Порка впрок
Аристарх Файнберг Я помню, мне лет пять, я лежу у бабки на коленях, а она секет тонкой вицей мою голую попку. Я плачу и визжу от боли и стыда, а мои младшие сестры смотрят на меня в приоткрытую дверь и тихонько хихикают в кулачок, чтобы бабка, увлекшись поркой, их не заметила и тоже не всыпала.
Вичка была тонкой, но злючей и кусачей. Она больно секла мою маленькую попу, и ее я запомнил надолго, как и батин ремень и дядины-тетины розги.
Матушка меня тоже порола, но порола редко и не так сильно как отец или его родственники. Порке она предпочитала слово, что было мучительно, но не так больно, как тети-дядино воспитание. Я даже не помню как и за что она наказывала меня, а вот как меня драли отцовские родственники помню очень хорошо. Они пороли быстро и сильно. Как делают не очень любимую работу, делать которую все-таки надо.
Тетя могла просто войти в комнату со сложенным ремнем в руке и негромко скомандовать:
- Спускай штаны и ложись!
Если я не выполнял ее приказ, она говорила:
- Выпороть - я тебя все равно выпорю! Только дам не тридцать, а все шестьдесят, и еще скажу Николаю, и он тебе вечером добавит! И получишь ты не одну порку, а три! Устраивает?
Конечно, меня это не устраивало, и я, плача и всхлипывая, заголял свой бедный зад и подставлял под очередную порку.
И хоть, как я уже говорил, порола она быстро, практически без пауз, но порола сильно. Ремень звонко шлепал по моей заднице, оставлял красно-синие полосы, заставляя меня ерзать животом по кровати, лавке или дивану (смотря, где меня разложили) и считать удары про себя.
Если кто-нибудь входил в этот момент в комнату (двоюродные сестры, родственники или тетины подружки), ничего не менялось, даже при подружках она начинала пороть сильней. Ей нравилось, что все считали ее женщиной сурового нрава, никому не дающей спуска.
Выпороть она могла в любой момент, в любую секунду, и наличие в доме посторонних этому не мешало. Наоборот, порка при чужих считалась чем-то особенным, чем-то, более выдающимся.
Дядя не отставал от тети, только он редко брал ремень в руки, предпочитая розги, которые я помню до сих пор.
Особенно мне запомнилась порка впрок.
- Ну-ка, племяшь, поди сюда. Я тебя посеку немного.
- За..., за что?
- Было бы за что ты бы уже с голой поротой задницей по дому ходил! Тебя всегда есть за что сечь, а сегодня я тебя просто впорк высеку.
Все во мне похолодело - я понял, что это не шутка - ноги стали ватными и во рту резко пересохло.
- Пойдем-ка в сенки.
Мы вышли в сени, дядя развернул лавку, стоявшую у стены, и поставил ее поперек. Рядом в жестяной ванне мокли розги.
- Что встал? Спускай штаны и ложись.
Я всегда боялся порки, и всегда перед поркой силы для какого-либо сопротивления покидали меня, под розгами я мог кричать и требовать прекратить экзекуцию, и даже ругался матом, пока из меня не выбили этой привычки. Поэтому я молча расстегнул брюки, стянул их вместе с трусами и лег голым задом вверх. Дядя выбрал одну розгу из ванны и поглядывая на меня несколько раз резко взмахнул ей. От этого знакомого свистящего звука я вздрогнул и непроизвольно сжал попу ожидая удара.
- Что боишься?
Я промолчал.
- Боишься? - и он снова просвистел розгой.
- Дда.
- То-то, - довольным голосом сказал он, - будешь помнить, как я тебя сек. Будешь? - и снова свист розги, и снова я сжался ожидая жгучего удара.
- Буду.
И тут розга снова просвистела и жадно впилась в мой беззащитный зад, когда я уже и не ждал.
- Надолго запомнишь? Удар.
- Надолго? Новый удар.
