Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Вторая порка пятнадцатилетнего в гараже.
Автор Илья Шпелер.

Наконец, городские улицы с их светофорами, переходами и безумными бабками, бросающимися под колеса, кончились, и автомобиль выехал на трассу. Еще час и мы на даче. Надеюсь, пробок в это время не будет - все нормальные люди выехали пораньше и уже давно добрались туда, куда им надо было.
Мы с Пашкой, лоботрясом моим великовозрастным, к нормальным не относимся. Сначала это чадо проспало все утро - наверняка ведь вчера сидел в Интернете до полуночи, несмотря на все мои предупреждения, что завтра рано на дачу. Потом, уже в гараже, оказалось, что машина с прошлой недели стоит немытая, хотя Пашка клятвенно обещал ее вымыть. Благо у него каникулы и времени куча.
Это стало последней каплей. Сроду в нашей семье не было такого безалаберного, такого бестолкового, такого безответственного человека, как мой наследник! Твержу ему, вдалбливаю, наконец, просто вколачиваю: сказал - сделай! Мужик должен отвечать за каждое слово. Не уверен, что справишься - не говори! Но этому олуху все как горохом об стенку. Удивительно легкомысленный тип в свои пятнадцать с хвостиком.
Короче, пришлось его прямо в гараже маленько того. Вздуть. Нарезал прутьев с ближайшего кустарника, подождал, пока отрок закончит мыть авто, спустил с него джинсы с трусами - и ать-два, левой-правой! Двадцать шесть горяченьких пришлось парню выкатить. Не хило, признаю. Больно, конечно! Еще бы. И мне жалко пацана было - очень жалко, не щенок ведь приблудный, сын, наследник, родная кровинушка! Но учить-то когда-то надо? Надо. А "надо" - это святое для меня слово. С босоногого детства еще.
Я осторожно скосил глаза на пассажирское сиденье. Н-да. Хорошо парню досталось, конечно. Вон, бедняга как раскорячился-извернулся. Боком как-то устроился: в спинку уперся плечом, и на сиденье не попой сидит, а бедром. Точнее, на ребре бедра. Смотрит, естественно, в окно - а папе, соответственно, затылок свой белобрысый кажет. Дуется. Ладно, приедем - поделюсь с ним идеей сходить искупаться прямо в шортах. Глядишь, перестанет обижаться.
Шортов у Пашки полно. Он их не то, чтобы не любит, просто джинсы ему больше нравятся. Закатает штанины выше колен, чтобы не жарко было, и ходит. Шорты, говорит, мешковатые. Ну да, парню есть что обтянуть. Не зря спортом занимается, ни жиринки лишней в теле, даже на заднице. Впрочем, сегодня утром он наверняка об этом пожалел. А о том, что джинсы у него такие узкие, и сейчас, небось, жалеет! До слез. С коленок Пашкиных мой взгляд совершенно непроизвольно скользнул вниз и...
Торможение получилось очень резким. Очень! Хорошо, что за нами никого не было. И впереди. И сбоку. Так получилось, что мы в этот момент одни на дороге оказались. К счастью. Пашка от неожиданности чуть через переднее стекло не вылетел. Ремень удержал. Зато ясно стало, почему это стекло еще лобовым прозывается.
- Ты че, сдурел? - высказал сын мне свои претензии, потирая лоб.
- Где твоя обувь? - спросил я вместо ответа. И голос мой ничего хорошего сыну не предвещал.
Пашка посмотрел вниз. По-моему, он не меньше меня удивился, увидев свои пальцы.
- Ой! - Пашка открыл рот от удивления. - Наверное, в гараже остались... Ой, бли-и-ин! Я ж их под колесо положил, а ты, когда выезжал, и не посмотрел, небось...
- Как под колесо? Зачем?!
- Ну, как зачем, - стал оправдываться сынуля, - чтобы не намочить... Там с тряпки везде капало, ну я и сунул их под машину.
- А под колесо-то зачем?! - вскричал я. Мы уже стояли на обочине, и за дорогой следить не было необходимости.
