Тень повелителя | цитата: |
«…после захвата прайда самец убивает всех львят. Львицы предпочитают не вмешиваться, так как всё равно сделать ничего не смогут. У львицы, потерявшей львят, через 2–3 недели начинается течка, и вскоре она уже будет беременна от нового доминантного самца. Так что получается, что убийство малышей простая необходимость…»
"Гербы и тотемы, почти везде - волки, львы, драконы... Потому, что внутри - люди именно такие..."
Тень Повелителя (когда умирают львы) |
|
Это утро во дворце началось не с привычного гомона - детских криков, истерических взвизгов привыкших к ссоре женщин, а с тихой, напряженной тишины. Женщины гарема и многочисленные малолетние дети султана, забыв интриги и распри, только в случае крайней необходимости покидали свои покои, стараясь не встречаться взглядами с каменнолицыми янычарами, заполонившими коридоры Сераля.
Что готовит им этот, только зарождающийся день, лучше было и не думать.
Матери, прижимавшие к груди малолетних детей, понимали, что обречены... виной несчастных женщин было лишь то, что повелитель слишком поздно познал их... вина детей (хотя относилось это только к мальчикам) - что они не успели вырасти...
Повелитель умирал - еще не старый, сильный и яростный мужчина во время своей последней поездки морем, когда его галера натолкнулась на немногочисленную флотилию легких пиратских "ласточек", на которых проклятие Аллаха, вездесущие казаки, разоряли города и поселения, находящиеся под суровой, но справедливой дланью османского владык - приказал преследовать легкие ладьи.
Казаки, однако, не отступили и приняли бой...
Тяжелый таран султанской галеры разбил в щепы две ладьи, тяжело ударившие "туфанги" потопили еще две, одну - треща и ломаясь - перевернули весла, но с трех оставшихся, прошедших под веслами, на борта галеры полетели хищно лязгающие "кошки", зажигательные, дымящиеся серой и дающие едкий дым глиняные горшки - взрывавшиеся желтым, дымным пламенем, следом за которыми, паля из ружей и "пистолей", в клубах порохового дыма на галеру хлынули бритоголовые, похожие на озверевших шайтанов убийцы...
Схватка была короткой и страшной, многочисленная, закованная в сталь охрана султана - состоящая из отборных бойцов, неся огромные потери, порубила прорвавшихся на галеру головорезов, когда один из казаков - похожий на высушенный солнцем дуб, несмотря на пробивший ему грудь клинок правоверного, словно пушинку метнул в сторону капитанского мостика пудовый бочонок пороха с зажженным фитилем...
Офицеров и охрану снесла волна пламени и полетевших во все стороны кусков дерева. ..
Дамасская кольчуга Султана - выдержала удар, но сорванный взрывом медный обод бочки попал Повелителю в голову, сбив шлем и разрубив висок...
Галера спешно повернула обратно (на сцепившиеся с ней ладьи были сброшены чугунные остроконечные гири - проломившие дно лодок, абордажные канаты - обрублены), не обращая внимания на качавшийся в стороне перевернутый струг, к которому - яростно грозя кулаками уходившему в сторону берегов Империи кораблю правоверных, держа в зубах сабли, плыли уцелевшие в схватке гяуры...
Еще день после возвращения повелитель, тяжело дыша и не приходя в сознание, - лежащий на той самой постели, где он привык проводить время в усладах и окружении юных наложниц, - провел в окружении седобородых врачей. Испанский лекарь, которого упорно требовала допустить к султану мать старшего сына повелителя, так и остался за дверями - но это не спасло владетеля. С первыми лучами солнца душа Владыки империи ушла по алмазному мосту в сторону небесного дворца, где теперь разящий меч и щит всех правоверных будет вечно вкушать райские наслаждения, столь щедро раздаваемые Аллахом своим верным приверженцам...
В отдаленной комнате "семейного" крыла дворца молодая, стройная женщина, которая еще не успела разменять и четверть века, чуть дрожащей рукой осторожно коснулась головы мальчишки, так и уснувшего на усыпанном подушками ковре, в ногах у ложа матери.
- Проснись, Мехмед... проснись...
Десятилетний мальчик, стройный и загорелый, одетый только в легкие шаровары, подняв голову и, сладко потянувшись, недоуменно посмотрел на мать.
- Вставай... вставай же, мой мальчик, мама приготовила тебе вкусный щербет, который ты так любишь... - женщина ласково улыбнулась, стараясь не встречаться с сыном глазами, в которых плескалась похожая на холодный осенний ветер тоска.