- Что молчишь? И эту розгу дядя потянул на себя.
- Да.
Боль после каждой розги накатывала все сильней, но я еще не стонал и не плакал. Стыдно плакать в четырнадцать лет.
- Так на сколько запомнишь? И снова с потягом розга просекла мою попу.
- Яяяя нааадоолгоооо за...помню!
- Вот то-то! Сколько раз я тебе уже всыпал?
- Я..., - и я замолчал, я забыл, что когда тебя секут надо считать.
- Так значит ты не считал?
- Я, я...
- Что ты? Раз не считал - начнем сначала!
- Нет! Нет! Не надо! Было пять! Пять! Я считал!
- Ты еще и врешь! Ну, с этим после разберемся, а сейчас считай вслух громко, чтоб я слышал. Не услышу начнем по-новой тебя учить.
И розга впилась в мой уже горящий зад.
- Один! Два! Три! Четыре! - прилежно отсчитывал я жгучие розги. Дядя больше ничего не говорил, а усердно сек.
Я дергал задом изо всех сил, пытаясь избежать прожигающих все тело насквозь ударов розги, но он спокойно и усердно полосовал мой истерзанный зад и только начал приговаривать:
- Получи еще! И еще! И еще! И еще раз! Получи! Вот те еще!
Каждое слово сопровождалось новым рассекающим ударом розги и моим истошным воплем:
- Нет!!! Нет! Не надо! Ааааааааа! Двааааааадцать пяяяять! Оуууууууууу! Боооооольно кааааак! Нееееееее наааадоооооооооууууу! Дваааааадцаааать шеееесть! Двааадцать сеееемь! Двацать воооосеееемь!
Я крутил задом как мог, но всегда розга настигала и обжигала сильнее предыдущих.
После тридцатого удара дядя сделал перерыв. Отбросил измочаленную розгу в сторону, снял с гвоздя две веревки и привязал меня к лавке. Затем ушел в дом и вернулся со своим старым армейским ремнем. С ним я тоже был знаком не понаслышке и хорошо помнил какие синие полосы он отпечатывал на моей заднице. Конечно розга секет больнее, но если вам всыпать таким ремешком полсотни горячих, то сидеть вы долго не сможете.
Дядя намотал часть ремня на руку, отошел немного назад, примерился и вытянул меня прямо по свежим рубцам точно посередине задницы.
- Ууууууу, - простонал я, - тридцать один.
- Нет, теперь счет идет сначала! Запомни, как мой ремень порет, - сказал он и продолжил порку.
- Один, два, три, четыреее, пять, шесть, - начал я считать удары ремнем, стараясь отвернуть свой зад, чтобы было не так больно.
После десяти ударов порка прекратилась опять. "Наверное все" - подумал я и ошибся. Дядя расправил ремень и притянул им мою поясницу к лавке, так что теперь я не мог уже увернуться.
- Ну что ж, продолжим, - и он выбрал новую розгу и встал с другой стороны, - на чем мы остановились?
Ремень выбил-таки из меня первые слезы и я сквозь них непонимающе посмотрел на него.
- Сколько было розог?
- Три...тридцать, - сказал я уже всхлипывая и понимая, что сегодня меня очень крепко выпорят и никто мне не поможет, не защитит. Тетя иногда спасала меня от, казалось бы, неминуемой порки, но сейчас ни ее, ни двоюродных сестер не было. Мы с дядей были дома одни.
- Тогда считай дальше!
- Тридцать ооодин! Трииииидцать два! Ооооууууууууу! Тридцааать триииии! Оооооой, боооооольно! Тридцать четыреее! Пяяяять!
- Сколько? Сколько?
- Тридцать пять! - Быстро поправился я, хотя с теми, первыми, которые я забыл считать было уже сорок, а с ремнем - пятьдесят!
Ссссссчох - просвистела розга.
- Тридцать шеееесть! - выдохнул я.
