Отправлено: 01.01.22 01:10. Заголовок: Порка впрок. Аристарх Файнберг

Порка впрок
Аристарх Файнберг



Я помню, мне лет пять, я лежу у бабки на коленях, а она секет тонкой вицей мою голую попку. Я плачу и визжу от боли и стыда, а мои младшие сестры смотрят на меня в приоткрытую дверь и тихонько хихикают в кулачок, чтобы бабка, увлекшись поркой, их не заметила и тоже не всыпала.
Вичка была тонкой, но злючей и кусачей. Она больно секла мою маленькую попу, и ее я запомнил надолго, как и батин ремень и дядины-тетины розги.


Матушка меня тоже порола, но порола редко и не так сильно как отец или его родственники. Порке она предпочитала слово, что было мучительно, но не так больно, как тети-дядино воспитание. Я даже не помню как и за что она наказывала меня, а вот как меня драли отцовские родственники помню очень хорошо. Они пороли быстро и сильно. Как делают не очень любимую работу, делать которую все-таки надо.

Тетя могла просто войти в комнату со сложенным ремнем в руке и негромко скомандовать:
- Спускай штаны и ложись!
Если я не выполнял ее приказ, она говорила:
- Выпороть - я тебя все равно выпорю! Только дам не тридцать, а все шестьдесят, и еще скажу Николаю, и он тебе вечером добавит! И получишь ты не одну порку, а три! Устраивает?
Конечно, меня это не устраивало, и я, плача и всхлипывая, заголял свой бедный зад и подставлял под очередную порку.

И хоть, как я уже говорил, порола она быстро, практически без пауз, но порола сильно. Ремень звонко шлепал по моей заднице, оставлял красно-синие полосы, заставляя меня ерзать животом по кровати, лавке или дивану (смотря, где меня разложили) и считать удары про себя.
Если кто-нибудь входил в этот момент в комнату (двоюродные сестры, родственники или тетины подружки), ничего не менялось, даже при подружках она начинала пороть сильней. Ей нравилось, что все считали ее женщиной сурового нрава, никому не дающей спуска.
Выпороть она могла в любой момент, в любую секунду, и наличие в доме посторонних этому не мешало. Наоборот, порка при чужих считалась чем-то особенным, чем-то, более выдающимся.
Дядя не отставал от тети, только он редко брал ремень в руки, предпочитая розги, которые я помню до сих пор.
Особенно мне запомнилась порка впрок.