- Вот здорово! Твой щербет всегда самый вкусный... недаром отец так его любит!
Вскочивший на ноги и заскакавший по комнате козленком мальчишка не заметил, как дрогнуло лицо матери.
- Но сначала одень... вот это! Посмотри, что прислал тебе Повелитель! - мать показала мальчику на роскошный, расшитый каменьями восточный наряд, лежащий на низком кофейном столике.
Мальчишка, затаив дыхание, поднял к груди великолепную, усыпанную золочеными полумесяцами шелковую куртку - этот узор носил сам Повелитель, и никто кроме него не смел одеть такой же. Однако во взгляде мальчика мелькнули растерянность и беспокойство...
Мать, погладив мальчишку по голове, наклонившись к нему, тихо произнесла:
- Не бойся... одевай. Это воля твоего отца...
Мальчишка помнил, как Азамат (более старший, бойкий и задиристый соратник по детским шалостям и играм) появился в шелковой, легкой одежде, с вышитым на ней полумесяцем, подаренной ему матерью старшего сына султана как знак примирения с темнокожей Нурлат, чьим отпрыском он являлся.
Они тогда сидели во внутренних покоях (Мехмед - который до недавнего времени, как и большинство многочисленных малолетних детей повелителя, до того как с ними начинали заниматься придворные учителя, поэты и музыканты, бегал по дворцу просто голышом (хотя и с золотыми браслетами на руках и ногах, звеневших при малейшем движении как крошечные колокольчики), был одет только в легкую набедренную повязку, правда перевязанную расшитым золочеными нитями поясом), на руках и ногах мальчишек по-прежнему позвякивали браслеты. Дети привыкли к ним и совсем не обращали внимания на привычную тяжесть. Снять подарок, дарованный повелителем, мог только безумец. Даже за попытку снять такой браслет (а эти эксперименты как правило заканчивались еще в глубоком детстве наряду с вопросом "а как жжется огонь") ребенок получал жестокую, изощренную порку. Но эта мера была не лишней - вездесущие мальчишки, в силу своего происхождения почти не встречавшие преград в перемещении по огромному дворцу и многоярусным садам, окружавшим его, могли услышать много "лишнего" в наполненных тайнами покоях дворца. Звенящие браслеты предупреждали любого пришедшего на встречу к султану или его визирям, что рядом находится беспокойная кровь повелителя. Запретов было немного, даже можно было сказать - не было совсем, но за нарушение наказывали очень сурово. Меру наказания всегда отмерял лишь Повелитель и никто другой. Даже мать не могла ударить или грубо одернуть ребенка... ибо кровь Повелителя - священна.
Тогда к ним подошли закованные в отливающую синевой дамасскую броню воины из личной охраны повелителя, в сопровождении его старшего сына. Юноша схватил растерянного Азамата за ухо и, резко вздернув мальчишку на ноги, - потащил за собой.
Потом прошедший по покоям дворца глашатай созвал всех отпрысков султана и их матерей в большой внутренний двор дворца, где между двух широко разнесенных балок, на увитой виноградом поперечине на скованных руках уже висел Азамат и его несчастная мать. Молодая женщина была полностью обнажена, а на мальчишке из одежды оставалась только злополучная шелковая рубашка.
Когда высокий и меланхоличный евнух - палач (ходили слухи, что он один из наиболее удачливых братьев Повелителя, которого при смене владетеля не убили - как остальных, а лишь оскопили), ловко крутанув плеть, впечатал его в смуглые ягодицы Нурлат, оставляя на них сначала незаметные, а потом все более темнеющие полосы, женщина только еле слышно застонала, но пока еще не тронутый мальчишка, которого помощник палача заботливо развернул лицом к матери, - дико закричал...
Палач сек Нурлат жестоко и долго, жалящие ремни плети, обогнув плечи, полосовали ее упругие, с торчащими от боли и возбуждения сосками груди, огибая ягодицы, захлестом падали на плоский, вздрагивающий в такт ударам живот. Но бил палач осторожно, без протяга, жалея кожу истязуемой, и мать первенца султана (так и считавшаяся старшей в гареме, хотя повелитель уже давно забыл дорогу к ее ложу) недовольно поджала губы.
