Скрытый текст
Что-то никто не торопится опубликовать пятый рассказ, так что осмелюсь...чтоб условия конкурса были соблюдены и он состоялся- таки. Ну и в принципе, не прочь поделиться еще одним своим опусом).
|
Петр Аркадьевич, прислонившись к оконной раме, с тоской смотрел на резвящегося во дворе Ваньку. Тот, как обычно, праздно бросал биту в фигурки вновь сложенного городка, спокойно принимая на себе недовольные взгляды дворовых. Мальчишке шел уже тринадцатый год, а никакого дела ему поручено не было, что вызывало вражду по отношении к нему почти всех обитателей родового имения молодого барина.
Уже почти год, как мальчишка осиротел, потеряв мать- последнего своего родного человека- дочь няньки Петра Аркадьевича Матрену, что была отпущена на свободу за труды своей матери, но вышла замуж за дворового садовника, тем самым закрепостившись вновь. Сама Матрена не была привлечена ни к каким работам, разве что для отвода глаз поливала клумбы с цветами, и после смерти мужа жила на обеспечении Петра Аркадьевича. Ванечке была отписана вольная , но положение и будущее ребенка было туманно.
Поначалу барин пытался пристроить паренька в крестьянскую семью, но минимум через неделю его возвращали , виновато объясняя, что хил мальчишка да слаб, к труду не приучен, в еде привередлив. Не работник, не помощник. Вот и болтался Ванюшка по барской усадьбе, питаясь то на кухне , а то и за барским столом, порой неуклюже выполняя мелкие поручения Петра Аркадьевича. Да до того неуклюже, что барин стал приглядываться к мальчишке- дурак или наглец?
Пошлет бывало его воды принести, так тот то кружку побьет, то половину воды по дороге расплещет, возьмет его с собой в баню спину попарить, так Ванька как начнет отхлестывать его веником, что искры из глаз и посыплются у барина, попросит читать перед сном, а Ванька то зазевается, то бормочет что- то себе под нос, а уж коль прикажет постель согреть, тот и заснет там, развалившись посередине.
Но был в нем особый талант, который заставлял Петра Аркадьевича прощать мальчишке все грешки- Ванька обладал ангельским голосом. Бывало осерчает , занесет руку, чтоб отвесить затрещину мальчишке, а тот глаза закатит и соловьем зальется, да еще что- то из любимых романсов барина. Знает, чем задобрить, хитрец. Петр Аркадьевич лишь огладит его золотистую макушку да плечики, что постепенно из хрупких ребячьих превращались в статные подростковые, да резко развернется и выйдет из комнаты.
В церкви на службе все оборачивались во время молитвы- до чего выделялся из всей толпы его голос, что и батюшка стал просить к себе мальчишку на праздничные службы.
Так продолжалось с полгода, пока не заметил Петр Аркадьевич, что распускается Ванька под его покровительством да ловит на себе злобные взгляды челяди , и побоялся - не случилось бы худа с его приемышем. Принять решение об отправки Ваньки в духовное училище было непросто, но ночные беспокойства и бессонницы окончательно укрепили барина в правильности этого поступка.
-Ванюш, пора уже,- крикнул он мальчику, когда кучер пригнал к усадьбе экипаж, запряженный парой гнедых.-Как раз к обеду и поспеем.
Ванька будто и забыл, точнее не поверил, что решение уже принято, хотя письмо о зачислении пришло уже третьего дня, и даже пошитый для него незатейливый гардероб аккуратно был сложен по двум котомкам. Постоял в раздумьях да запрыгнул на сиденье, отвесив поклон провожавшим его со злобными ухмылками дворовым.
-Трогай, Никита! - крикнул Петр Аркадьевич кучеру и сунул примостившемуся рядом Ваньке несколько монет серебра. –Береги смотри…это на крайний случай. Конверты положил тебе, так что пиши, что да как. Наставников слушайся, учись прилежно, товарищей не подводи, а уж коль провинишься, так вину свою ни на кого не переваливай и от наказания не бегай. Жаль, что не порол я тебя, Иван…жалел все, сироту, а там уж…не обессудь, не отвертишься от розог. Но переноси достойно, не позорь меня…
Петр Аркадьевич говорил всю дорогу, украдкой поглядывая на отвернувшегося в сторону Ваньку- безучастного, равнодушного на первый взгляд ко всему происходящему, а на самом деле испытывающему жуткий страх перед разлукой и встречей с новыми людьми.
