Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Порка в катафалке.
Автор Илья Шпелер.

- А теперь взгляните, пожалуйста, наверх!
Группа экскурсантов, притоптывая и кутаясь от мороза, вышла сквозь узкий каменный проем на узкий пятачок перед башней и, дружно оглянувшись, послушно задрала головы вверх, повинуясь приказу своего юного вожака-экскурсовода.
- Как вы можете убедиться...
Но узнать, в чем им представилась возможность убедиться, туристам было не суждено.
- Дети!! Дети тонут!! - визгливо завопила полная женщина, которая с самого начала выделялась в группе своей активностью. Вот и сейчас она чуть опередила остальных и уже успела "взглянуть наверх" раньше других. А теперь она смотрела вниз, где под крутым заснеженным откосом раскинулось широкое ледяное поле реки.
Там-то все и происходило. Неподалеку от берега, метрах в двадцати, под водой, видимо, был родник. Лед над ним был тонок и темен, но именно такие, опасные и потому очень интересные места, всегда влекут к себе непоседливый народ - пацанов. Двое, подошедших слишком близко, оказались в воде. Их головы еще виднелись на поверхности, а руки беспорядочно молотили по кромке льда, ломая ее в тщетной попытке ухватиться, а течение уже тянуло их за набухшую, потяжелевшую, повисшую веригами одежду на глубину, под лед, цепко хватая их перепуганные души холодными, как смерть, пальцами...
Все это случилось прямо под той самой башней, из которой вышла экскурсия, и вся группа, как один человек, прильнула к парапету, ограждающему дорожку, бегущую вдоль стен с внешней стороны, и площадку перед башней от обрыва. Стены и башни древнего монастыря уже никого не интересовали - кому нужно мертвое окаменевшее прошлое, когда здесь, в настоящем, разворачивается такая трагедия? Четырнадцать пар расширенных от ужаса глаз ошеломленно наблюдали за обреченной на поражение борьбой погибающих ребят.
И лишь один человек поступил иначе. Молодой парень-экскурсовод одним махом перелетел через ограждение и, оседлав, словно резвого скакуна, небольшую снежную лавину, покатился-поехал на ней вниз, поднимая вокруг себя тучи снега.
"Не успеет!" - слаженно подумали экскурсанты.
Но парень успел.
Когда он выскочил на лед, одновременно падая ниц, и ползком, удивительно сноровисто, подобрался к краю полыньи, мокрые головы ребятишек каким-то чудом еще были видны над поверхностью. Одного удалось вынуть и вытолкать на более-менее твердое место очень быстро, но другой... Другой уже ушел под воду, и лишь темное бесформенное пятно чернело под тонким ледком.
Молодой экскурсовод не раздумывал ни секунды. Только вода плеснула в том месте, где его тело вошло в воду...
К месту событий бежали еще люди. Они помогли мальчишке, который был спасен первым, помогли вытащить из воды второго. Вот только молодому человеку, спасшему их, помочь они не смогли...
Экскурсия так и осталась незавершенной.
* * *
Наш маленький "пазик" завернул на стоянку у монастыря. Сергеич заглушил мотор, открыл переднюю дверь, и мы высыпали на свежий утренний морозец, на ходу разминаясь после долгого сидения в салоне.
- Ух, колотун-то, а! - сказал теплолюбивый Саня.
- Да уж не май месяц, - ответил ему Толяныч.
- Сергеич, а че у тебя в "катафалке" такое пекло? - спросил Соленый (фамилия у него такая - Соленко). - Покойники ж протухнут!
- Мы же не покойники, - как всегда невозмутимо ответил Сергеич. Он работал водилой в фирме, подвизавшейся на ритуальных услугах, и имел возможность иногда пользоваться служебным транспортом в личных целях. На этот раз он привез всю нашу компанию в маленький древний городок, главной достопримечательностью и туристской меккой которого был и остается этот самый монастырь.
Конечно, путешествовать в "катафалке" - не самое большое в жизни удовольствие. Но в данном случае - это не только удобно, но и символично.
Потому что полностью соответствует целям нашей ежегодной поездки сюда.
Нет, мы - не паломники. Все проще.
Мы - друзья детства. И изначально нас было шестеро. Точнее, нас и теперь шестеро, да только один из нас, Ванек, навсегда остался лежать в этом городке на дне великой русской реки. И каждый год в день его смерти - 12 февраля - мы приезжаем сюда помянуть его и отстоять панихиду в местном храме.
Сегодня - в пятый раз.
Так что, "катафалк" - самый подходящий транспорт.