- Ну... я в тот момент крыло мыл. Переднее...
Я представил себе, как колеса переезжают новые белые кроссовки за семь с половиной тысяч, и мне стало нехорошо. Нет, ну скажите, чему их только в школе учат, если эта личность без мозгов - почти отличник?!
- И что будем делать? - спросил я.
Пашка пожал плечами:
- Не знаю...
Я поглядел на сына и понял, что во мне просыпается Тарас Бульба. В смысле, "я тебя породил, я тебя и убью". А этот, главное, сидит и в ус не дует. Сидит, правда, весьма криво. Потому что сидеть ему больно. Но, видать, недостаточно!
- Зато я знаю. Мы возвращаемся.
- За кроссовками? - уточнил Пашка.
- Да. Нет. То есть кроссовки мы, конечно, заберем, если они, конечно, на что-то еще годные. Но в основном мы возвращаемся для того, чтобы тебя выпороть.
- К-как выпороть? - подскочил Пашка и тут же взвыл - приземление было, хочется верить, очень неприятным.
- Прутьями. Там еще оставались из тех, что я нарезал.
- Ты же только что меня выпорол! - возмущенно заорал сын, но подпрыгивать благоразумно больше не стал.
- Мало. Надо еще. Кроме того, ты помнишь, что я тебе говорил, когда кроссовки покупали? Ты же сам их затребовал. Ныл, что мы с матерью на тебе экономим. Обещал аккуратно носить. Обещал?
- Ну, па-а-ап! Ты же только что меня выпорол! Хватит уже! У меня знаешь, как до сих пор жопа болит!
- Что-о-о у тебя болит?!
Я не ханжа. Могу и сам крепкое словцо при случае вставить. А уж в Пашкином возрасте вообще матерился, как извозчик. Но вот есть в великом и могучем русском ненормативном несколько слов, на которые у меня что-то вроде аллергии. Я их и тогда не употреблял, и сейчас не переношу. То есть, дома-то, конечно, при маме вся подобная лексика под строгим запретом, а вот в чисто мужской компании, иногда, при пиковом случае, когда эмоции сильно возбурлят, я на некоторые слова смотрю сквозь пальцы. Делаю вид, что не слышу.
На некоторые. Но только не на это! И Пашка это знает.
Конечно, и сейчас он сказал его не специально. Очень ему надо меня злить. Я и так злее осиного роя! Просто вырвалось. Но для меня это как красная тряпка на быка подействовало.
И я разорался. Стыдно сказать, устроил сыну истерику, не вылезая из-за руля и даже не глуша мотор. Все ему высказал. Насчет легкомыслия, насчет безалаберности, насчет забывчивости, насчет аккуратного отношения к одежде и, особенно, обуви. И о том, что мы с матерью вкалываем, как лошади, а в благодарность получаем дерзость, неуважение и лень. Что сын у нас скотина неблагодарная. Что доброго отношения к себе он не ценит. Что положиться на него нельзя, а вместо помощи от него одни убытки. И еще много чего.
Долго орал. К концу ора, когда я, наконец, выдохся, Пашка, кажется, даже про свой саднящий зад забыл - так в сиденье вжался. На глазах даже слезы появились. Не мужик, а красна девица растет! Да меня в его возрасте Пашкин дед, папа мой, матом честил, а я только стоял, да лыбился - новые слова запоминал. А этот... Измельчала молодежь.
Я успокоился, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул и выехал на шоссе.
- Мы... куда? - запинаясь поинтересовался красноухий подросток, ерзающий на пассажирском сиденье.
- Сказал уже - в гараж! - рявкнул я.
- Ну, па-а-ап! - тут же снова заныл сын. - Я больше не буду... Ну, вылетело слово один раз! Чего ты прям...
- Я-то прям, а вот ты крив! Будем и тебя выпрямлять.
- Не надо меня выпрямлять... Ну, или потом выпрямишь. Чего сейчас-то? После утренней-то...
- Именно сейчас и надо! По горячим следам.
