Здорово, малой
Веточка с ягодами https://ficbook.net/readfic/9270972 Мама называет его «дядя Леша», но так и не может толком объяснить, кто он. Не то чтобы Сеньке нужны какие-то долгие объяснения – пока мать лежит в больнице с малой, кто-то должен находиться с ним, Сенькой.
Он несовершеннолетний и все такое, ему четырнадцать, и государство хочет знать, что он не повесится на люстре и не обожжет руки о чайник, пока мамки нет дома. Если бы у него был отец, или какие-нибудь бабушки, живущие поблизости, то не нужен был бы никакой «дядя Леша», но отца нет, бабуля Валя в Астрахани, дед Семен в Якутии – не ближний свет.
Короче, Сенька особо не расспрашивает, кто этот мужик, который должен пасти его ближайшие месяцы. Он пытается, правда пошутить:
– Чо, мам, твой ухажер? – и огребает по шее полотенцем.
Мать почему-то краснеет и отворачивается – так что, может, он не так уж и ошибается.
Дядя Леша приезжает вечером во вторник – на серой «Волге».
Заносит в квартиру огроменный походный рюкзак, говорит:
– Здорово, малой.
И сразу же:
– Есть чо пожрать или зайду в магаз?
Ему лет тридцать пять. Или сорок. У него короткая борода, веселые глаза и стрижка ежиком. Еще он жутко накаченный – руки под футболкой так и бугрятся. Сенька встречает его с зубной щеткой во рту и говорит:
– Да вроде есть.
Паста капает на пол, дядя Леша ржет. Пока Сенька умывается и вытирает с пола пасту, дядя успевает закинуть рюкзак в мамину комнату, полазить по холодильнику и полкам, выудить на свет спагетти и замороженную индейку. Когда Сенька заходит на кухню, дядя крутит в руках терку. – Сыр есть?
– Э… на дверце, за молоком.
– Ага.
– Дядя извлекает сыр, живо натирает целую гору. Просит:
– Телек включи, малой. Чо-нить прикольное.
Сенька включает – ну а что, ему не жалко. И спрашивает:
– А вы вообще кто? – Леха, – откликается дядя живо, – твоя нянька на ближайшие месяца два. Педагогического образования нет, с детьми я не особо, но у меня трое младших братьев, так что справлюсь как-нибудь. А ты что, уже спать собрался?
Сенька посмотрел на часы – половина первого ночи. Дядя проследил за его взглядом и чертыхнулся.
– Во дела, совсем упустил, который час. Прости, пацан. Как тебя, Сеня? Или Арсений? Хочешь спать – иди. Я тут потише буду.
Так они и знакомятся – сыр, «Поле чудес» по телеку. Сенька сначала думает пойти спать, но новый дядя кажется забавным. Они пьют чай, едят спагетти, комментируют шоу – и Сенька под конец думает, что кем бы ни был этот мужик, он ничего. Жить с ним оказывается прикольно и просто – он не нудит, не проверяет домашку, не загоняет спать. Иногда сам приходит за полночь, уставший и злой, гремит посудой и орет «да мог бы макарон оставить, малой, блин!».
Уходит когда позже Сеньки, когда раньше.
– Кем ты работаешь? – Сенька скоро начинает говорить «ты», и это кажется нормальным.
– Я спецагент, – говорит дядя.
– Да ну.
– Ага. Никому не говори.
– Мент, что ли?
– Фигент. Поставь чайник.
Первая неделя пролетает спокойно, вторая наполовину – тоже. Иногда они смотрят кино по вечерам, иногда дядя заглядывает в его тетрадки и говорит что-то типа «минус забыл» или «ха, физика, ненавижу физику». Когда друзья спрашивают у Сеньки, как оно, он честно говорит – нормально, клевый мужик, никакой мути.
Муть начинается в четверг – когда Сенька отвлекается и не успевает к приходу дяди убрать пачку сигарет. Есть такая вещь, как сыновья благодарность. У Сеньки она выражается в том, что он четко отделяет вещи, про которые матери знать можно, от вещей, которые ей знать не стоит. Например, можно – о том, что он молодец в алгебре и физике, нельзя – о том, что у него на дне ящика с носками лежат три пачки «Ричмонда».
Можно – что он иногда дерется, ну бывает, что уж. Нельзя – что он на спор трижды вылезал из окна своей комнаты и перелезал на балкон, а Васька Прохоров снимал с улицы, и теперь это есть в ютубе. Мамы в ютубе нет, и хорошо. Сенька запивает печенье чаем, иногда поглядывая на экран телека, и листает ленту, когда дядя вваливается в кухню и кашляет.