Эх, Ваня, Ваня... Ты всегда был немного не от мира сего, "витал в облаках". Всегда тебя нужно было от кого-то защищать, откуда-то выручать, от чего-то спасать... Но и ты был готов помочь любому из нас, вообще любому, кому нужна была помощь. За то и любили, за то и готовы были прийти по первому твоему зову в любое время, куда угодно, не задумываясь о последствиях... Ну почему, почему в тот злосчастный день нас не оказалось с тобой рядом? Почему нет такого прибора, который бы позволял телепортироваться из любого уголка земного шара и мгновенно прийти на помощь другу в нужный миг? Ты, всегда живший не столько в настоящем, сколько в разных прошедших эпохах, по зову сердца поступил в непрестижный историко-архивный. Валандался по общагам, маялся от безденежья, подрабатывал экскурсоводом... Та экскурсия называлась, кажется, "Древние стены и башни"...
* * *
У главных ворот монастыря, богато украшенных и защищенных массивными белокаменными башнями, шел бой.
Четверо мальчишек, судя по одежде - из местных (на экскурсию так не одевают - так одеваются, убегая гулять после школы), рубились двое на двое в снежки. Просто не на живот, а на смерть - азартно, с ликующими воплями, свистом и гиканьем. Мы с Толянычем оторвались от остальных, задержавшихся у иконной лавки, и нам пришлось ждать остальных наших как раз у ворот. Сражение разворачивалось прямо у нас перед глазами - аж руки зачесались поучаствовать.
Такие же вот, как эти, мальчишки, пять лет тому назад, и играли, небось, на льду...
Толяныч, гляжу, уже снежок слепил, улыбнулся мне хитро и ка-а-ак запульнет в общую кучу-малу. Я, разумеется, тоже не отстал. Где-то на третьем или четвертом нашем "залпе", пацанва разобралась в том, что в их игре появилась "третья сила". Внутренние распри мгновенно были забыты - наличие общего врага сближает. И в нас полетел целый рой маленьких снежных снарядов. Особенно усердствовал один мальчишка, лет десяти, в блеклой кацавейке и с рыжими вихрами, торчащими из-под растрепанной ушанки.
Зря они это.
Потому что именно в этот момент подтянулись остальные. Даже кричать "Наших бьют!" не понадобилось - все и так было ясно. Включились все дружно. На нашей стороне было и численное превосходство, и преимущество в силе, росте и меткости. Победа была полной и безоговорочной, несмотря на то, что бой мы вели "на чужом поле" - юная поросль снежкометателей, уступая опыту, позорно бежала с поля боя, осыпаемая градом снежков. Только рыжий предводитель еще пытался как-то организовать сопротивление и отстреливался. За это последний залп накрыл его одного, сбив на снег шапку и окатив пацана с ног до головы холодным колючим снежным душем.
Только после этого, весь облепленный снегом, мальчуган поспешно ретировался. Мы проводили его улюлюканьем и свистом. Разминка удалась на славу - мы не только разогрелись, но и преисполнились хорошего настроения и боевого духа. Один только Толяныч, затеявший всю эту кутерьму, почесал голову и сказал задумчиво:
- Зря мы их так... Особенно этого, рыжего... Упорный пацан, такой может и кирпичом шарахнуть.
Как в воду глядел.
* * *
Дальше все шло как обычно. Прошлись по монастырю, сходили на Водовозную башню, возле которой все и произошло, постояли молча... Потом - служба. После нее спустились на берег и подошли к тому самому месту. Как водиться, разлили, выпили, не чокаясь, по русскому обычаю. Закусывать не стали. Вспоминали Ваньку, случаи всякие из нашего детства, еще выпили, притихли... Долго стояли, молча глядя на черный провал полыньи над древним подводным источником. Когда-то он давал чистую, как слеза, воду защитникам крепости. Воду, означавшую для них жизнь.
Но в тот день, пять лет назад, он жизнь отнял. Молодую жизнь нашего друга. В обмен на две еще более юные.
Эх, Ванька, Ванька...
Возвращались к автобусу молча. Внутрь монастыря, после водки, заходить уже не стали - пошли в обход, благо дорожка почищена. Экскурсию встретили... Тоже, наверное, "Стены и башни". Экскурсовод - молодая девушка - что-то увлеченно щебетала о бойницах и пищалях.
Историки - это диагноз.
Дорожка обогнула угловую башню. Здесь под стенами монастыря раскинулся широкий заснеженный пустырь, поросший низким густым кустарником. Напрямик через пустырь шла петляющая между зарослями тропинка, ведущая, как мы знали, к стоянке, где остался автобус. А чуть дальше возвышались довольно высокие покрытые снегом холмы - там была свалка. Хорошо, что мы приезжаем сюда зимой, когда хоть мусора не видно...
Я не успел додумать до конца эту мысль. Снежок прилетел именно оттуда, от свалки и угодил Толянычу прямо в голову. Толяныч охнул, схватился обеими руками за темя и осел на снег.
