Отправлено: 06.10.21 21:58. Заголовок: Желтые строчки. Новогодний рассказ. Автор Илья Шпелер

Желтые строчки.
Новогодний рассказ.
Автор Илья Шпелер.

8.01.2006, 9.01.2006, 29.01.2006


У Деда Мороза на Новый Год я попросил штаны.
Нет, конечно, штаны у меня есть. С голой попкой не бегаю. То есть иногда, правда, приходится, когда воспитательница Елена Георгиевна наказывает, но я стараюсь быть хорошим мальчиком. Только это очень трудно – быть хорошим мальчиком: нужно не шуметь, не бегать, не прыгать, не приставать ко взрослым, не ломать игрушки, не рисовать на стенах, не пачкаться, не ленится, а еще хорошо учиться, быть вежливым и послушным. Много чего. Всего не упомнишь. Поэтому иногда я веду себя плохо. Но я не специально, просто так получается.
Когда я веду себя плохо, воспитательница Елена Георгиевна берет в одну руку маленький черный ремешок, в другую руку – меня, снимает мои штанишки и больно стегает ремешком мою попу. Я плачу, но никогда не вырываюсь. Если вырываться, то воспитательница Елена Георгиевна еще больше сердится и тогда мне достанется сильнее. Вот, например, мой лучший друг Коля Баринов вырывается. И ему всегда достается сильнее.
Мой лучший друг Коля Баринов – хороший мальчик и самый хороший на свете друг. Мы с ним всегда вместе. Когда меня наказывают, он меня жалеет и утешает. Когда его наказывают, я его жалею и утешаю. Колю Баринова наказывают чаще, потому что он писиится в постельку. Почти каждую ночь. А утром приходит нянечка Нина Власьевна, ругается, макает Колю головой в мокрые простыни и тащит в темную комнату. А Коля вырывается. Я ему говорил, чтоб не вырывался, потому что нянечка Нина Власьевна этого не любит еще больше, чем воспитательница Елена Георгиевна. Но Коля все равно вырывается.
В темной комнате нянечка Нина Власьевна наказывает Колю и других мальчиков, которые писиются или какаются в постельку, ремешком по попе. Коля кричит и плачет. А когда зареванного и наказанного Колю выпускают из темной комнаты, я его жалею и утешаю. Потому что Коля – мой лучший друг и мне все равно, что он почти каждую ночь писиится в постельку.
А еще у нас есть приятель, которого зовут Богданчик. Он дибил. Он всегда улыбается, когда его не бьют. Мы с Колей его почти никогда не бьем, а другие ребята бьют. Потому что Богданчик бессловесный и не может отбиваться. Он только плачет. А еще он писиится и какается в постельку, поэтому его часто наказывает нянечка Нина Власьевна. Мы с Колей Бариновым Богданчика жалеем и иногда принимаем в наши игры. Правда, с Богданчиком играть неинтересно. Он ничего не умеет придумывать и все время только улыбается, потому что когда мы с ним играем, мы его никогда не бьем.
Письма Деду Морозу мы писали все вместе, втроем. Богданчик попросил у Деда Мороза паровоз. Настоящий. Он сказал, что, когда Дед Мороз подарит ему паровоз, он на него сядет и уедет к маме. Глупый, правда? Он до сих пор верит, что Дед Мороз существует, а на паровозе можно ездить без рельсов.
Я не верю, что Дед Мороз существует. Раньше я в него верил – до прошлого года. В прошлом году он приходил к нам на утренник и раздавал подарки. Мне он подарил плюшевую овечку без глазика. Овечка была красивая, но в прошлом году мы тоже писали Деду Морозу письма и я попросил у него совсем другой подарок. Я хотел, чтобы нашлась моя мама и забрала меня из интерната. Перед Новым Годом я даже собрал в свой школьный ранец все вещи: пенал, тетрадки, варежки и свой любимый игрушечный самосвал без кузова. Кузов я подарил моему лучшему другу Коле Баринову на память. А Дед Мороз обманул, мама меня не нашла и за это я перестал в него верить.
А потом Коля Баринов рассказал, что видел, как Дед Мороз снимал свою бороду и превращался в охранника дядю Василия Петровича. Тогда я еще думал, что Дед Мороз настоящий и не поверил Коле. Мы с ним даже чуть было не подрались. Вместо этого Коля отвел меня и Богданчика на первый этаж. Там я сам увидел, как охранник дядя Василий Петрович ходит в дед-морозовом тулупе, курит папиросы «Беломорканал» и пьет из горла самогонку, которую делает нянечка Нина Власьевна в подвале нашего интерната.
После этого в Деда Мороза может верить только такой дибил, как Богданчик. Он думает, что охранник дядя Василий Петрович ограбил Деда Мороза: отнял у него тулуп, подарки и бороду. Но мы с Колей понимаем, что так не бывает. Если бы Дед Мороз существовал, он нипочем не отдал бы свой тулуп, подарки и бороду пьяному дяде Василию Петровичу, а нашел бы мою маму и я бы вернулся к ней.
Хотя мы с Колей в Деда Мороза не верим, письма ему мы написали. Потому что по этим письмам взрослые покупают нам подарки. То, что подарки покупают взрослые, стало понятно, когда воспитательница Елена Георгиевна сказала, чтобы мы не писали Деду Морозу про мам и пап, а просили чего-нибудь более вещественного. То есть, как объяснила воспитательница Елена Георгиевна, какую-нибудь вещь. Например, игрушку или книжку. И еще она сказала, чтобы мы не рассчитывали получить в подарок от Деда Мороза новые игрушки или книжки. Детей, желающих получить подарки, много и Деду Морозу приходится подолгу носить все подарки в своем мешке, где они треплются и мнутся. Поэтому если на игрушке не хватает глазика, это не значит, что ею уже кто-то играл и оторвал глазик, а значит, что он потерялся в мешке.
Но я не поверил воспитательнице Елене Георгиевне. У моей овечки не только глазика не хватало, но еще задняя ножка была порвата и аккуратно заштопана. Глазик, конечно, в мешке мог сам отвалиться и потеряться, а ножка сама собой заштопаться не могла. Правда, воспитательница Елена Георгиевна сказала, что ножку заштопала Снегурочка, но я опять не поверил, потому что потом воспитательница Елена Георгиевна добавила, чтобы я не приставал к ней с глупыми вопросами и радовался тому, что вообще что-то дали. А чтобы я окончательно отстал, отвесила мне подзатыльник и пригрозила темной комнатой. А потом еще долго ворчала что-то насчет слишком глазастых современных детей, которым что ни дай – все мало.
Мой лучший друг Коля Баринов попросил у Деда Мороза гоночную машину с лампочками. Мы видели такую по телевизору и с тех пор Коля мечтает только о ней. Эта машинка просто зекинская! Большая, красная, обклеенная всякими блестящими картинками, с номером и светящимися электрическими фарами. Когда машинка едет, они загораются. А еще на крыше у нее почти настоящая мигалка – в ней попеременно загорается то алая, то синяя лампочка. А еще, когда она едет, внутри у нее жужжит моторчик, как у настоящей гоночной машины! А еще в кокпите, под прозрачной пластмассовой крышкой, видно самого гонщика.
Про кокпит нам рассказал Павлуша – сын нашей воспитательницы Елены Георгиевны. Он говорит, что так называется кабина гоночной машины. Мы с Колей ему верим, потому что Павлуша очень хорошо разбирается в гонках. У него есть мобильный телефон, а в этом телефоне есть игра про гонки. Все мальчики очень завидуют Павлуше. Он почти все время живет в за забором нашего интерната, куда нас выводят только по выходным – в кино или в бассейн, построив парами и запретив пялиться по сторонам. У него есть мама и папа, которые покупают ему много новых игрушек и мобильный телефон. К нам он приходит редко, когда его маме – нашей воспитательнице Елене Георгиевне, не с кем оставить Павлушу дома.
Павлуша играет с нами, хотя он и старше нас на целый год. Мы с Колей Бариновым можем хоть целый час стоять и глядеть, как Павлуша гоняет на своем мобильном телефоне. В телефоне есть такое маленькое цветное окошко, в котором все-все видно: и машинка, и дорога, и другие машинки, и даже деревья на обочинах. А если встать на коленки и хорошо попросить Павлушу, то можно выпросить у него один разок поиграться в его мобильный телефон. И тогда чувствуешь себя, как настоящий гонщик! Можно нажимать на кнопочки, разгоняться, притормаживать, поворачивать, а когда не вписываешься в крутой поворот и выезжаешь за пределы трассы, ровное гудение мотора сменяется натужным урчанием и трубка начинает дрожать в руке, как настоящий руль.
Конечно, мы с Колей Бариновым хотели бы получить такие же мобилки в подарок от Деда Мороза. Тогда мы могли бы звонить друг дружке и переговариваться откуда хочешь! А еще мы могли бы позвонить нашим мамам, как Павлуша. Он всегда звонит маме, когда ребята его обижают или не слушаются. Тогда сразу приходит воспитательница Елена Георгиевна и всех наказывает.
Но когда мы стали писать письма Деду Морозу, воспитательница Елена Георгиевна сказала, чтобы мы не просили у Деда Мороза ничего до-ро-го-сто-я-ще-го. Потому что у Деда Мороза денег на всех не напасешься. И мы решили попросить у Деда Мороза гоночные машины с лампочками, чтобы играть ими друг с другом наперегонки.
Но потом я передумал и попросил новые штаны.
Я хочу, чтобы Дед Мороз купил мне новые джинсы – синие, прошитый яркими желтыми нитками по швам. Они называются строчки и они вправду похожи на строчки, как в школьной тетрадке или в книжке. Я видел эти джинсы в рекламе по телику. Они такие зекинские! Не хуже машинки. А еще я хотел, чтобы они были совсем-совсем новые. У меня еще никогда не было новых вещей.
Правда, джинсы, которые я ношу сейчас, тоже почти новые. Так говорит наша воспитательница Елена Георгиевна. До меня их носил только Лева Гуревин из средней группы. В прошлом году на первое сентября они стали ему малы. Ему дали другие брюки, а эти подшили и отдали донашивать мне. С тех пор, когда мы с Левой встречаемся в коридоре интерната или во дворе, Лева щелкает меня по носу, хватает за пояс, и показывает всем мои джинсы, говоря, что это бывшие его. И даже показывает черное обожженное пятнышко сзади на левой штанине, которое осталось после того, когда он в позапрошлом году упал прямо на угли от сожженной травы. Охранник дядя Василий Петрович жег сухую траву весной на спортивной площадке, а Лева и другие ребята ему помогали. И тут Лева споткнулся и грохнулся попой прямо в тлеющие искры. Ух, как он заорал и подскочил тогда от боли! Потом еще двадцать минут бегал по полю – охлаждался. А потом воспитательница Елена Георгиевна еще и всыпала ему хорошенько, чтобы не мешался под ногами у взрослых и не плюхался задницей, куда не следует. Жаль, что меня тогда еще не было в интернате, я бы с удовольствием поглядел бы!
Несмотря на паленое пятно, это очень хорошие джинсы. Летом в них не жарко, зимой – тепло, особенно если поддеть под них треники. Летом меня воспитательница Елена Георгиевна и нянечка Нина Власьевна пытались заставить носить шортики, но я наотрез отказался. Меня даже четыре раза наказали за то, что я их не ношу. Два раза – ремнем. Но я все равно не стал их надевать и все лето проходил в джинсах. А также всю зиму, весну и осень. А шорты были очень старые, рваные и грязные, несмотря ни на какую стирку. И от них плохо пахло. Наверное, до меня их носил какой-нибудь дибил, вроде Богданчика, который все время в них какался.
А джинсы – почти новые и совсем чистые, если их постирать. Я даже научился сам их стирать, потому что нянечка Нина Власьевна сказала, что не будет с ними возиться. И если они мне так нравится, то стирать их я должен сам. А мне мои джинсы вправду нравятся. Хотя они сильно стерлись на коленках, бедрах и попе, а внизу на штанинах у них образовались вытертые и растрепанные полосочки в местах бывших сгибов. Это когда подвернутые и подшитые внутрь штанины выбирают, чтобы сделать длиннее, то образуется новый сгиб, а старый поднимается выше. За этот год я вырос на три таких полоски, и скоро мне вообще не надо будет подворачивать штанины!
