Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Предисловие. Решил вновь обратится к классике начала 21 века. На этот раз хочу привести отрывок из импровизации двух замечательных тематика Ещетота и А-Викинг. Да, это была классическая импровизация, написанная в начале 2007 года буквально за пару дней...В связи с тем, что "руспейн" "приказал тогда долго жить " импровизация так и не была закончена и даже на некоторое время исчезла...К сожалению по непонятной причине это произведение не вошло в собрание сочинений Ташки, хотя оно было вполне достойно занять там свое место...Привожу только отрывок из этого произведения.
Насчет Федора... распорядиться! Авторы Ещетот и А-Викинг
(отрывок)
* * *
Барин, проводив своего гостя, раскуривал вторую трубку и был вполне в благодушном состоянии духа, давно уже забыв о своих помещичьих заботах, впавши в воспоминания боевой юности.
Услышав от старосты о таком, он опять взволновался и срочно велел ехать за доктором. Тут же велел старосте приказать к вечеру изготовить из липы скамейку для порки, с ремнями для привязи, как положено, и поставить ее вместе с бочкой с хорошими розгами в комнату гувернантки. – Слушаюсь,- поклонился Нилыч и пошел скороым шагом к плотнику в мастерскую.
Приехавший скоро доктор никакого серьезного ущерба здоровью Элен не нашел, кроме разве-что маленького синяка на ноге от ушиба о ножку дубовой скамьи при падении … Заплатив и раскланявшись, г-н Пеночкин велел пригласить к себе Натали.
Натали уже знала все… Чувство смятения, вины и своей беспомощности и смущения перед разговором с помещиком совсем сломили ее волю и она даже не представляла, что БУДЕТ… В те разы барин ругал ее, уже со второго разговора обращаясь на «ты», и на ее робкие попытки возразить, тряс щеками очень грозно, говорил, будто со своей приемной дочерью и … Натали вполне прочувствовала свою вину от неумения завоевать авторитет у детей и школить их так, как желал отец. Теперь, дрожащими пальчиками перебирая свой кружевной передник платья, она робко постучала в дверь его кабинета и зашла после рычащего «Пр-р-ро-ш-шу!», и, сделав книксен, молча стояла, потупив взор в натертый до блеска паркет.
Так, голубушка моя, Наташка! Не буду дальше выговаривать тебе все твои вины. Предлагаю тебе на выбор, два решения: Первое. Сейчас же велю отвести тебя на конюшню и там крепко высечь мужикам… Да-с! Крепенько! По голой заднице. Потом отлежишься у меня пару дней и с «волчьим билетом» ушлю тебя к твоей директриссе. Ей я опишу все твои достоинства и она сможет тебя определить разве-что прядильщицей к фабричным. Диплома пансиона у тебя уже не будет.
Да я – не зверь… И оставляю тебе другой путь. К вечеру будет готова скамья у тебя в комнате…, - и бочка с розгами. Буду впредь пороть тебя за каждую промашку с воспитанием детей. Ты ей можешь тоже пользоваться… всегда, хоть каждый день. И наказывать их за леность и непослушание. Мне надо одно: чтобы детки росли в учебе-дисциплине – труде. Остальное – от лукавого… и будет строжайше мною пресекаться … приложением хороших розог к твоей девичьей заднице. Уяснилось? Или повторить?
Покраснев от кончиков волос и до пят, Натали дрожащими губами попыталась возразить, сама почему-то понимая бессмысленность этих возражений: - П-простите, … пожалуйста, с-суд-дарь, я – дворянка … Нельзя меня наказывать, как крепостную… Я Государю пож-жал-луюсь… Стыдно-с… Нехорошо-с.. Извините…Да-с… Я – очень виновата… Но, прошу вас, не ломайте мою жизнь… Я исправлюсь… Все-все буду делать, как вы велите… Простите-с…-
Пеночкин вскочил , в ярости вскричав: «Как, негодная девка?! Ты!... Мне!... Грозишь жалобами?! Да знаешь ли ты, мерзавка, что лично Государем не раз орденами из рук его жалован был? Он меня лобызал трижды! И хоть теперь – примет. А ты – год будешь аудиенции дожидаться! И все-равно он тебе не поверит, а велит тебе опять у меня прощения просить! Ах ты негодница! Только уважая твоего погибшего батюшку, - повторяю:- Выбирай немедля- перьвое или второе выбирай! НУ?!? НЕМЕДЛЯ! – Барин подскочил к висящему ковру, сдернул с него кавалерийский хлыст и в ярости, взмахнув рукой, стегнул девушку по спине.
