнул их – хватит уже на сегодня!
- Нет. Нельзя, - голос учительницы, негромкий, но уверенный, разрезал сгустившуюся было тишину. – Ни им, ни кому бы то ни было. Поэтому я увезла тебя оттуда. Но не для того, чтобы ты озлобился на весь мир! Владик…
Она провела рукой по волосам, по напряженной (снова напряженной!) спине. И продолжила неожиданно мягко:
– Ты хороший человек. И тебя сегодня обидели. Страшно обидели. Непредставимо. Незаслуженно. Так бывает в жизни. Когда кажется - весь мир против. Но ты его не черни. Ты не можешь быть хорошим для всех. Не должен! Не обязан!
Помолчала.
- Ненависть не лучший советчик, Владик. Возненавидев сейчас тех, кто тебя обидел, ты ничего не исправишь. Только потеряешь себя самого. Я знала голод, испытала предательство, видела смерть. Я потеряла сына! Но вижу в людях хорошее. Верю, что счастье есть. В каждой судьбе. Только надо его найти. В себе. В других. Да, добро должно быть с кулаками! Но когда так, как сейчас говоришь ты, - ты один из них. Тех, кто так с тобой! Ты хочешь стать таким?
Он рывком развернулся. Смотрел в упор. Скулы свело, брови хмуры, глаза мечут искры.
И вдруг растекся улыбкой. Печальной и виноватой.
- Простите, - прошептал смущенно.
- Ничего, Владик, ничего…
Она легонько, понимающе провела ладонью по щеке, ощущая сильнейшее желание прижать к себе этого паренька крепко-крепко, исправляя этими объятиями все, что было плохого в его, Владислава Головина, жизни.
- Знаешь… Леша - когда маленький был, помладше тебя еще - все мечтал машину счастья изобрести. Чтобы все несчастья узнать заранее можно было и предотвратить. Фантазер был… Да вот только не прожить жизни без несчастий. Видимо, зачем-то и они нужны.
- Счастье... А какое оно, Зоя Петровна? Айййссс…
- Больно, милый? Я осторожненько… А счастье, Владик, оно у каждого свое. У Леши вот небо было счастьем. Он без неба жизни не мыслил. С детства бредил полетами. Все тетрадки на полях самолетиками были изрисованы… - она задумчиво улыбнулась, - все модели самолетов знал наизусть, начиная с Первой мировой… У меня другое счастье – моя работа. У тебя тоже наверняка есть. Только вот счастья в чистом виде не бывает.
Он снова лег. Позволив ей все же заняться израненной попой.
- Несчастья... Нужны... Я его понимаю. Лешу. Он в пилоты поэтому пошел? Уййй... Небо... Свобода, чистота, звезды... Ох... Нет-нет, все хорошо… Так зачем же нужны несчастья?
- Возможно, для того, чтобы оценить то хорошее, что у нас есть. Сегодня тебе впервые довелось испытать сильную боль, и я говорю не о боли физической, хотя и о ней тоже. Боль от того, что близкий тебе человек…

Не близкий он мне, - подумал Владик, но промолчал.

- А ведь до этого в твоей жизни не было серьезных потрясений, – продолжала тем временем Зоя Петровна, обильно смазывая мазью. - Задумывался ли ты об этом? Ценил ли? Ведь не у всех в жизни так… Несчастья - это своего рода противовес… Я знаю, Владик, что мама тебя очень любит.
Зоя Петровна едва заметно нахмурилась - маму давно стоило поставить в известность, но звонок ей на работу ничего не дал. Сказали, что Анна Алексеевна на смене и освободится только поздно ночью. Может, и к лучшему, не надо пока ее волновать.
- Мама!
Владик вскинулся. Чуть не сел на блестящую мазью попу. Соскочил с дивана.
- Мама... Любит! Вы говорите: любит! Но... Как тогда? Почему? Я же слышал...
Он мерил комнату из угла в угол. От картины к окну. Путаясь в сползших до щиколоток штанах и не замечая этого.
- Если бы... Если бы она твердо сказала: нет...
Глаза увлажнились. В какой уже раз за день! Досадливо мазнул по лицу от локтя до сжатой в кулак ладони. Не плакать!
- Он... Он бы не посмел!
Замер у портрета. Весь в ярком луче закатного солнца.
Она смотрела. В горле стоял ком. Был Владик сейчас такой... Абрисно-тонкий. Как святые у Караваджо. Нежный. Словно ангел с полотна Боттичелли. Хрупкий. Как лица Ван Дейка.

Как же с ним могли так поступить?!

Опять откуда-то из глубины тугой спиралью поднялась ярость.

Нелюдь! Зверюга!

Зоя Петровна очень ясно помнила свое желание там, в комнате вцепиться этому… с позволения сказать, “отцу” в волосы, забыв начисто обо всей своей учительской сдержанности.

Владик… Сколько же все это нам теперь придется выправлять… И мама…

Конечно, с мамой будет разговор. Только вот как она отреагирует на ситуацию, Зоя Петровна не знала.

А вдруг действительно… Вдруг она одобряет действия мужа. Что тогда? Как жить мальчишке в одном доме с этими людьми?

Владик словно уловил ее мысли. Сник. Разом. Голова упала на грудь.
- Не виню! Ни ее. Ни его. Мама... Любимая мама...

Мальчик… Только не уходи опять в свои мысли. Не сегодня. Не сейчас! Не надо бередить такую свежую еще рану. С бедой надо переспать ночь!