Из-под пальцев сочились темные красные капли.
Кровь.
Ни фига себе! Что же это такое?
Второй снежок был пущен не столь метко - он приземлился на дорожку позади нас, бросившихся к истекающему кровью товарищу. Но я наметанным глазом засек движущийся объект на гребне одного из мусорных холмов:
- Вон он, шельмец!
- Где? А, да это же тот, рыжий! Господи, да чем же он его так?
- Ледышку в снежок залепил... Сукин сын! Ребята, ну что там?
- Жить будет, - сказал Саня, он у нас в МЧС работает, первую помощь оказать умеет, - но надо его срочно в автобус - там аптечка. Кровь остановить...
- Снег пока приложить...
- Берем дружно, понесли...
- А этот, блин, гаденыш рыжий? Уйдет же!
Пацан, поняв, видимо, что обнаружен, прекратил обстрел и исчез из поля зрения, перестав подавать всякие признаки существования. Вероятно - сбежал.
- Плевать, - экспансивно отрезал Сергеич, - берите Толяныча, понесли...
- Да я сам... - слабым голосом вмешался пострадавший.
- Куда, блин сам! Герой нашелся! Несем!
Мы подхватили Толяныча и быстро понесли к машине. Сергеич пытался на ходу остановить кровь, прикладывая к голове раненого снег, но без особого успеха. Не нравится мне, что так много крови, ох, не нравится... Я почувствовал себя, как тогда в Чечне. Только разрывов и выстрелов не хватало. Неужели все это мог наделать один-единственный шкет?
Найду - убью на фиг!
* * *
К счастью, в автобусе выяснилось, что все не так уж и плохо. Рана неглубокая, но порядочно длинная - отсюда и обилие крови. Сергеич и Саня колдовали над Толянычем. Мы с Соленым остались не у дел. В конце концов, наши с ним поминутные "Ну, как там?", эскулапам надоели.
- Блин, я же сказал, жить - будет! - разозлился Санек. - Пошли бы лучше делом занялись! Чем тут мешать.
- Каким?
- Да вон хоть этого киллера поискали бы. Вдруг недалеко ушел?
- Ищи его теперь, свищи, - проворчал я. - Ладно, Соленый, пошли... Че правда тут сидеть?
- Блин, что за народ! - возмутился Соленый уже на улице, когда мы шли к месту происшествия. - Чего они на нас взъелись? Перебить нас хотят что ли?
- Кто "они"?
- Да ребятня местная... Такое впечатление, что они себе цель поставили нас извести. И чего мы им сделали? Сначала Ванька...
- Типун тебе... Вон он, рыжий! Вон он, сукин сын, шельмец, паскуда! Ну, блин, теперь он от нас не уйдет! Я из него кишки выну! Соленый, давай напрямик, а я от дорожки отрежу...
Пацан, видимо, попал под действие старинного правила, согласно которому преступника всегда влечет на место преступления. Иначе как объяснить тот факт, что я заприметил его практически ровно в том месте, где и в первый раз, когда он свой второй снаряд бросил? Но факт остается фактом - он был именно там. Может, новую жертву себе высматривал?
Что обычно делает взрослый, когда, заметив малолетнего хулигана, кидается за ним с целью задержать? Правильно - вопит что есть силы какую-нибудь глупость типа "Стой на месте, иди сюда!" или еще что-то в этом роде. В результате чего вовремя предупрежденный об угрожающей ему опасности юный правонарушитель, как правило, легко уходит от любого преследования. К тому же бдительный взрослый редко когда отличается хорошей физической и грамотной тактической подготовкой.
Но - не в нашем случае. Мы хотели пацана догнать и схватить - мы его догнали и схватили, действуя дружно, молча и слаженно. Когда паренек заметил бесшумно несущегося к нему на всех парах Соленого, думать и оглядываться по сторонам, выбирая оптимальный путь бегства, ему было уже поздно. Он успел только спрыгнуть со своего плацдарма на заснеженном ворохе мусора и оказался прямо у меня в руках. Конечно, пацан резко дернулся, пытаясь вырваться из захвата, но ткань его кацавейки выдержала, а уж о моих пальцах, ее сграбаставших, можно и не говорить. Тут и Соленый подоспел:
- Ага, попался, сученыш! Ну, все, падла, хана тебе настала.
Мальчишка вырывался молча и яростно.
- Че с ним делать?
- Давай пока что ль в автобус, а там посмотрим.
- Лады... Ну, ты, ледометатель, пошевеливайся!
Я повернулся и, не выпуская отчаянно сопротивляющегося мальчугана, поволок его к стоянке. У поганца вдруг прорезался голос:
- Пустите! Пустите меня! Я кричать буду!