- Ну-ка, племяшь, поди сюда. Я тебя посеку немного.
- За..., за что?
- Было бы за что ты бы уже с голой поротой задницей по дому ходил! Тебя всегда есть за что сечь, а сегодня я тебя просто впорк высеку.
Все во мне похолодело - я понял, что это не шутка - ноги стали ватными и во рту резко пересохло.
- Пойдем-ка в сенки.
Мы вышли в сени, дядя развернул лавку, стоявшую у стены, и поставил ее поперек. Рядом в жестяной ванне мокли розги.
- Что встал? Спускай штаны и ложись.
Я всегда боялся порки, и всегда перед поркой силы для какого-либо сопротивления покидали меня, под розгами я мог кричать и требовать прекратить экзекуцию, и даже ругался матом, пока из меня не выбили этой привычки. Поэтому я молча расстегнул брюки, стянул их вместе с трусами и лег голым задом вверх. Дядя выбрал одну розгу из ванны и поглядывая на меня несколько раз резко взмахнул ей. От этого знакомого свистящего звука я вздрогнул и непроизвольно сжал попу ожидая удара.
- Что боишься?
Я промолчал.
- Боишься? - и он снова просвистел розгой.
- Дда.
- То-то, - довольным голосом сказал он, - будешь помнить, как я тебя сек. Будешь? - и снова свист розги, и снова я сжался ожидая жгучего удара.
- Буду.
И тут розга снова просвистела и жадно впилась в мой беззащитный зад, когда я уже и не ждал.
- Надолго запомнишь? Удар.
- Надолго? Новый удар.
- Что молчишь? И эту розгу дядя потянул на себя.
- Да.
Боль после каждой розги накатывала все сильней, но я еще не стонал и не плакал. Стыдно плакать в четырнадцать лет.
- Так на сколько запомнишь? И снова с потягом розга просекла мою попу.
- Яяяя нааадоолгоооо за...помню!
- Вот то-то! Сколько раз я тебе уже всыпал?
- Я..., - и я замолчал, я забыл, что когда тебя секут надо считать.
- Так значит ты не считал?
- Я, я...
- Что ты? Раз не считал - начнем сначала!
- Нет! Нет! Не надо! Было пять! Пять! Я считал!
- Ты еще и врешь! Ну, с этим после разберемся, а сейчас считай вслух громко, чтоб я слышал. Не услышу начнем по-новой тебя учить.
И розга впилась в мой уже горящий зад.
- Один! Два! Три! Четыре! - прилежно отсчитывал я жгучие розги. Дядя больше ничего не говорил, а усердно сек.
Я дергал задом изо всех сил, пытаясь избежать прожигающих все тело насквозь ударов розги, но он спокойно и усердно полосовал мой истерзанный зад и только начал приговаривать:
- Получи еще! И еще! И еще! И еще раз! Получи! Вот те еще!
Каждое слово сопровождалось новым рассекающим ударом розги и моим истошным воплем:
- Нет!!! Нет! Не надо! Ааааааааа! Двааааааадцать пяяяять! Оуууууууууу! Боооооольно кааааак! Нееееееее наааадоооооооооууууу! Дваааааадцаааать шеееесть! Двааадцать сеееемь! Двацать воооосеееемь!
Я крутил задом как мог, но всегда розга настигала и обжигала сильнее предыдущих.
После тридцатого удара дядя сделал перерыв. Отбросил измочаленную розгу в сторону, снял с гвоздя две веревки и привязал меня к лавке. Затем ушел в дом и вернулся со своим старым армейским ремнем. С ним я тоже был знаком не понаслышке и хорошо помнил какие синие полосы он отпечатывал на моей заднице. Конечно розга секет больнее, но если вам всыпать таким ремешком полсотни горячих, то сидеть вы долго не сможете.
Дядя намотал часть ремня на руку, отошел немного назад, примерился и вытянул меня прямо по свежим рубцам точно посередине задницы.
- Ууууууу, - простонал я, - тридцать один.
- Нет, теперь счет идет сначала! Запомни, как мой ремень порет, - сказал он и продолжил порку.
- Один, два, три, четыреее, пять, шесть, - начал я считать удары ремнем, стараясь отвернуть свой зад, чтобы было не так больно.
После десяти ударов порка прекратилась опять. "Наверное все" - подумал я и ошибся. Дядя расправил ремень и притянул им мою поясницу к лавке, так что теперь я не мог уже увернуться.
- Ну что ж, продолжим, - и он выбрал новую розгу и встал с другой стороны, - на чем мы остановились?
Ремень выбил-таки из меня первые слезы и я сквозь них непонимающе посмотрел на него.
- Сколько было розог?
- Три...тридцать, - сказал я уже всхлипывая и понимая, что сегодня меня очень крепко выпорят и никто мне не поможет, не защитит. Тетя иногда спасала меня от, казалось бы, неминуемой порки, но сейчас ни ее, ни двоюродных сестер не было. Мы с дядей были дома одни.
- Тогда считай дальше!
- Тридцать ооодин! Трииииидцать два! Ооооууууууууу! Тридцааать триииии! Оооооой, боооооольно! Тридцать четыреее! Пяяяять!
- Сколько? Сколько?
- Тридцать пять! - Быстро поправился я, хотя с теми, первыми, которые я забыл считать было уже сорок, а с ремнем - пятьдесят!
Ссссссчох - просвистела розга.
- Тридцать шеееесть! - выдохнул я.
И снова тонко просвистела розга.
- Тридцать сеееемь! - выдохнул я.
Ссссчак - впилась розга.
- Ууууууииииий, как боооольно! Трииидцааать ооосеемь! - выкрикнул я.
Под розгой я уже немного пообвык, дядя понял это и тридцать девятый, сороковой и сорок первый нанес очень быстро, подряд, так что я не успел сосчитать и от резкой усилившейся боли громко взвыл, забыв обо всем на свете.
- Оооооо, блять, уууяяяяяяяяяяя, блять! Ицать евять, орок, орок один! - прокричал я как мог.
- Вот и пробрало наконец! Услышал я голос дяди откуда-то издалека. И опять три сильных удара подряд. И я, не успев отдышаться от предыдущей серии, снова взвыл. Слезы и сопли залили лицо, но мне было уже все равно, я хотел только, чтобы меня перестали пороть.