- Ну, па-а-ап! Давай лучше завтра, а? Ну, мне и так больно уже!
- А будет еще больнее!
- Ну, па-а-ап! Ну, признаю, я не самый лучший сын на свете, но и вы с мамой тоже...
- Ты мне порассуждай тут еще! - вновь вскипел я. - Мы с мамой ему не нравимся! За такие рассуждения я тебе отдельно всыплю!
- Че, сразу всыплю! У тебя чуть что сразу всыплю, - мальчишка, казалось, вот-вот начнет всхлипывать. - Я говорю, что если я такой плохой, то вы же меня таким и воспитали!
- Во-первых, мы тебя еще не воспитали. Мы, пока еще, тебя воспитываем. В процессе, так сказать. Если в этом процессе что-то идет неправильно, то мы исправим. Еще пока не поздно. Вот прямо сейчас приедем в гараж и будем исправлять.
- Па-а-ап, ну не надо, пожалуйста! - взмолился подросток. - Я больше не буду! Ну, если я виноват, выпори меня завтра! Следы еще не сойдут, так что все равно будет больно.
- Хватит ныть! Сиди молча и думай о своем поведении! - мне, наконец, удалось развернуться, и машина устремилась по полупустому шоссе обратно в город.
Дорога до гаража прошла в молчании. Пашка, насупившись, сидел на своем пассажирском сиденье, часто поерзывая и меняя позу. На меня не смотрел. Думал. Хочется надеяться, о своем поведении. Мне тоже сказать было особенно нечего. Постепенно мое возбуждение ушло - руль вообще успокаивает. Заставляет сконцентрироваться на вождении и оставляет побоку все прочие темы. Но это, конечно, не значит, что моя решимость выдрать Пашку второй раз угасла. Нет! Во-первых, слово сказано, значит и дело должно быть сделано. Во-вторых, то, что мой гнев улегся и успокоился, еще не означало, что его не стало совсем. Так что, вдавливая в пол педаль газа, я думал о том, как возьму в руку прут, размахнусь сплеча и отхлестаю им Пашкину попу! А чтобы знал! И как к дорогим вещам относиться, и какие слова употреблять в общении с отцом. Мало не покажется!
Но, помимо этих, несомненно, занимательных размышлений, я думал и о множестве других вещей. Например, как вышло, что Пашка, детство которого прошло в городе и было отнюдь не босоногим, умудрился не заметить, что садится в машину без обуви? Это я с малолетства у себя в деревне привык хоть как, а мой-то неженка, даже по ровной тропке босиком бегая, на каждом камешке ойкает. А тут - на тебе! Генетическая память сработала, что ли? И еще. Ехать нам потом на дачу, или ну ее? Искупаться и дома можно, в ванне. Если он сейчас вон как кривится на каждом ухабчике, то после еще одной порки пацан вообще выть начнет.
Нет, неправильно это будет - не ехать. Решили же - сегодня на дачу, сорняки полоть. Мужик сказал - мужик сделал. Придется ехать. Да, не завидую я отпрыску, не завидую...
В гараж добрались без приключений и очень быстро. Город пустой - лафа для вождения. Я припарковался вплотную к воротам, чтобы сбоку проезд был. Загонять машину не буду - коль уж постановили съездить, значит, горы сдвинем, а до дачи доедем!
- Станция гаражная, приехали! - сказал я.
В ответ - осуждающее молчание, так что я почувствовал, насколько моя деланная шутливость тут неуместна. Я вышел, обогнул машину и открыл калитку, ведущую внутрь гаража. Сзади щелкнул центральный замок - этот умник не придумал ничего лучше, чем закрыться в машине.
- Выходи сам, хуже будет!
Пашка показал мне язык. Не в шутку, а зло так. Я пожал плечами. Ключи-то у меня с собой.
Я отпер и распахнул дверцу.
- Кому сказано, выходи! - в последний раз предупредил я сына.