Она вздрогнула, закрыла красное личико ладонями, всхлипнула и сквозь слезы и учащенное дыхание проговорила, жалобно всхлипывая: « Н-не могу я, чтобы мужики меня видели… и пороли… л-ллучше уж вы-с… исправлюсь я, сударь мой! Исправлюсь! Все-все буду правильно делать, как вы велите!»
Тяжело дыша, барин повесил хлыст на место и взмахнул рукой: « Вон!. Придешь после ужина. Там и начнем воспитание. Детей уложи и – ко мне! Покажу тебе на твоей заднице, как пороть надо и как терпеть! И как – воспитывать! Вон!»
Ушла, кланяясь и приседая в реверансе гувернантка, а Пеночкин прислушался к себе…, и заметил, что она его и как женщина вдруг заинтересовала… , фигуркой задастенькой и гордо-выпяченными грудками, что-ли…, покорностию перед ним…,- почти как у покойной, уже телом забывающейся женой… Вспомнил, как иногда, в юности, не выдерживал их развмолок и , следуя дедовым наказам, растягивал ее то в спальне, а то и на конюшню водил, и как искренне она просила прощения под его розгами и потом сильно и крепко прижималась к нему и целовала-благодарила, что сумел одернуть ея страсти-мордасти девичьи…. Хотела и ждала от него такой крепкой руки…
Остаток дня в имении Пеночкина прошел, как обычно. Разве-что, для поварих усадебной кухни прибавилось работы - пришлось и на барской потрудиться, со страхами и дрожью в коленках. Да, вроде и обошлось. Катерину и Ольгу Знахарка обложила какими-то волшебными мазями и сказала, что « до завтрева заживет…». Трудно, зябко и страшно было одной только Натали. Еще в пансионе она завидовала своим подругам, имеющим родителей, хоть те не раз рассказывали ей, что старшие их не понимают и чуть - что, - всякий раз берутся за розги. Она готова была тысячи розог принять, - были бы матушка и батюшка. Часто ей и снилось, что батюшка сечет ее жестоко за все ея грешные мысли, и потом – прощает и обнимает…, горячо целует, и его крепкие руки успокаивают ее и дарят такое умиротворение, коего никогда бедной девушке не приходилось наяву встречать. С Володей занятия она провела коротко и почти машинально. Потом надолго задумалась, уединившись в глубине сада, на берегу пруда, и все никак не могла собраться с мыслями о предстоящем. Она вспоминала последний вечер у директрисы пансиона, куда ее пригласили перед поездкой «в работу». Все сведения о своем будущем хозяине там и получила.
Муж директрисы вспоминал баталии и очень хвалил и даже восторгался ее будущим хозяином. Потом, правда, напимшись уже изрядно, стал вспоминать про «усмирение»…, - хоть жена и обрывала его, но он успел рассказать, как они допрашивали там и женщин, и пороли их и вынуждали… всех и вся выдавать. Говорил иносказательно, но глаза выдавали все, что скрывал язык. Натали уже уважала своего будущего хозяина за эти все гусарства и горячий нрав, - да еще и с англоманской окраской (!). Именно поэтому-то его необычное поведение нисколько ее не удивило. Да…. Смутило…. Она и хотела возмечтать о сказочно родившемся «папеньке», - но и хорошо понимала, что это – невозможно. Теперь ее душу разрывало на части это ужасное хитросплетение знаний о «дворянской и девичьей гордости» и сладкого желания почувствовать себя маленькой дочерью, кою любят…, - и наказывают…. Ну, - как? Как она сможет обнажиться перед мужчиной??! Да…. Перед «папенькой»…,- можно. Но, - он же не «папенька»!!! Что все это значит? Мысли у бедной девушки путались, и она ничего не понимала. Всплывающие в голове вдруг и не к месту … «стыдные» желания разгорячили тело. Девушка быстро разделась и бросилась в прохладную воду пруда охладиться. Всласть наплававшись и накупавшись, выбралась и оделась. Вода забрала всю ненужную энергию и «непонятность», - будто этого и не было…. Торопясь, прошла к себе, разделась, легла спать с улыбкой ребенка. Сон был легкий и красивый. Пробуждение – ужасным. На старинных часах стрелки показывали четверть девятого. Ужин в доме всегда был в восемь вечера!! Она и его проспала …, не говоря уж о том, что и детей к нему не приготовила! Одевшись наскоро, впопыхах, не натянув даже чулков, она сбежала вниз в столовую и, прошмыгнув к столу, сделав книксен, пробормотала нечто невнятное, - села на свое место. Барин с удивленной усмешкой внимательно взглянул на гувернантку, от чего та сильно покраснела. Элен уже совсем оправилась и ела с хорошим аппетитом, на что папенька выдал шутку про акробатов, что падают вполне здорово, без ущерба для костей…. А об остальных ущербах и выучке заодно, - мол, учителя позаботятся. Натали покраснела еще сильнее и молча пару раз кивнула головкой. Дочь, ничего не поняв, улыбалась и вовсе не смутилась, даже не поняв, что речь о ней.
