Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Истории, подобные этой, могли бы происходить, да наверняка и происходили, в какой-нибудь из бедных и отсталых республик, которые за уши тащили специалисты из стран всего советского лагеря в светлое коммунистическое будущее, чуть ли не из первобытного состояния. Хех, так и не вытащили... Жили спецы с семьями обособленно от остального населения, причём русских было на порядок больше и их дети могли учиться на русском языке, У других возможности учиться на родном языке не было, поэтому они ходили в русскую школу, достаточно быстро учась говорить по-русски сносно - как-никак братья-славяне.

Мальчик Томаш из Чехословакии, дружелюбный паренёк со светло-русыми волосами, тоже жил в таком городке за забором, достаточно далеко от своей школы, до которой надо было ежедневно добираться на местном автобусе аж сорок минут. Вдобавок - автобус битком набивался дурно пахнущими "аборигенами" - кто ездил, меня поймёт.

Так вот бывали дни, когда идти в школу совсем не хотелось, а хотелось почему-то пятнадцатилетнему Томашу совершенно другого - "повисеть" у кого-то из друзей-одноклассников на "хате", чего-нибудь выпить для смелости и потискать русских девчонок, которые в изобилии вокруг него водились.

Как правило, Томаш носил хлопковую рубашку навыпуск, под ней неизменно была белая футболка. Аппетитная попка Томаша, обтянутая "варёнками", была предметом сладких грёз всех школьниц и даже отдельных школьников... Надо сказать, что все советские школьники носили школьную форму, а для остальных делалось исключение, и это тоже выделяло Томаша.

Отец Томаша, Гонза, сорокалетний чернявый мужик невысокого роста, но очень крепкий и жилистый, к тому же, без вредных привычек - не курил и, в нашем понимании, не пил. Трудился Гонза в деревообрабатывающем цеху на комбинате. Вкалывал, как чёрт, ведь половину зарплаты платили в валюте. Мать, Катарина, была домохозяйкой. Ещё у Томаша имелся младший брат Михал - "умненький" такой мальчик.

Уже под вечер Томаш пришёл домой. Родаки сидели на кухне и кажется, чего-то ждали.

- Как твои дела, ТомАши, как школа? - голос отца был какой-то не такой.

- Нормально.

- И что это за привычка у тебя появилась - "нормально да нормально"?

- Так русские всегда говорят...

- Жаль, сынок, что я совсем не знаю русского...

- Почему пап, хочешь, я тебя научу!

-...А учителя в русской школе совсем не говорят по-чешски... - в голосе отца сквозило гипертрофированное сожаление, он даже поцокал языком.

- Ну и что, что не говорят, им-то это зачем?

- А затем, сынок, что учить тебя мне придётся!!! - сделал неожиданный для Томаша вывод отец.

- Как это? Ты же не знаешь...

- Ну всё - с меня хватит, ты заврался, мальчик мой, иди в дальнюю комнату.

- Зачем, па-а-ап?!!

- А я сейчас приду и всё тебе объясню, сыночек - приторно-сладким голосом произнёс отец. - Ты опять не понял? Штаны спускай, дрянь такая!!! - он уже почти рычал.

"Всё, я допрыгался, папа ВСЁ знает и, конечно, меня выпорет", - невесело размышлял Томаш.- "Но откуда? Михал заложил, мелкий ублюдок. Да сам виноват, придурок я, так мне и надо", - думал он.

В той комнате стоял письменный стол со стулом и небольшой диван. Когда отец, резко открыв дверь, вошёл в комнату, Томаш, сидевший на диване с уже распоясанным ремнём и расстёгнутыми металлическими пуговицами на джинсах, вскочил и принялся стягивать с себя светло-голубые "варёнки".

- Ну-ну, побыстрей, всё время тянешь?

Томаш скинул штаны, выступил из них и, оставив валяться на полу, распрямился, бегло взглянув на отца, и сразу опустил глаза... Футболку он снял ещё раньше и теперь стоял под недобрым взглядом родителя в одних серых трусах почти в обтяжку.

- Может ты хоть скажешь мне, где ты шлялся вместо школы три дня подряд? Своё ты получишь, но... Отец в упор смотрел на сына.

- Подними глаза-то бесстыжие ! Скажешь или нет?!!

Томаш опять бегло взглянул на отца и вновь опустив глаза, пробормотал:

-Сказал бы, но не могу, ну, это мои дела...

- Что?!! А ну, повтори !!! Ты как с отцом говоришь, стервец... Сейчас ты у меня узнаешь... Партизан сопливый...