- Ааааааауууууууииииияяяй! Хватит, пожалуйста! Не надо больше! Не надо! Не надо! Я никогда, я ничего!
- Это хорошо! Вот так тебя и буду сечь! И три раза розга обхватила мой зад, заставив меня непрерывно выть во весь голос.
- Аааааааааааа! Ооооииииииййй! Ууууиииияяяяя! Не надо больше! Не надо сегодня! Не надо! Дядюшкаааа, не надоооооо!
- Когда же надо? Когда же мне тебя сечь?
- Завтра! Дяденька, родненький, посеки меня завтра, пожалуйста!
- Хорошо, сейчас я тебе всыплю еще! А за мат, за то, что не считал, за ложь - я тебя вместе с дочками высеку! Сколько им назначу не знаю, но тебе - вдвойне!
- Да-да! Хороошоооо! - дядя не стал меня слушать, а снова резкими и быстрыми ударами продолжил меня пороть.
- Что тут у вас происходит? - услышал я над собой тетин голос, когда последняя розга просекла мой зад.
- За что ты его? Ведь даже на улице слышно! Парень не успел приехать, а ты его под розги!
- Ничего! Напомнил ему, что такое розги! А то забыл видать!
Я поднял голову и увидел тетку и двух моих сестер.
- Прекрати его пороть!
- Да мы пока вроде закончили, остальное позже дам.
- Эй, вы, - прикрикнула она на сестер, - чего уставились, ну-ка быстро на кухню! А то самих высеку!
И сестры мгновенно исчезли.
- Давай, отвяжи его! - и сама первой начала развязывать тугие узлы веревки.
- Вставай, - потребовала она. Я опустил на пол одну ногу, затем другую и осторожно встал на ноги. Прикрываясь рукой попытался натянуть трусы и брюки.
- Не надо! Вообще сними их, иди умойся, и ляг в кровать. Спорить с ней я не посмел и сняв одежду всхлипывая пошел в дом умываться под рукомойником. Когда я смыл слезы и сопли, я немного успокоился, прошел в маленькую комнату и лег на кровать, как велели. Я стал очень послушным! Лежа я слышал как переругивались дядя и тетка, и радовался про себя, когда она ругала его. Потом дядя ушел, он сегодня еще работал. Я осторожно поднялся и подошел к трюмо, повернулся к нему спиной и посмотрел на мою бедную попку. Она вся распухла и была в темно-синих, фиолетовых рубцах. Следы от розги были и на спине, и на ногах. Особенно сильно рубцы вспухли там, где розга захлестывала, огибая ягодицы.
- Вот гад, как высек! - сказал я вслух, все еще всхлипывая.
- Ничего, заживет! - моя тетя стояла в дверях и улыбаясь, смотрела на меня, - давай, ложись на живот. Я прикрываясь руками подошел к кровати и снова улегся на нее.
- Сейчас я твою поротую попу смажу и станет полегче.
- Не надо! Нет! Не надо!
- Ты еще поспорь у меня! Мало прилетело? Хочешь, чтобы я добавила!
- Нет, - пробурчал я.
- Тогда лежи смирно,
- она выдавила мазь из тюбика прямо на мой зад и осторожно начала втирать его. Было немного больно от прикосновений к еще горяще-болящей попе, но постепенно боль и вправду уходила, уступая место новому, приятному чувству, которое начало крепнуть внизу живота и твердело все больше. Мне стало стыдно и за это, и за то что тетка и сестры видели меня таким - голым и выпоротым. Конечно, меня пороли и раньше, в другие года, и бывало, что меня с сестрами пороли вместе, но такое возбуждение и вместе с ним стыд после порки были впервые. Тетя все так же нежно гладила меня, втирая какую-то мазь в мой истерзанный зад, а мой член неудобно уперся в кровать и я хотел приподнять попу, чтобы стало комфортнее, но я боялся, что она заметит это и все поймет.
- Ну-ка, ноги раздвинь, я посмотрю не попало ли тебе куда не нужно.
- Нет! Не надо! Там все впорядке! - испуганно сказал я.
- Опять споришь! Мало тебе видно досталось? Раздвинь ноги! - И она легонько шлепнула меня по заду. Я тут же приподнялся, давая свободу окрепшему члену, и раздвинул ноги, как просили. Она провела рукой по внутренней стороне бедер, смазала самый низ попы, ляжки и легонько провела рукой по яйцам.
- Ну, по яйцам не попало, а остальное заживет! - весело сказала она. "Так по ним и не могло попасть", - хотел сказать я, но помня шлепок и зная, что она тоже может крепко драть - смолчал.
- Сейчас мазь впитается, - продолжала она поглаживая иссеченые бока и ягодицы, - я тебя накрою и ты отдохнешь.
- А правда, что на улице было слышно, как я.., как меня...?
- Мы за два дома услышали. Я сразу все поняла. Да ты не переживай, у нас тут это дело обычное. Или ты забыл? Ты лучше скажи, за что тебе Николай добавить обещал?
- Я забыл про счет.
- Забыл считать розги и все? - недоверчиво спросила она, поглаживая меня.
- Нет.
- Так за что?
- Я соврал, и еще я ругался.
- Тогда понятно. И когда обещался?
- Когда Настю с Олей пороть будет. Сколько им назначит - мне вдвойне даст.
- А он их сегодня вечером пороть хотел.
- Сегодня? - и внутри у меня все снова упало, похолодело и во рту стало сухо. Внизу живота разом все обмякло.
- Да, сегодня и в субботу, если здорово нагрешат. Помнишь наши субботы?
- Помню.
- Мамке-то с отцом не хвастался, как тебя родня воспитывает?
- Нет, я никому ничего...
- Впрочем, она и так знает, - тетка, казалось, не слушала меня, - звонила, просила, чтоб тебя сильно не обижали. А ты умудрился в первый день на розги нарваться. Ну, ничего это только на пользу.
Тут я не выдержал и снова разревелся.
- Поплачь, поплачь со слезами боль уйдет, станет легче. Она достала свежую простынь из шкафа, накрыла меня и ушла. Через пять минут я уже спал, я всегда быстро засыпал после порки.