А уж разговор про розги заставил его сжать голову в плечи , будто вот- вот сейчас шквал ударов обрушится на него .
-А за что сечь – то будут?- насупившись, как продрогший воробей, выдавил он.
-Да за все, что ты у меня в усадьбе вытворял, Ванюш,- ответил барин и подмигнул Ваньке.- За лень, за небрежение, за неаккуратность, за плохое поведение, чем грешишь…
Перечислять можно было долго, да понимал Петр Аркадьевич , что порой там и для профилактики отхватывали, чтоб помнили, как оно…
-Это что? Как Петьку тогда да Митьку? На лавке, при всех?- вспомнил Ванька, как два брата, дети кузнеца Якова, ради забавы обстригли хвост и гриву у лошади, и как при всем дворе конюх рассекал им прутьями места ниже спины. Наказания розгами в имении Петра Аркадьевича были скорее исключениями, чем правилами, и применялись лишь за серьезные проступки , в основном только к парням и девкам. Детей наказывали родители в своих домах по своему усмотрению, но в тот раз барин распорядился провести публичную показательную порку двух нашкодивших отроков примерное Ванькиного возраста, чтоб у остальных отбить охоту к озорству. После увиденного сам Ванька на время присмирел, притих, стал старательно выполнять поручения-настолько пугающим показалось это зрелище.
Но, несмотря на частые угрозы Петра Аркадьевича высечь его, он был почему- то уверен, что с ним такого не случится. И этого действительно не произошло ни разу! Даже когда он громко рассмеялся над приехавшей со своим отцом к Петру Аркадьевичу соседской барышней, что случайно споткнулась, подходя к роялю, возле которого ожидал ее Ванька, чтоб исполнить романс с помощью ее аккомпанемента. Барин лишь строго посмотрел на него и решил оставить без ужина, но после услышанного пения просто отправил трапезничать на кухню, слегка потрепав насмешника за ухо. А теперь! Теперь все это так ясно вырисовывалось в его воображении, что он чуть не взвыл от страха.
-Так, так…А то и похлеще,- обнадежил он Ивана, а у самого сердце так защемило, как представил своего любимца, рыдающего на лавке. Ну, ничего не попишешь- получит зато мальчишка и должное воспитание, и путевку в жизнь.
-Куда ты, Никита? Тормози!- Петр Аркадьевич привстал и похлопал по спине кучера, когда их экипаж поровнялся с невзрачным, серым, но достаточно большим зданием, из окон которого доносились мальчишеские голоса , распевавшие церковные песнопения.
-Приехали, Вань,- барин подтолкнул к выходу мальчишку, и вот тяжелая дверь с большим кольцом вместо ручки протяжно скрипнула, и звук их шагов по мрачному холлу отозвался эхом, торжественно- унылым , словно траурный марш.
В кабинете директора, коим был протоирей Александр, Петр Аркадьевич передал Ванькины документы да и самого Ваньку, и , бегло простившись с мальчишкой под пристальным взглядом директора, покинул училище.
-Эх, новенький!- Ваньку в коридоре догнал рыжий мелкий мальчишка и сильно дернул за рукав, так что узелок с Ванькиными пожитками упал на пол. –Ты кто такой?
-Как кто? Я Ванька… Рябушев,- Ванька поднял свои вещи , и тут же был окружен толпой мальчишек.
-Новенький, смотрите, новенький,- показывали они на него, как на диковинку, пытаясь пощупать руками.- Рябушев, ты смотри- ка! Рябой , значит, будешь у нас! Ага, или Рябчик!
Лицо у Ваньки было чистым и бледным, так что Рябым ему быть не пришлось, а против Рябчика он вовсе и не возражал.
Так и стал Рябчик жить в одной комнате с такие же вновь окрещенными Скворцом, Каланчой, Куцым, Ильей- Соленым, прозванным так или из-за фамилий или из-за особенности внешности.