Наконец, палач, повинуясь одному ему заметному сигналу со стороны Повелителя, перестал истязать женщину (помощники палача ловко и слаженно сняли с балки ее дрожащее тело и аккуратно положили на расстеленное здесь же шелковое покрывало) и перешел к ее сыну. Мальчик, не в силах смотреть на страдания матери, висел, просто закрыв глаза, из-под век которых нескончаемым потоком бежали слезы. Палач размахнулся, и плеть, загудев в воздухе, как стая разъяренных пчел, впилась в тело мальчишки. Этот удар не только разорвал рубашку, но и рассек кожу. Мальчик дико закричал. Нанеся еще два удара, палач полностью "раздел" мальчика, на окровавленном, слабо вздрагивающем тельце повисли лохмотья. Но когда палач занес плеть в очередной раз, на этот раз примеряя ее к сжавшимся ягодицам мальчишки, женщина, наконец-то пришедшая в себя, вдруг вскочила и, обхватив жалобно кричащего ребенка руками, закрыла его своим телом...
Мехмед посмотрел на отца и с удивлением увидел, что тот улыбнулся. Палач размотал веревки, стянувшие кисти мальчика, и тот оказался на руках у матери. Прижимая ребенка к себе, женщина что-то быстро шепнула ему на ухо. Избитый мальчишка повернулся и, чуть пошатываясь, двинулся в направлении Повелителя. Подойдя к отцу, мальчик опустился на колени и, склонившись к земле, обнял ноги Повелителя руками.
Некоторое время тот не шевелился, но потом медленно поднял руку и осторожно опустил ее на голову ребенка.
После лечения Азамат был отправлен постигать тайны морских течений и ветров в морскую школу Империи. А на стапелях столичной верфи была заложена новая флагманская галера. На доске - которая должна была украсить гордый нос корабля, над все сокрушающим тараном, золоченой арабской вязью было выведено "Нурлат"...
>
Очнувшись от воспоминаний и посмотрев на мать, мальчишка осторожно одел расшитую золотыми полумесяцами рубашку, а сверху такое же роскошное платье необычного, но красивого покроя (ведя непрерывные войны, восток и запад обогащали друг друга не только в искусстве убивать), не мало не стесняясь, стянул с себя легкие шаровары, на секунду сверкнув стройными ногами и по мальчишески поджарыми, упругими ягодицами, одел поданные матерью шаровары, замотал расшитый сурами из Корана кушак. Натянул темные, с золотом, бархатные сапожки. Такая одежда - присланная отцом одному из своих многочисленных сыновей, означала одно - теперь он, несмотря ни на что, может сидеть по правую руку отца.
Это в общем не удивило мальчишку, чем руководствовался повелитель, отбирая себе кандидатов на достойную замену - не знал никто. Но Мехмед был смел, умен, ловко управлялся с не по возрасту тяжелым, острым как бритва ятаганом. В последнее время, иногда заходя в залы, предназначенные для учебы своих отпрысков, Повелитель все чаще задерживал на нем свой тяжелый, ничего не выражающий взгляд...
Одевшись, мальчишка не выдержал и закрутился перед матерью:
- Ну как? А отец... пришел в себя?
- Да, мой мальчик... он тебя ждет... - при этих словах мальчишка счастливо улыбнулся.
Лишь один раз (это было год назад), когда он утром проскочил под медленной рукой стоящего у покоев евнуха, оказался в покоях матери, рядом с которой, опершись на локоть могучей, в толщину талии мальчишки рукой, лежал отец...
Мальчишка, по инерции подскочивший к постели матери, испуганно замер, а отец, вдруг совсем по человечески улыбнувшись, поманил его рукой, и когда несмело подошедший мальчишка медленно опустился возле него на колени, вдруг ласково потрепал его по волосам.
- Какой ты шустрый... Мехмед, но мама тобой займется позже... пока я побуду здесь, если ты не против. Ну... беги!
Мальчишка выскочил из спальной как ошпаренный и понесся по коридору мимо с тоскливой яростью смотрящего ему вслед евнуха.
Когда повелитель вышел от своей женщины, проходя мимо униженно упавшего на колени евнуха, он взмахнул рукой, из рассеченного горла слуги брызнула кровь, а повелитель, спокойно обтерев окровавленную сталь о плечо согнувшегося в последнем поклоне раба, пошел управлять империей...
Та почти случайная ласка, стоившая жизни нерасторопному рабу, была единственным случаем, когда отец прикоснулся к нему.
А сегодня все складывалось на удивление замечательно, отец волею Аллаха, несмотря на всю злокозненность ранивших его неверных, пришел в себя и зовет его.
Может быть, в очередном походе Мехмед будет стоять на мостике флагмана рядом с отцом, и может быть даже встретит, увидит там Азамата...