Порка впрок. продолжение

Оля вертелась, кричала и визжала, как могла, но я крепко прижал ее к лавке и тетины розги беспощадно врезались в ее белый зад.

Тетка решила сама наказать старшую, оставив младшую отцу. Надя стояла у стены и внимательно смотрела, как секут сестру. Я давил на плечи как мог, но Оля так сильно вскидывалась и вертелась, что удерживать ее становилось все трудней. И мой выпоротый зад до сих пор очень сильно болел. Мне не хотелось делать лишних движений - каждое вызывало боль. Я видел как белый зад сестры покрывался сине-красными рубцами. Мне не очень было ее жалко. Она была нахальна и хвастлива, ее не так уж и сильно секли (мне, от ее бати, выпала гораздо более сильная дерка), поэтому не очень верил ее крикам. Она, как и все мы, очень боялась порки, хоть и пороли их с сестрой часто, обе бледнели, когда разговор заходил о приближающейся порке. Причем, если это касалось лично их, если же порка грозила кому-то другому (мне, например), они были веселы, могли пошутить по этому поводу, подразнить, и Ольга в этом преуспевала. Поэтому мне ее было не очень жалко. Иногда я даже хотел, чтобы ее сильно-сильно высекли.

Тетка решила высечь ее сама, так как слишком много за ней было прегрешений, и отец высек бы крепко, даже может не в один раз (как он хотел наказать меня). А Надя была его любимицей, и за ней проступков было меньше. Ей он, конечно, всыпет, но гораздо меньше и легче, а вот что ждет меня, оставалось загадкой. Возможно, порку отложат или выпорят не сильно, но в том, что порка будет я не сомневался.

Тетка поменяла розгу, обошла лавку и начала сечь с другой стороны .
- Маменька, прости меня, не надо больше! Маааааааа, не наааааааадооооууу! Боооооольно как!
- Я знаю сколько надо! Знаю! Получи! А меня не учи! Не учи!
- Оооооооооууууууууу, как бооооольно!
- А вот тебе еще! Получи и запомни!
- Яяяяяяяя заааааааапооооооооомнююююю!
- Конечно запомнишь! Когда тебя крепко высекут, ты запомнишь! Брата твоего высекли - он сразу вспомнил, что такое порка! Вспомнил ? - Она решила передохнуть, и с интересом смотрела на меня.
- Да, - буркнул я себе под нос.
- Не поняла? Плохо тебе напомнили?
- Хорошо! - резко и зло ответил я.
- Нет, видимо плохо. Но с тобой будет еще отдельный разговор! - Она размахнулась и с потягом вытянула розгой иссеченную задницу дочери.
- Уууууууууеееееее! - взвыла Ольга.
- Ооооооооой, прости, маменька!
- Ооооииииииййй, не надо больше, пооооооооожааааалууууйстаааааааа!
Но тетка не слышала и размеренно секла.

После Ольгиной порки я снова вошел в комнату с трюмо и, спустив трико (трусы я надевать не стал), еще раз осмотрел свой зад, пытаясь сравнить его с задницей сестры, гадая кому досталось больше и получу ли я сегодня еще.
Но долго это длиться не могло. Скоро я услышал шаркающие шаги сестры, и через секунду в дверях показалась она. В руках она несла свои трусики, тоже не решилась их одеть.

- Пусти, - оттолкнула она меня от зеркала. Повернулась к нему спиной и не стесняясь задрала подол халата.
- Ух, как высекла, зараза!
- Сильно?
- А ты будто не видел? Да уж посильнее, чем батя тебя!
- Ну, это уж нет!
- А ты посмотри и сравни!

Я внимательно оглядел ее высеченную пухлую попочку, потом приспустил свои трико, и мы стали внимательно изучать задницы друг друга.
- Да, тебя сильней высекли! - Наконец, признала она.
- Конечно, и тебя сегодня уже не тронут, а меня снова будут...наказывать.
- "Наказывать", - передразнила она, - тебя высекут, высекут, высекут!
У меня все похолодело внутри, когда я понял, что еще одна порка неизбежна.
- Что боишься? И тебя батька высечет и Надьку!
- Что это вы здесь делаете?
- Попами мереемся. А тебе что?
- Да, разукрасили их красиво, - согласилась Надя.
- А тебя еще лучше разукрасят! - Оля опустила полы халата, я поспешно натянул трико.
- И вам обоим еще добавят! - Надя зло посмтрела на нас и выбежала из комнаты.
- Плакать пошла, - удовлетворенно сказала Оля, хотя у самой слезы от порки еще не высохли.

https://proza.ru/2012/11/21/1074

 Отправлено: 01.01.22 01:19. Заголовок: Спасибо за рассказ, ..

Спасибо за рассказ, Гость.
У этого автора есть и другие тематические рассказы

---

 Отправлено: 01.01.22 01:20. Заголовок: Подлокотник. Аристарх Файнберг

Подлокотник
Аристарх Файнберг



В одной из групп социальных сетей проводился опрос "В какой позе лучше пороть", в какой позе лучше я не знаю, но прочитав ответы вспомнил, как отец меня впервые по-настоящему выпорол, выпорол на подлокотнике кресла. Были у нас два широких югославских кресла-кровати. И подлокотники тоже были широкие, мягкие и полукруглые. Не то, чтобы меня раньше не пороли, пороли, но мягко и нежно: шлепали по попе, а если доходило до ремня, то тоже было не больно и не страшно.