Вот удивил! У него уже было столько возможностей заорать, что он раз пятьдесят мог бы это сделать, если б хотел. Но - не орал. Значит - знает Жучка, чье мясо съела. Знает, что общественный резонанс ему ни к чему - боком выйдет. Знает - и боится.
Правильно боится. Есть чего.
Я резко остановился и обернулся к мальчишке:
- Кричи, пожалуйста. Сколько угодно. Чем ты там собирался удивить мир? Маму-папу позвать? Или - милицию? Это - можно. Более того, милиция уже здесь.
И я показал ему свое удостоверение личности.
- Но-но, без рук... И из моих хорош будешь. Видишь, что тут написано? Читать-то умеешь? Да? Вот и читай: отряд милиции особого назначения города Москвы. Усек, пацан, что это значит? Мы на мелочи не размениваемся. Ты задержан по обвинению в покушении на убийство. Вот так. Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. Понял?
Тут, конечно, мальчуган сник. Я специально на него нажал, даже формулу из дурацких американских боевиков использовал для пущего эффекта. Мальчишка, как куль повис у меня в руке. Глаза расширились, заблестели, лицо побледнело:
- А че я сделал? - заплетающимся от страха языком произнес он. - Я никого не убивал... Я больше не буду... Вы чего?.. Дяденьки!.. Не надо... Пустите... Ну, чего я сделал?
- Ты? Ты человека чуть не угробил!
- Я не хотел... Это не я... Это случайно... Вы не имеете права! - в голосе мальчишки уже звучали не только слезы, но и появились первые настоящие плаксивые нотки. - Вы не имеете права! Должен быть этот... Адвокат!
- Пойдем к автобусу - там разберемся! - отрезал Соленый, подыгрывая мне. - Там тебе и адвокат будет, и прокурор, и надзиратель с воспитателем.
* * *
Около самого автобуса пацан вдруг вздрогнул, приостановился и замер на секунду с округлившимися глазами. Если до этого он шел с явной неохотой, иногда упираясь и кося глазами, как бы слинять (от меня - без шансов), и мне иногда приходилось чуть ли не волоком его тащить за собой по снегу, то тут он вдруг обмяк и уставился куда-то с дико ошарашенным видом, продолжая двигаться дальше только потому, что я заставлял его это делать, а он совершенно автоматически моим указаниям подчинялся.
Я проследил направление его взгляда.
Ага, понятно.
Еще бы!
Снег в качестве кровоостанавливающего совершенно не оправдал наших ожиданий. До этого мы втроем шли другой дорогой, через пустырь от свалки, но тут, у автобуса, вышли к тропинке, по которой несли Толяныча. Обильные кровавые пятна, рельефно втаявшие в рыхлый сугроб и от этого ставшие еще более контрастными, действительно способны на кого угодно произвести богатое впечатление. Не только на перепуганного десятилетнего пацана, но и на человека с куда более крепкими нервами.
А перед дверью в автобус он и вовсе застыл, как громом пораженный.
Мне даже кажется, что ни моя психическая атака на пустыре, ни даже лужи крови на снегу не произвели на него такого сильного впечатления, как маленькая табличка в окне у передней двери "пазика": ГУП "Ритуал". Мальчуган побледнел, как полотно, и взглянул на меня и на Соленого совершенно дикими глазами. Ему, небось, представилось, что внутри его ждет не меньше, чем гроб с мертвым телом убитого им человека... "И мальчики кровавые в глазах"...

Дверь с шипением открылась - это Сергеич занял свое водительское место, чтобы нас впустить. Я подхватил совершенно потерявшее волю к сопротивлению легкое тельце ошеломленного пацана, поднял над снегом и поставил на первую ступеньку автобуса. Подтолкнул в спину и он, повинуясь скорее инстинкту, чем сознательно, вошел внутрь.
А за ним - мы с Соленым.
Дверь автобуса закрылась. Птичка оказалась в одной клетке вместе сразу с пятью кошками.

* * *
Гроба в автобусе не оказалось, да и тело было, к счастью, вполне живое. Хоть и нездоровое: лицо бледное, ни кровинки, губы тонкие, под глазами синева, лоб забинтован. Пятнышко крови на бинте контрастировало с белой марлей и цветом лица ничуть не менее жутко, чем алые потеки на сугробе.
- Вот, знакомьтесь... Кстати, как тебя зовут, злоумышленник?
- И-илька, - пролепетал бедняга, глядя "квадратными" глазами на раненого Толяныча.
- Вот, Илья, полюбуйся на дело рук своих! Немного левее - и был бы ты убийца. Тебе сколько лет? - продолжал я допрос.
- Од... - он сглотнул, по щекам текли слезы, - одиннадцатый...