Из мечтаний его вывела заботливая рука матери, протянувшая ему пиалу с ароматным шербетом. Мальчик с аппетитом набросился на сладости, счастливо улыбаясь, выпил из пиалы, но буквально через минуту (в это время из коридора послышался какой-то шум и жалобные, отчаянные крики) мальчишка удивленно закрутил головой, чуть пошатнулся и, закатив глаза и поддерживаемый матерью, медленно опустился на подушки.
Прижав к груди неподвижное тело ребенка, женщина вдруг зарыдала...
- Перестань выть... Волчица! - в арке дверного проема, сорвав перекрывавший его занавес, в окружении янычар, стоял старший сын султана - Расим.
Расшитая золотыми полумесяцами султанская одежда сидела как влитая на мускулистом торсе подростка.
Обведя глазами помещение, он добавил:
- Наконец я добрался и до твоей норы, весь дворец пришлось вычистить... далеко же ты забралась... Жаль, что отец не ленился к тебе ходить, только это я сейчас исправлю...
- Поздно, мразь... мой ребенок умер легко!
- Вот как? Ты правда в это веришь... - Расим сделал движение рукой, и вместе с янычарами в комнату вошел седобородый лекарь, пряча глаза, он тихо произнес:
- Мальчишка очнется через час... Повелитель... как вы и сказали, я дал ей только снотворное... Но я могу поднять его и быстрее...
Женщина без сил опустилась на пол, прикрыв лицо руками, и вдруг, выхватив из-под подушки кривой ятаганный нож, атакующей змеей метнулась к Расиму, но стоящий рядом янычар плоскостью ятагана легко встретил лезвие, отведя его в сторону, ударив женщине коленом под локоть, выбил клинок, надавив на спину, пригнул ее к земле. Спокойно стоящий Расим только презрительно скривил в улыбке губы под темными, едва оформившимися усиками.
- Лучше бы ты своего волчонка добила, сука... у меня на него теперь большие планы, - и, повернувшись к начальнику охраны, добавил, обращаясь к лекарю, - приведи его в чувство.
Лекарь, наклонившись к мальчишке, разжал его плотно сведенные челюсти тонкой серебряной пластиной и аккуратно влил ему в рот жидкость из пузырька, который он держал в руке. Сначала ничего не происходило, но буквально через минуту мальчишка зашевелился и, наконец, открыл глаза.
Увидев это, прижатая к ковру женщина только застонала, из ее глаз потоком полились слезы.
Поднятый на ноги мальчишка рассеянно осматривался вокруг, скрестивший на груди руки Расим спокойно ждал, пока он придет в себя. Когда в глазах мальчишки проснулось "понимание", он посмотрел на прижатую к земле мать, отброшенный в угол, блестящий на ковре нож и, глядя прямо в глаза кровному брату и теперь своему злейшему врагу, вдруг тихо произнес:
- Отец... умер?
Расим шагнул к мальчишке (которого держали за руки двое янычар) и сильно хлестнул его ладонью по лицу.
- Для тебя он был и останется повелителем... Раб!
Вместо ответа мальчишка вдруг откинул тело назад, повиснув на руках янычар, и изо всей силы ударил Расима ногой в живот.
Подросток, слишком поздно среагировавший на удар, - зашипел, сгибаясь от боли, а потом медленно разогнулся.
- Эту тварь, - он указал на женщину, - на позорную доску! И прямо сейчас! Я хочу, чтобы ее отнесли в казармы для новобранцев... кормить ее запрещаю... пусть ест только то, что воины изольют ей в рот... если захотят, чтобы она побыла у них подольше...
Подхватив с пола отчаянно сопротивляющуюся женщину, янычары потянули ее к выходу.
- Я хочу, чтобы он видел! - новоявленный повелитель кивнул в сторону мальчика.
Начальник охраны, ухмыляясь во весь рот, отдал команду.
Вскоре в комнату занесли почти квадратную доску, в верхней части которой были продеты четыре ременные петли из грубой, необработанной кожи.
Со стройного тела женщины сорвали одежду, в рот загнали кляп и, уложив на спину, в две петли просунули руки и, закрепив, подтянули к голове ступни ног, закрепив их по сторонам от кистей... это зрелище вызвало смех у столпившихся вокруг янычар.
Расим повернулся к закрывшему глаза мальчишке и злобно прошипел:
- Смотри! Или я прикажу отрезать тебе веки!
Мальчик поднял веки и посмотрел в глаза врага. Во взгляде ребенка была такая ненависть, что Расим на секунду отшатнулся.
- Унесите ее... а этого... в подвал. Принесите туда кол... и плеть!
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
