КЕРОСИН (автор Аркаша)
В сентябре 1962 года, я получил первую порку...
Коротко о том районе, где я жил, точнее о бытовых условиях в домах этого района. Эти условия важны в завязке этой истории. Они покажутся странными для многих нынешних горожан. Впрочем, и вообще в этой истории будет много странного для нынешних 30-тилетних и 40-летних. Также и мне в детстве казалось много странного в рассказах людей из поколения моих дедушек-бабушек.
И так тогда наша семья жила на Петроградской стороне (в Питере), в районе севернее речки Карповки. Сейчас это, наверно, считается в Питере почти центром, а тогда это был простой рабочий район без особых выкрутасов. Квартиры были коммунальные. Газ в район подвели совсем недавно. В 1961г., мне кажется, что в начале осени. Так что, наверно, когда Гагарин летал на ракете, моя мама готовила обед еще на керосинке. Но и после того, как провели газ, многие хозяйки керосинки не оставили. Чтобы, когда нужно, не ждать очереди к единственной газовой плите. Хозяйственные магазины торговали керосином для керосинок.
Парового отопления в районе не было (в наш дом его провели в 1965г.). В комнатах стояли печки и люди отапливались дровами. Во дворах стояли сараи, где лежали эти дрова. Естественно, никаких душей и ванных в квартирах не было. Не появились они и после того как провели паровое отопление. Чтоб помыться люди ходили в общественные бани. Без всяких там отдельных номеров: мужское отделение, женское отделение – и все.
Осенью 1962-го, мне было четыре с половиной года. К тому времени, уже года полтора во мне жил интерес к порке, и, как здесь говорят желание «попробовать», как я выдержу порку.
Порка тогда не считалась «ни преступлением, ни извращением», а для большинства детей была самым обычным наказанием. Она даже не скрывалась. Наоборот, мальчишки постарше, да и иные девчонки хвастались тем, что они не боятся порки, как они ее стойко переносят. Это была чистой воды компенсация. Чем осознавать себя маленьким, слабым, бесправным, с которым родители могут делать, что хотят, - приятнее осознавать себя смелым и стойким.
В общественной бане на попах некоторых мальчишек можно было увидеть следы от порки - синяки. Когда я первый раз это увидел, я спросил своего папу, что это такое. И услышал от папы примерно такое: что меня, маленького, за плохое поведение только рукой по попе шлепают, а для мальчишек постарше есть более строгое наказание: порка – бьют по голой попе пряжкой ремня (мой папа только так себе порку представлял, наверно, его в детстве только так и пороли); что порка это гораздо больнее, чем шлепанье рукой, многие дети во время порки плачут и кричат, но есть такие, которые ее переносят без крика и плача, но все равно им очень-очень больно и что, если я себя буду плохо вести, то, возможно, и ему придется меня выпороть.
После такого «просвещения» мне рассказы старших мальчишек, о том, как их порют, стали гораздо интереснее. Мне очень хотелось узнать, что это за боль, которая гораздо больнее, чем шлепанье рукой, и смогу ли я ее выдержать стойко. Ну, а мальчишки постарше надо мною посмеивались и говорили, что пока меня только рукой шлепают – я еще малявка и настоящим смелым и стойким мальчишкой считаться не могу, вот когда меня будут по-настоящему пороть, а я буду переносить порки смело и стойко – вот тогда другое дело…
Теперь о нашем дворе. Во дворе нашего дома стоял каменный сарай, в котором с одной стороны был склад керосина, который продавался в хозяйственном магазине, а с другой стороны лежали дрова жильцов. А поскольку во дворе дома был такой пожароопасный объект, то в доме была добровольная пожарная дружина, руководителем которой был отставной пожарник – пенсионер, живший в нашем же доме. А жильцы дежурили в этой дружине, т.е., в определенное время: пенсионеры и домохозяйки днем, а остальные - в остальное время суток - трое дежурных должны были находиться дома и по первому вызову руководителя нестись тушить пожар.