- Значит, недееспособный, - с явным сожалением заключил я. - Ну, ладно, не в колонию, так в спецшколу бы загремел, как пить дать. А там, знаешь ли - тоже не сахар. И решетки на окнах и передачи раз в месяц... Придурок! Ты хоть щас-то понимаешь, что наделал? Что чуть было не натворил?!
Мальчишка всхлипнул и опустил голову.
- Выдрать бы тебя за такие вещи! Как сидорову козу! - припечатал я.
- Та-а-ак, ясно, Суп на своего любимого конька сел... - тихо прокомментировал за спиной Сергеич. Суп - это я. Вообще-то, я Аркадий, но: Аркадий - Аркашка - Кашка - Супчик - Суп. Так, блин, и живу. А про конька - так это все наши давно знают, что я горячий сторонник телесных наказаний. Особенно - мальчишек. Особенно - таких вот, как этот.
Соленый тоже поддел:
- Ты когда своих-то детей заведешь? А то он все нам советует. Роди себе сначала - и пори сколько влезет.
- Я успею, - успокоил я товарищей. - А вы не отвлекайтесь. Че с "героем" делать будем. Отпускать что ль его? На хрен тогда ловили?
- Не, отпускать нельзя, - вмешался Санек, - преступление налицо. Я как специалист говорю - еще чуть-чуть и не было бы человека. Это нельзя так просто оставить!
- Тогда можно действовать по закону, - рассудительно сказал Сергеич. - Суп, чего там положено? В отделение его свести?
- Да, а Толяныча - в поликлинику, чтобы телесные повреждения зафиксировать...
- Не надо мне телесные повреждения фиксировать, - слабым голосом возмутился Толяныч. - Надо, наоборот, их извести...
Что мне нравится в Толяныче - это то, что даже в самой пиковой ситуации чувство юмора - всегда при нем.
- В поликлинику все равно надо бы... - укоризненно произнес Санек. Насколько я знаю их с Толянычем, разговор на эту тему между ними уже наверняка был. И Санек, скорее всего, отступил, не желая переволновать больного. Толяныч и врачи - это как "фэйри" и жир. Несовместимо.
- А в милиции что? - спросил Соленый.
- А что в милиции? Родителей вызовут. На учет поставят. В детской комнате. Всего и делов. Человек-то жив остался.
- Не надо роди-и-ителей... - вдруг проныл парнишка. - Я больше не бу-у-уду-у-у. Прости-и-ите меня, пожалуйста-а-а.
- Оба-на! Не будет он! Видали мы таких. Сегодня "я больше не буду", а завтра камнями начнет в людей кидать, с кирпичом в подворотне подкарауливать? Вот с этого все и начинается. Я это вам как работник милиции говорю. Тут "ябольшенебудками" не отделаешься. Драть его надо. Дра-а-ать!
- Блин, заладил...
- Как есть, так и говорю...
- Да ну ее, твою милицию, - сказал Толяныч. - С ней только мороки не оберешься. Нас же еще и затаскают, несмотря на твою ксиву. Еще в "оборотни" тебя зачислят...
- Не боись, не зачислят...
- Нет уж, без милиции обойдемся, - отрезал Толяныч.
- А че ж его - отпустить?
- А что, всыпать ему, как ты предлагаешь? - вмешался Сергеич. - Ты ему кто - папа, мама или любимый дядюшка?
- Так надо его папаше сдать, - выдал дельное предложение Соленый, - или мамаше. Или любимому дядюшке. А уж они-то ему и всыплют.
- Логично...
- Не-е-ет, - разревелся малец, - не на-а-адо, пожалуйста, не говории-и-ите отчиму-у-у, дя-я-яденьки, я винова-а-а-ат, ну, пожалуйста, ну, лучше вы са-а-ами...
Рыжий мальчишка выглядел таким натурально испуганным, так искренне ревел, так умоляюще зыркал на нас своими глазищами, что я был склонен ему поверить. Хотя и припомнил старинную сказочку, в которой один ушлый персонаж, попав в руки врагов, так умолял не кидать его в терновый куст, что глупые неприятели, решив, что это для героя самое страшное, так и сделали. А тот, разумеется, спокойно вылез из куста и был таков.
Поэтому я решил уточнить:
- Что, думаешь, мы слабее, чем твой отчим тебя прибьем?
- Не-е-е... - рыдал мальчик, - не слабее... Он меня не э-э-это... Он меня в детдом сда-а-аст...
Тут мы так и обалдели. В наступившей тишине некоторое время был слышен только постепенно стихающий плач юного головореза. Дело в том, что все мы, вся наша компания - детдомовцы. И как бы мы ни злились на парнишку, а такой судьбы ему не желали.