После ужина, прогулки с детьми перед сном, во время коей Натали не стала расспрашивать Элен о причине ее приключений на конюшне, а весьма загадочно пообещала завтра утром серьезно с ней поговорить. После завтрака…. Все это было сказано на чистом английском, в трудности коего Владимир только пытался вгрызаться и это удавалось ему намного труднее, чем сестренке. К слову сказать, покойная маменька успела немалому в этом языке доченьку поднатаскать.
А перед послеобеденным сном бедная наша гувернантка только вскользь заметила некоторые изменения в обстановке ее комнаты: вдоль стены, у левого окна, стояла новая, сверкающая белизной скамья с какими-то «накрученными» ножками. Но, тогда ей было не до разглядывания обстановки. Теперь же, - то жар, то холод, меняющий цвета ее щек от мыслей о близкой Голгофе, заставил бедную девушку встать на колени и истово молиться иконке, что оставила ей покойная матушка. Потом она необычно долго укладывала детей, ничего не помня и лишь изредка вздрагивая всем телом от любого звука. Она даже позабыла обоих предупредить, что с завтрашнего дня возьмется за их воспитание…. Сумбур в голове, скачущие мысли и постоянно набегающие слезы заставили потерять чувство времени. С немалым удивлением она вдруг у себя в комнате обнаружила, что настенные часы показывают уже без четверти одиннадцать. Вскочив с дивана, Натали заторопилась к барину. Робко постучавшись и войдя в кабинет, она увидела сидящего в кресле у погасшего камина барина с бокалом коньяка в руке. Лафитник стоял рядом, на столике и был почти пуст. Раскрасневшееся лицо помещика говорило, что выпил он уже немало. С удивлением переведя взгляд с девушки на часы, барин подошел к ней, взял двумя пальцами за подбородок и поднял вверх личико с подрагивающими губами и полными слез глазками. – «Тэ-э-к-с, голубушка. Ты сегодня вовсю отличиться хочешь. На ужин - опоздала. Теперь вот тоже не спешишь явиться. А? Еще ординарных не получала, а уже на строгие напрашиваешься? А-а-а, да. Мы – волнуемся, никак? Ладно. Этому горюшку мы поможем-с…». Барин подошел к столику, плеснул в пустой бокал коньяк и протянул дрожащей гувернантке: - Выпей сейчас же! -
Она, ничего не понимая и без всяких вкусовых ощущений проглотила изрядную порцию напитка, в беспомощности присела на стоящий рядом со столиком стул. Кровь медленно приливала к меловым щекам и дыхание девушки с учащенного перешло на более спокойный темп. – Ну, милая, приглашай к себе в гости, - с улыбкой произнес барин. – «Яволь, майн хэрр, бите зи-и…», - почему-то по-немецки ответила Натали. (Впрочем, в пансионе тоже воспитательницы перед тем, как употребить розги, всегда почему- то переходили на этот язык.). Взяв подсвечник с тремя горящими свечами, барин открыл дверь, пропуская вперед Натали. Пройдя коридором, они зашли в комнату Натали с чуть теплившейся в углу перед иконами лампадкой. Плотно прикрыв дверь и задернув бархатный занавес, Пеночкин удовлетворенно оглядел новую скамью, выставил ее на середину просторного помещения и захлопнул раскрытое окно, также задернув все оконные шторы. –«Так – с. Что стоишь истуканом? Быстро – одежду – долой и марш на лавку!» - грозно нахмурил брови барин. Он быстрым движением подхватил с кровати небольшую подушку и бросил ее на край скамьи: «Вопить будешь в подушку, дом не перебуди у меня!» У девушки снова задрожали губы и она, запинаясь, промолвила: - Н-не могу я, с-сударь…, при Вас.. догола-с.. р-р-раздеваться-с…-
- Эка невидаль! Да я через день вашего брата, девок, на конюшне стегаю. Не чинись! Сей же час кликну прислугу! При них и пороть стану! Ну?! …Ладно… Можешь сорочку… ночную… накинуть. И поскорее, ждать не буду! –