- Владик… Пойдем-ка мы с тобой чаю попьем, – резко сменила она тему. - Подтяни уж штаны-то.
Зоя Петровна говорила обыденным тоном. Будто и не было только что этой сцены. Будто и не стоял Владик перед ней такой… Неземной. Просветленный насквозь трагизмом случившегося. Словно живая картина.
А глаза! Так смотрит Христос на ликах Андрея Рублева. Распятый. Всеблагой. Всемилостивый...
Дрожь пробирала от этого взгляда.

Нет, мальчик! Все еще будет у тебя хорошо! Обещаю!

- Пойдем. Там остыло, наверное, уже все.

VIII. Побывать в Версале, или Как мало нужно для счастья

Подушку с монограммой Владик со стула на кухне убрал. Подложил под себя ногу. Зоя Петровна понимающе и благодарно улыбнулась.
Они молчали. Только изредка чашки прозвенят чуть слышно. Было о чем подумать. Каждому о своем. И вместе - об общем.
- А знаешь... У меня же книга какая есть!
Из гостиной Зоя Петровна вернулась с толстенным красным томом.
- Смотри, Владька! Из Франции Леша привез.
Мальчишка распахнул глаза. Аж привстал, подался вперед.
- Версаль! Сколько картинок!
Он листал и не мог оторваться. Глаза заблестели восторгом. Все ушло, все, что было плохого.
Зоя Петровна присела рядом. Приобняла за плечо.
- А вы знаете…
- Ой! Вот тут сначала терраса была... Эт потом они зеркала своровали! Нууу... Не так, конечно. Мастеров за взятку сманили…
- Гранд-канал! Там были гондолы! Фрегаты! Настоящие! С пушками!..
Он подскакивал. Придвигал к ней книгу: ну смотрите же, как это круто! Листал и возвращался. Тыкал пальцем. Чуть не облизывался.

Ты спрашивал... Вот оно, Владик! Мгновение настоящего счастья!

Но вслух ничего не сказала. Даже дышать стала тише. Не спугнуть! Не прервать!

Как мало тебе нужно, мальчик... И как это “мало” сейчас для тебя важно…

Он все говорил и говорил. Пояснял, вспоминал, показывал. Но то и дело клевал носом, а ресницы слипались. Успокоительное начало действовать.
- Пойдем-ка, Владик, приляжешь. Да-да, книгу можно с собой. Конечно, мой юный искусствовед!
В спальне мальчик, взявшись за тренировки, смутился. Трусов на нем не было. Остаться в одной футболке при Зое Петровне стеснялся.
- Погоди-ка... Держи вот, - от шкафа она протянула голубые пижамные штаны. - Я чайку принесу, может, ночью пить захочется.
Когда вернулась, Владик, утомленный переживаниями сегодняшнего дня, спал, как убитый. Даже во сне продолжая обнимать толстенный том.
Скребнув когтями прикрытую дверь, в спальню вступил Федор. Поглядел с прищуром. Хозяйка приложила палец к губам: тише ты, рыжий! Кот обиженно помахал хвостом. Ярким облаком вспорхнул на кровать. Потоптался. Заглянул в лицо мальчишки, обернулся на хозяйку. Снова просемафорил: иди уж, я тут, на карауле!
Зоя Петровна осторожно извлекла книгу из мальчишечьих рук, легонько погладила тонкую кисть, подоткнула одеяло.

Спи, мой хороший, спи…

IX. Чистота и подлость, или Отповедь строгим почерком

Зое Петровне уснуть была не судьба. Слишком много мыслей в голове. Слишком много сложных вопросов предстоит решить.
Чтобы хоть как-то отвлечься, она занялась проверкой сегодняшней контрольной.
Нашла в первую очередь его тетрадь. Пробежала быстро глазами. Потом вчиталась уже внимательно, помогая взгляду движением ручки по строкам.

Дробно-рациональные выражения упростил… Хорошо. Иррациональные неравенства… Молодец, Владик! Задача… Все верно. Кстати, можно было решить проще. Теория вероятности…

Тут она задержалась взглядом чуть дольше.

Нет, тоже все в порядке.

Рука учительницы вывела вполне заслуженную пятерку.
И тут с непроизвольной улыбкой…

“Пятерка? У меня пятерка?” Хорошо все-таки, что не пришлось кривить душой.

Еще несколько секунд полюбовалась работой, прежде чем взять следующую.
Она открывала и закрывала тетради, делала исправления, выводила оценки. Привычное занятие и вправду отвлекало. Хотя где-то глубоко внутри, на дне все равно плескалось беспокойство.
Отложив очередную работу, Зоя Петровна потянула затекшую спину, потерла пальцами уставшие глаза.
Еще тетрадь. Над обложкой застыла на пару мгновений. “Ученицы 9-Б Жлобновой Светланы”.
Наконец, медленно, будто против воли, пальцы открыли нужную страницу.
Число, надпись “Контрольная работа”, дальше...
Так вот за что заплатил Владик сегодня столь страшную цену? Пустота. Чистота? Разве что только бумажная… Назвать ее девственной звучало таким кощунством.
Несколько минут смотрела она на неисписанный листок в клеточку, словно там должна была появиться подсказка – что ей делать дальше. Потом решительно отложила красную ручку в сторону. А еще через пару минут чистый лист перестал быть чистым. Теперь его покрывали ровные строчки, написанные строгим и четким учительским почерком.

Ты знаешь, что такое подлость и чем она страшна?

Ее мысли прервал телефонный звонок.
- Вас слушают. Да, Анна Алексеевна, я действительно вам звонила. Дело в том, что Владик сейчас у меня…