Я люблю свои штаны, но новые джинсы… новые джинсы – это совсем-совсем другое. Ах, как же мне хочется их получить в подарок на новый год! Я готов даже в Деда Мороза опять поверить, если он принесет мне эти чудесные синие штаны с ярко-желтыми строчками. Они похожи бурю, на грозовые молнии, на мчащийся в ночи пунктир дорожной разметки, как в кино про шоферов. Я надену их и сразу стану таким же щеголем, как Павлуша, у которого есть папа и мама – наша воспитательница Елена Георгиевна. Даже лучше! Однажды в умывальной я подсмотрел, что у Павлуши, под его модными брюками и теплой клетчатой рубашкой точно такая же маечка и трусики, как у нас, только новые, не мятые и без бирок с фамилией.
На моей одежде, например, нашиты тряпочки с надписью «Саша Суземов». Когда мои джинсы перешли ко мне от Левы Гуревина, то бирочку с его фамилией с них спороли, а мою пришили. И на одежде моего лучшего друга Коли Баринова тоже так и написано – «Коля Баринов». А у Павлуши таких бирочек нету. Потому что у нас с Колей почти вся одежда одинаковая и ее легко спутать, а у Павлуши вся одежда красивая и она вся только его. А еще у него есть мама, наша воспитательница Елена Георгиевна, которая своему Павлуше всю одежду сама разглаживает. Поэтому у Павлуши трусики гладкие, а у нас – мятые, выцветшие и сморщенные, как гармошка.
Конечно, когда я так неопрятно одеваюсь, как же мама меня найдет? Разве ей нужен некрасивый мальчик, пускай он даже ее сын? Может быть, она уже искала, но прошла мимо, потому что я был плохо и незаметно одет?
Но как только я надену свои новые синие джинсы с желтыми строчками, она, конечно, меня сразу увидит. Ведь желтые ниточки на синем фоне очень яркие, их далеко видать. Теперь она уже не сможет пройти мимо. И тогда она меня найдет, мы обнимемся и поедем домой. И будем всегда жить вместе.
Вот поэтому я и попросил у Деда Мороза не гоночную машину, а новые синие джинсы с желтыми строчками. Мой лучший друг Коля Баринов, когда увидел, что я попросил у Деда Мороза, сначала хотел на меня обидеться, но я ему все объяснил и он тоже захотел себе новые джинсы. Он даже хотел переписать письмо, но я его отговорил. Я сказал, что если мы будем с ним в одинаковых джинсах, наши мамы могут нас перепутать и не найдут нас. И пусть лучше у него будет новая гоночная машина. Ведь его мама знает, что Коля любит гоночные машины и она узнает его по ней. Коля очень обрадовался, что не надо переписывать письмо и мы помирились так и не поссорившись.
А в самом конце я не удержался и приписал, что еще в Новом Году хочу, чтобы мама меня нашла и забрала отсюда. Хотя я и не верю в Деда Мороза, но вдруг? А потом я заметил, что мой лучший друг Коля Баринов тоже что-то приписывает к своему письму. Я не стал заглядывать, что он там пишет. Я и так знаю. Он тоже хочет, чтобы его нашла мама, а еще он наверняка просит у Деда Мороза, чтобы в Новом Году он перестал писиться в постельку.
Потом мы положили свои письма в конверты, заклеили их и помогли заклеить конверт Богданчику, потому сам он не умеет заклеивать конверты. Потому что он – дибил. Он слизал с конверта почти весь клей и чуть не заклеил себе рот. А для того, чтобы заклеить его конверт пришлось взять в тумбочке канцелярский клей, потому что клея на конверте уже не хватало.
После этого мы опустили наши письма в специальный новогодний почтовый ящик, сделанный из коробки из-под детского мыла. И стали ждать Нового Года.
И мы ждали, ждали, а Новый год все не приходил и не приходил… а воспитательница Елена Георгиевна и нянечка Нина Власьевна все время говорили нам, если кто-нибудь из ребят себя плохо вел, что мы Нового Года не заслуживаем, и поэтому он к нам не придет вовсе. Вот так и будет все время старый, и мы не повзрослеем, и не будет ни подарков, ни ёлки, ни Деда Мороза со Снегурочкой, ни 23-го февраля, ни 8-го марта, и за окном все время будет зима, и нам все время будет по семь лет, и кусочек торта на день рождения никому из нас больше не дадут. Мы с моим лучшим другом Колей Бариновым, конечно, не верили, а дибил Богданчик – верил и очень боялся, что Новый Год не наступит. Он даже переставал улыбаться и кривился, собираясь заплакать, как будто его били.
Однажды вечером к подъезду нашего интерната подъехала машина и взрослые дяди принялись разгружать ее и носить в чулан какие-то ящики и свертки. Все ребята прилипли к окнам и с замиранием сердца следили за разгрузкой. Все знали, что это приехали спонсоры и привезли новогодние подарки. А это значит, что Новый Год будет уже совсем скоро! И даже дибил Богданчик улыбался как-то особенно счастливо, пока его не стукнул злой мальчик Вовка, которому не нравилось, что от Богданчика плохо пахнет. От Богданчика всегда плохо пахнет, потому что нянечка Нина Власьевна каждое утро тычет его головой в загаженные простыни, а умываться Богданчик умеет не очень хорошо.
С того самого вечера я потерял покой. Все мне хотелось узнать, есть ли среди привезенных спонсорами новогодних подарков – они? Те самые – синие, с желтыми строчками? Зимние каникулы уже начались, все ребята веселились, гуляли, катались в снегу, играли в царя горы, катались по очереди на санках, лыжах и коньках. И мой лучший друг Коля Баринов веселился. И дибил Богданчик, который всегда улыбается, веселился. А я не веселился, как все, потому что меня все время гложала и гложала мысль – есть они или нету? Обманет меня Дед Мороз, как в прошлом году, или нет? И когда все беззаботно смеялись, я нет-нет, да и останавливал задумчивый взгляд на оконце заветного чуланчика…
Ночью мне приснилось, что мои джинсы случайно попали другому, а мне вместо них подсунули чей-то другой подарок, мне совершенно не нужный. Мне снилось, что синие штаны с желтыми строчками достались дибилу Богданчику и он их сразу же описил от счастья. А потом пришла моя мама и взяла к себе его, а не меня, сказав, что даже в описинных новых штанах он все равно выглядит лучше меня в бывших гуревинских выцветших и истертых джинсах. На следующий день я был с Богданчиком груб и поколотил его ни за что. Он расплакался и убежал. А потом я поссорился с моим лучшим другом Колей Бариновым, потому что еще раньше мне приснилось, будто мои штаны с желтой строчкой оказались у него и он наотрез отказался менять их на свою дурацкую гоночную машинку.
Чем ближе подходило время Нового Года, тем тревожнее и тоскливее было у меня на душе. Я вспомнил, как грузчики разгружали спонсорские подарки, представляя себе, как они швыряют ящики на пол в чулане. Мои джинсы могли выпасть и потеряться! Или угодить в лужу и испортиться. Или вдруг кто-нибудь из старших мальчиков сумеет на новогоднем утреннике пробраться к мешку Деда Мороза раньше меня и схватить мою синюю мечту первым? Что же мне тогда, драться, что ли? Не позволят. Особенно, если Дедом Морозом опять будет охранник дядя Василий Петрович. Его тяжелую руку знают все ребята в нашем интернате, даже самые большие мальчики его боятся!
Весь день я был злым и раздражительным. Коля несколько раз подходил мириться, но я лишь огрызался. Богданчик больше не улыбался, поглядывая на меня.
И тут я придумал! Все просто: нужно всего лишь заранее найти в чуланчике мой подарок и пришить к нему мою бирку с фамилией! Тогда никто чужой мои джинсы с желтыми строчками не возьмет.
Я удивился, как же я не додумался до этого раньше? Все ведь так просто! Чулан, конечно, заперт, но дверца там хлипкая и перекошенная. Если на нее сильно нажать снизу, образуется узкая щель, в которую можно пролезть. Проверено: сколько раз мы с моим лучшим другом Колей Бариновым так прятались и от старших мальчиков, и от нянечки Нины Власьевны, и даже от воспитательницы Елены Георгиевны.
Главное дело, нужно добраться до чуланчика ночью. Я, вообще-то, почти совсем не боюсь темноты, но все равно как-то не по себе. Одному страшно. Я решил взять с собой моего лучшего друга Колю Баринова. Потому что дибила Богданчика брать на такое дело нельзя: он боится темноты и не умеет хранить тайну. Мой лучший друг Коля Баринов, правда, тоже боится темноты, но я знаю, где достать фонарик.
Тут меня ждало разочарование. Мой лучший друг Коля Баринов, выслушав мой план, только покрутил пальцем у виска и убежал играть с другими ребятами в снежки. Наверное, он все еще обижался, что я не хотел с ним мириться. Или просто испугался темных коридоров даже с фонариком. Это был удар. С Колей мы, конечно, потом помиримся, но времени нет – сегодня тридцать первое, Новый Год на носу!
Ну и не надо! Падумаешь! Сам справлюсь. Один. Дел-то на копейку – подошью скоренько бирку к брюкам и все. Шить я умею. Пять минут – и готово. Главное дело, нужно только нитку в иголку заранее вдеть, а то с этим я могу долго провозиться. Если быстро все сделать, никто ничего не заметит и не узнает. Осталось только ночи дождаться. Кто там ночью охранять будет? Никто. Взрослые все спят. Бояться некого.
Весь день тридцать первого декабря я маялся, ни с кем не играл, на вопросы не отвечал и вообще старался держаться подальше от ребят и взрослых. Шлифовал в уме детали предстоящей операции. К тому же теперь мне казалось, что все вокруг тоже додумались до моей хитрой идеи и теперь только и делают, что за мной следят, стараясь вызнать подробности моего плана. Я уже пожалел, что сказал про него Коле Баринову, хотя он и мой самый лучший друг. А вдруг он на меня обиделся так сильно, что возьмет и выдаст? Нет, не верю. Не такой Коля Баринов человек. Даже когда его поймали за тыркой яблок с дачных участков летом, он меня не выдал, хотя мы там вместе были. Я сам к воспитательнице Елене Георгиевне пришел и признался. Ух, как она нас тогда выдрала! Ремнем дело не обошлось – наломала с березы веток и отхлестала! Не, не такой Коля Баринов человек, чтобы выдать.
Вечером, после ужина, меня вдруг подозвала к себе воспитательница Елена Георгиевна. У меня сердце упало.
- Суземов, - сказала он, - что-то ты сегодня тихий какой-то, на себя не похож. Ты не заболел?
- Нет, - пролепетал я.
Воспитательница Елена Георгиевна потрогала мой лоб, нахмурилась, но больше ничего не сказала, только посмотрела мне в глаза своим особым взглядом. Этот взгляд знали все мальчики в нашей группе. Говорят, она этим взглядом читает мысли и обо всем на свете догадывается. Я готов был провалиться на месте, мне показалось, что она все-все знает и единственное, что еще может меня спасти, это немедленно во всем признаться. И я хотел уже было все рассказать, но в горле от страха так пересохло, что ни слова не выдавить. А воспитательница Елена Георгиевна поглядела на меня, молчащего, поглядела, и отпустила:
- Иди, играй.
И я побрел к ребятам, уверенный, что Елена Георгиевна вызнала все мои планы. Соваться в чулан теперь нечего было и думать.
Если бы я бы в тот момент так бы при этом мнении и остался бы, то ничего бы и не было бы.
Но я не остался.
Бес непослушания в моей душе взял верх. Это наша нянечка Нина Власьевна так говорит. Она нам про беса все и рассказал. Этот бес живет во всех маленьких мальчиках (и в некоторых больших тоже) и вечно под руку их подталкивает: сделай то, сделай это, залезь туда, сунь свой нос сюда… и – как на зло! – всегда именно туда, куда не просят. Во мне тоже такой вот бесеныш сидит и иногда как начнет подзуживать, подзуживать... А мне и невдомек, что это бесовское искушение. В сад тогда летом забраться – его работа. Что нам яблок, что ли не хватало? Нам по целому яблоку в день давали, на полдник. Но мы с моим лучшим другом Колей все равно полезли. А там хозяева. Я ловкий и проворный, я смыться успел, а Коля – он увалень немножко, вот его и схватили.
Или еще раньше, когда мы на стройку нового корпуса нашего интерната, который, говорят, еще до моего рождения начали строить, да тогда же и забросили, полезли? Сколько раз нам взрослые говорили – нельзя. А мы полезли. Кончилось тем, что пришел дядя охранник Василий Петрович с нянечкой Ниной Власьевной и как всыпали нам! Хорошо воспитательницы Елены Георгиевны тогда на месте не оказалось – не миновать бы нам с моим лучшим другом Колей Бариновым сызнова березовых розог.