Отец был вне себя, и, ненашедши более словесных аргументов, окинул взглядом помещение, в поисках аргумента из натуральной кожи. "Надо же, про ремень-то я и забыл", - удивился себе Гонза. Обернувшись, он резко включил верхний свет, и тогда ему на глаза попались, наконец, брошенные штаны сына, в лямках которых был ремень с небольшой пряжкой. Злющий отец рывком вытянул ремень и Томаш даже отшатнулся к окну...

- Куда?!! Живо трусы спустил до колен и на диван!

Не дожидаясь, пока мальчик, спустив трусы, распрямится, отец взял Томаша за ухо, и больно выкрутив, повёл сына к дивану.

- Ау-у-у... Я сам, папочка, я сам лягу, ну отпусти.., - путаясь в спущенных ниже колен серых трусах, повторял Томаш.

- Ага, "папочкой" уже называет, "ляжет он".., вот подожди...- отец отпустил ухо Томаша и отойдя на шаг, окинул взглядом лежащего на диване голого сына. Диван был недлинным и ноги мальчишки, не умещаясь, торчали чуть вверх, под углом.

- На диване уже не умещается дитятко... Встань на коленки и задницу подставляй, "сыночек",- с сарказмом в голосе произнёс отец. Перечить Томаш не стал, завозился на скрипучем диване, и через несколько мгновений отец мог бы расматривать голую, ещё безволосую мальчишечью попу старшего сына, теперь уже покорно ждавшего своей участи, мог, если бы не был так зол...

- Nu tak, dobre,- отойдя на пару шагов, отец наматывал ремешок на правую руку пряжкой внутрь, и примерившись к мишени, стал Томашика пороть...
Стегал отец равномерно и медленно, и Томаш уже с третьего удара стал вскрикивать, виляя голой задницей, а после вскрика, мальчишка, сжав от боли зубы, со свистом втягивал в себя воздух.

- Ну что - несладко, засранец? - отвесив десять ремней, отец остановился. Ответом ему было только сосредоточенное сопение.

- Больно, - подумав, ответил Томаш, - пап, может не надо больше?

Он стоял на диване в стыдной позе - опершись на локти и выставив задницу под ремень, как приказал отец. Довольно тесные трусы у щиколоток сковывали движения, но сбросить их Томаш не решался.

- Да ты понимаешь хоть, как ты отца своего позоришь? "Может не надо, папа..." Ещё как надо!!!

Опять заведясь с пол-оборота, отец с удвоенной энергией продолжил пороть, отмотав один виток ремня с мозолистой плотницкой руки. Ремень стал длиннее, удары хлестче, думая о пережитом давеча, отец теперь неслишком-то церемонился с голой задницей Томаша, давая ощутить всю силу праведного родительского гнева. Получая захлёсты ремня, и всё время по правому бёдру, мальчишка отчаянно пытался, то виляя задом, то подаваясь всем телом вперёд и сжимая булки, найти такую позу, чтобы не было так больно. Получалось плохо.

- Встань как следует, что ты скулишь? - в какой-то момент Томаш повалился набок и протяжно завыл.

- Ты попал мне прямо туда, ну, по дырке.., йа-а-а, больно-то как...

- Не крутись, стой ровно, "больно ему..." Шкодишь - умей и ответ держать. Подставляй задницу!!! Теперь, после каждого удара, Томаш вопил в голос, рыдая.

- Папочка, я больше не буду... Ну не надо больше... Ну, прости-и-и... А-а-а-а!!!

- Дрянь ты такая, я те покажу, как прогуливать...

- Я не буду, не буду прогуливать... А-а-а-а!!!

- Ты у меня щас узнаешь, как отцу врать!!!

- Я не врал, я не врал, не надо... А-а-а-а!!!

- Правду говори, паршивец, правду говори!!! Ну...?!!

Вне себя, отец очередной раз протянул ремнём по уже изрядно красной заднице Томаша. И когда он замахнулся очередной раз, Томаш повалился набок и, закрываясь руками, выкрикнул:

- Я скажу, я скажу, всё скажу, папочка, ну не надо больше!!! - и, слегка опустив руки, жалобно посмотрел на отца. От былого гонора не осталось и следа, мальчишка сдавался...

Вон ты как запел, а то - "не твоё дело...", - нарочно или нет, переиначил отец.

- Значит так... Встань, как стоял, и рассказывай мне всё, уж как сможешь, а если будешь притворяться, что с памятью у тебя проблемы, буду ремня добавлять! - уже неособо зло произнёс отец. Он расхаживал туда и сюда по маленькой комнате, помахивая ремнём и безотчётно оглядывая разные предметы...

Томаш, морщась от боли, нехотя встал "на мослы", в то же время радуясь, что порка прекратилась.