Так случилось, что я тогда учился во вторую смену, и отец работал во вторую, и дома утром мы были с ним одни. Он смотрел телевизор, я собирал учебники и тетрадки в школу, вдруг он спрашивает:
- Как дела в школе?
- Нормально, - отвечаю, обычно он редко спрашивал про мои дела.
- Двоек-то много наполучал?
- Нет, - говорю, а внутри все слегка похолодело.
- А то б мы с тобой разобрались.- Он посмотрел на меня и улыбнулся.
Эта улыбка и сбила меня: двойки у меня конечно были и даже много, но он улыбнулся, и я решил раскрыться, все равно узнает, подумал я, а так я сам признаюсь, он и простит. Как я ошибался!
В общем, беру дневник, подхожу к нему и говорю:
- Ну, у меня не все так хорошо, но я все исправлю. - И протягиваю, улыбаясь, свой раскрытый дневник. Он взял, молча начал листать, вперёд пролистнул, назад до начала пролистнул, вздохнул:
- А ты говорил, что у тебя все хорошо, что все нормально?
- Да, так я же все исправлю, - улыбка моя растаяла, я понял, что зря я это сделал.
- То есть и двоек нахватал и соврал?
Я промолчал.
- Мать знает?
Я отрицательно помотал головой.
- А ты знаешь, что бывает за двойку?
- Знаю.
- И что?
- Наказывают.
- Как наказывают?
- Ремнем.
- Правильно. А за вранье, что бывает?
- Тоже... ремнем.., - я стоял опустив голову, и уже бормотал эти слова себе под нос.
- Снова правильно! Значит, ты заслужил порку?
- Я все исправлю!
- Заслужил? Ну?
- Дааааа, - и слезы сами потекли из глаз.
- Тогда спускай штаны, и ложись.
Я начал теребить край трико, боясь их спустить, и боясь их не спустить. Отец встал и начал растегивать пряжку ремня, и я завороженно следил за тем, как ремень освобождается из дырок, как его конец вытягивается из железной пряжки, и как он выскальзывает из петель, складывается вдвое и повисает, готовый меня пороть, в руке отца.
- Что встал? - Отец взял меня за плечо и подтащил меня на ватных ногах к креслу.
- Ложись!
Он надавил на плечо, и я лег поперек подлокотника.
Он сам, молча, одним движением спустил трико и трусы, обнажив мой зад.
- Если сам штаны не снимаешь, то добавку получаешь!
Страх порки охватил меня всего.
- Папочка, - сквозь слезы, тонким голосом, запросил я, - я все исправлю, не надо, пожалуйста, не надо...
- Я знаю, что тебе надо, и я тебе дам!
И первый удар ремня влепился в мой голый зад.
- Не надо, папочка!
- Надо! - И еще удар.
Я почувствовал резкую, прожигающую боль, и вскрикнул, но пока еще не громко. Третий удар ожог меня и я схватился руками за зад, и тут же получил по ним ремнем.
- Руки убрать!
Но я уже отдернул их, и тут же получил новый удар сильнее предыдущих. Он завел мои руки за спину и стал одной рукой их держать, а другой пороть.
- Оооооуууууу! Больнооооо.
- Это правильно! Так и должно быть!
И снова - хлесть!
- Не нааааадооооо....
Хлесь, хлесь, хлесь - хлестал безжалостно ремень по попе!
- Простиииии! Пожааааа....аааалуйстааааа!
- Прощу! Допорю и прощу! А пока - получай! Получай!
И снова: хлесь-хлесь-хлесь-хлесь, подряд, без передыху шли удары.
- Я все исправлююююююю...
- Конечно исправишь!
Хлесть.
-А что мне с твоим враньем делать?
Хлесть, хлесь.
- Что?
Хлесь-хлесь-хлесь.
От боли я согнул ноги в коленках, и удары ремня стали звонче.
- Что?
- Я больше не будуууууу...
- Надеюсь, не будешь!
Хлясь-хлясь-хлясь-хлясь.
- Мамаааааа!
- Нет здесь мамы! А была бы сама бы добавила!
Хлясь-хлясь-хлясь.
- Простиииии меняяяяяя, папочкаааааа, я больше не будууууууу!
- Слышал!
Хлясь.
- Знаю!
Хлясь.
- Проверю!
Хлясь.
- И накажу!
Хлясь.
- Ты запомнишь, как врать!
Хлясь-хлясь-хлясь-хлясь-хлясь-хлясь
Он отпустил мои руки, отступил на шаг назад, сделал ремень подлиннее, и нанёс мне последние удары сильно, подряд, выхлестнув из меня крики боли перешедшие в вой.
- На этот раз достаточно, - услышал я, но не понял, что порка закончилась.
Отец заправил ремень в брюки и ушел в ванную, я услышал, как побежала вода в раковине, положил обе руки на раскаленный и вздутый зад, потер его, но боль не проходила, слезы и сопли лились сами собой. Я еще тихонько подвывал, когда отец вернулся.
- Что разлегся? Вставай, иди приведи себя в порядок!
Я с трудом поднялся, подтянул трусы не до конца, и с голым выпоротым задом поплелся в ванну. Высморкался и умылся там и только потом повернулся к зеркалу спиной, и осмотрел свою бедную попу. Темно-синие рубцы-полосы покрывали ее. Снова слезы навернулись, но я осторожно подтянул трусы и трико, но даже малейшее прикосновение было болезненным. Я снова умылся и вернулся в комнату к отцу.
- Ну, все понял?
- Да.
- Врать еще будешь?
- Нет.
- Ну, молодец!