- И что же теперь прикажешь - тебя отпустить? - прервал я тишину, обращаясь к заплаканному отроку. - Сам же видишь, что виноват. Видишь? Ну, вот. Провинился - должен быть наказан. А кто тебя накажет, если не твоя родня? Может у тебя, кроме этого отчима, еще кто есть?
- Мама... Но она все отчиму скажет. А он меня точно в детдом отправит. Он грози-и-ился...
Мальчуган снова начал всхлипывать.
- А что же делать? Кому на тебя жаловаться? В милицию - все равно отчиму донесут. А не наказать - несправедливо получится. Других, вон, и не за такое, бывает, в тюрьму сажают. А тут - чуть человека не убил. Несправедливо.
- Несправедливо... - эхом откликнулся мальчуган и всхлипнул.
Снова повисла пауза. Нарушил ее юный рыжий "убийца".
- А может вы...
- Что?
- Ну... Ремня мне дадите... А отчиму ничего не скажете... А?
Я повернулся к ребятам:
- Так, уже два голоса за ремень есть. Еще предложения?
Задумчивое молчание.
- Ставлю на голосование: кто за то, чтобы всыпать Илье его порцию горячих прямо здесь, да и отпустить с миром?
Сам не знаю, в шутку ли это сказал или нет, но руку я поднял. А за мной, вижу, и Соленый с Саньком. Я обернулся. Сергеич почесал голову, взглянул на пацана, несчастно ожидающего решения своей участи, и сказал:
- Ну, короче... Если так, то... Если никак больше не выходит... В общем, я тоже - за.
- А ты, Толяныч? - конечно, мнение пострадавшего решало все. Если бы Толяныч сказал "Я - против", то ничего и не было бы. Но Толяныч сказал:
- Я - воздерживаюсь.
- Большинством голосов - порка. Давай Илья, готовься, да побыстрее - нам ехать пора.
* * *
Стоянка в этот час была пуста - экскурсии уже разъехались, а больше тут никому и делать нечего. Поэтому помешать нам исполнить свой долг перед справедливостью никто и ничто не могло.
Глаза рыжего Ильки снова заблестели, а по щекам потекли два прозрачных потока, похожих на роднички. Он хмуро взглянул на нас, задрал на пузо низ свой кацавейки и начал расстегивать пуговицу на брюках.
- Ну, Суп, твоя взяла. Давай, оторвись, коли дорвался. Ремень-то у тя есть, али дать?
- А почему я? Я таких маленьких не умею... Забью еще ненароком.
Мальчик замер и с ужасом взглянул на меня. Штаны так и остались полурасстегнутыми.
- Ты давай, давай, не задерживай, - прикрикнул на него я и обратился к Саньку. - Давай ты, у тебя сын подрастает - вот и потренируешься.
- Вот еще! Ты предложил, ты и лупцуй. А за моего Ваньку не переживай, как-нибудь обойдусь без твоих советов.
- Соленый...
- Нет-нет-нет! Забудь! Я и пальцем не пошевелю. Мне его уже жалко.
- Не отвлекайся, не отвлекайся, - снова прикрикнул я на мальчишку, который, было, с надеждой подался в сторону Соленого. - Расстегнул? Спускай вниз и поворачивайся задницей... Вот сюда полезай, коленями на сиденье, обопрись на спинку, попу приподыми...
Мальчишка, сопя, подчинился. А я пока повернулся к Сергеичу. Тот даже не стал моего вопроса дожидаться:
- Нет уж, Супчик, назвался груздем - полезай в кузов! Мне еще вас домой везти.
Раненный Толяныч отпадал изначально ввиду своего болезненного состояния.
Пришлось все же браться за ремень мне.
А ремень у меня - любо дорого. Форменный, крепкий, тяжелый. Прошитый. Пряжка латунная, с выбитой на ней эмблемой - убить можно. Я подошел к мальцу, который уже занял требуемую позицию, и теперь так и косил, выворачивая голову, за спину, на меня. В глазах - ужас. А как я ремень вытащил - он уже, гляжу, ревет.
- Дя-яденька, не убивайте...
- Спокойно, пацан, все под контролем. Получишь свое и гуляй. Будешь как новенький. Только немного побитый. Давай-ка попу подними! Сейчас начнем. Да, еще - если тебе будет от этого легче - ори. Все равно никто не сунется.
Я подошел к плачущему мальчишке, вцепившимся в спинку сиденья. Это было одно из тех сидений, что расположены вдоль бортов "пазика" - там, где в середине устанавливают гроб, а родственники сидят к нему лицом, а к окну спиной. Илька, повинуясь моим указаниям, был расположен наоборот - носом он упирался в занавеску окна, а голая попа торчала в сторону салона. В отсутствии гроба здесь было просторно и широко. Самое главное - есть где развернуться и места для размаха полно.