Ответом мне были насупленный взгляд снизу вверх и упрямое:
- Не выйду! Дери здесь! - а в глазах цвета ультрамарина и отчаяние, и страх, и мольба, и упрямство... Коктейль Молотова.
- Выходи уже, спорить еще с тобой! - сказал я. Перегнувшись через отпрыска, я вытащил из гнезда ремень безопасности, ухватил пацана за дальнюю руку и за шиворот и потащил наружу. Он сопротивлялся! Ногами пробовал упереться, руки развел в стороны, пытаясь не дать пропихнуть себя в дверь. Пришлось изменить тактику: я ухватил Пашкино ухо и крутанул.
- Уй-я! - взвыл он и воленс-неволенс последовал за мной (а точнее, за своим ухом!) наружу. До калитки был один шаг, и я заставил пацана его сделать, по-прежнему выкручивая ухо. А потом и внутрь затолкал. Только когда подросток оказался внутри гаража, я обернулся, захлопнул дверь и запер машину с пульта ключа.
Потом вошел в гараж и врубил свет.
В гараже все было так, как мы оставили утром. Собственно, а что могло измениться? В углу высилась стопка зимних покрышек. На полках, среди всякой всячины, лежали свежеобструганные прутики, словно дожидаясь свою жертву. Жертва стояла тут же, изучая доски пола. Кроссовки... Не будем о грустном. Кроссовок больше не было. Мир их праху.
- Видишь, что ты натворил?
- Ну и что? - взвился сын. - Тебе что, кроссовки дороже собственного сына, да?
- Шкуры твоей - дороже точно!
- Ну, бей тогда! Чего ждешь?
- Да, собственно, жду, когда ты штаны снимешь. И трусы, разумеется.
Пашка поник скорбною главой - и это все. Лишать себя указанных частей одежды он явно не торопился. Пауза затянулась.
- И долго мне ждать? - нетерпеливо поинтересовался я.
- До первой звезды! - ответил наглец.
- Мне что, тебя самому раздеть, как маленького? - ехидно поинтересовался я, делая шаг к парню. Тот отступил, но дерзости свои не прекратил:
- Попробуй!
Похоже, он действительно думал, что сможет мне помешать. Жаль разочаровывать парня, но - слабак он против меня. Со всеми своими секциями-шмекциями. Он хоть и весьма крепок и хорошо развит для своего возраста, но так ему же и есть в кого! Так что весовые категории у нас слишком разные, чтобы речь могла идти об эффективном противоборстве.

Кроме того, на моей стороне авторитет взрослого человека и отца, который, как ни хорохорься, а кое-что для него значит, даже сейчас. Может, с каким-нибудь чужим дядькой он бы более жестко действовал. На папу родного всерьез руку поднять - это не каждый сможет. Пашка не смог. Он сопротивлялся, конечно, упирался, пытался отцепить мою руку, которой я его за шею ухватил, но - не более. Драки не вышло.

Да и сопротивления по большому счету не вышло. Пока он пытался разжать мой захват левой своими двумя руками, я правой ухватился за ремень его джинсов и дернул вниз. Тут Пашка о своем упрямстве и забыл. Зря я его, что ли, все утро здесь же в гараже порол? Штаны, конечно, не особенно далеко съехали, но боль, видать, была - выше среднего.
- Ай!!! Уй-йа! Ну, па-а-ап! Ты че делаешь!!! А-а!
- Я предупреждал, - невозмутимо ответил я на этот крик боли. - Ну что? Мне продолжить или сам снимешь?
Пацан тер выдранную попу сквозь штаны. Глаза у него блестели.
- Сам... - выдохнул он, сдаваясь.
- Позицию знаешь, - я кивнул на стопку покрышек у него за спиной.
Мальчишка обернулся, проследив мой взгляд, вздохнул и принялся расстегивать джинсы непослушными пальцами. А мне предстояло определить главное.
- Заmкроссовки тебе, конечно, полагается полновесная двадцатка, - сказал я, будто рассуждая. Пашкины пальцы, уже почти справившиеся с ширинкой, замерли. - Но в свете твоих утренних приключений, сократим вдвое.