- Ну, просто мы с друзьями у одного парня дома сидели, видео смотрели и всё, а потом по центру гуляли...

- И всё?!! - с издёвкой переспросил отец. - Ну тогда расскажи, что вы пили?

- Водку пили, но совсем чуть-чуть...

- Три дня - это "чуть-чуть"? Откуда же у вас деньги на водку?

- У этого парня папа работает в русском посольстве, у них дома, в баре, всегда что-нибудь есть, но мы - немножко, чтобы никто не заметил.

- Так вот чем от тебя попахивало, а я-то ещё сомневался... Доверчивый у тебя папа, доверчивый, но делать из меня дурака и посмешище - я не позволю!!!

В таком духе Гонза читал сыну мораль, всё более распаляясь, и уже не слушая, что отвечал Томаш. Взгляд его остановился на попе Томаша, уже пунцовой от долгой порки, нетронутыми оставались лишь места меж ягодиц... "Надо же - а у меня-то в его годы волос там поболее было, да и у младшего уже пробиваются, хотя тому - всего тринадцать, а этот даже не бреется ещё..." Мучительные для мужского достоинства предположения внезапно захватили мысли Гонзы. И вспомнив застарелые, но тлеющие разборки с женой, Гонза повторял про себя: " Не мой мальчишка, ну точно не мой, так и знал, вот она - курва..."

В ярости, он хорошенько всыпал Томашу несколько "горячих" и тот опять завалился набок, не даваясь.

- Ну нет, паршивец, наш разговор ещё не закончен... - взяв сына за ухо, Гонза вывел его на середину комнаты и нагнул - ... не хочешь по-хорошему, что заслужил - получить, будет по-плохому!

Отец слегка раздвинул свои ноги и мальчик понятливо и обречённо просунул меж них голову...

- Продолжим, сынок... Задницу выше, руками не прикрываться!

И порка продолжилась...

Сидя на кухне, Катарина и оттуда слышала приглушённые звуки наказания. На душе у неё было нехорошо, невольно она прислушивалась к происходившему там, за двумя закрытыми дверьми. Она понимала, что, видимо, по-другому - нельзя, что сын иначе совсем выйдет из-под контроля, но... мать есть мать. Она слышала громкие крики сына и очевидно, только самые отчетливые слова и обрывки фраз.
Вмешиваться она не хотела, но и вот так - просто сидеть на месте - тоже больше не могла. Пройдя из кухни по коридору, она приблизилась к двери дальней комнаты. Даже из-за плотно закрытой двери слышались рыдания, мольбы и визг мальчишки, почти каждый раз после сочного щелчка ремня... Но вот щечки прекратились. Голос мужа произнёс:

- А ещё раз узнаю про твои выходки - выпорю так, что ты у меня своих не узнаешь!

В наступившей ненадолго тишине мать слышала только рыдания сына. И вдруг - опять щелчок и пронзительный вскрик.

- Ой, папочка, не надо!!! О-о-о-хо-хо...

- Ты... (щелчок) понял?!!

- Я-а-а-ха-ха... Понял, понял, папочка!!!

- И что же ты...(щелчок) понял?

- Уй-й-й-йоу... Что прогуливать нельзя...

- Молодец, правильно... А ещё...(щелчок) что ты понял, засранец!!?

- Йа-а-а... хо-хо... Нельзя пить водку с русскими пацанами. Я больше не буду, папочка, прости-и-и... Ну не надо больше!!! Ай-йа-а-а...

- Ты хорошо это...(щелчок) понял?

- Да, да, да-а-а...ха-ха-а-а...

- Что за слово такое - "пацаны"? Тебе своих слов мало? Мы все по-русски скоро заговорим? Получай!!!

Опять щелчки ремня стали равномерными, а визги, казалось, ещё более пронзительными. Материнское сердце не выдержало, и Катарина приоткрыла дверь...

Муж, не обращая внимания на её появление, размашисто стегал Томаша сложенным вдвое ремнём. Томаш, виляя голой задницей, то в одну, то в другую сторону, то прогибаясь в спине и как бы подаваясь вперёд, молил отца простить его, скуля после каждого нового удара ремня и почти не сопротивляясь. Он стоял на коленях перед отцом, с приоткрытой выпяченной попой, а по-нашему - "рачком", обхватив ноги отца и судорожно вцепляясь пальцами в ткань его тренировочных брюк. На столе лежали байковая рубашка и футболка Томаша, джинсы валялись на полу, а серые мальчишеские трусы слетели со щиколоток на диване, да так там и остались - у валика. В такт ударам ремня покачивалось всё, что должно быть у пятнадцатилетнего паренька между ног. Так строго его пороли первый раз.