Удобный транспорт - "катафалк", что ни говори.
Мальчишка, не переставая подвывать тонким голоском, послушно приподнял свой худой молочно-белый задик повыше, подставляя ягодицы ремню. Я еще чуть сдвинул вверх, к плечам, его куртку, скомкавшуюся и ставшую похожей на пузырь. Из пузыря торчала детская попа и две тонкие трубочки-ноги, покрытые "гусиной кожей". Не от холода - у Сергеича опять в салоне баня была - от страха и ожидания боли. Хрупкие обтянутые кожей коленки упирались в черное сукно сиденья, а дальше был сморщенный ком джинсов, треников и трусов, спущенных с оголенного зада.
Что ж - вернемся к нему.
* * *
Я взял ремень за пряжку и принялся наматывать на руку. Не торопясь, заранее примериваясь к подставленному мне для обработки мальчишескому заду. Мельком глянул на своих - смотрят с явным интересом, устроились поудобнее. Ждут шоу.
Что ж, будет им шоу.
Мальчишек надо пороть - это я знаю с детства. Нас в детдоме драли - ого-го как! И ничего - выросли, людьми стали, по кривой дорожке не пошли. Правда, не все - многие оступились... Но я же в ментовке работаю - я знаю, что большинство правонарушений совершают, как раз, выходцы из вполне, по сравнению с нами, благополучных семей. Иногда даже - более чем! А такое натворят - кровь стынет в жилах!
Потому как - с детства не учены!
Этому парню, Ильке, повезло крупно. Вот он получит сейчас свое - глядишь, запомнит, выводы сделает правильные. Еще благодарен мне будет. За науку.
Оставив свободно свисать примерно половину ремня, я, наконец, приступил. Время-то действительно не ждет.
Ремень взвился в воздух, описал, ускоряясь, широкую дугу и приземлился точно на подставленные ему ягодицы мальчика. Раздался звонкий, похожий на выстрел хлопушки, шлепок. Попа дернулась, передавая импульс движения всему телу, так что пацан резко выпрямился на секунду, не отпуская, правда, край спинки сиденья, в который он вцепился обеими руками.
- А-а-а-а! Больно! - завопил он. Но тут же снова согнулся над спинкой сиденья, подставляя попу для продолжения.
Я удовлетворенно отметил широкий постепенно гаснущий бордовый след на белой поверхности сжавшихся от боли полушарий и занес руку для второго удара. Я знал, что до самого конца он погаснет не скоро. Денька через два-три. Еще шлепок.
- А-а-а! Ой, как больно-о-о! Дя-я-яденьки-и-и-! Я больше не бу-у-у-ду-у-у!
- Это тебе наука! - поучительно заметил я и припечатал ремнем в третий раз.
- А-а-а! Ой, больно! Пожа-а-алуйста, дя-я-яденьки-и-и...
- Чтобы наперед думал... - продолжил я поучения и вогнал четвертый. Попа мальчика уже перестала быть белой, а была отчетливо розоватой, даже почти малиновой.
- Уй-е-ей! Ыммм! Я бу-у-уду ду-у-умать...
- Прежде чем по живым (Шлепок!) людям ледышками запускать (Шлепок!!), да еще в голову целить (Шлепок!!).
- Ай! Оу-у-у! М-м-м! Пожалуйста! Прстите! А-о-о-о! Я не буду больше! Чесслово! У-у-уй! О-о-о-о! Я никогда-никогда не буду бо-о-о-льше-е-е!!
Наш диалог продолжался и дальше в том же ключе. Точнее, не диалог, а беседа: я, Илька, Илькина голая попа и мой ремень. Причем последний был, кажется, наиболее убедителен. Мальчишка выл, пищал, ревел, выкрикивая сквозь потоки слез и соплей обещания и клятвы, умоляющие просьбы и жалостливые призывы. Но ремень мерно и ровно, словно часы с боем, отмерял заднице пацана причитающееся ему справедливое горячее возмездие.
Эх, черт возьми! Мне, как работнику милиции, эта работа очень по душе. Есть проступок, есть виновный, есть наказание и оно явно, зримо, весомо. Всегда бы так, без всяких этих заморочек, бумажек, адвокатов и прочих прав человека. У человека должны быть права, если он нормальный законопослушный честный гражданин. А если нет - у него только одно право: торчать кверху задом и получать горячие один за другим. И вой - не вой, пищи - не пищи, плачь - не плачь, а свое получишь.
Так то!