Мальчишка выдохнул, спустил джинсы к щиколоткам и принялся вылезать из штанин.
- И за разговоры в машине еще десяточку ты честно заработал, - продолжил я, и Пашка вновь замер в неудобной позе. Я не стал его долго мучить.
- С учетом той же оптовой скидки, сократим до пяти. Итого пятнадцать прутиков.
- Ну, па-а-ап! Это же много! Я столько не выдержу! У меня же еще с утра... попа горит! - прерывающимся голосом воззвал к моему милосердию сын.
- Сам виноват, - сохранил я твердость. - Пятнадцать. Снимай трусы и ложись. Как утром.
- Ну, па-а-ап! - сделал еще одну попытку подросток.
- Павел! Снимай трусы и ложись на покрышки! А то я тебе зачту еще и это нытье, и вообще сопротивление воспитанию! Без скидки!
Пашка всхлипнул и осторожно, чтобы не задеть утренние раны, спустил трусы к коленям. Потом снял их и сложил на брюки.
- Не стоит бросать вещи на пол! - заметил я. - Мать не достирается!
- А куда? - утром он клал брюки прямо на машину, но сейчас она осталась на улице.
- На полку сложи, олух царя небесного!
Парень отправился вдоль полок по периметру гаража в поисках более-менее свободного места. Н-да, сколько хлама накопилась, бедному ребенку трусы положить некуда.
Когда Пашка потянулся, чтобы положить одежду, рубашка на нем задралась и открыла мне вид на последствия моих утренних воспитательных процедур. Пожалуй, Хиросима и Нагасаки после ядерной бомбардировки выглядели не хуже. Безумная смесь красного, синего, сизого, багрового, зеленоватого и черного заливала оба круглых полушария и двумя неровными заливами выливалась на заднюю поверхность бедер. Куда ж тут целить-то? Ну, вот тут пониже можно ударчиков пяток приложить, кое-что сбоку вместится, еще пару можно в самый верх... Ну, а остальные что ж? Остальные придется поверх старых (точнее, еще совсем свежих!) синяков класть. Ничего не поделаешь.
В это время Пашка умудрился уронить трусы на пол и нагнулся их поднимать. Движение это очевидно причинило подростку нешуточную боль. Он даже потер попу, прежде чем вернуть их на полку. Обернулся, заметил, что я смотрю, демонстративно снял трусы с полки, встряхнул их и положил обратно. Я не понял: то ли это было похвальное рвение, то ли фронда не совсем подавлена?
- На покрышки, - напомнил я.
Пока парнишка плелся к стопке зимней резины и устраивался там, я вооружился прутом. На это раз Пашке потребовалось больше времени, чтобы принять правильную позицию: грудь и живот покоятся на верхней покрышке, ноги выпрямлены, широко раздвинуты и уперты в дощатый пол. Руки обняли резиновые круги, как будто они спасательные и вцепились в них так крепко, как будто Пашка и вправду утопающий. Каждое движение ног заставляло пацана гримасничать от боли и даже иногда вызывало легкий стон.
Наконец, все было готово.
Первый удар я нанес прямо в середину месива из утренних синяков. И бил-то, вроде, несильно. Так, для пробы. Но Пашка взвыл с такой силой, словно желал посрамить всех сторожевых собак, живущих на посту охраны. К тому же его тело настолько резко подалось вперед, что прочная конструкция из сложенных стопкой покрышек сдвинулась и чуть не развалилась, а само оно съехало, конечно, в облюбованный еще утром уголок между резиной и стенкой гаража. Руки парнишки дернулись потереться, но парень вовремя вспомнил о долге и остановил это движение на половине.
И взглянул на меня с такой мольбой, что я не смог устоять.
- Ладно, потри.
Все было плохо. Если он будет орать так каждый раз, то сюда весь город сбежится. Странно будет, если и на этот вопль никто не примчится. Я отошел к калитке и прикрыл ее поплотнее. И ведь не похоже, что парень специально ведет себя несдержанно. Скорее всего, ему просто слишком больно, чтобы терпеть. Но терпеть ему придется! Как минимум еще четырнадцать раз.