И вот, как-то в сентябре, когда еще было тепло и поздно темнело, наша компания решила поиграть в индейцев. А компания наша это: я и мой сосед по нашей квартире, который был на полгода меня старше. И две девчонки сестренки-погодки из соседнего двора. С младшей мой сосед ходил в одну группу детсада. И еще двое мальчишек братьев-близнецов, которые были соседями по квартире этих девчонок. Эти два брата-близнеца были уже школьниками-первоклассниками.
Ну, значит, в индейцев. А индейцы большую часть жизни проводят у костра. И для того чтобы развести костер мы нашли очень подходящее место: этот сарай. Где же еще можно найти так много пропитавшихся керосином бумажек, которые так хорошо загораются, где еще можно нащипать так много небольших щепочек и кусочков коры, которые так подходят для маленького костра, и где же еще можно схорониться от глаз взрослых. Те братья-близнецы стащили из дома спички, и мы быстренько организовали костер. Не уследи мы за костром, и взорвись бидоны с керосином, нас, наверно, просто бы испарило, как при атомной бомбардировке. Что было бы с домом судить не могу. Сарай все-таки был каменный. Мог во многом дом и защитить.
От костра потянул дымок и минут через десять дверь сарая распахнул руководитель пожарной дружины. Он быстренько затоптал костер и напустился на нас и ругать, и читать мораль, и хвалить свою бдительность, и снова ругать, и снова читать мораль. Нам уж хотелось сквозь землю провалиться. Под конец своего выступления он сказал: "Я знаю, где вы живете и кто ваши родители", - и он действительно правильно назвал наши адреса и наших родителей. "Я про то, что вы натворили, расскажу вашим родителям, чтобы они вас наказали. А про вас (тут он обратился к школьникам) еще и вашей учительнице, чтоб вас еще в школе как следует пропесочили." И имя учительницы правильно назвал. Я думаю и сейчас в России это еще «популярный персонаж»: такой пенсионер-активист с «особистской хваткой».
Большинство нашей компании поняли, что порку от родителей они так и так получат, так еще от Когда очередь дошла до меня, я был почти уверен, что тоже смогу выдержать порку стойко. Меня больше даже беспокоило, как бы этот пенсионер не отказался меня пороть, сказав: «Вот их я выпорол, потому что знаю, что их родители порют, а тебя пороть не буду, потому что тебя родители еще не порют». Мне казалось, что он знает все. И вот когда он велел и мне спускать штаны и ложиться, то я испытал сложную гамму чувств: и радость, что наконец-то меня будут пороть, и страх, смогу ли я выдержать порку стойко, и стыд, потому что старшие мальчишки уже успели внушить мне, что порка это стыдное наказание, потому что приходится оголять попу, а это стыдно. Дрожащими от всей этой гаммы чувств рукам я расстегнул свои брючки, спустил их, спустил трусы и лег на поленницу. С непривычки боль от первого удара была очень сильная, она захватила почти все сознание, но все-таки оставшимся краешком сознания я смог приказать себе: «Молчи! Терпи!» И так вытерпел все 25 ударов.
Когда порка кончилась, и я встал и подтянул штаны, стыд куда-то улетучился, для страха и вовсе уже не было основания. На глазах я чувствовал слезы, но плакать совсем не хотелось. Попе, конечно, было больно, и руки тряслись от болевого шока еще сильнее, чем перед поркой, но меня всего переполняла радость: «Меня выпороли ремнем, и я выдержал эту порку стойко! Да еще и при свидетелях. Теперь я НАСТОЯШИЙ СМЕЛЫЙ И СТОЙКИЙ МАЛЬЧИШКА!!!»
После меня были выпороты братья-близнецы-первоклассники. Свою двойную порцию они выдержали так же стойко, как и мы, дошкольники, ординарную.
Мне показалось, что все выходили из сарая, скорее радостные, чем грустные. Мы - потому что все наши неприятности уже были позади. А пенсионер-пожарник - потому, что его «противопожарная бдительность» оказалась востребованной.родителей выслушают ведро нотаций, а школьники еще и второе ведро в школе. Я стоял, молчал, не зная, что сказать, а старшие стали упрашивать руководителя пожарной дружины, чтобы он родителям и учительнице ничего не говорил.