– Эт что такое? Сенька следит за его взглядом и медленно ставит кружку на стол. Ох, блин.
– Да так, – он сгребает пачку в карман. Дядя щурится и качает головой.
– Неа. Сюда давай.
– Да ладно тебе.
– Мне ладно. Тебе нет. Сюда, говорю.
Сенька закатывает глаза, кладет пачку в широкую ладонь. Дядя сминает в кулаке, выкидывает в мусор. Насвистывает, наливает себе чай, три ложки сахара, молоко. Помешивает в чашке ложечкой и вдруг говорит:
– Арсений, вот сейчас один раз предупреждаю. Застукаю с сигаретой или как-то вообще узнаю, что куришь – огребешь.
– Воспитатель, – хмыкает Сенька. Щеки горят, и он торопливо допивает чай и оставляет чашку в раковине. Дядя говорит:
– Вымой.
– Ты чо докопался-то сегодня?
– Чот захотелось.
Сенька чашку моет, и вилку, оставшуюся с ужина, и тарелку. Дядя явно веселится, глядя ему в спину. Закидывает ноги на табуретку, развалившись на диванчике, щелкает пультом – останавливается на «Смешариках», удовлетворенно хмыкает, отпивает из своей чашки. Сенька разглядывает его несколько секунд – нет, он же прикалывается, да? Наверняка прикалывается. Дядя ловит его взгляд.
– Что, малой?
– Ничего. Спокойной ночи.
Матери Сенька звонит каждый день. Выяснить, кто такой этот дядя, так и не удается – мать не колется. Малая машет в камеру тонкой ручонкой, скалится беззубым ртом, жалуется, что каша по утрам не вкусная. Сенька обещает, что приедет скоро ее навестить и побьет поваров, которые варят невкусную кашу. Мама ругается, малая хохочет.
В субботу дядя исчезает. Сенька только утром в воскресенье понимает, что он так и не вернулся. Звонит, но слышит холодное «абонент недоступен».
Звонит через час, через два, через три – то же самое.
Решается позвонить матери, но та говорит: «Это ничего. Подожди». И больше ничего. Сенька идет в магазин, потом – погулять с друзьями, выволакивает из квартиры велик, но когда возвращается к ночи – дома пусто.
Да ну, куда ты делся-то, мент? Или кто ты там. Сенька оставляет велосипед в коридоре и медлит несколько секунд, разглядывая дверь маминой комнаты. Нет, ну он же не собирается вернуться прямо сейчас, где бы он ни был?
Любопытство перевешивает, и спустя полминуты Сенька уже разглядывает содержимое шкафа, куда дядя распихал свои вещи. Несколько свитеров, треники, запасные джинсы, кроссовки. Сенька даже, чувствуя себя идиотом, прощупывает полки, но нигде не обнаруживается ничего неучтенного.
В углу комнаты валяется давешний рюкзак – и Сенька, подумав, заглядывает и туда – и пятится, тихо охнув. На дне рюкзака лежит, во-первых, обернутый в скромный черный шарфик пистолет, а рядом с ним – ворох паспортов. Да ну. Да ну, блин? Телефон оживает – и Сенька выхватывает его, почему-то уверенный, что это дядя, но нет – это Костян.
– Чо с голосом? – Костян хмыкает в трубку.
– Слышь, пошли к Димычу, у него предков всю неделю не будет. Затусим.
Сенька думает – завтра же школа, но говорит совсем другое:
– Ага. Выносит велик на улицу снова – и всю дорогу до дома Димыча, живущего в другом конце района, прикидывает: может, дядю убили. Может, он из спецназа и сидит в засаде прямо сейчас. Может, уже посидел в засаде успешно и бухает с коллегами. Или как их правильно – с напарниками? Думает, не написать ли смску, но в итоге закрывает окно сообщения, ничего не напечатав.
У Димыча разгул – пиво, коньяк и чипсы. Димыч, гогоча, подсоединяет ноут к телеку и обещает поставить порнуху, Костян ржет громче, чем слон дудит своим хоботом, и вливает в задумчивого Сеньку несколько глотков коньяка на спор. И мысли уходят – черт с ним, с дядей в засаде, хотят они с матерью маскироваться, и хрен с ними.