И вот для Ивана началась новая жизнь, непривычная, трудная, нудная для не приученного в порядку и труду мальчика.
Детей поднимали в семь утра, времени на умывания давали немного, да и умываться приходилось холодной водой, после чего всех собирали на утреннюю молитву, а если опоздал, то могли оставить без завтрака. Долго Ванюша тосковал по барским пирогам, творожникам, блинам с вареньем и сметаной, когда перед ним утром ставили плошку со сдобренной растительным маслом кашей и куском черного хлеба.
Но ни уроки, ни ранние подъемы для утренних молитв, ни скудное питание не пугали его так, как голос дьякона Феофана, благославлявшего каждую субботу повинившихся учеников к принятию науки « болезненной, но праведной». Уж как он старался не оказаться в списках наказуемых- и на уроках не болтал, и вещи в порядке держал, от потасовок старался уклоняться, даже если и задевали другие- кто нечаянно, кто нарочно.
Мальчишки все были в меру задиристые, в меру вредные, дружили все со всеми, кто- то с кем- то больше, с кем- то меньше, и Ванька чувствовал себя в училище вполне неплохо. Но больше всего сдружился с рыжим Сашкой со странной фамилией Лесной, с тем , что первый встретил его в коридоре.
Сашка был юрким, шебутным мальчишкой, не раз попадавшимся на мелких шалостях, и его фамилия нередко звучала по субботам в воспитательном зале. И каждый раз он, лежа в кровати в ночь на субботу, жалобно причитал, что вот точно его вызовут, и почему ж он такой дурной.
-Сашка, а ты зачем парту изрисовал?- удивлялся Ванька, вспоминая, за что ему может попасть.
-Да не знаю, не знаю я!- злился сам на себя Лесной.- Вот ты сидишь себе тихонечко, а меня все куда -то тянет, чего- то хочется!
-Ага, по заднице тебе хочется,- бурчал Ванька, а сам думал все- а как это, очень больно ? Иль так себе? И как он стал бы себя вести? Громко бы орал? А вдруг разревелся бы?
Было любопытно, хотя истинного желания пробовать розог у него не возникало, и каждый раз он отпихивал локтем Сашку, что лез к нему со смешками во время молитв или показывал на уроках неприличные картинки с изображениями учителей и воспитанников.
Лесной хорошо рисовал, при том, всегда и везде, где можно было. Это нередко поощрялось, когда он пытался изобразить поющих или молящихся однокашников , но если замечали непристойности- били по рукам, драли за уши, назначали порку, и вот последней каплей терпения директора стала картинка , где Сашка изобразил его в голом виде с банным веником.
-Первый на отчисление!!- проревел отец Александр, тряся картинкой перед Сашкиным носом в своем кабинете. –Видимо порки на тебя плохо действуют, Лесной!
Откуда она у него появилась- было непонятно, ведь рисовал ее Сашка в спальне и спрятал в своей тумбочке. Подозревали Скворца- его грозились отчислить из училища за частые драки, но его отец, купец первой гильдии, каждый раз отмазывал непутевого сына, привозя в заведение то новую посуду, то мешок сахару, при этом кивая головой в такт жалобам учителей и приговаривая, что сечь чаще и крепче надо нарушителей.
За курс разрешалось отчислить за неуспеваемость и плохое поведение троих учащихся, двое из которых уже покинули училище, что обучались за государственный счет и не оправдали надежд, и вот такая немилость теперь висела над Сашкиной головой.
На какое – то время Сашка бросил рисование вообще, так как рано или поздно его картинки будто сами собой обнажались , их герои оказывались то в бане, то на лавке в воспитательной комнате, и вообще притих, потому как знал- отчислят. А устроили его в училище , как и Ваньку, через комитет по содействию в образовании талантливых сирот, и отчисли его- идти Сашке учеником мастерового или приказчика, а то и вовсе в люди- прислуживать или двор мести.
Но вот однажды на уроке географии учитель, имевший прозвище Глобус, рассказывал про Японию. Рассказывал интересно, и особенно понравились Ваньке картинки, обрамленные по краям нарисованными веточками сакуры, где изображались японцы- такие необычные для взгляда русского деревенского ребенка- мужчины с собранными в хвост волосами, а женщины с длинными шпильками в высоких прическах. А вот Сашка как станет его локтем толкать да подначивать:
-Рябчик, а интересно, они такие же , как и наши бабы? Или у них все другое, японское?