- Ты чего орешь, будто тебя режут? Хочешь, чтобы сюда весь двор сбежался? - я знал, чем его пронять. Дворовая репутация для Пашки не пустой звук.
- Ага, знаешь, как больно! - сквозь слезы ответил сын. - Тебе бы так!
Я проигнорировал этот выпад.
- Ладно, я постараюсь по старым синякам не попадать. Но и ты не ори! Или ты думаешь, что если сюда войдут, тебе меньше достанется? Если так, то забудь. Я просто стану пороть тебя при постороннем, понял?
Эх, зря я это сказал. Накликал, должно быть. Но, с другой стороны, кто ж знал? Утром все тихо прошло, никто не заметил, не помешал... Впрочем, я забегаю вперед.
Мне пришлось наклониться и самому поставить пацана на ноги для того, чтобы иметь возможность продолжить. Он не сопротивлялся, но сам ни в какую не хотел вылезать из щели. И стопку покрышек я сам поправил, чтобы ровно лежали. Заставить сделать это Пашку у меня язык не повернулся.
Прежде чем хлестнуть прутом во второй раз, я долго целился и поэтому попал удачно. Примерно посередине бедер, ниже области, пострадавшей от предыдущих побоев, но выше предполагаемой кромки шортов. Удар, правда, получился не таким сильным, как следовало бы - силой пришлось пожертвовать ради точности. Пашка сжал зубы, застонал, дернулся, но устоял. Даже вправо не сполз. Хорошо! Продолжим.
Третий и четвертый легли в ту же область, сделав ее красной и вообще очень похожей по виду на то, что было выше. Парень едва сдерживался, тело его билось в конвульсиях рыданий. Он снова извивался, снова сгибал колени и сползал вправо так, что мне опять пришлось вернуть его на место. Тем более, что теперь я хотел попробовать обработать боковые поверхности его бедер - а по ним нужно было еще изловчиться попасть!
То, что я довел счет до десяти, ни разу не побередив старые Пашкины раны, а исключительно только нанося новые - это было чудом эквилибристики. Как только мне не приходилось извращаться, чтобы всадить прут туда, куда надо! Вы думаете, я получил хоть гран благодарности? Фигушки! Только сопение, всхлипы, стоны, да еще мне два раза опять пришлось выковыривать непослушное чадо из щели у стены.
Зато теперь на заднице подростка прямо таки не оставалось живого места. Все клочки, куда я мог нацелить свой верный прут, были уже порядочно избиты. Лупить же мальчишку по спине или по икрам я не хотел, памятуя о гипотетическом походе на речку. Что же делать?
И вот как раз когда я раздумывал на эту тему, стоя с очередным свежим прутом над ожесточенно массирующим голую, выставленную вверх задницу подростком, в гараж вперся посторонний.
Терпеть не могу в людях эту бесцеремонность! Постучал чисто символически и, не дожидаясь ответа, вошел. А может, у меня здесь голая женщина? Что за манера - врываться в чужое пространство без спросу, будь то гараж или квартира?
Впрочем, о чем я? Ляксашка и манеры - две вещи абсолютно несовместимые. В этом мире, во всяком случае.
Ляксашка - это сосед. Конечно, неудобно называть таким странным именем, почти кличкой, человека раза в два старше себя, но никаких более официальных прозваний этого деда мне не известно. И, насколько я знаю, никому в нашем дворе тоже. Ляксашка он и есть Ляксашка. Возможно, он и сам уже забыл, как его на самом деле кличут. Машина у него - сорок первый "москвич", и, когда Ляксашка бывает трезв, он его даже иногда выгоняет из гаража, чтобы поездить по двору. Характер у него склочный, к тому же сплетник Ляксашка первостатейный.
К несчастью, его гараж находится через два от моего. Ну, вот и принесла нелегкая.