Или вот недавно совсем, в конце четверти, на уроке? Уж на что учительница наша Анна Витальевна добрая и терпеливая, а мы даже ее из себя вывели. Разве же мы не знали с Колей, что на уроке шуметь и баловаться нельзя? Знали. Какая смешинка нам в рот попала? Не иначе тот самый бес ее подкинул. Училка такие записи нам в дневник накатала, что воспитательница Елена Георгиевна чуть руку себе не отбила о наши попы – оба сидеть потом два дня не могли.

И вот нашептал мне тот зловредный бесеныш, что, мол, уведут у тебя джинсы с желтой строчкой, как пить дать уведут. А ты тут лежишь, сны рассматриваешь! Уже завтра на утреннике подарки дарить будут – доказывай тогда, что эти штаны Дед Мороз для тебя с самого Северного Полюса через тыщу километров специально в мешке волок. А была бы бирочка – и вопросов нету. Написано – «Суземов», получи и распишись, носи на здоровье.

Ближе к двенадцати я решился.

Мальчики вокруг все спали. Я встал, тихонько оделся, кровать заправлять не стал, обуваться – тоже, босиком оно тише будет, и начал пробираться к выходу. Только у кровати моего лучшего друга Коли Баринова задумался, а не разбудить ли его все-таки – вдруг передумает и согласится хоть на шухере постоять? Только он так спокойно спал, мой лучший друг Коля Баринов, что я не стал его будить. Сам справлюсь.

До сих пор мне еще никогда не приходилось бывать в коридорах нашего интерната ночью. То есть, конечно, зимой уже в пять часов вечера на улице настоящая ночь, но тогда во всех коридорах светло, лампы горят, ребята туда-сюда бегают, взрослые ходят. Совсем не страшно.

А тут – вовсе другое дело. Ничего не видно. Потолка над головой, кажется, что и нету – темень непроглядная. Стены растворяются в ней, словно соль в компоте охранника дяди Василия Петровича, когда мы с моим лучшим другом Колей Бариновым и Богданчиком мстили ему за Деда Мороза. Фонарик-то я зажигать боюсь – вдруг заметят? Скандал такой начнется – пожалеешь, что на свет родился. Мало того, что воспитательница Елена Георгиевна шкуру спустит, так еще с ёлкой и подарками на Новый Год можно будет распрощаться. Как бы в карцер не угодить, вместо праздника.

---

 Отправлено: 06.10.21 21:59. Заголовок: В карцере я еще ни р..

В карцере я еще ни разу не бывал. Нас, младшую группу, туда не содят. Но старшие ребята, кто там был, рассказывали, что там страшно, холодно, а каждые полчаса прямо из стены выходит огромная черная собака со светящейся клыкастой мордой и откусывает от провинившегося мальчика по одному кусочку мяса. И если попасть в карцер надолго, например, на несколько дней, то эта собака тебя всего так и пожрет по кусочкам.
От этих мыслей мне стало совсем жутко. Но возвращаться теперь было западло. Я постановил, что как только доберусь до чуланчика, сразу зажгу фонарик, чтобы было светло и не страшно. А пока, в темноте, я от каждой тени шарахался, а сердце замирало при каждом звуке: то птица за окном каркнет, то часы где-то прогукают, то вдруг шаги слышаться, будто бы кто-то за мной крадется. Но всякий раз, немного постояв и перебоявшись, я снова пускался в путь к заветному чуланчику и худо-бедно, а наконец добрался. И никто меня не поймал!
Как я и думал, возле чуланчика никого. Я, стараясь не дышать, прислушался… что это? Шаги? Я оцепенел. Сразу стало жарко, так что пот по лбу потек, как будто под дождиком. Что это за мерные звуки, грохочущие в тишине коридоров интерната? Это уже не эхо от моих шагов! Я на месте стою. Неужели воспитательница Елена Георгиевна или нянечка Нина Власьевна зашли в нашу спальню, заметили, что меня нет, и теперь ищут? Идут сюда? Эх, балда, надо было хотя бы куклу сделать, чтоб было видно, будто под одеялом кто-то есть… Все пропало из-за такой мелочи! Идиот, дурак, дибил!
Не в силах сдвинуться с места, я стоял, ожидая, что меня вот-вот поймают и накажут, пока не понял, что погоня что-то как-то слишком не очень торопится. И шаги звучат как-то неестественно ровно и быстро, словно это… так и есть! Уфф, и впрямь балда! Это же мое собственное сердце в груди колотиться. Нашелся один такой бэтмен, гроза ночи, стука своего сердца испугался.
Посмеявшись над собой, я успокоился и, смахнув пот со лба, начал операцию проникновения в чулан.
Провозиться с дверью пришлось долго. До этого мы сюда только вдвоем с моим лучшим другом Колей Бариновым забирались. Один держит, другой лезет. Потом наоборот. Быстро и легко. Но теперь я был у чулана один, и дверь никак не хотела поддаваться. Она словно издевалась: стоило мне нажать, щель сразу становилась вполне пролазной, но чтобы в нее засунуть хотя бы голову, нужно было отпустить дверь, отчего щель тут же снова сужалась. Найти такое положение, чтобы одновременно держать и лезть оказалось непростым делом.
Но я нашел.
И протиснулся в чулан!
И вот я внутри. Я зажег фонарик и осмотрелся.
И… растерялся. Такого я никак не ожидал!
Нет, подарки никуда не делись и были на месте. Трудность была в том, что их было много. Я понял, что здесь сложено все: и для младшей группы, и для средней, и для старшеклассников… Справа от входа высился штабель каких-то коробок, выше меня ростом, слева громоздились необхватные тюки, в которых таких как я можно было засунуть целую хоккейкую команду, прямо напротив валялись связки валенок, сапог, коньки, хоккейная амуниция… Где мне искать те, единственные, именно мне предназначенные синие джинсы с желтой строчкой? Где?
Только не отчаиваться! Вот приедет мама, станет меня искать, что я ей скажу? Что в последний момент не смог отыскать нужных штанов в подвале? Нужен ли ей такой трусишка и дурачок? Нет, не нужен!
Я достал из кармана заготовленную загодя бирочку с фамилией, иголку с ниткой и принялся за тюки. Коробки я счел неподходящей тарой для своих вожделенных синих штанов с желтыми строчками, хоккейная амуниция мне была не нужна, тем более, что она была мне велика, а вот тюки вполне подходили. Однако вскрывать их следовало осторожно – устраивать раздрай и беспорядок в чулане в мои планы не входило. Все должно было выглядеть так, как будто эта бирочка на моих штанах была уже заранее. А если кто-то спросит, как она туда попала, что же: Новый Год – время чудес. Может, ее сам Дед Мороз нашивал. Или Снегурочка. Штопать-то она умеет.
Для начала тюки следовало ощупать – чтобы не вскрывать лишнего. В первом и втором, судя по всему, были такие же мягкие игрушки, как раздавали в прошлом году. Ничего интересного. Разве что вот еще прощупать уголки – вдруг найдется потерянный год назад глазик от моей овечки? Нет, нету. Жаль. Придется ей так одноглазой и оставаться.
Займемся третьим. Нет, здесь не игрушки. Хвосты и головы не прощупываются. Зато прощупывается что-то похожее на воротник от пальто или рукав. Ура, нашел! Одежда – здесь!
И только я обрадовался, что нашел тюк с моими джинсами, как в чулане зажегся свет, а в помещение вошел охранник дядя Василий Петрович. Я так увлекся, что даже не слышал, как он отпирал висячий замок на двери.
- Тэк-тэк-тэк, - сказал охранник дядя Василий Петрович зловеще, - вот, оказывается, что за воры тут орудуют!
Застигнутый врасплох, я не знал, что ответить и растерялся. Он думает, что я вор, а я не вор! Я только хотел бирочку пришить на свой подарок. Я не собирался ничего чужого брать! Все это я и хотел рассказать дяде охраннику Василию Петровичу. Но к горлу подступил комок и вместо слов я закашлялся.
- Елена Георгиевна! – заорал охранник дядя Василий Петрович, оборачиваясь в коридор, - не звоните в милицию! Сами разберемся.
В милицию? Я пришел в такой ужас, что ко мне вернулся дар речи.
- Не надо милицию, дядя Василь Петрович, я не вор! – пролепетал я, оправдываясь, но взрослый в два шага пересек маленький чуланчик, заставленный коробками и тюками, схватил меня левой рукой за ворот рубашки, а правой смачно врезал по уху.
Мне показалось, что этот удар снес голову с моих плеч и она покатилась куда-то в угол. В ушах грохотало и звенело, перед глазами беспорядочно мелькали темные пятна. Я потерял способность не только говорить, но и слышать.