Ванька лишь прыснул в кулак и отмахнулся:
-Так такие картинки нам не покажут, только тощие они все какие- то, страшные, не то что наши…
А так да, интересно…Вот ты возьми да нарисуй.
Сашка вырвал листок из тетради и понеслось. В его руке карандаш двигался , как заведенный, и казалось, что сам то ли черт, то ли Бог управляет им. С молниеносной скоростью появились две пары раскосых глаз на скуластом лице, гладкие волосы, затянутые в тугой узел.
-Что такая тонкая? Совсем как девчонка,- шепнул Ванька, посматривая на появляющийся силуэт. -Эти давай попышнее…
-Да какое пышнее? У них же другие, японские! – отстаивал свое авторское право Сашка. –А вот тут…как и у наших баб, смотри… Я, помню, в детстве в бане с мамкой мылся, так…слушай…
Лесной стал комментировать все нарисованное, сдабривая впечатлениями об общих банях, и вот уже вторая японка появилась рядом с первой, только задом наперед.
Ванька захихикал от смешного рассказа про баню и даже не заметил, как Сашка стал сильно толкать его локтем, а географ оказался рядом с их партой и отвесил обоим по подзатыльнику.
-Отдал быстро мне!- он протянул руку и выжидающе посмотрел на Ваньку.- Посмотрим, кто чем занимается на уроке!
Ванька опустил голову и увидел, что листок с рисунком лежит в аккурат перед ним. И как так получилось? Вот только что Сашка рисовал, они оба хихикали, склонившись на рисунком, потом подошел географ. Конечно, Ванька поднял голову, когда по затылку прилетела затрещина.
Он протянул Глобусу рисунок и почувствовал, как его лицо густо покрывается краской. Сашка лишь чертыхнулся и опустил голову на парту.
А через день была суббота. Эта суббота не отличалась от других, разве что помещение плохо протопили, а на улице начались холода, и все воспитанники- и провинившиеся, и сочувствующие, и злорадствующие, слегка подрагивали не только от страха , волнения и предвкушения, но и от холода.
Всех учащихся младшего курса дежурный воспитатель заводил в овальной формы небольшой зал, окна которого выходили во двор, и выстраивал в шеренгу в два ряда, да следил, чтоб высокие не загораживали маленьких. У маленького бюро стоял дьякон Феофан, а у бочонка с длинными просоленными розгами, их дядька, которого все называли попросту Иваныч, совершенно подзабыв , что его имя было Степан.
Часто дети не знали, кто будет наказан, и как только дьякон открывал журнал с готовым списком, гул смолкал, и все замирали, пытаясь раствориться под его въедливым взглядом поверх маленьких очков.
Ванька ощутил, как Лесной прижался к его плечу и так часто и глубоко задышал, словно его охватил приступ удушья, а потом сильно сжал руку товарища.
-Ты чего?- шепнул Ванька, не поворачивая головы к Лесному.
Но услышал какое- то жалобное, словно предсмертное:
-Ря-ааабчик, Ря-ааабчик…Ва-ааанька…
Феофан прочитал нараспев набившие всем оскомину слова и, как обычно, взмахнул рукой , что мальчики повторили их хором:
Плевелы от пшеницы жезл тверд отбивает,
Розга буйство из сердец детских прогоняет...
Розга ум острит, память возбуждает
И волю злую в благу прелагает.
Перекрестил всех воспитанников, и началось.
-Петров!-проскрипел дьякон противным голосом, и тут же русый мальчишка вышел из шеренги и встал у боковой стены.- За распевание непристойных песен во время прогулки. Двенадцать розог...Тихо!
По шеренге раздался шепот- учащиеся по обыкновению пытались тут же обсудить степень строгости и справедливости приговора.
А сам Петров не был ни удивлен, ни испуган, видать был готов к этому приговору.