Не скажу, что я больше не врал или исправил все двойки, как обещал, нет, конечно, нет, но отец с тех пор стал проверять мой дневник, и после первой же проверки через неделю, вновь уложил меня на подлокотник.

---

 Отправлено: 01.01.22 01:35. Заголовок: Сечка! Аристарх Файнберг

Сечка!
Аристарх Файнберг


Мы шли с Катей по берегу реки. Мои двоюродные сестры уехали на своих велосипедах, у нас велосипедов не было, и мы шли пешком. Катя молчала, о чем-то думала и наконец сказала:
- Можно кое о чем спросить тебя?
- Спроси.
Она потупилась, но все же собралась с силами и спросила:
- А правда, что тебя вчера выпороли?
- Кто тебе сказал,- я покраснел.
- И Оля и Надя, обе вчера рассказывали. Ты, они говорят, так орал.
- Тебя бы так высекли, ты бы тоже орала.
- Значит, правда.
- Да.
- А за что?
- Было бы за что! Ни за что!
- Просто так что ли?
- Нет, для профилактики, на будущее, чтоб знал и не забывал!
- Ясно. Я сначала не поверила. А это очень больно?
- Очень.
- А ты не мог бы... Не мог бы...
- Не мог бы что?
- Не мог бы показать мне. Ну, вообщем, попу.
- Ты хочешь посмотреть на мой зад?
- Ага. - Она кивнула.
- Ну, давай, хоть с тропинки сойдем.
После ее просьбы мой приятель в штанах очнулся и показывал, что он очень и очень живой.
Мы свернули с тропы, которая уже шла по лесу и, пройдя шагов двадцать, вышли на небольшую полянку.
- Ну, давай, - нетерпеливо сказала она. Катины глаза блестели, щечки порозовели, она была явно возбуждена.
- Хорошо, только и ты мне покажешь кое-что?
- Угу, - она кивнула.
Я повернулся к ней спиной и слегка приспустил штаны с трусами. Холодный ветерок обдул мой иссеченый зад.
- Вот это да! - услышал я за собой. - Это наверно очень и очень больно?
- Да. Больно. Ну все? Насмотрелась? - я хотел натянуть штаны обратно.
- Нет, подожди, еще не все!
Она подошла ко мне и погладила по высеченной попе. Сначала по правой ягодице, а затем очень нежно по левой. И вдруг, резко сдернула штаны с трусами до колен.
- Раздвинь ноги, - попросила она.
Я послушно расставил ноги пошире. Мой член вольготно покачивался, вырвавшись на свободу. Катя снова поласкала истерзанный зад<...>
- Ну, как? Это приятнее порки?
- Ддааа, - прерывающимся голосом сказал я. - Наааамного!
- Я думаю, - она усмехнулась, но работать рукой не перестала. - Так тебя часто порют? Часто?
- Ддаааа.
- А ты всегда боишься сильной порки?
- Ддааа.
- А хочешь я тебя сейчас высеку тонкой вицей?
- Нет-нет-нет!!! И не надо так там! Убери руку.
- Не хочешь, чтобы я продолжала? Или не хочешь, чтобы я тебя высекла?
- Ни того, ни другого не хочу!
Ее рука скользнула обратно, и снова начала гладить мою попу.
- А я хочу! - вздохнула она. - Очень-очень хочу!
Я обернулся.
- Ты хочешь, чтобы тебя высекли? Тебя что? Не порят?
- И не порят, и не пороли никогда.
- Как же так?
- А вот так! Родители считают, что это слишком жестко - пороть детей!
- Они правильно считают! У тебя хорошие родители!
- Ты не понимаешь! - огорченно и как-то зло, сказала она. - Тебе повезло! Ты даже не знаешь как! Тебя и родители порют, и родственники секут!
- Да уж, повезло так повезло! - саркастически сказал я, убирая ее руку и натягивая штаны.
- А ты не смейся! Не понимаешь ничего и не смейся!
Я повернулся к ней и просто стоял и молчал. Она стояла передо мной, опустив голову и перебирая руками край блузы.
- А теперь ты давай!
- Что "давай"?
- Зад свой заголяй! Как договаривались. Я тебя пороть буду!
- Ты? Меня?
- Ну, ты же сама хотела.
- Хорошо. Сейчас.
Она запустила руки под юбку, стянула трусики, повернулась ко мне спиной и задрала подол, оголив свою нежную не поротую попочку.
- Трусы сними совсем, - потребовал я.
Она послушно исполнила. Я положил руку на ее ягодицу.
- Значит, говоришь, тебя никогда не пороли?
- Нет.
- Страшно?
- Немного.
- А зря. Сначала я тебя отшлепаю ладошкой, потом возьму ремень и выпорю тебя ремнем, но и это еще не все, после ремня я выломаю несколько розог из того куста, и высеку тебя уже по-настоящему, а ты должна считать удары громко вслух. Готова?
Она кивнула, и я начал шлепать ее белый зад, превращая его в красный. Шлепку Катя перенесла стойко и спокойно, ойкнула только в самом начале. Когда зад стал полностью красным, я вытащил ремень из брюк и, не говоря ни слова, не предупреждая ее, начал крепко пороть ее ремнем. После пятого удара Катя тихонько застонала.
- А кто считать будет? - спросил я и влепил ей шестой удар.
- Я, - со стоном сказала она.
- Тогда эти не считаются! Начнем по-новой!
- Хорошо.
И я начал пороть ее вдвое сложенным ремнем. Катя терпела, тихонько стонала и все. Я хотел задать ей настоящую порку. Выпороть ее так, чтобы вся она дрожала и умоляла прекратить. Я отошел на шаг назад, зажал пряжку в кулаке и намотал ремень на кулак. Теперь ремень был длиннее и порка стала сильнее. После первого же удара Катя громко застонала. "Ну, наконец-то пробрало!" - подумал я.
- Хватит! Все! Я поняла, что такое порка!
- Счет! Счет! - закричал я и порол ее все сильнее и сильнее.