Когда покинувшие меня чувства вернулись, я увидел уже не одного охранника Василия Петровича, который по-прежнему держал меня за ворот, но и нашу воспитательницу Елену Георгиевну, которая стояла рядом и смотрела на меня очень недобро.
- Поставьте его, - велела она охраннику Василию Петровичу и тот выполнил просьбу.
- Я не во… - обратиться я к ней, но второй удар, пришедшийся в скулу, сбил меня с ног.
Впрочем, Василий Петрович сразу поднял меня за шкирку.
- Поглядите-ка на этого маленького негодяя! – попросила воспитательница Елена Георгиевна охранника Василия Петровича, - Ты к ним со всей душой, можно сказать, все сердце им отдаешь, а они? До чего дошли – новогодние подарки воруют! У самих же себя воруют! У своих же товарищей!
- Жулье, - согласился охранник Василий Петрович.
Я почувствовал, что от обоих сильно несет водкой. Мне стало так страшно, что в животе как будто килограмм льда заморозили.
- Я не воровал, я только хотел бир…
Но мне опять не дали договорить – воспитательница Елена Георгиевна влепила мне затрещину, а затем, другой рукой, еще и пощечину.
- Молчи! Воришка! Еще оправдывается тут! А мы-то для них стараемся, праздник им готовим! Тебя в милицию надо сдать, – оглушительно завизжала она, обрызгав меня слюной. - Никакого Нового Года тебе не будет! Никаких подарков тебе не будет! Грабитель! Каков подлец! Уголовник! В карцер его! Немедленно в карцер! Никакого праздничного обеда! Вообще никакого завтрака, обеда и ужина! Еще воров корми тут! В карцер! Пускай посидит там вместо Нового Года! Пускай подумает о своем будущем!
Я и так был ошеломленный всем случившимся, да еще в голове шумело от воспитательных затрещин и оплеух. А когда воспитательница Елена Георгиевна начала на меня орать, я и вовсе потерялся. В голове пустота, и только крики воспитательницы отдаются в ней визгливым эхом. И ворот рубахи, в которой я беспомощно висел, удерживаемый за шкирку охранником Василием Петровичем, стал сдавливать горло. Воспитательница Елена Георгиевна кричала еще что-то, но я ее уже не понимал. Я только увидел, как пол подо мной покачнулся и поплыл – это охранник Василий Петрович понес меня к выходу.
Около двери, однако, он меня поставил на пол.
- А ну, признавайся, шваль, как в запертый чулан пролез?
Запах водки из его рта обдал меня, как летний солнечный зной после купания в речке.
- Ты рожу-то не верти! –взъярился охранник и с силой тряхнул меня за плечи.
- Че… через ще-е-ель.
- Какую, на фиг, щель?
- Сни-и-изу-у-у, – разрыдался, наконец, я.
- Врет он, нет там никакой щели, - отрезала Елена Георгиевна.
- Врешь? – снова требовательно встряхнул меня охранник, обдавая новой порцией перегара.
- Не вру-у-у… я могу показа-а-ать!
Если доказать, что я не вру сейчас, может быть мне поверят и в том, что я не воровал? Я правда не хотел ничего дурного!
- Не надо нам тут ничего показывать! – зло проворчала Елена Георгиевна. – Василий Петрович, нас там за столом заждались уже…
- И то верно! Шагай давай, че встал!
Я получил чувствительный пинок под зад и вылетел в коридор, как пулька из игрушечного пистолетика Павлуши.
Потом снова были темные коридоры, но они больше не были мне страшны. Гораздо страшнее были взрослые, которые вели меня по ним. Они спешили. Они не давали мне говорить – каждый раз, не дослушав, били меня по затылку, трясли или больно тыкали твердыми острыми пальцами под ребра. Когда я начинал тихонько ныть, не в силах справиться с охватившими меня ужасом и отчаянием – опять били, трясли и тыкали. Я не упирался. Все равно это было бесполезно и только еще сильнее разозлило бы их.
А потом меня швырнули в какую-то комнату – не комнату, скорее, в узкий закуток с дверью и заперли в темноте. Я сел на пол и тихонько заплакал. Я хотел умереть.
Вдруг в замке раздался скрежет ключа, дверь распахнулась и в проеме вновь показалась наша воспитательница Елена Георгиевна.
- Ну, вор, как тебе тут, нравится?
Я помотал головой, разбрызгивая слезы.
- А зря, - злорадно прокомментировала воспитательница, - тебе придется просидеть тут до завтрашнего вечера.
- До завтрашнего веч-чера? – заикаясь, переспросил я. - Но ведь завтра утром Новый Год?
- Вот именно! Только для таких воришек, как ты, Суземов, Новых Годов не бывает!
- Но я не вори-и-ишка!
- Перестань молоть чушь!
- Но я ничего не бра-а-ал!
- Ты хотел украсть подарки у своих товарищей! Стыд и позор, Суземов! Что бы было, не случись нам с Василием Петровичем заметить свет в окне чулана? Ну, ничего! Завтра мы устроим над тобой суд и тебя осудят твои же товарищи, вот увидишь!
- Но я не…
- Заткнись, Суземов! Тебя не спрашивают. Давай, раздевайся!
- Но я не…
- Ррраздевайся, кому сказано! – и новая оплеуха врезалась в мое лицо. - Или мне самой тебя раздеть?
- Заче-е-ем раздева-а-аться? – заплакал я.
- Как это зачем? Ты что, не знаешь, что в карцере положено сидеть голым?
- В кар… в карцере? – я проглотил внезапно появившийся комок в горле. - Разве это карцер?
- Именно карцер, милый мой! Самое место для такого наследственного ворья, как ты!
Я с ужасом огляделся. Где-то здесь должна быть стена, из которой вылезает кусачая собака!
Но тут воспитательница Елена Георгиевна схватила мое ухо и потянула вверх. Больно!
- Ай! Ай-я-яй! Ай, отпусти-и-те!
- Ты будешь раздеваться, или я отделаю тебя прямо сейчас?
- Буду! Буду-буду-буду-буду-буду!!!
Елена Георгиевна отпустила мое бедное ухо и я послушно стал раздеваться.
- Елен Георгевна, я не хотел…
- Меня не интересует, что ты хотел, а что нет! Меня интересует, когда ты, наконец, разденешься! Трусы можешь оставить.
Я вздрогнул. Она и трусы хотела отнять?!
- Ну, разделся, наконец? Давай сюда свою одежду!
Я нагнулся, собрал одежду в ком и протянул воспитательнице.
- Да не мне! Кинь вот сюда, в коридор, на пол. Еще я твои грязные шмотки не таскала!
Как только я сделал, как мне было велено, воспитательница толкнула меня обратно внутрь карцера и захлопнула дверь. Повернулся ключ и я остался совсем один.
В темноте.
В холоде.
Я снова, во второй раз за эту ночь услышал, как громко колотиться в моей груди сердце.
Карцер! Я в карцере! Какой ужас! Я прижался голыми лопатками к стене. Стена была ледяная. Потолок, также, как и в коридорах, терялся где-то в темноте и также казалось, что его нету вовсе и где-то там, в вышине чернеет злое зимнее небо. В узкой комнатушке с голыми стенами не было ничего кроме одной-единственной кровати без матраца, и маленького окошка, сиротливо притулившегося где-то там, где должен был начинаться потолок. Света сквозь это окошко почти не поступало – был виден лишь уголок черного неба, в котором не было ни одной звездочки. Впрочем, какие звезды, когда со вчерашнего вечера валом валит снег?
Мне стало еще более жутко, когда от одной из стен карцера вдруг донесся отчетливый шорох.
Собака!
Но ведь полчаса еще не прошло? Или прошло? И как вообще тут считается время – ведь часов в карцере нет!
Шорох повторился и я не выдержал. Я бросился к двери и принялся дергать ее, колотить в нее кулаками, дубасить босыми пятками, биться в нее голой грудью, крича:
- Откройте! Откройте! Елен Георгевна! Василь Петрови-и-ич! Откройте! Мне страшно! Откройте!!! Выпустите меня! Я больше не буду! Я буду хорошим! Я обещаю! Выпустите! Выпустите меня!
Я не помню, сколько времени я ломился в запертую дверь, боясь оглянуться назад и увидеть оскаленную морду собаки-людоеда. Потом я устал, расшиб до крови пальцы на ногах и сел на холодный плиточный пол. И только тогда отважился посмотреть внутрь комнаты.
Ничего не изменилось. Только стало чуть светлее. Это показался в оконце краешек Луны. Никакой собаки не было и в помине. Стены выглядели вполне обычно. По одной стене деловито бежал таракан – этой братии в интернате было великое множество. Мы к ним давно привыкли, а с некоторыми даже подружились. Тараканьи лапки издавали тот самый тихий, похожий на осыпание штукатурки, звук, который меня так напугал.
- Я уже большой и в собаку-людоеда не верю. Собаки добрые и людей не едят, - сказал я сам себе вслух.
Стало легче.
Я долго сидел на полу. Пол был холодный, но стоило мне только подумать о завтрашнем дне, как я забывал о холоде и карцере, потому что внутри меня холод был гораздо хуже. Но потом я замерз и пересел на кровать. Кровать была неудобная и жесткая, потому что на ней не было матраца. Я продолжал думать о том, что будет завтра и о том, что я завтра скажу воспитательнице Елене Георгиевне и охраннику дяде Василию Петровичу. Нужно все честно рассказать. Пускай они пойдут в чулан и найдут там мою бирку и иголку с ниткой. И еще пускай они спросят у моего лучшего друга Колю Баринова, зачем я ходил ночью в чулан. Он знает. Я ему рассказал. Тогда они увидят, что я не виноват и выпустят меня из карцера.
И у меня тоже будет Новый Год и подарки. И мои синие джинсы с желтыми строчками не пропадут.
Я свернулся калачиком и постарался лечь подальше от стен. Потому что они очень холодные. В одних трусиках мне было очень холодно. И хоть я больше не боялся собаки, но вот насчет холода – ребята не врали.
А потом я уснул. Не помню, что мне снилось.
Когда я проснулся, все еще была ночь. В карцере было очень тихо и как я не прислушивался, я ничего не мог услышать. Я хотел встать с кровати и подойти послушать у двери, но передумал, потому что то место на кровати, где я лежал, уже согрелось и мне было не очень холодно там лежать.
Я вообще к холоду привыкаю очень быстро. Даже когда весной все попали под холодный ливень и насквозь промокли, все мальчики заболели, а я нет. Мой лучший друг Коля Баринов заболел. И дибил Богданчик заболел. Даже здоровяк Вовка и тот кашлял и сморкался, а мне хоть бы хны. Я закаленный. Поэтому к холоду я привык. Особенно если лежать на одном нагретом месте и не слезать с него.
Я снова стал думать о том, как я завтра все расскажу и меня отпустят. Я не сердился на воспитательницу Елену Георгиевну и охранника дядю Василия Петровича, что они не послушали и не отпустили меня сразу. Они не могут выслушать каждого. Они же одни, а нас вон сколько! Только в нашей младшей группе нас пятнадцать человек. А их всего двое. С нянечкой Ниной Власьевной трое. Трое на пятнадцать – это очень мало. К тому же они, наверное, пили самогонку, которую нянечка Нина Власьевна делает в подвале. А от самогонки взрослые дуреют.