- Эй, Федорыч, а чего-й ты, я гляжу, приехал, а машину не загоняешь? А чего-й вы тута делаете, а?
Картина перед дедом, конечно, открылась маслом. Здоровенный мужик с палкой и хрупкий в сравнении с ним подросток с голым задом. Причем вид указанной части тела несовершеннолетнего не оставляет ни единого сомнения в том, что с ним произошло совсем недавно и происходит сейчас. Хотя Пашка уже вроде бы совершеннолетний по нынешним-то законам...
- Федорыч! Ты чего-й, решил Пашку выдрать, что ля?
- Ну... Да! А что, не имею права? - весьма агрессивно ответил я.
Пашка, пока суть да дело, опять забился в свою щель и попытался сделаться невидимым. Это ему не удалось: уши выдавали. Слишком красные.
- Да чего-й ты, Федорыч! Какие права? Я те так скажу - давно пора было! Всех их, развратников, драть надо! Драть, драть и драть! Ты молодчина, Федорыч! Дай я тебя расцелую!
Ляксашка вообще-то нормальной ориентации дед. Просто когда выпьет, он ко всем целоваться лезет, невзирая на пол и возраст. За это его иногда еще и Брежневым дразнят.
- Не надо, - открестился я от этой почести. - Слушай, нам еще с ним на дачу сегодня надо, хоть к обеду бы успеть, так что давай мы тут сами закончим, а ты иди, а?
- А чего-й? Я те мешаю, что ля? Я, меж прочим, еще со стужи жду, когда этого стервеца драть станут. Еще кады он у мене в огороде бонбежку устроил!
Я поморщился. Да был такой случай зимой. Мой охламон не придумал ничего умнее, чем закинуть связку петард в Ляксашкин самозахватнический "огород". Да к тому же именно тогда, когда сам Ляксашка там был - валялся пьяный вдребадан. Иначе, сказал, было бы не интересно. Кстати, кто его знает, не залети тогда в "огород" эта связка петард, не разбуди Ляксашку, может, он так бы замерз там, уснувши. Может, эта "бонбежка" жизнь Ляксашке спасла? Но скандал тогда Ляксашка устроил знатный. Протрезвел ведь в момент, падла.
- Так я ж тогда же меры и принял, дед! Что прошло, то забыто.
- А я чего-й? Я не в претензии. Я тока поглядеть хочу, как-от ты его потчуешь. Мне оно бальзам на душу будет.
Я понял это как намек и полез в карман.
- Вот тебе полтинник, сходи в магазин и набальзамься там по уши! Хоть совсем забальзамируйся.
- Обижаешь, Федорыч, не нужон мени твой полтинник! У мени что ля своего полтинничка нету? Я ж из прынципа! Ты ж даже не панимашь, какие ты струны, панимашь, во мне заткнул! Ты ж первый на моей памяти нормальный мужик, котор свое дите нормально воспитывает за туеву хучу лет!
Когда Ляксашка не взял деньги (!), я понял, что дело плохо. Избавиться от этого приставучего типа мне не удастся. И я уж было совсем собрался заканчивать порку - хрен с ними, с пятью ударами, тем более, что там и драть то уже нечего - все ободрано. Но вспомнил одну вещь - я ж ведь сказал же Пашке, что ежели кто зайдет - буду пороть при постороннем. Если я не сдержу своего слова - и насчет пятнадцати ударов, и насчет публичной порки - как же я смогу потом этого с Пашки требовать?
Как ни хочется мне сворачивать лавочку, а придется допарывать сына при деде. Вот ведь день невезучий сегодня - нет, чтобы кто другой "на огонек" зашел?
И ведь, подумавши так, я опять, что характерно, сглазил!
- Хорошо, - сказал я, - оставайся. Тем более мы закачиваем - совсем немного осталось. Хочешь смотреть - смотри, но потом уговор - языком по двору не мели, ясно?
- Обижа-аешь, Федорыч, када это я языком-то трепал? Сроду того не бывало! - соврал дед и приготовился смотреть, гад. А я увидел направленные на меня полные ужаса глаза Пашки. Что я мог сделать? Только пожать плечами.