И снова тонко просвистела розга.
- Тридцать сеееемь! - выдохнул я.
Ссссчак - впилась розга.
- Ууууууииииий, как боооольно! Трииидцааать ооосеемь! - выкрикнул я.
Под розгой я уже немного пообвык, дядя понял это и тридцать девятый, сороковой и сорок первый нанес очень быстро, подряд, так что я не успел сосчитать и от резкой усилившейся боли громко взвыл, забыв обо всем на свете.
- Оооооо, блять, уууяяяяяяяяяяя, блять! Ицать евять, орок, орок один! - прокричал я как мог.
- Вот и пробрало наконец! Услышал я голос дяди откуда-то издалека. И опять три сильных удара подряд. И я, не успев отдышаться от предыдущей серии, снова взвыл. Слезы и сопли залили лицо, но мне было уже все равно, я хотел только, чтобы меня перестали пороть.
- Ааааааауууууууииииияяяй! Хватит, пожалуйста! Не надо больше! Не надо! Не надо! Я никогда, я ничего!
- Это хорошо! Вот так тебя и буду сечь! И три раза розга обхватила мой зад, заставив меня непрерывно выть во весь голос.
- Аааааааааааа! Ооооииииииййй! Ууууиииияяяяя! Не надо больше! Не надо сегодня! Не надо! Дядюшкаааа, не надоооооо!
- Когда же надо? Когда же мне тебя сечь?
- Завтра! Дяденька, родненький, посеки меня завтра, пожалуйста!
- Хорошо, сейчас я тебе всыплю еще! А за мат, за то, что не считал, за ложь - я тебя вместе с дочками высеку! Сколько им назначу не знаю, но тебе - вдвойне!
- Да-да! Хороошоооо! - дядя не стал меня слушать, а снова резкими и быстрыми ударами продолжил меня пороть.
- Что тут у вас происходит? - услышал я над собой тетин голос, когда последняя розга просекла мой зад.
- За что ты его? Ведь даже на улице слышно! Парень не успел приехать, а ты его под розги!
- Ничего! Напомнил ему, что такое розги! А то забыл видать!
Я поднял голову и увидел тетку и двух моих сестер.
- Прекрати его пороть!
- Да мы пока вроде закончили, остальное позже дам.
- Эй, вы, - прикрикнула она на сестер, - чего уставились, ну-ка быстро на кухню! А то самих высеку!
И сестры мгновенно исчезли.
- Давай, отвяжи его! - и сама первой начала развязывать тугие узлы веревки.
- Вставай, - потребовала она. Я опустил на пол одну ногу, затем другую и осторожно встал на ноги. Прикрываясь рукой попытался натянуть трусы и брюки.
- Не надо! Вообще сними их, иди умойся, и ляг в кровать. Спорить с ней я не посмел и сняв одежду всхлипывая пошел в дом умываться под рукомойником. Когда я смыл слезы и сопли, я немного успокоился, прошел в маленькую комнату и лег на кровать, как велели. Я стал очень послушным! Лежа я слышал как переругивались дядя и тетка, и радовался про себя, когда она ругала его. Потом дядя ушел, он сегодня еще работал. Я осторожно поднялся и подошел к трюмо, повернулся к нему спиной и посмотрел на мою бедную попку. Она вся распухла и была в темно-синих, фиолетовых рубцах. Следы от розги были и на спине, и на ногах. Особенно сильно рубцы вспухли там, где розга захлестывала, огибая ягодицы.
- Вот гад, как высек! - сказал я вслух, все еще всхлипывая.
- Ничего, заживет! - моя тетя стояла в дверях и улыбаясь, смотрела на меня, - давай, ложись на живот. Я прикрываясь руками подошел к кровати и снова улегся на нее.
- Сейчас я твою поротую попу смажу и станет полегче.
- Не надо! Нет! Не надо!
- Ты еще поспорь у меня! Мало прилетело? Хочешь, чтобы я добавила!