В прошлом году я тоже пробовал самогонку, но она мне не понравилась. Она горькая и от нее пучит в животе. А еще голова становится тяжелая и нестерпимо хочется спать. Не понимаю, зачем взрослые ее пьют?
Завтра они будут трезвые и поймут, что я не вор.
С этой мыслью я снова уснул.
Снился мне праздник Новый Год. Дед Мороз охранник дядя Василий Петрович пел пьяным голосом песенку «В лесу родилась елочка», как в прошлом году, и пытался водить хоровод, наступая на полы собственного тулупа. Потом раздавали подарки и мне дали новенькие синие джинсы с желтыми строчками. И я был счастлив. А потом мне снилась мама. Она похожа на ведущую программы «Спокойной ночи, малыши» и от нее шло тепло. Мама сказала, что если бы не мои синие джинсы с желтыми строчками, она ни за что меня не нашла, а я смеялся и рассказывал ей, как меня посадили в карцер, а потом отпустили. Потом вдруг прилетела Снежная Королева с лицом нашей воспитательницы Елены Георгиевны, и мне снова стало холодно и тревожно. Мне стало казаться, что мамы нет и я опять в карцере, а на улице темно и метет снег. И карцер, в котором я сижу, находится на Северном Полюсе во дворце Снежной Королевы с лицом нашей воспитательницы Елены Георгиевны, а Дед Мороз охранник дядя Василий Петрович ей служит. Он подошел ко мне, обдал запахом водки, схватил за плечи и принялся больно трясти, приговаривая:
- Суземов, просыпайся! Ну, кому говорят, просыпайся! Подъем!
И я проснулся.
В моем карцере горел свет, охранник дядя Василий Петрович стоял рядом и тряс меня за плечи.
- Ну, вот! – удовлетворенно прогудел охранник дядя Василий Петрович, - а Вы говорили, не просыпается, не просыпается! Ниче ему не сделается. Не так уж здесь холодно.
Мне и вправду было не так уж холодно, потому что оказалось, что у меня на плечах лежит теплый платок нашей нянечки Нины Власьевны. Сама нянечка Нина Власьевна стояла рядом.
- Ссать хочешь, арестант? – спросил охранник дядя Василий Петрович.
Я ответил, что хочу.
- Пошли!
И охранник дядя Василий Петрович повел меня в туалет. Самогонкой от него пахло еще сильнее и еще он все время зевал. Я решил, что сейчас бесполезно говорить ему о том, что я не вор. Лучше я скажу об этом нашей нянечке Нине Власьевне. Она поймет.
Но когда мы вернулись из туалета, нянечки Нины Власьевны в карцере не было. Зато она оставила мне пластиковую бутылку из-под фанты с водой и горбушку. Правда, охранник дядя Василий Петрович, увидев воду, схватил бутылку и сразу отпил половину. Потом погрозил мне пальцем и ушел, заперев за собой дверь.
Я бросился за ним и принялся стучать по двери. Я ведь не успел никому рассказать, что я совсем-совсем не виноват и залез в чулан не чтобы украсть подарки, а только чтобы пришить свою бирочку! Барабанил в дверь я недолго. Заскрежетал ключ и в комнату вернулся охранник дядя Василий Петрович.
- Ты чего буянишь? – строго спросил он, глядя на полупустую бутылку с водой.
- Дядя Василь Петрович! – взмолился я. - Я не виноват, выпустите меня! Я не хотел воровать подарки, я только бирочку пришить… Я не виноват!
- Какую на фиг бирочку? – сморщился охранник дядя Василь Петрович, взял бутылку, отвинтил крышку и присосался к горлышку.
- Мою бирочку с фамилией! – заторопился я, спеша рассказать все, пока охранник дядя Василий Петрович не ушел. – Она там осталась, в чуланчике! Я не вру! И еще…
Тут я смутился и замолчал, так как вдруг подумал, что у моего лучшего друга Коли Баринова могут быть неприятности, если я расскажу о нем дяде охраннику Василию Петровичу. Взрослый, между тем, закончил пить, поставил пустую бутылку на кровать, икнул и сказал:
- Врешь, собака. С дороги!
- Я не вру, Василь Петрович, честное слово, я не воровал!
- В-все вы так говорите, - сказал охранник дядя Василий Петрович, сдвигая меня со своего пути к стене и направляясь к двери. Я бросился за ним, жалобно упрашивая:
- Васи-и-иль Петрови-и-ич, я правду говорю, проверьте бирочку, она там в чулане осталась! Выпусти-и-те меня! Пожа-а-алуйста!
Взрослый остановился в дверях и грозно взглянул на меня. От этого взгляда мне стало так страшно, что я отступил на шаг и немножко присел.
- Ты, ворюга несчастный, мало того, что у своих же товарищей новогодние подарки чуть не поворовал, праздник людям сорвать хотел, так еще и мне тут баки забиваешь ерундой всякой? Заткнись и сиди! И благодари Бога, что сегодня праздник и у нас времени нету с тобой сразу разделаться. Ну, ниче! Завтра придет Елена Геор-ик!-гиевна, и тебе покажет и бирочку, и чуланчик, и подарки, и небо в алмазах! Пшел!
Охранник дядя Василий Петрович сильно толкнул меня от двери, так, что я больно врезался спиной в спинку кровати, и захлопнул дверь.
Я сидел на полу совершенно раздавленный. Он мне не поверил! Почему? Ну, почему он мне не поверил? Почему взрослые никогда мне не верят? Почему взрослые никогда никому из нас не верят? Даже дибилу Богданчику, который в принципе никогда не врет, потому что он дибил и просто не умеет врать, так как не может ничего придумать, чтобы соврать?
Только я собрался было зареветь, как вдруг дверь открылась и в карцер снова вошел охранник дядя Василий Петрович. Но не для того, чтобы все-таки выслушать меня, как я думал. Одного его свирепого взгляда было достаточно, чтобы отмести вспыхнувшую было у меня надежду. Охранник дядя Василий Петрович, переступив через меня, поднял с кровати оставленную нянечкой Ниной Власьевной горбушку, но не стал ее сразу есть, а сначала поднес к носу и зачем-то сильно втянул в себя ее запах. И только после этого съел.
А потом вышел и снова запер меня в карцере.
Я разревелся.
Все рухнуло! И мне уже было не до новых штанов с желтыми строчками – все рухнуло! У меня не будет Нового Года! Не будет ёлки, не будет мандаринов, не будет праздничного торта. Не будет песен и танцев, и веселого хоровода вокруг ёлки, не будет смешных конкурсов и телевизора, не будет игрушек, не будет... Ничего не будет! Новый год не наступит, зима не кончится и у меня больше никогда не будет день рождения!
Как тут не пореветь?
Ревел я долго – весь день. Меня никто не беспокоил. Никто не пришел пожалеть и утешить. Мой лучший друг Коля Баринов сейчас, наверное, как раз водит хоровод вокруг ёлки и играется со своей новой гоночной машиной с лампочками. А Богданчик вовсе не огорчится, что ему не дали настоящий паровоз. Он не умеет огорчаться. Он плачет, только когда его бьют. А в Новый Год кто же станет бить Богданчика? Он же добрый и бессловесный, хоть и дибил.
Серое небо за высоким окошком под потолком постепенно стало синим, потом – черным. На ужин всем наверное уже дали по кусочку праздничного торта. В прошлом году давали! Я, кажется, до сих пор помню его вкус. Мы тогда все перемазались коричневым кремом. Мой лучший друг Коля Баринов нарисовал Богданчику кремовые усы. Богданчик бегал по интернату усатый и все время старался достать их языком, чтобы слизнуть.
Как хочется есть! И пить. Я проверил, не осталось ли в пластиковой бутылке из-под фанты воды. Нашлось всего несколько капелек. Я их выпил, стараясь получше разжевать на языке. Бывает, что в таких бутылках вкус и запах фанты сохраняется еще какое-то время после того, как ее уже выпили. Но эта бутылка была либо слишком старая, либо ее хорошо помыли.
А еще в прошлом году всем давали по целому пакетику вкусных конфет. Вся спальня в младшей группе была пропитана их запахом, смешанным с запахом мандаринов. Там было много сосалок и несколько шоколадных конфеток. А одна конфета в блестящей цветной фольге была даже с целым орешком внутри! Мы съели их в первый же вечер! Может быть, мой лучший друг Коля Баринов оставит мне хотя бы одну конфетку?
Время тянулось, как старая, давно потерявшая вкус, жевачка. Я еще несколько раз тихонько поплакал, но даже слезам когда-нибудь приходит конец. У меня они тоже кончились.
Так прошел день.
Потом в карцере вдруг погас свет и я понял, что наступил отбой.
Я устроился на кровати без матраца и попытался заснуть. Очень хотелось пить, да и живот с голодухи урчал и гремел, как оркестр в городском парке. Но я все-таки уснул. Еще раз немного поплакал и уснул.
Следующее утро началось с того, что пришла няня Нина Власьевна и принесла мне воду и хлеб.
- На, жри! – сказала она.
И я стал быстро кушать хлеб, запивая его водой.
- Как, ты мог, Суземов, - с укором произнесла няня Нина Власьевна, - Воровать в новогоднюю ночь. Тьфу! Глаза б мои тебя не видели.
Я перестал есть.
- Я не воровал, Нин Власьна, я просто бирочку хотел…
- Бирочку, дырочку, еще врет! Как не стыдно, Суземов? Тебя поймали на месте преступления. Спасибо скажи, что в милицию не сдали. А надо бы! Только воровать и ломать все мастера. Что из тебя вырастет, если ты уже сейчас бессовестный жулик.
- Я не жулик, - захныкал я, - я не хотел…
- Хотел, не хотел – мне все равно. Ни стыда, ни совести! Он даже не переживает. Выдумывает какую-то ересь, все у него виноваты, кроме него. А сам – вор! Вор, вор, вор!
- Я не вор, - я уже ревел, - Нин Власьна! Я не говорил, что все… я не винова-а-ат! Я бирочку хотел! Она та-а-ам лежи-и-и-ит… Нин Власьна, поцди-и-и-ите и посмотри-и-и-те, она та-а-ам лежит…
- Вот разревелся! Можешь не ныть тут – ничего не выйдет. Тебе не удастся меня разжалобить. Тоже мне! Родители – пьянь подзаборная, нарожают, а мне тут возись с говном ихним… Государство берет вас, жалеет, кормит – да, по всему видать, зря!
- Ни-и-ин Власьна, ну пойди-и-ите сами-и-и…
- Никуда я не пойду! Делать мне нечего. Доел хлеб?
- Ну, Ни-и-ин Вла-а-асьна-а-а, - я вцепился в нянин халат и принялся уговаривать няню Нину Власьевну сходить в чулан. Если она пойдет туда и найдет там мою бирочку с иголкой, она увидит, что я не виноват. И я не вор.
Но няня Нина Власьевна оторвала меня от себя, одернула халатик и собралась уходить. Я с воем снова бросился к ней и прицепился. Она снова меня отцепила:
- Да что ж это такое, Суземов! Отцепись сейчас же!
Но я не отцеплялся, а наоборот только крепче держался.Тогда няня Нина Власьевна взяла пластиковую бутылку с водой и как дала мне по башке! Я меня искры из глаз полетели. Но я все равно не отцепился. Я только еще громче реветь стал и еще крепче цепляться. Тогда няня Нина Власьевна, чтобы меня отцепить, стала меня этой бутылкой всего лупасить: по спине, голове, по бокам, по попе. Но я все равно не отцеплялся.
- Что здесь происходит? Суземов, отцепись от Нины Власьевны! Хулиган!