Ванька не понимал, как мальчишки, зная, что их ожидает, продолжают озорничать и нарушать простые правила. Ладно, за неуспеваемость, а то за проказы…
-Мокрищев! За надругательство над изображением святых апостолов...двадцать розог!- дьякон что- то шепнул воспитателю , и Ваньке показалось, что кивнул головой на него.
Мокрищев, по кличке Мокрица, нескладный , чуть хромой на одну ногу, вышел из строя и присоединился к Петрову, громко хохотнув то ли на показуху, то ли позлить дьячка.
-Двадцать две,- тут же прибавилась пара штрафных, после чего Мокрица надул губы, утратив желание повеселиться.
-Разууумцев...-эту фамилию дьякон протянул нараспев, досадно покачав головой.- Неразумно ведешь себя, хоть и фамилия такая...Пятнадцать...За...-дьячок кашлянул и уткнулся в журнал.-Руки на уроках надо на парте держать, а не под партой.
По залу раздался смех. Громче всех выделялось гоготание завсегдатая деревянной лавки Петьки Скворцова, которому на этот раз удалось не нарваться на порку, ограничившись стоянием на горохе за болтовню во время урока.
Покрасневший Васька Разумцев подскочил к насмешнику и с силой ткнул его кулаком в грудь.
-Разумцев! Сейчас добавлю!- пригрозил дьякон, однако штрафных не прибавил, видать в глубине души одобряя удар надоевшего всем педагогам Скворцова.
Худосочным близнецам Варюшиным везло меньше других. Братья были похожи друг на друга, как две капли воды, и редко учителя разбирали, кто именно из них напроказил, и наказывали обоих , правда выдавая каждому небольшую порцию розог, видимо разделяя число на двоих.
-По восемь, за сквернословие...ну, выходите,- поторопил замешкавшихся братьев дьякон и , прищурившись, снова уткнулся в журнал.
И тут Ваньку словно парализовало. Нет, это какая- то ошибка! Но дьякон четко назвал его фамилию и обвел глазами шеренгу. Однако Ванька и не подумал сдвинуться с места, и не потому что струсил, хотя струсил еще как, а почувствовал, что ноги словно прикованы к полу.
-Кто Рябушев?!- провизжал дьякон.
- Я…Рябушев,- пробормотал Ванюша, а у самого душа ушла в пятки от страха.
- Ну присоединяйся к провинившимся. С кого начнем? Традиционно с новобранцев?- дьячок усмехнулся, а воспитатель подошел и вытянул Ваньку из строя.
-А за что?- пролепетал Рябчик , чувствуя, что ладошки и пятки его покрываются холодным потом.
-За что ? За талант к искусствам. Хорошо ты, господин художник, голый зад рисуешь, сейчас его всем и покажешь, и покрутишь им. Ложись давай!
Ванька посмотрел на своих однокашников. Все, казалось, замерли. А Сашка молящими глазами уставился на него, едва что-то шевеля губами. Что -Ванька ни понять, ни тем более расслышать не мог. Но догадался. Эх, Сашка, Сашка... Ясно- вылет из училища- не порка, но чтоб он, его друг, так поступил?
-Рябушев, тебе помочь?-дьячок нахмурился и сделал пару шагов к Ваньке. -Васильев и Смык!
Он сделал знак рукой двум самым крепким парням на курсе, и те, расталкивая мелких , вышли из второй шеренги. Их двоих, а еще Шкурина и Боськова, часто привлекали к помощи, а точнее к привязыванию наказуемых на лавке.
Самим им такая помощь не требовалась- парни были крепкими и вполне не плохо держались во время порки, разве что Шкурина придерживал за ноги его друган Боськов- Ванька увидел это в первую субботу, и такое положение вещей сначала потрясло его до глубины души.
Ему было непонятно, как это держать своему другу ноги! Вроде должен помочь убежать…но тут же понял, что бежать некуда, и что Боськов просто хочет помочь спокойней перенести тому порку.
Иваныч выдернул из бочонка крепкий прут, опробовал его в воздухе, отчего по залу пронесся противный свистящий звук, а у Ваньки пробежали мурашки по телу.
-Ну так что, Рябушев? Иль не ты рисовал? Может Мокрищев? Он у нас тоже...художник хоть куда, да только не столь талантив , как ты. А про тебя -то слухи ходят, да...талант, потому и взяли на государственный счет...Так твоя работа?