- Нет, - пробурчал я.
- Тогда лежи смирно,
- она выдавила мазь из тюбика прямо на мой зад и осторожно начала втирать его. Было немного больно от прикосновений к еще горяще-болящей попе, но постепенно боль и вправду уходила, уступая место новому, приятному чувству, которое начало крепнуть внизу живота и твердело все больше. Мне стало стыдно и за это, и за то что тетка и сестры видели меня таким - голым и выпоротым. Конечно, меня пороли и раньше, в другие года, и бывало, что меня с сестрами пороли вместе, но такое возбуждение и вместе с ним стыд после порки были впервые. Тетя все так же нежно гладила меня, втирая какую-то мазь в мой истерзанный зад, а мой член неудобно уперся в кровать и я хотел приподнять попу, чтобы стало комфортнее, но я боялся, что она заметит это и все поймет.
- Ну-ка, ноги раздвинь, я посмотрю не попало ли тебе куда не нужно.
- Нет! Не надо! Там все впорядке! - испуганно сказал я.
- Опять споришь! Мало тебе видно досталось? Раздвинь ноги! - И она легонько шлепнула меня по заду. Я тут же приподнялся, давая свободу окрепшему члену, и раздвинул ноги, как просили. Она провела рукой по внутренней стороне бедер, смазала самый низ попы, ляжки и легонько провела рукой по яйцам.
- Ну, по яйцам не попало, а остальное заживет! - весело сказала она. "Так по ним и не могло попасть", - хотел сказать я, но помня шлепок и зная, что она тоже может крепко драть - смолчал.
- Сейчас мазь впитается, - продолжала она поглаживая иссеченые бока и ягодицы, - я тебя накрою и ты отдохнешь.
- А правда, что на улице было слышно, как я.., как меня...?
- Мы за два дома услышали. Я сразу все поняла. Да ты не переживай, у нас тут это дело обычное. Или ты забыл? Ты лучше скажи, за что тебе Николай добавить обещал?
- Я забыл про счет.
- Забыл считать розги и все? - недоверчиво спросила она, поглаживая меня.
- Нет.
- Так за что?
- Я соврал, и еще я ругался.
- Тогда понятно. И когда обещался?
- Когда Настю с Олей пороть будет. Сколько им назначит - мне вдвойне даст.
- А он их сегодня вечером пороть хотел.
- Сегодня? - и внутри у меня все снова упало, похолодело и во рту стало сухо. Внизу живота разом все обмякло.
- Да, сегодня и в субботу, если здорово нагрешат. Помнишь наши субботы?
- Помню.
- Мамке-то с отцом не хвастался, как тебя родня воспитывает?
- Нет, я никому ничего...
- Впрочем, она и так знает, - тетка, казалось, не слушала меня, - звонила, просила, чтоб тебя сильно не обижали. А ты умудрился в первый день на розги нарваться. Ну, ничего это только на пользу.
Тут я не выдержал и снова разревелся.
- Поплачь, поплачь со слезами боль уйдет, станет легче. Она достала свежую простынь из шкафа, накрыла меня и ушла. Через пять минут я уже спал, я всегда быстро засыпал после порки.
Порка впрок. продолжение Оля вертелась, кричала и визжала, как могла, но я крепко прижал ее к лавке и тетины розги беспощадно врезались в ее белый зад.
Тетка решила сама наказать старшую, оставив младшую отцу. Надя стояла у стены и внимательно смотрела, как секут сестру. Я давил на плечи как мог, но Оля так сильно вскидывалась и вертелась, что удерживать ее становилось все трудней. И мой выпоротый зад до сих пор очень сильно болел. Мне не хотелось делать лишних движений - каждое вызывало боль. Я видел как белый зад сестры покрывался сине-красными рубцами. Мне не очень было ее жалко. Она была нахальна и хвастлива, ее не так уж и сильно секли (мне, от ее бати, выпала гораздо более сильная дерка), поэтому не очень верил ее крикам. Она, как и все мы, очень боялась порки, хоть и пороли их с сестрой часто, обе бледнели, когда разговор заходил о приближающейся порке. Причем, если это касалось лично их, если же порка грозила кому-то другому (мне, например), они были веселы, могли пошутить по этому поводу, подразнить, и Ольга в этом преуспевала. Поэтому мне ее было не очень жалко. Иногда я даже хотел, чтобы ее сильно-сильно высекли.