---

 Отправлено: 06.10.21 22:00. Заголовок: Это потом пришли вдр..

Это потом пришли вдруг воспитательница Елена Георгиевна и охранник дядя Василий Петрович. Только охранника дядю Василия Петровича я не сразу заметил, а только когда он меня схватил и принялся от няни Нины Власьевны оттаскивать. Я испугался и еще крепче в ее халатик вцепился. А от охранника дяди Василия Петровича я стал отбиваться ногой.
- Лягается еще, падла! – завопил за моей спиной охранник дядя Василий Петрович и принялся одной рукой бить меня, а другой продолжил отцеплять от няни Нины Власьевны.
Но я все равно не отцеплялся.
Тут воспитательница Елена Георгиевна тоже схватила меня за туловище и потянула. Вдруг что-то затрещало, я оторвался от няни Нины Власьевны и упал прямо на воспитательницу Елену Георгиевну, потому что воспитательница Елена Георгиевна не удержалась на своих каблуках и упала на охранника дядю Василия Петровича, а охранник дядя Василий Петрович из-за этого упал на пол. Няня Нина Власьевна тоже упала, но не на пол, а на кровать. Но ей, наверное, было больно, потому что на кровати не было мягкого матраца.
А когда все взрослые встали, они сразу же стали на меня разом кричать и ругаться и вышло так, что это я их всех повалил. А я только плакал и твердил, что я не вор. Но взрослые меня опять не послушали, а воспитательница Елена Георгиевна сказала:
- Мы пришли, Суземов, чтобы сообщить тебе, что решили тебя простить ради праздника Нового Года, хоть ты и бессовестный и неблагодарный воришка. Но теперь мы видим, что ты не только не раскаиваешься и не просишь прощения за свой проступок, но и наоборот, запираешься, хулиганишь и даже дерешься со взрослыми. За это мы тебя не будем прощать, а, наоборот, накажем еще сильнее, чем собирались.
Тут охранник дядя Василий Петрович поднял меня с пола и положил на кровать, а сам принялся вытаскивать из брюк свой ремешок. Я испугался, скатился с кровати на пол и залез под нее.
- Держи гаденыша! - закричал охранник дядя Василий Петрович. – Вытаскивайте его оттуда.
Под кроватью было темно. Я забился к самой стене и не вылезал, хотя воспитательница Елена Георгиевна и няня Нина Власьевна пытались меня достать. А я лежал и плакал, потому что мне было страшно.
- Да что вы, выковырять его оттуда не можете, что ли? – недовольно сказал голос охранника дяди Василия Петровича.
Но ни воспитательница Елена Георгиевна, ни няня Нина Власьевна выковырять меня из-под кровати не могли, потому что, как они не ходили вокруг нее, как не пытались достать меня руками и схватить, у них ничего не получалось. Я даже порадовался тому, что на мне нету никакой одежды, кроме трусиков, потому что за голое тело очень неудобно хвататься. И даже у самого охранника дяди Василия Петровича не получилось меня вытащить, хоть ему и удалось ухватить меня за ногу. Потому что я вцепился в ножку кровати и не хотел вылезать. Он держал меня крепко, но пальцы все равно соскользнули, а я подтянул ноги под живот и повернулся спиной.
Тогда охранник дядя Василий Петрович взял и отодвинул кровать от стены. Няня Нина Власьевна была тут как тут и сразу меня схватила, пока я снова не залез под кровать. А воспитательница Елена Георгиевна по одному оторвала мои пальцы от железного ребра кровати, за которое я успел схватиться.
А потом охранник дядя Василий Петрович поставил кровать на место и меня положили на нее животом вниз. Воспитательница Елена Георгиевна держала меня за ноги, а няня Нина Власьевна – за шею и туловище. А охранник дядя Василий Петрович взял ремень и стал меня пороть по попе.
Охранник дядя Василий Петрович – самый сильный. Его боятся все мальчики. Даже из старшей группы. Потому что когда нужно наказать кого-нибудь из мальчиков из старшей группы, всегда зовут охранника дядю Василия Петровича. А нас всегда наказывает воспитательница Елена Георгиевна или няня Нина Власьевна. Они бьют очень больно, особенно когда воспитательница Елена Георгиевна порет прутиками то березы. Но старшие мальчики говорят, что охранник дядя Василий Петрович ремнем бьет больнее, чем воспитательница Елена Георгиевна прутиками.
Они не врут.
Охранник дядя Василий Петрович порет очень больно! Так больно мне никогда не было. Я не мог себе представить, что человеку может быть так больно. Мне показалось, что я сейчас умру, потому что не выдержу такую боль. Мне даже показалось, что я уже умер.
Потому что я ничего не чувствовал кроме боли.
Я ничего не слышал, потому что в ушах звенело от боли.
Я ничего не видел, потому что в глазах потемнело от боли.
Я не ощущал никаких запахов, потому что нос был забит соплями, вызванными рыданиями от боли.
Я не ощущал никаких вкусов, кроме солоноватого привкуса боли.
Все мое тело было наполнено болью. Оно гудело и рвалось от боли. Я не ощущал отдельных вспышек от ударов, как это бывает, когда порет воспитательница Елена Георгиевна или няня Нина Власьевна. Все было как один большой удар, и он длился, длился и длился бесконечно долго. Я знал, что умираю.
Вдруг порка прекратилась.
Я услышал звук – хриплый рев и визгливые крики. Это я ревел и я кричал.
Я увидел коричневый кружок от сучка на фанерном щите кровати, лицом в которую лежал, плотно прижимаемый сильной рукой.
Я почувствовал вкус деревянных щепок на зубах.
И только жуткая боль осталась, пульсируя и наполняя тело, волнами расходясь от середины – попы – к ногам и к голове.
А еще я услышал голос, который звал меня.
- Суземов! Суземов! – я зашевелился, - Ну, что ты теперь скажешь? Будешь хулиганить, а? Будешь на взрослых нападать?
- М-м-ы-ы, - я попытался помотать головой и сказать «нет», но получилось плохо. Неубедительно.
- А? Чего? Что ты там бормочешь, Суземов? Отвечай членораздельно!
Я испугался, что меня снова начнут бить, и новая порция слез хлынула из глаз, делая членораздельный ответ совершенно невозможным.
- Обрыдался весь. Раньше думать надо было, - наставительно сказал голос и я узнал, что это говорила воспитательница Елена Георгиевна.
Тут я вдруг неожиданно сам для себя заговорил. То есть заревел более или менее членораздельно:
- Я больше не бу-у-уду-у-у-у!
- Спохватился! Пока не всыпешь как следует, головой думать не хотят.
Меня отпустили и я сразу же стал тереть и чесать избитую ремнем попу. Трусов на ней не было. Я был рад этому – так удобнее. Боль не проходила, но мне казалось, что она уменьшается.
- Вот так-то, Суземов! Запомни – каждый проступок имеет за собой последствия. Плохой поступок ведет к плохим последствиям. Очень плохой – к очень плохим. Ты совершил очень плохой поступок, Суземов! Очень!
- Я больше не бу-у-уду-у-у хулига-а-ании-и-ить… Я обеща-а-а-аю-ю-ю-ю! – всхлипывая и поминутно сбиваясь на рев, прорыдал я.
- И хулиганить, и лезть в драку, и сопротивляться взрослым, Суземов, это очень нехорошо. Но хуже всего, что ты стал вор! Да еще и хотел украсть у своих же товарищей. Это просто омерзительно!
- Я не бу-у-уду-у-у хулига-а-анить… я не во-о-ор… я ничего не бра-а-ал…
- Что? Что ты сказал, Суземов? – немедленно стал строгим голос воспитательницы Елены Георгиевны. – Опять? Тебе что, мало?
Меня встряхнули.
- Тебе мало? Ты хочешь, чтобы тебе добавили, да, Суземов?
- Не хочу-у-у! Не на-а-до-о-о! Я не бра-а-ал! Честное сло-о-ово!
- Как тебе не стыдно, Суземов! Какое может быть честное слово у такого бесчестного и бессовестного мальчика как ты? Василий Петрович, не убирайте ремень, он еще понадобиться.
- Не на-а-адо! – запищал я в ужасе, - Не на-а-адо!!
- Надо, Суземов, надо! Раз ты врешь и не хочешь признавать свою вину.
- Я не виноват! Не надо!!! Не надо ремень!!! Я не вру!
- Как же не врешь, если мы с Василием Петровичем сами все видели? Ты был в чулане?
- Был! Но я не брал…
- Мешок открыл?
- Да, но я не… Я хотел только на свой подарок бирочку…
- Так что же тебе еще нужно? Ты забрался в запертый чулан, залез в мешок, начал оттуда доставать чужие вещи… Кстати, это вообще были не новогодние подарки. Это просто материальная помощь от добрых дядей-спонсоров. Так что о своем вранье о бирочках можешь забыть.
- Я не зна-а-ал! Я не виноват!
- Суземов, не заставляй нас начинать все сначала. Давай вместе подумаем. Ну, какая может быть бирочка? Это же новогодние подарки! Они все одинаковые. К чему ее прикреплять?
- На штаны-ы-ы…
- На какие штаны, Суземов, перестань молоть чепуху!
- Я не молю, я бирочку хотел…
- Опять двадцать пять! Суземов!
- Да он издевается! Опять ремня захотел, ну, сейчас я ему! – грозно вмешался охранник дядя Василий Петрович.
- Не-е-ет!!! – завопил я в ужасе.
- Постойте, Василий Петрович, нельзя же так. Все это легко проверить. Нина Власьевна, будьте добры, спуститесь в чулан и поищите там… бирочку.
- Вот еще! Делать мне нечего! – начала было няня Нина Власьевна, но под строгим взглядом воспитательницы Елены Георгиевны осеклась.
- И еще можно у Баринова спросить! – влез я, видя, что мне, кажется, наконец-то поверили, - Я ему все рассказал, но он со мной не пошел, потому что…
- Ну, конечно, еще и Баринов! – насмешливо перебил меня охранник дядя Василий Петрович, взвешивая в руках сложенный вдвое ремень.