Дьячок поднес к Ванькиному носу рисунок с японками. У Ваньки помутнело в глазах. Ему показалось, что он попал в западню и не может ни соображать , ни пошевелить языком. На глаза внезапно навернулись слезы- от жалости к себе, от отчаяния и бессилия.
Он понимал, что не может выдать Сашку, что это будет не по- товарищески, и что того наверняка тут же выкинут из училища, да и рисовали -то они вместе! Ну, да, конечно, вместе! Ведь если карандаш был в руке Лесного, то идея была Ванькина!
Сколько раз он уже видел, как мальчишки сдергивают с себя поясок на штанах, заголяют ягодицы- кто спокойно , кто с нытьем и даже ревом, но сейчас его руки не могли справиться со штанами, хотя в душе он уже принял свою участь, и даже что- то сладкое ёкнуло у него внизу живота. Он сейчас это испытает! Как Петька и Митька в имении Петра Аркадьевича! Как Сашка, как Скворец, как братья Варюшины!
Что еще тормозило его действия- так это стыд. В бане Ванька и не думал о неловкости быть обнаженным- ни с ребятами, ни с Петром Аркадьевичем , даже когда тот старательно натирал его тело хорошо взмыленной мочалкой. А сейчас снять штаны перед всем курсом!
-Шевелись, а то добавлю!- пригрозил дьякон , бойко руководивший всем процессом.
-Пятнадцать этому...и первый раз,- обратился он к дядьке.
Слова " первый раз" означали просьбу не особо усердствовать, но Ванька не знал об этом, да и где ж ему понять- как в первый, а как во второй.
Ванька вплотную подошел к скамье, быстро спустил штаны до колен и улегся, отвернув голову от одноклассников.
Васильев и Смык тот час обвязали его лодыжки и кисти рук кручеными веревками и притянули к ножкам лавки.
Рябчик попробовал подергать конечностями, но это вызвало лишь неприятные ощущения, попытался расслабиться, но тут услышал резкое : " Приступай!", и весь сжался, с трудом представляя себе, что его ждет.
Если б не путы , стянувшие его, он , наверняка б свалился со скамьи или вскочил в позорной попытке к бегству- такая резкая незнакомая боль пронзила его тело.
Он что- то выкрикивал, но слов не осознавал, они сливались в единый крик, даже скорее визг, а сверху его по ощущениям то ли резали, то ли поливали кипятком, и казалось, что это не прекратится никогда.
Голова то поднималась, то падала меж вытянутых рук, Ванька хотел рассмотреть, что происходит над ним, но слезы буквально залепили глаза, и ему казалось, что он находится в каком- то вакууме- не видит, не слышит, не может двигаться, и есть только боль и ничего , и никого кругом.
Но вот новая волны боли перестали терзать его тело, а уже полученная разлилась по мышцам, впиталась , доходя по ощущениям до самых костей.
Руки и ноги почувствовали свободу, сквозь возникший в ушах гул Ванька услышал голос дьякона, потом ощутил крепкое прикосновение ладони на своем плече.
-Вставай, Рябчиков, все уже! Поднимайся потихоньку,-мягкий голос дядьки, всегда удивляющий своей мягкостью, которая шла в разрез с его жестокими действиями, немного отрезвил, хотя Ванька продолжал жалобно всхлипывать.
Рябчик попытался встать, но ноги от недавнего напряжение затекли. Он подтянул туловище на руках, скинул ноги на пол, но не встал, а стек вниз, цепляясь за скамейку.
-Ты чего это, Рябушев? Прекращай придурь свою!- дьякон стукнул кулаком по столешнице бюро и подошел к Ваньке.
Его волосатые руки схватили мальчика за подмышки и подняли с пола, крепко придерживая.
-Смык! Воды ему принеси! И полотенце!- скомандовал он, и тут же Жорка Смык, по кличке Смычок, зачерпнул воду железной кружкой из ведра, что стояло на подставке в углу зала, и сдернул с крючка льняное полотенце.
Ванька пил жадно, давясь и слегка захлебываясь, после чего утерся повешенным ему на шею Жоркой полотенцем.