- Я тебя предупреждал.
- Я не... Я не хочу... не буду... Пап, ты чего, при... при нем?
- Я тебя предупреждал. Вылазь оттуда и подними попу.
- Папа!
- Я сказал! - так как сын и не подумал повиноваться, я вновь наклонился и вытащил его из щели. Сопротивление было слабым - мальчишка окончательно сник и дал мне установить его в первоначальную позицию с задранным вверх задом.
- Ух, как ты яво изрисовал-та! Любо-дорого! - прокомментировал зрелище дед.
- Ляксашка, заткнись, выставлю.
Дед, как ни странно, послушно заткнулся, а я почти без размаха хлестнул подростка по исколоченной заднице. То ли я ударил не так сильно, то ли Пашка в присутствии Ляксашки приложил больше терпения, но, хотя прут и полоснул самое густое переплетение узоров на его попе, на этот раз парень устоял. И взвыл довольно сдержанно, хотя больно ему было ого-го как! Что ж, раз так, то пойдем дальше.
Заключительный отрезок порки принес пацану больше всего страданий, несмотря на свою краткость. Прежде всего, потому, что попа была уже отделана так, что превратилась в отбивную. А тут еще это дед! К физическим переживаниям добавились морально-психологические. Тем более, что ни слез, ни стонов не скроешь и даже отдельных вскриков окончательно избежать не удалось. Позорище вышло фантастическое!
А когда после последнего удара Пашка, наконец, со стоном и слезами на глазах распрямился, повернулся и принялся тереть попу, калитка вновь распахнулась - на этот раз совсем без стука! - и в светлом проеме появился силуэт нового посетителя.
И силуэт этот был женский! Точнее, девичий. Алка, Ляксашкина внучка, одноклассница моего Пашки!
- Дед, ты здесь? Мы же тебя все ждем! Ой, здравствуйте, Сергей Федоро... - и тут она увидела Пашку, стоящего к ней лицом и трущего свою попу. Без штанов. Во всей красе. А натюрель.
Напрасно я подозревал современную молодежь в способности хлопнуться в обморок и даже бросился к девочке, чтобы подхватить. Моя помощь не потребовалась. Девчонка прекрасно справилась со своими эмоциями сама.
- ...вич, - перво-напрево договорила она и продолжила, как ни в чем не бывало, ни на секунду не отрывая любопытного взгляда от моего непутевого сына. - Привет, Паша. А чего это вы тут делаете?
- Уже ничего, - сказал я, вставая между девчонкой и сыном. - Забирай деда и иди.
- Пошли, дед, - как-то механически выговорила Алка, стараясь заглянуть за мою широкую спину и разглядеть, что там происходит.
Как только я выпроводил незваных визитеров, Пашка, уже напяливший джинсы, устроил мне истерику. Обида была просто смертельная. Да я и сам видел, что нехорошо получилось. Вот уж попал, так попал! Ни Ляксашка, ни Алка, разумеется, молчать не станут - это ясно. Так что, похоже, репутации сына во дворе настал полный и окончательный пушной зверь. И виноват в этом, получается, я. Удружил собственному сыночку, нечего сказать.
Кончилось все, однако, хорошо. Парень со мной не разговаривал четыре недели. Ни словечка. Даже не смотрел в мою сторону. Кроссовки новые, такие же, как те, демонстративно проигнорировал. И вот, когда я уже начал было впадать в отчаяние, все вдруг изменилось. Пашка сам подошел. Извиняться!
- Пап, ты извини меня, что я с тобой эти дни так... Но я же не знал, что так получится!
- Э-э... Как "так"? - осторожно поинтересовался я, боясь спугнуть удачу.
- Алка всем девкам растрепала про мой... ну, короче, ты понял! В общем, у меня теперь личная жизнь такая пошла... Папа, я тут с одной девочкой переспал. Теперь, наверное, женюсь...

vejkan.com/shpeler.htm