- И у Баринова спросите, - велела няне воспитательница Елена Георгиевна и повернулась ко мне. – А может, все же не надо устраивать эту проверку, а? Может, все-таки сам скажешь? Имей в виду, выяснится, что ты соврал – всыпем еще.
Мне очень не понравился тон воспитательницы Елены Георгиевны, но я отрицательно замотал головой:
- Надо! Я не вор.
Няня ушла. В карцере стало тихо. Охранник дядя Василий Петрович взял недопитую мной бутылку с водой и выпил всю воду. Я ожесточенно тер попу и ждал няню Нину Власьевну. Я знал, что она найдет мою иголку и бирочку с фамилией, а мой лучший друг Коля Баринов скажет ей, зачем я ходил ночью в чулан. Но почему-то мне было очень тревожно и страшно, как будто я и вправду виноват.
Интересно, как долго придется ждать? Ведь нужно подняться наверх, взять в учительской ключ, спуститься в чулан, открыть замок, поискать там маленькую бирочку и иголку, потом подняться в нашу группу, расспросить Колю Баринова…
- Ну что, нашли? – спросила воспитательница Елена Георгиевна.
Оказалось, что няня Нина Власьевна уже вернулась.
- Ничего там нет!
- А бирочка? – спросил я хрипло, потому что голос куда-то вдруг пропал.
- Ничего там нет! – еще раз раздраженно ответила няня Нина Власьевна.
- Та-а-ак! – зловеще протянул охранник дядя Василий Петрович, щелкнул в воздухе ремнем и положил свою ручищу мне на плечо, чтобы я снова не убежал под кровать.
- А Баринов? – он был моей последней надеждой.
- Ничего не знает твой Баринов! И вообще он велел тебе передать, что он с тобой больше не дружит, потому что ты – вор и хотел украсть у него новогодний подарок.
Я молчал, потрясенный катастрофой и предательством. Не может быть! Этого не может быть.
Я почувствовал, как чьи-то сильные руки обхватили меня крепко-крпеко и приподняли над кроватью.
- Ну, теперь ты признаешся? – спросила воспитательница Елена Георгиевна.
- Это… это какая-то ошибка! Нин Власьна, наверное смотрела не в том чулане…
- Ага, - прогудел над головой голос охранника дяди Василия Петровича, - и спрашивала не у того Коли Баринова. Их, Коль Бариновых, вона как много, перепутать раз плюнуть.
- Ты заврался, Суземов! Меня возмущает даже не сам факт воровства у своих же товарищей, а вот это твое запирательство и вранье!
- Да всыпать ему, чтоб на всю жизнь запомнил, и всего делов!
- Не надо! Я не…
Но меня уже никто не слушал. Меня опять положили на кровать лицом вниз.
Сейчас начнется!
Я заорал еще до того, как первый щелчок ремня по моей попе выстрелом огласил помещение карцера. Воспитательница Елена Георгиевна тут нажала на мою шею рукой и еще придавила спину коленом, а няня Нина Власьевна стала ловить в воздухе мои ноги, которыми я дрыгал, пытаясь защитить свою бедную попу. Тут по ней попал ремень и я взбрыкнул, попав ногой во что-то мягкое. Кто-то за спиной охнул и заголосил.
- Нина Власьевна, да держите же, наконец, пока он меня калекой не оставил! – рявкнул охранник дядя Василий Петрович.
Няня поймала мои лодыжки и схватила их так крепко, как будто они угодили в кандалы.
А потом опять началась порка. Удары сыпались один за другим и чудовищная боль снова охватила все мое тело. И душу. Казалось, ремень жалит меня одновременно со всех сторон и каждый раз он готов пробить мое тело насквозь. В первый раз мне казалось, что я умер, сейчас было еще хуже. Тогда была хоть какая-то надежда на то, что если меня не убьют, а выслушают, я смогу доказать, что я не вор, а теперь надежды не было. Было только отчаяние и боль. Много боли. Очень много боли!
Что было дальше я помню не очень хорошо. Кто-то, кажется наша воспитательница Елена Георгиевна, говорила, что зря меня так исполосовали и что потом «из-за этого засранца у нас будут проблемы» и что «даже посадить могут». А охранник дядя Василий Петрович отвечал, что не стоит беспокоится, что на мне, как на собаке, все заживет моментом, и что он поговорит с какими-то «своими гавриками» и все будет «тип-топ».
Потом я помню, что ничком лежал на кровати, меня душили слезы, попа разрывалась от боли, а я не мог собрать силы даже чтобы потереть ее. Я лежал так очень долго и вокруг не было ничего: не было карцера, не было нашего интерната, не было метели и мороза на улице, даже Нового года не было. И меня тоже не было.
Были только гудящая от боли моя попа и жесткая, без матраца, кровать. И все.
А потом в замке заскрежетал ключ и оказалось, что кое-что еще есть. Есть карцер, есть няня Нина Георгиевна и охранник дядя Василий Петрович. И есть его ремень, который охранник дядя Василий Петрович не вставил в свои брюки, а нес в руках. Я оглянулся на звук и увидел именно его – ремень. Он качался и приближался ко мне, медленно и неотвратимо, когда охранник дядя Василий Петрович вошел. Мне показалось, что у ремня есть лицо, точнее мордочка, хищная и злобная. Эта мордочка строила мне зверские рожи и торжествующе показывала язык, словно говоря, мол, где там твоя попа? Сейчас попляшем!..
Я не выдержал, и забился в самый уголок между кроватью и стеной, а ремень все гримасничал и издевался, покачиваясь из стороны в сторону.
- Ну так что, Суземов, проснулась у тебя совесть или нет? – спросила няня Нина Власьевна, присев на край моей кровати.
Мне показалось, что ремень в этот момент скроил особенно злобную и торжествующую гримасу.
- Н-нет! То есть, да! Да! Да!! Проснулась! – пропищал я. Рожа у ремешка стала кислая и недоверчивая.
- Точно проснулась?
- Точно! – по щекам снова потекли слезы. Ремень явно начинал злиться. Ему непременно хотелось еще поплясать на моей попе.
- И ты больше не будешь врать, запираться и выдумывать всякую ерунду?
- Не буду! – подтвердил я. Ремень уже не просто злился, он бесился.
- Больше не будешь хулиганить, воровать, обзываться на взрослых? Или нам с Василием Петровичем еще тебя побить?
- Я больше не буду! Не бейте меня! Я буду честным мальчиком! Я исправлюсь! Я больше не буду воровать и врать, что я не вор! Только не бейте меня, пожалуйста! – сказал я ремню.
- Поверим? – спросила няня Нина Власьевна у охранника дяди Василия Петровича.
- Да нету ему теперь никакой веры! – отрубил охранник дядя Василий Петрович и любовно погладил ремень по голове. – Драть таких надо, всего и делов.
Я заревел.
- Я не вру-у-у!!! Я больше не буду-у-у! Не бейте меня-я-я!!!
- Скажи, Суземов: «я – вор!», - велела няня Нина Власьевна.
- Я – во-о-ор, - прорыдал я.
- Громче!
- Я – в-о-о-о-ор!
- Скажи: «я – обманщик»!
- Я – обма-а-анщи-и-и-и-ик…
- Скажи: «я хотел украсть новогодние подарки»!
- Я не хоте-е-ел… - начал было я, но ремень качнулся с такой угрожающей радостью, что я немедленно исправился и заорал, - Я хотел украсть новогодние подарки! Я хотел украсть новогодние подарки! Я хотел украсть новогодние подарки!
- Хватит, - поморщилась няня Нина Власьевна. – А теперь одевайся и пошли.
- Куда? - испугался я.
- К ребятам, твоим товарищам, которых ты пытался обокрасть и лишить праздника. Перед ними ты тоже должен повиниться, а? как ты считаешь?
- Должен, - всхлипнул я. Ремень по-прежнему буравил меня взглядом. Он только и ждал возможности снова устроить пляску на моей исколоченной попе.
Я думал, что меня приведут к нам в группу, но меня привели на третий этаж, в спальню старших. Там меня уже ждали. Валька Борзой и вся его компания. Это очень сильные и злые мальчики, которые в нашем интернате самые главные после воспитателей. Там был и Ваня Гиря, он занимается штангой и «качается» на тренажерах, его даже некоторые учителя боятся, и Котя Филиппенков, который на прошлой неделе казнил двух воробьев, которых поймал на чердаке, и его дружок Ваха Грузин и еще человек пять.
Но главный там Валька. Его все слушаются, даже Гиря.
Они сидели и ждали меня. Охранник дядя Василий Петрович втолкнул меня в комнату и сказал Вальке, что придет через полчаса, а до тех пор «он ваш». И ушел.
Валькина компания окружила меня со всех сторон и мне стало страшно. Даже в карцере, когда я боялся собаку, мне не было так страшно.
- Ну че, сосунок, ты че, в натуре, ссучился, б..? Ты кого, б.., хотел наколоть, а, сморчок? Ты на кого, я спрашиваю, руку, б.., поднял? На меня, че ли, б..?
Я с испуга проглотил язык. Я почувствовал, как он проваливается вниз, в желудок и дальше, на пол.
- Че молчишь, с..а? Колись, тырил подарки из подвала? Эй, пацаны, помогите ребенку вспомнить.
Меня подхватили на руки, подняли над полом и чей-то кулак больно врезался в живот.
- Я… ой! Я не… я хотел… ой! А-а-а!
Мне опять досталось и я замолчал. Зато принялись говорить ребята из компании Борзого. Начался галдеж.
- Да не фиг с ним базарить, Борз! Все ясно!
- Конечно! Во ворюга! Падла, б..!
- Времени жалко, Борз!
- Жалко у пчелки в попке! – утихомирил своих подручных Валька и обратился ко мне. – Лазал в подвал?
- Да…
- Вскрывал мешки?
- Да, но я…
- Да ясно все, Борз! Темную ему и все дела! Чтоб знал как у честных корешей крысячить.
Ребята опять загалдели, но Борзой снова их утишил.
- Нехорошо, мальчик, - сказал он мне, - Не то, б.., нехорошо, что воровал, а то, что, б.., попался. Вот за это мы тебя, б.., сейчас и будем учить, понял, б.., мальчик? Я правильно говорю?