Ноги стали ощущать тонус, стоять стало проще.
-Спасибо,- буркнул он и протянул Жорке кружку.
- Оклеймался? Штаны натягивай, бесстыдник! И в строй! Сопли распускать после будешь!- отчеканил дьякон, но не зло, а с долей облегчения, что " новобранец" пришел- таки в форму.
Ванька привел себя в порядок и все еще утираясь полотенцем поплелся на свое место. Что происходило далее его уже мало волновало, да и ничего нового он не увидел. Розга свистела, дядька изношенную бросал в корзину, брал новую, традиционно пропуская ее через кулак. Для чего? Было неясно, да и не интересно. Мягкое место жутко саднило, зудело, хотелось трогать его и гладить, но за такое могли еще оставить и без обеда, потому пришлось терпеть , как и всем остальным после него.
Петров лишь ойкал после каждого удара, и становился весь красным, как рак, причем не только лицом и исполосованным задом, а всем телом.
Разумцев орал в голос, не пытаясь даже сдерживаться , но после порки спокойной встал с лавки и, как ни в чем не бывало, прошел в шеренгу.
Мокрищев всю порку тщетно пытался просить прощения, обещал больше не рисовать на священном писании , и все его крики сопровождал протяжный жалобный вой.
Близнецы оба ревели навзрыд, причем Котька начал еще до начала порки, и ревел громче Сеньки, а потом , стоя рядом друг с другом, похожие на двух котят- маленькие, взъерошенные, перебирающие руками подол рубашки, долго всхлипывали, когда дьякон читал напоследок молитву о наставлении на пусть истинный подрастающего поколенья.
После порки до ужина полагалось свободное время, когда как и наказанные, так и их товарищи могли придти в себя и подумать о произошедшем, хотя мало кто что- то думал, как только либо подшучивали над ревами, или чертыхались на дядьку Иваныча и дьякона.
-Ну как ты, Рябчик?- робко спросил Лесной Ваньку, когда они оказались за пределами наказательного зала. –Я не знаю, как так вышло, я от страха листок переложил на твою стороны, Вань…А признаться…Ты ж понимаешь, что меня бы тут же отчислили. А куда мне податься тогда?
-Да ну тебя,- буркнул Ванька и отцепил Сашкину руку от своей.- Не трогай, и так болит от веревки. Притянул же Смык, словно быка какого- то…Вот как теперь я выкручиваться будут, если меня попросят к празднику что –то рисовать? Ты вот об этом подумай, господин художник. А ты петь за меня будешь солистом, ага…Они ж перепутали , у кого к чему талант. Помнят, что талант есть, а какой забыли. Я ж недавно тут…
Боль стала постепенно отступать, а все произошедшее показалось таким забавным- и картинки с тощими японками, и что его художником назвали, и как у него ноги затекли. Но теперь он чувствовал себя, как и другие. И понимал, что избегать порки надо, но если уж вызвали, то пережить ее можно.
-Сашк…- уже после отбоя Ванька повернулся к виновато притихшему Лесному, что не мог заснуть, а все лежал и глазел в потолок.- А я очень позорно себя вел, да? Мальчишки будут смеяться?
-Ну, как видишь, никто не смеется,- вздохнул лежавший у самого окна Лесной и тоже повернулся к Рябчику.- А визжал ты ужасно, я такого концерта давно не слушал. Разве только вот, вспомнил…У нас в деревне , помню, одну девчонку отец порол, прям во дворе, так вот…
Лесной полез в тумбочку за карандашом.
-У тебя бумага есть? Давай сюда! Смотри…она так крутила своим задом, я сейчас тебе ее нарисую, хорошо, что фонарь за окном горит!
-Ага, давай! Вот, тетрадка есть!- Ванька протянул свою запасную тетрадь Сашке. -Только покрупнее все , попышнее чтобы.
Вскоре послышались в коридоре шаги, потом дядька для порядка прошелся по спальне, проверяя, все ли на месте, задернул плотно шторы, а Ванька , затаив дыхание, сжимал в руке под одеялом тетрадку с нарисованной длиннокосой девочкой на лавке.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