Тетка решила высечь ее сама, так как слишком много за ней было прегрешений, и отец высек бы крепко, даже может не в один раз (как он хотел наказать меня). А Надя была его любимицей, и за ней проступков было меньше. Ей он, конечно, всыпет, но гораздо меньше и легче, а вот что ждет меня, оставалось загадкой. Возможно, порку отложат или выпорят не сильно, но в том, что порка будет я не сомневался.
Тетка поменяла розгу, обошла лавку и начала сечь с другой стороны .
- Маменька, прости меня, не надо больше! Маааааааа, не наааааааадооооууу! Боооооольно как!
- Я знаю сколько надо! Знаю! Получи! А меня не учи! Не учи!
- Оооооооооууууууууу, как бооооольно!
- А вот тебе еще! Получи и запомни!
- Яяяяяяяя заааааааапооооооооомнююююю!
- Конечно запомнишь! Когда тебя крепко высекут, ты запомнишь! Брата твоего высекли - он сразу вспомнил, что такое порка! Вспомнил ? - Она решила передохнуть, и с интересом смотрела на меня.
- Да, - буркнул я себе под нос.
- Не поняла? Плохо тебе напомнили?
- Хорошо! - резко и зло ответил я.
- Нет, видимо плохо. Но с тобой будет еще отдельный разговор! - Она размахнулась и с потягом вытянула розгой иссеченную задницу дочери.
- Уууууууууеееееее! - взвыла Ольга.
- Ооооооооой, прости, маменька!
- Ооооииииииййй, не надо больше, пооооооооожааааалууууйстаааааааа!
Но тетка не слышала и размеренно секла.
После Ольгиной порки я снова вошел в комнату с трюмо и, спустив трико (трусы я надевать не стал), еще раз осмотрел свой зад, пытаясь сравнить его с задницей сестры, гадая кому досталось больше и получу ли я сегодня еще.
Но долго это длиться не могло. Скоро я услышал шаркающие шаги сестры, и через секунду в дверях показалась она. В руках она несла свои трусики, тоже не решилась их одеть.
- Пусти, - оттолкнула она меня от зеркала. Повернулась к нему спиной и не стесняясь задрала подол халата.
- Ух, как высекла, зараза!
- Сильно?
- А ты будто не видел? Да уж посильнее, чем батя тебя!
- Ну, это уж нет!
- А ты посмотри и сравни!
Я внимательно оглядел ее высеченную пухлую попочку, потом приспустил свои трико, и мы стали внимательно изучать задницы друг друга.
- Да, тебя сильней высекли! - Наконец, признала она.
- Конечно, и тебя сегодня уже не тронут, а меня снова будут...наказывать.
- "Наказывать", - передразнила она, - тебя высекут, высекут, высекут!
У меня все похолодело внутри, когда я понял, что еще одна порка неизбежна.
- Что боишься? И тебя батька высечет и Надьку!
- Что это вы здесь делаете?
- Попами мереемся. А тебе что?
- Да, разукрасили их красиво, - согласилась Надя.
- А тебя еще лучше разукрасят! - Оля опустила полы халата, я поспешно натянул трико.
- И вам обоим еще добавят! - Надя зло посмтрела на нас и выбежала из комнаты.
- Плакать пошла, - удовлетворенно сказала Оля, хотя у самой слезы от порки еще не высохли.
https://proza.ru/2012/11/21/1074