Щадя ее стыдливость, он отвернулся, подошел к бочонку с розгами и начал деловито выбирать прутья лозы. Здесь были и одиночные, и связанные в пучки, мокнущие в воде розги. Слышался только шорох снимаемого платья, приглушенные нервные всхлипывания девушки. Потом скрипнула дверца бельевого шкапа и в наброшенной на голые плечи сорочке, Натали подошла босиком к скамье, прошептала: « Я готова-с». По кивку барина она осторожно улеглась на лавку, ткнувшись пунцовым от стыда личиком в подушку, прижимая ее обеими руками. Вздрагивающее от стыда и страха тело почти не чувствовало, когда лодыжки пристегивались ремнями с застежками к задним ножкам; а руки вот уже крепко вытянуты и закреплены внизу, у передних ножек лавки. Еще одно уверенное движение ловких рук барина, и уже сорочка свернута к самым подмышкам замеревшей от ужаса девушки. Приподняв под живот левой ладонью, правой строгий экзекутор заправил скомканное полотно девушке поближе к подбородку, полностью оголив вдавленные в доску скамьи небольшие упругие груди. Отойдя, даже залюбовался. Девичье тело ярко-молочной белизной светилось на матовой поверхности широкой липовой доски, чуть подрагивая. Как и предполагал он, у девушки зад не только был уже вполне женский, сформировавшийся, но и отличался той редкой «стыдностью», что казалось, невозможно его оголить перед чужими взорами,- стыдно. И даже суровый лик Николы-угодника на иконе, казалось опустил очи к полу. Довольно хмыкнув, наш вояка взял первый из выбранных пучков лозы, выложенными им поперек верхнего обвода бочонка. Свистнув пару раз им в воздухе, так что тело девушки судорожно дернулось и сжалось, барин негромко спросил: «За что наказывают тебя, красна девица, а? Говори, не стесняйся ».
- Простите, суд-дарь. Виновата-с. Плохо детей воспитываю. Н-не наказывала и плохо следила-с.. Впредь буду строга с ними. Не дам шалить. И н-н-нак-казывать буду-у. Завтра уж и буду. Простит-те-с! Пожалуйста-а-а! –
Барин не выдержал, коснулся округлых полушарий ладонью и провел ею по бархатной поверхности, затем слегка шлепнул и сказал: «Ишь, отъела да исхолила филей свой. Небось и розочек он у тебя не пробовал. Ладно. Впервой тебе много не дам, хоть и заработала ты их вполне. Помалу, да и приучу. И сама выучишься хорошенько наказывать. Детки-то вон уж вымахали. Их тоже уже не детскими пороть следует. Так. За небрежность в воспитании получишь от меня четыре пучка по двадцати. Да за опоздания свои еще один пучочек вкусишь от меня. Начнем, благословясь!». Он шагнул от скамьи на шаг и, высоко взмахнув гибкими розгами, со свистом влепил первый удар. Натали резко подняла головку от подушки и судорожно пыталась набрать воздух полной грудью, раскрыв в изумлении рот и вытаращив блестящие от слез глаза. Тут же твердая рука барина мягко, но уверенно пригнула ее к подушке и крик боли и удивления приглушенно затих. – «Не смей поднимать голову от подушки, негодная девчонка!» -
- Сквозь рев и слезы слышались всхлипы и крики: - Прос-тит-тя! Я не выдержу! Помилосердствуйте, батюшко! Ой-ёй-ёй! –
Розги неумолимо продолжали свистеть и, чмокая, впиваться в нежные трепещущиеся полушария
бедной гувернантки. Хотя барин сек и не так сильно, как это делали конюхи, все же после первого десятка зад наказываемой покрылся розовой сеткой припухших пересекающихся полос. Пытаясь укрыться от жгучих укусов лоз, зад судорожно дергался, то вжимаясь в скамью, то высоко подбрасываясь вверх и в стороны. Второй десяток был уже будто бы полегче, - концы прутьев сильно распушились и уже не так крепко впивались в обнаженное тело. Слезы вовсю измочили искусанную подушку; заметив это, при смене розог барин перевернул ее, погладив девушку по волосам и тихо вымолвив: «Терпи, милая, коли заслужила. В другой раз умнее будешь». Девушка лишь судорожно рыдала, не в силах ничего произнести. Её жалобный плач тронул казалось и вовсе зачерствевшее сердце Пеночкина, и он с удивлением заметил про себя, что старается смягчать свои удары. Только на четвертой перемене, когда уже весь исстеганный зад поменял цвет на вишнево-алый, стали появляться маленькие капли крови. Натали уже перестала взвизгивать в подушку и высоко подпрыгивать. Она слабым осипшим голоском только стонала и тихо что-то бормотала, всхлипывая. Слышны были только «…простите…батюшка…» и приглушенные, в подушку, жалобные стоны. Дав ей небольшую передышку и выговорив за опоздания, барин уже без лихости влепил оставшиеся