Сечка 2!


- Ну я тебя буду сечь! Ох, как буду сечь! Крепко! А то отец-то твой не порет тебя? Ну, что молчишь? Порет?
- Поооорет, - всхлипывая отвечал я. Я стоял в унизительной позе, со спушенными до колен штанами и трусами, мой зад от страха, стыда и холода покрылся пупырышками, член сморщился, и сам я плакал размазывая сопли и слезы по лицу.
- И чем он тебя порет?
- Ремнеееем.
- Штаны-то спускает? По голому заду порет тебя? (ох, какое сташное слово - порет, но дядя как-будто нарошно напирал на него).
- Дааа.
- Эт правильно! А сегодня моих розог отведаешь! Ох, и больно они секут! Ой, как больно! Ну, сейчас сам узнаешь. Ложись, подставляй зад!
- Дяденька, ну, пожалуйста, ну не надо!
- Это что за разговоры? На вторую порку зарабатываешь? Я могу тебя и два раза высечь! Ложись!

Я послушно лег на подлокотник дивана. И дядя, не успел я еще улечься, вытянул меня розгой. А я ничего не почувствовал. Вообще. "И это страшная порка, - подумал я, - да меня ремнем сильнее пороли!" Только эта мысль мелькнула у меня в голове, как дядя вытянул меня второй раз. И тут пришла боль от первого и сразу от второго, и начала нарастать. Меня не пороли - меня рассекали раскаленным стальным прутом. Я не выдержал, взвигнул и подскочил, схватившиь за огненный зад.
- Ты куда вскочил? А ну, лежать!
Я отчаянно замотал головой.
- Лежать! Я сказал!
Я снова замотал головой.
- Хорошо. Иди сюда!
И дядя вывел меня на середину комнаты.
- На колени встань!
Я послушно опустился на колени. Дядя подошел к платяному шкафу, вытащил оттуда два тканевых хлястика и вернулся ко мне.
- Ноги пошире раздвинь!
Я раздвинул.
- Руку сюда дай! - и он протащил мою левую руку между ног и привязал к щиколотке.
- Правую давай!

Я лежал щекой на полу, с интересом смотрел за всеми его манипуляциями и на секунду забыл о боли в заду. Он привязал правую руку к щиколотке правой ноги. Теперь мой больной зад торчал вверх, и пороть меня в такой позе было удобнее.
- Ну, вот теперь порядок! - довольно сказал дядя. - Продолжим!

И он начал пороть меня сверху, сбоку, сверху, сбоку, сверху, сбоку, снова сверху, снова сбоку, сверху, сбоку, сверху, сбоку.
Я орал, я выл, и я не знал, когда эта порка кончится. Я весь был боль!Ударов никто не считал, а они сыпались и сыпались на мой торчащий голый зад.

Наконец я услышал.
- И еще один разок! И еще! И еще! И предпоследний! И последний! И на посошок! И на долгую память! Ну, все! С этими словами дядя отбросил розгу в сторону. Я продолжал выть.
- Да успокойся ты! Все! Все закончилось!
Я понял что все и вправду окончилось. Я продолжал всхлипывать, успокаивался. Хотя внутри меня всего просто трясло.