- Господи... Гонза, может - хватит уже? - пролепетала Катарина, прижимая подол кухонного фартука к губам.

- Закрой дверь с той стороны, я сам знаю, когда ему хватит, а с тобой я потом поговорю... Дверь закрой!!!

Жена послушно закрыла дверь и махнув рукой, пошла обратно, на кухню. Ещё совсем недолго из той комнаты неслись те же ужасные звуки порки, и вот - всё стихло...

Отбросив ремень на диван, Гонза отпустил, наконец, зажатую между колен шею Томаша. С силой и звонко хлопнув сына почти деревянной ладонью по выпоротой заднице.

- Вытри сопли и оденься. И чтобы больше такого не было, после школы - сразу домой. Всё! - отец вышел из комнаты, притворив дверь. Злоба куда-то постепенно уходила. "В самом деле - пороть его нужно, вырастет - ещё и спасибо скажет. Прилично я его отделал сегодня. Но ведь за дело! А с женой - при случае лучше поговорю, для одного дня, пожалуй, хватит..."

- Собирай на стол, жена, ужинать будем! - практически, Гонзой овладело чувство исполненного долга.

- Господи, да как ты только можешь, Гонза, так его наказывать, ведь он ещё ребёнок!

- Ага, "ребёнок"! А ты видала, что у нашего "малыша" между ног болтается?!! Кто увидит - "дай поносить" скажет!!!

- Да не видала я ничего... Ой!!! Ну, пошля-я-як... - Гонза ущипнул жену за зад.- Позови лучше сына ужинать, и уж сейчас-то - будь с ним подобрее!

За ужином Томаш всё больше отмалчивался, отходя от пережитого.

- Всё хорошо, сынок, папа уже не сердится на тебя, а ты уж не делай так больше, ладно? - мать пыталась хоть немного утешить Томаша.

Тут пришёл домой младший братишка Томаша - Михал, и тоже сел за стол. Возникла небольшая пауза, но вскоре разговор опять зашёл о произошедшем в этот день.

- А чё это тут было без меня, какие-то вы все... непонятные - осведомился Михал.

- А давайте я вам расскажу...

- Ну па-а-ап!!! - подал голос Томаш.

- Помолчи. Так вот, что у меня на работе было. Значит, вкалываем мы сегодня в цеху, даже без обеда - план горит. А тут вызывают меня, да не куда-нибудь, а к директору... "Что за ерунда?", - думаю, и - туда, чуть ли не бегом. Слава Богу, не к САМОМУ, а в приёмную, городской телефон-то у нас там только. Сектетарша мне трубку телефонную протягивает. Я подхожу... А оттуда - "Алло! Товарищ ( и меня по фамилии ). Здравствуйте..."

Только это и понял... Учителка русская, значит, быстро-быстро по-своему что-то говорить стала, а я стою и слова даже вставить не могу - и так-то русского не знаю, а тут ещё люди на меня смотрят... Ещё понял: "Томаш-Томаш", "ваш Томаш", и "школа". А больше ничего мне не разобрать. Я обратно трубку - секретарше, она-то по-ихнему шпарит. В общем, выясняется, что Томаш наш с понедельника в школе не был и она решила узнать - почему. Может, он заболел, но она сомневается, потому что и друзья его тоже, похоже, прогуливают! И вот спрашивает она у меня, через секретаршу, что с моим сыном, почему он стало быть, в школе не появляется? И это - при людях, там люди в приёмной, слушают это всё и посмеиваются... Я готов был сквозь землю провалиться! Стыд-то какой! И, говорит, учится он плохо, но это я и без неё знаю. Я отвечаю, что не в курсе, что разберусь... Она трубку положила - тем и кончилось. Пошёл обратно в цех - всё из рук валится, да ещё с вопросами все пристают... Михал, а ты ведь, выходит, всё знал? А? Скажи правду, сынок, наказывать не буду.

- Ну, я думал - обойдётся, я ему говорил, а он...- на глазах младшего сразу выступили слёзы.

- Небось, ещё и пугал тебя, обижал? - отец снова помрачнел.

- Да нет, просто... просто он - мой старший брат.

- Этого старшего брата я сегодня...

- Папа!!! - не выдержал Томаш - можешь ты хоть при всех не...

- Я-то могу, а вот ты пока можешь только скулить и воздух портить, когда отец тебя... воспитывает. Не перебивай старших, сколько раз повторять? Всё, разговор окончен! - Гонза шумно поднялся из-за стола и направился в другую комнату к телевизору. Дальше в тот вечер всё было, как всегда...

* trest (чешск.) - наказание