Он согласился, но сказал, что нельзя оставить безнаказанным то, что мы натворили, поэтому он нас тут же и сейчас же всех выпорет: дошкольникам 25 ударов ремнем, а школьникам – 50. Никто не возражал: в компании стыдно показать, что ты боишься порки, стыдно канючить прощения. А меня просто затрясло: неужели меня сейчас наконец-то выпорют ремнем, как настоящего взрослого мальчишку!? И тут же напрягло: смогу ли я выдержать порку достойно, стойко?
Наш сосед вытащил из брюк свой ремень, и первой велел ложиться на поленницу дров старшей девочке. Она без возражений спустила трусы, завернула подол платья и легла. То ли считала это лучшим исходом происшествия, то ли не хотела в компании показать себя трусихой. Ну, и начал наш сосед ее пороть. Порол (как потом и нас всех) не пряжкой, а серединой ремня. Во время порки девочка не плакала, не кричала, не вскакивала, попу руками не прикрывала. Наверно, хотела показать всей компании, что она тоже смелая и стойкая. После порки она спокойно встала, подтянула трусы, оправила подол. Я заметил в ее глазах слезки, но в голос она не плакала. Я как-то успокоился: раз девчонка смогла выдержать порку без крика и плача, значит и я, скорее всего, смогу.
Следующим был мой сосед по квартире. Его родители к тому времени уже довольно часто пороли. Пороли серединой ремня (он мне это сам говорил). Но дома он всегда во время порки визжал и плакал. Это уже он мне мог не говорить, потому что слышимость в коммунальной квартире была такая, что был слышен каждый шлепок ремня, не то что визг. И когда его пороли, так и было слышно: шлепок ремня – визг, шлепок ремня – визг … Но в тот раз, когда его пороли в компании, он тоже выдержал порку без крика и плача.
Когда очередь дошла до меня, я был почти уверен, что тоже смогу выдержать порку стойко. Меня больше даже беспокоило, как бы этот пенсионер не отказался меня пороть, сказав: «Вот их я выпорол, потому что знаю, что их родители порют, а тебя пороть не буду, потому что тебя родители еще не порют». Мне казалось, что он знает все. И вот когда он велел и мне спускать штаны и ложиться, то я испытал сложную гамму чувств: и радость, что наконец-то меня будут пороть, и страх, смогу ли я выдержать порку стойко, и стыд, потому что старшие мальчишки уже успели внушить мне, что порка это стыдное наказание, потому что приходится оголять попу, а это стыдно. Дрожащими от всей этой гаммы чувств рукам я расстегнул свои брючки, спустил их, спустил трусы и лег на поленницу. С непривычки боль от первого удара была очень сильная, она захватила почти все сознание, но все-таки оставшимся краешком сознания я смог приказать себе: «Молчи! Терпи!» И так вытерпел все 25 ударов.
Когда порка кончилась, и я встал и подтянул штаны, стыд куда-то улетучился, для страха и вовсе уже не было основания. На глазах я чувствовал слезы, но плакать совсем не хотелось. Попе, конечно, было больно, и руки тряслись от болевого шока еще сильнее, чем перед поркой, но меня всего переполняла радость: «Меня выпороли ремнем, и я выдержал эту порку стойко! Да еще и при свидетелях. Теперь я НАСТОЯШИЙ СМЕЛЫЙ И СТОЙКИЙ МАЛЬЧИШКА!!!»
После меня были выпороты братья-близнецы-первоклассники. Свою двойную порцию они выдержали так же стойко, как и мы, дошкольники, ординарную.
Мне показалось, что все выходили из сарая, скорее радостные, чем грустные. Мы - потому что все наши неприятности уже были позади. А пенсионер-пожарник - потому, что его «противопожарная бдительность» оказалась востребованной.
https://vk.com/topic-123523271_40838230
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