- Да! Да! Точняк, Борз! Правильно! – заголосили Валькины прихлебатели.
Меня опять подняли понесли куда-то. Я попробовал вырываться, но меня держало не меньше четырех пар рук. Я кричал «отпустите!», «не надо!» и «отпустите, пожалуйста», но все было бесполезно. Только Валька приказал своим:
- Заткните его чем-нибудь. А то, б.., визгу ща будет на весь интернат.
Мне сунули в рот какую-то тряпку и бросили на кровать вниз лицом. Кровать была не как в карцере фанерная, а с металлической сеткой. Матрац с нее предварительно убрали. Двое схватили мои руки, еще двое держали ноги. Кто-то крикнул про штаны и я почувствовал, как их стащили с моей попы, заодно задрав к плечам и рубаху. Валька присвистнул.
- Чувствуется рука, б.., мастера! Кто тебя обрабатывал-то, сам Петрович?
Я утвердительно замычал сквозь тряпку во рту. Может, увидев, что меня уже сильно наказали, они передумают меня «учить»?
Не передумали.
Били меня по очереди все. Начал Валька. Он подошел и врезал мне два раза ремнем по спине. Было очень больно. Потом подошел Гиря и я зажмурился от ужаса, но это не помогло. Тряпка во рту очень мешала, из-за нее я не мог кричать. Я попытался вытолкнуть ее языком, но тут подошел кто-то следующий, потом еще… Вспышки боли стали сливаться в один полыхающий гул. Я пытался вертеть попой и спиной, стараясь хоть как-то уберечь их от новых ударов, но безуспешно. Слезы, сопли и пот смешивались, застилали глаза, забивали нос. Из-за этого и из-за кляпа во рту я стал задыхаться, а удары все продолжались и продолжались, все сыпались и сыпались.
Наверное, это были самые долгие полчаса в моей жизни.
Но потом пришел охранник дядя Василий Петрович и освободил меня. Они с няней Ниной Власьевной что-то говорили мне, но я плохо понимал, что они хотят и со всем соглашался. Потом меня отвели в медкабинет, намазали мою попу и спину чем-то липким и щипким и сделали какой-то укол.
А потом отвели меня в нашу группу.
В группе явственно витал аромат недавнего праздника. Пахло мандаринами, ёлкой и конфетами. Когда мы подходили к дверям, за ними было шумно: кто-то что-то кричал, кто-то чем-то стучал, хлопал, гремел, скрипел, играл, пел...
Но как только мы вошли, все сразу стихло. Мне стало очень стыдно, как будто я и вправду был виноват.
Няня Нина Власьевна вывела меня на середину комнаты и, сказав всем ее слушать, стала рассказывать о том, как нехорошо я поступил. Она сказала, что я хотел украсть у всех подарки и лишить всех праздника. Но добро всегда побеждает зло и плохие поступки не остаются без наказания. В результате я наказал сам себя и лишил праздника себя одного. И что так мне и надо она тоже сказала. И что я хулиган сказала. И что из меня вырастет бандит и уголовник сказала. И что таких, как я надо сразу отправлять в специальные детские дома для неисправимых негодяев и психически больных дибилов тоже сказала.
А все молчали и слушали, потому что няня Нина Власьевна так велела. И мой лучший друг Коля Баринов молчал и слушал, хотя и знал, что я на самом деле не хотел украсть подарки, а хотел пришить бирочку с фамилией. А потом няня Нина Власьевна велела мне просить прощения у ребят. И я просил, потому что охранник дядя Василий Петрович стоял в дверях группы и покачивал ремнем. А няня Нина Власьевна сказала, что все ребята из нашей группы должны подойти ко мне и плюнуть мне в лицо.
Первым подошел и плюнул плохой мальчик Вовка. За ним по очереди стали подходить остальные мальчики. Тех, кто не хотел подходить, заставила подойти няня Нина Власьевна. Мой бывший лучший друг Коля Баринов тоже подошел и плюнул. Сам. И еще сказал, что он больше не будет со мной водиться. Последним няня Нина Власьевна заставила подойти дибила Богданчика. Но он не захотел плевать, расплакался и няня Нина Власьевна махнула на него рукой.
А потом я долго сидел на подоконнике в умывальной, потому что мне не хотелось ни с кем разговаривать. Ко мне никто не подходил. Если кто-то заходил в умывальную по дороге в туалет, то меня не замечали. Кроме злого мальчика Вовки, который подошел ко мне и плюнул в меня еще два раза. Он сказал, что ему понравилось в меня плевать. Но я ничего не ответил, поэтому злому мальчику Вовке стало неинтересно и он убежал обратно в группу.
Потом подошел дибил Богданчик. Он улыбался. Мне захотелось его поколотить, чтобы он перестал улыбаться, но я вспомнил, что он единственный, кто в меня не плевал и не стал колотить дибила Богданчика. А дибил Богданчик вдруг взял, да и дал мне конфету. Сосальную. Наверное, это была его последняя конфета, оставшаяся после праздника Новый Год.
А я продолжал сидеть на подоконнике, сосать конфету и смотреть в окно. За окном было уже темно и шел снег. Он возникал из темноты, медленно пролетал через круг света от фонаря и падал на дорожку. Дорожка уже вся была завалена снегом. За ним очень хорошо наблюдать, особенно, когда хочется плакать, а слез уже нет.
Потом дверь подъезда нашего детского дома открылась и из нее вышла наша воспитательница Елена Георгиевна с сыном Павлушей. Они остановились прямо под тем фонарем, где снег, и наша воспитательница Елена Георгиевна стала поправлять на Павлуше шапку и крепче подвязывать шарфик поверх воротника его теплой зимней куртки.
И я увидел, что на Павлуше надеты новые синие джинсы с ярким, похожим на молнию, пунктиром желтых строчек по швам.
Эпилог.
Из Постановления прокурора по Н-скому округу:
«10 января текущего года в ОВД «Н-ское» обратилась гр-ка Чагина И.С., врач-педиатр Н-ской детской поликлиники. Она сопровождала несовершеннолетнего Суземова А.С., семи лет, воспитанника Н-ского интерната № 1 для детей с отставанием в развитии. В присутствии оперуполномоченного Ковалева Г.К. несовершеннолетний Суземов А.С. сделал заявление, из которого следовало, что в ночь на 1 января сего года он был пойман воспитателями Н-ского интерната для детей, отстающих в развитии, при попытке проникнуть в запертое помещение чулана. После чего несовершеннолетний Суземов А.С. был помещен в помещение «карцера», где содержался без еды и питья двое суток и неоднократно подвергался побоям со стороны охранника Василия Петровича, воспитателя Елены Георгиевны и няни Нины Власьевны. После этого указанные работники интерната препроводили несовершеннолетнего Суземова А.С. в старшую группу, где его снова подвергли побоям с применением ремня. Факт побоев официально зафиксирован присутствующим при опросе врачом Н-ской детской поликлиники Чагиной И.С., а также визуально работниками ОВД.
Проведенная по данному заявлению оперативная проверка показала, что факт нарушения несовершеннолетним Суземовым А.С. режима интерната имел место. Однако, как заявили согласно гр-ка Л-ова Е.Г., воспитательница интерната, гр-ка Х-ва Н.В., няня, и гр-н К-ев В.П., охранник, а так же директор интерната гр-н Г-ов В.В, никакого помещения под название «карцер» в интернате нет. Комната же, которую описывал в своих показаниях несовершеннолетний Суземов А.С., оказалась всего лишь складом старой мебели. Информация о наличии в ней собаки-людоеда также не подтвердилась.
Что касается происшествия в ночь на 1 января сего года, то, согласно показаниям гр-н Л-овой, Х-евой и К-ева, после задержания в чулане несовершеннолетний Суземов А.С. был препровожден в спальню для мальчиков младшего возраста. На вопрос о происхождении многочисленных следов побоев, указанные граждане заявили, что они были нанесены Суземову старшими ребятами, которые узнали о намерении Суземова украсть новогодние подарки. Виновные в происшествии были выявлены и строго наказаны в дисциплинарном порядке, а самому Суземову была оказана медицинская помощь. Опрос воспитанников интерната (старшей группы) подтвердил указанную версию.
Суземов А.С. характеризуется работниками интерната отрицательно. Отмечается, что в отношении этого воспитанника уже имели место факты воровства и многочисленных нарушений дисциплины (копия заявления членов садоводческого товарищества «Поречный луг» от 28.08 прошлого года прилагается). Ребенок трудный, легковозбудим, угрюм, дерзок, склонен ко лжи, в интернате не имеет друзей. Во время опроса в ОВД и очной ставки с руководителями и воспитателями интерната вел себя нервно, в показаниях путался, а впоследствии от них отказался.
На основании проведенной оперативно-розыскной деятельности Прокуратурой Н-ского округа было принято решение на основании статьи … УПК РФ и Законов Российской Федерации №№… в возбуждении уголовного дела отказать, ввиду недостижения подозреваемыми дееспособного возраста. Директору Н-ского интерната для детей с отставанием в развитии Г-ову В.В. данное происшествие поставлено на вид. Воспитателю указанного интерната Л-ой Е.Г., няне Х-евой Н.В. и охраннику К-еву В.П. объявлен выговор в приказе за халатное отношение к выполнению должностных обязанностей в праздничные дни.
Несовершеннолетний Суземов А.С. передан для дальнейшего устройства в органы опеки и попечительства при администрации Н-ского района, которая направила его в Н-ский интернат для детей, отстающих в развитии.»

---