И я хлестал этот прыгающий и извивающийся маленький зад, вкладывая в каждый удар все свое нереализованное, нерастраченное, накопившееся за время службы и за всю жизнь. Хлестал с удовольствием, не торопясь, с оттягом, извлекая из пацана - почти убийцы - все новые и новые вопли, слезы и крики. Раскаиваться поздно, когда ремень уже в деле. Лучше всего - вести себя так, чтобы раскаиваться вообще не пришлось, и понимание этого простого обстоятельства я и старался влупить сейчас в пацана с каждым новым ударом.
Конечно, я контролировал ситуацию. Я понимал прекрасно, что передо мной не взрослый преступник с мозолистой задницей, которую хоть бейсбольной битой дубась - не поморщится. Ребенку много не надо. Но и жалеть его - опасно и неправильно. Особенно, если ориентироваться на его крики и верить его словам. Тогда я должен был и вовсе порку не начинать. Для меня главным сигнализатором было состояние попы мальчугана. Обе половинки стали красными, вспухшими, неровными. От них так и светило теплом.
Я перенес область "обстрела" ниже, на бедра и стал обрабатывать их с той же добросовестностью, что и ягодицы. Пацан устал громко орать и много двигаться - теперь он просто хрипел, выл и лишь резко сжимал исхлестанную попу под ударами. Но умолять и обещать он не прекратил ни на секунду, сам, кажется, уже не понимая, что произносят его губы и зачем - он просто повторял какие-то слова, как мантру.
Но я не закончил раньше, чем дошел до самого низа, почти до самых дрожащих коленок. Да еще потом "лакирнул" сверху, всыпав еще пару ударов по израненному заду.
Опустив ремень, я удовлетворенно оглядел результат. Мальчишка самозабвенно плакал, все еще бубня сквозь слезы что-то нечленораздельное. Его зад и бедра горели так, что если бы Сергеичу пришла охота выключить печку, от пострадавших частей тела Ильи исходил бы жар, вполне способный поддерживать комфортную температуру в салоне некоторое время. Я обернулся к ребятам и неожиданно услышал... аплодисменты:
- Ну, ты, блин, мастак! - выразил общее мнение Санек. - Короче, ежели мой, когда вырастет, чего натворит, я тебя позову.
- Да ладно вам издеваться, - скромно потупился я, - делов-то... Лучше скажите, хватит или еще? Может, кто хочет?..
Я протянул ребятам ремень, предлагая, и услышал, как рев побитого пацана при моих последних словах усилился. Значит, в норме пацан, раз ушки на макушке держит.
- Да не, хватит с него...
- Я тоже думаю - харе...
- Достаточно...
- Ехать пора...
Я повернулся к наказанному.
- Проси прощения у Игоря Анатольевича, напяливай штаны и выметайся... Или может тебя до дома довезти?
Малец, хотя все еще вытирал то и дело капающие слезы, но в целом уже более или менее успокоился и энергично замотал головой, показывая, что до дома ему не надо.
- Лучше здесь выпустите... - попросил он, подтягивая штаны.
- Здесь, так здесь... А то нам не трудно... Ладно. Вот, этого дядю зовут Игорь Анатольевич. Проси прощения и свободен.
Мальчик серьезно и жалобно взглянул на Толяныча и, поминутно всхлипывая, пролепетал:
- Игорь Анатольевич, простите меня пожалуйста, я больше не буду... Я больше никогда не буду ледышками кидаться...
- Смотри, - строго сказал Толяныч, - ты - обещал. Сдержи слово.
- Я сдержу, я обязательно сдержу! - истово подтвердил рыжий хулиганенок. Уши его горели, лицо - тоже, но даже на этом фоне глаза были красными и зареванными.
- Ладно, верю, иди. Сергеич! Дверь открой!
* * *
Через огромные квадратные лобовые окна "пазика", делающего его похожим на большой лупоглазый аквариум, мы увидели, как отпущенный нами на свободу рыжий малец чесанул прямо по снежной целине в сторону заснеженной свалки, проваливаясь чуть не по колено в сугробы. Походка у него была смешная.
Да уж, еще бы! После такой-то взбучки!
Примерно на полпути он внезапно остановился, обернулся к нам и показал оттопыренные средние пальцы на обеих, сжатых в кулачки, руках.
- Стервец! - прокомментировал Сергеич с долей восхищения в голосе. Он уже завел двигатель, и автобус вот-вот должен был отправиться в обратный путь.
- Ща ведь опять догоню и еще добавлю! - пригрозил я, несмотря на то, что пацан никак не мог меня услышать. Однако, мальчишка, словно бы почуяв угрозу, немедленно развернулся и рванул к спасительным залежам мусора еще резвее.
- Хватит с него... Пошел, небось, попу в снегу кондиционировать...
Мы расхохотались. Обратный путь прошел куда веселее, чем дорога сюда.
28.06.04

vejkan.com/shpeler.htm