двадцать розог в распухшие, слегка ворочающиеся полушария Натали. Не развязывая, сходил к себе в кабинет и вернулся с целой бутылкой коньяка и двумя бокалами. Откупорив, плеснул себе в ладонь и резким движением втер крепкий дубовый настой винного спирта в расслабленные, испоротые ягодицы… Визг в подушку и прыжки тела под ладонью заставили его поморщиться: «Да успокойся ты. Все уж позади на сегодня. Это – лучшее средство от всякой заразы. Мы всегда раны в баталиях коньяком обеззараживали. Да и внутрь не худо. Увидишь, - завтра уже прыгать будешь». Он развязал постанывающую Натали и поцеловал ее лоб со вспотевшими прилипшими волосами. Она опять расплакалась. Недовольный девичьими слезами, барин плеснул в бокалы по хорошей порции напитка, сунул девушке в руку и пригубил сам. Стуча зубами о край бокала, гувернантка выпила до дна. О стыде она давно позабыла, с удивлением прислушиваясь к ослабевающей боли сзади. Повернув голову, попыталась осмотреть…. Краем глаза в свете свечей увидела вздувшиеся вершины красно-коричневых полушарий и снова разревелась. Барин отставил бокал, осторожно поднял ее и перенес на кровать, положив на живот и не прикрывая сорочкой ниже талии. Он откровенно залюбовался красивыми линиями девичьего тела с тонкой талией, стройными ногами и не потерявшей своей «стыдной» нежности, - испоротой задницы. Присев на стул у изголовья кровати и потягивая коньяк, уже успокоившийся барин, ласково погладил девушку по головке: «А ты – молодцом вела себя под розгами, милая. Для первого раза – вполне, вполне…. Да и тело – красивое у тебя. Ничуть не хуже, чем у моей дорогой покойной жены. Любил я ее…. Впрочем, тоже – шалунья была и озорница. Так и напрашивалась на наказания. Да –с. Недели без розочек не могла прожить. К субботе уже набирала себе штрафов и в пятницу все переспрашивала, как да чем пороть ее будем и сильно ли я зол на нее…. Любила, можно сказать, отеческие внушения. Вот как». Он с грустью взглянул на иконы и печально осенил себя крестом.
Девушка, слегка расслабившись от выпитого и неожиданной ласки барина, вдруг осмелела и неожиданно для самой себя, пробормотала: «Мне тоже… В пансионе… случались сны, будто меня… батюшка наказывает пребольно… за шалости… Потом – так сладко было…. А проснешься, – и расплачешься…». –«Бедное дитя,- думал Пеночкин,- телом уже женщина, а душой,- чистое дитя.». Он сходил к себе, принес «волшебную» мазь, что готовила ему Знахарка и мягкими плавными движениями втер ее в испоротые горячие полушария, легко пошлепав на прощанье. Натали при этом притворно поойкала, игриво подбрасывая зад. Потом ей снова стало стыдно, и она поспешила натянуть сорочку вниз и, повернув раскрасневшееся личико, прошептала:- Спасибо Вам за все! Вы простили меня? Правда? Вот увидите – я исправлюсь. Если же не сразу, то буду просить Вас снова меня … наказать. Хорошо?» Барин кивнул и сказал: «Завтра после завтрака ты здесь же крепко накажешь Элен за ее глупую и опасную выходку на конюшне. Под моим присмотром».
- О, да! Я ее крепко накажу! Вы увидите, - у меня сильная рука! - блеснув очами, пообещала Натали.
Слегка захмелевший барин открыл окно, пожелал девушке спокойной ночи и, поцеловав ее в щечки, ушел к себе, захватив бутылку с бокалами и подсвечник.

Ох, чует уже собака автор, как летят в его сторону камни из просвещенных феминистских ручек некоторых удрученных ученостью читателей. Скажут: что за чудовищная партитура и поклеп на наше хорошее прошлое? Разве это могло быть? Не было никакого Пеночкина! Это все – горячечный бред садистски настроенного недочеловека! Руки бы поскорее отрубить из человеколюбия, что ли, - этому псу…? Бедолаге остается только отослать их. К Ивану Сергеичу Т.
Тот почешет бородку, улыбнется и скажет: «Правда ваша, господа. Здесь к благородным чертам просвещенного Пеночкина добавлены качества его соседа Стегункова. О том и правда говорили, что и жену родную порет и даже гувернантку потчует розгами. А Пеночкин…, что ж, разве что на дисциплине слегка помешан… А так, не слышал ничего такого про него