Но дядя не спешил меня развязывать. Он неспешно обошел меня, внимательно разглядывая свою работу, подошел к столу и начал перебирать лежащие там розги. Я краем глаза следил за ним. Наконец он выбрал одну и вернулся ко мне. Стоя около моей головы произнес:
- Первая порка закончилась - вторая началась! - и резко вытянул вдоль.
- Нет-нет-нет-нет!- закричал я. Розга обогнула мой зад и кончик розги впился в мою ляжку.
- Заработал - получи! Получи! У нас все по-честному! По-честному! Мы долги не держим! Мы долги отдаем! Отдаем!

Он отступил немного назад и теперь кончик розги прилетал прямо на выпоротые ягодицы. То на правую, то на левую. На левую. На правую. На левую. На правую. На левую. На правую.
И только тут я заметил, что дверь в комнату приоткрыта, и в дверном проеме стоит девушка и, изумленно смотрит на нас, с открытым ртом. Я все также кричал, выл и дергался под ударами розги, смотрел сквозь слезы на нее и не понимал, кто она такая и что здесь делает? Зато я понял, точнее почувствовал нечто совсем другое. Меня жестоко секли, а я понял, что у меня встал. И не просто встал, торчал и каменел член. И она тоже это видела! Было больно и стыдно! Но все что я мог сделать это только закрыть глаза.

Дядя тоже что-то почувствовал и, непереставая пороть, оглянулся на дверь. Появление незнакомки ни чуть не смутило его.
- А Катя, привет, проходи! Мы уже заканчиваем, правда? - И он вытянул меня розгой и потянул ее на себя.
- Знакомся, Катюш, это твой непослушный брат Сергей. А это розга, которая учит его послушанию! Вот так учит! Вот так! Учит? А? Что молчишь?
- Ууууучиит, - сквозь слезы сказал я, - не надо больше! Пожалуйста!
"Мы уже знакомы", - хотел я сказать сначала, но не успел, и промолчал.
- Дядя Коля, простите вы его, - вдруг попросила Катя.
- Сейчас допорю и прощу!- И он влепил мне еще десяток, прежде чем отпустил. Вытянув меня в последний раз, он отбросил розгу и, обращаясь к Кате сказал:
- Помоги ему, развяжи, а ты (это уже ко мне) приберись здесь, слышишь?
- Ддддааа.
- Видишь какой послушный после порки стал! И дядя ушел.

Катя не отрываясь смотрела на мой дрожащий зад. Она подошла поближе и присела на корточки.
- Ну-ну-ну, - сказала она, - не надо плакать, он уже ушел, все кончилось. Ну-ну-ну, ну все, все. - Успокаивала она меня и осторожно погладила мой зад, я тут же вспомнил о своей эрекции, а она погладила другую ягодицу, потом ее рука спустилась ниже и ее пальчик прошелся по рубцу на ляжке, снова вернулся вверх и снова погладил иссеченый зад. <...>
- А помнишь как ты мепя выпорол в лесу? Помнишь?
- Помню.
- Помнишь, как я тебя просила прекратить? Но ты все равно продолжал пороть! Помнишь?
- Да помню я, помню!
- А раз помнишь, то не обижайся! - Она подошла к столу, взяла несколько розог, собрала их пучок и с этим пучком подошла ко мне.
- Катя, Катенька, Катюша! Не надо! Прошу тебя!
- Я тебя тоже просила!
- Ты просила порки, ты сама хотела!
- А потом расхотела! Так что держись!

Она провела розгами по заду и резко шлепнула. Настоящего удара не получилось, но я все равно застонал, запричитал:"Ой, не надо! Оййййй, как больно! Ай, прости, прости, прости!
- Выпорю - прощу! - взрослым голосом сказала она, явно кому-то подражая. Я чуть не рассмеялся. Я не хотел показать ей, что ее порка это и не порка даже. Так, слегка похлестали, как в бане, и все. Но пусть она думает, что действительно сильно высекла меня.

После двадцати ударов она успокоилась и перестала хлестать мой зад.
- Развяжи меня!
- Сейчас, - она отбросила розги и начала развязывать затянувшиеся узлы. Потом вид моего высеченного зада привлек ее и она снова начала осторожно гладить его.
- Убери руки! - зло сказал я. - Просто рязвяжи и все!
- Хорошо! - тихо и как-то послушно сказала она, как-будто это не меня только что высекли, а ее.
Она с трудом развязала тугие узлы, я осторожно поднялся, стараясь не причинять себе большей боли. Она все смотрела на мой зад.
- Ну, что? Довольна теперь? - посмотрел я на нее через плечо.
- Теперь? - переспросила она. - Теперь - да!
И я увидел, как что-то злобное и нехорошее мелькнуло в ее глазах.

---

 Отправлено: 01.01.22 15:08. Заголовок: Спасибо! Очень понра..

Спасибо! Очень понравилось.