…Он возвращается в пятом часу утра. Велик петляет, словно колесо у него восьмеркой. Ветерок приятно обдувает лицо. У подъезда Сенька подмечает знакомую «Волгу», зевает, кидает велик прямо у забора – тащить вверх лень, и набирает код на замке домофона – раза с пятого. Дядя на кухне.
Телек тихо бормочет, дядя прихлебывает кофе. На левой руке у него свежий бинт – от локтя до плеча. Сенька, придерживаясь за стену, снимает кроссовки. Его еще немного шатает – и когда дядя говорит:
– Иди-ка сюда, – добраться до кухни по прямой не выходит.
Коридор какой-то дебильный. Кривой. Как в том кино про Алису. Где все такое. Кривое.
Дядя окидывает его внимательным взглядом, констатирует:
– Ага. Вижу. Ходим по зигзагу, взгляд не фокусируем. Что пил?
– Ничо…
– Пиво, думаю. Еще что-то?
– Ну, этот…
– Коньяк, – как-то догадывается дядя. – Курил? Ой, даже не отвечай, чувствую и так.
– А у вас пистолет в рюкзаке, – обвиняет Сенька, шмыгнув носом.
Дядя невозмутимо кивает.
– В рюкзаке – пистолет. В доме – тупой ребенок. Ладно, Арсений. Иди спать. Поговорим, как проснешься.
– Зачем вам-м… Пис-столет?
– В уток стрелять и в соседей.
– Я с-серьезно.
– Надоел. Спать иди.
Это почему-то ужасно обидно, и Сенька, дернув плечом, отворачивается и убредает в комнату. Вот утром он позвонит мамке и расскажет, что у мужика этого пистолет. И паспорта. И пусть она его того. Выгоняет. Или хотя бы уже расскажет. Постель мягкая и теплая, и Сенька зевает в подушку и почти сразу засыпает.
Первое, что он видит, когда выходит из комнаты – велик. Чистые колеса, чистая рама. А ведь Сенька на нем столько луж вчера объехал, это дядя его что, помыл?
Второе – часы на стене. Половина пятого. Вечера. В понедельник. Ох, ежки. Дядя выглядывает из маминой комнаты, придерживая на руке открытый ноут, удовлетворенно кивает.
– Ага, восстала царевна спящая. Брысь в душ.
– Вы велик помыли?
– Помыл.
– А. Круто.
Дядя хмыкает и скрывается в комнате. Клацают клавиши, и слышно, как он прихлебывает из чашки. Наверное, опять свой чай с молоком. Душ смывает остатки сна, и под остатками сна оказываются стыд и дурные предчувствия. Он вытирает голову, чистит зубы, натягивает чистую одежду – и на кухне сталкивается с дядей, который наливает воду в чайник.
– Сел, – командует дядя.
– Чо за приказы.
– И тон смени заранее, малек.
– Я вообще в своем доме.
– Хорохоришься? Поздновато.
На чайнике загорается синий огонек. Дядя скрещивает руки на груди и смотрит сверху-вниз. Сенька ерзает на стуле. С волос капает. Голова тяжелая, но память ясная – и как люди вообще умудряются упиться до амнезии? Сенька помнит все – и порнуху по телеку, и как чуть не угодил на велике под такси, и вчерашний разговор с дядей на кухне. И повязку на его плече – сейчас она спрятана под длинным рукавом тонкой серой толстовки.
– У этого твоего празднования вчера была какая-то сверхидея, которую я должен понять и счесть уважительной?
– Сверх-чо?
– Ясно. Безыдейно тусили и бухали.
– Чо вы хотите?
– Ну, видимо, ничего, – покладисто сказал дядя – и, не меняясь в лице, расстегнул ремень и вытащил из джинсов.
– Будем учиться приходить домой вовремя, не прогуливать школу и не хамить. А, и не курить.
– А пить, то есть, можно? – чисто на автомате буркнул Сенька. Да он не серьезно.
– Нельзя. Но явился бы домой вовремя и после банки пива – отделался бы подзатыльником и мытьем полов. А ты что-то разошелся. Дуй в комнату.
– Ты больной?
– Регулярно обследуюсь.
– Надо еще раз. Что-то упустили.
Дядя вздохнул – и, схватив его за руку, заставил встать и подтолкнул в коридор. Сенька заупирался – и через секунду взвыл от острой боли, когда вывернутая рука оказалась прижата к спине где-то в районе лопаток.
– Не ори, рано. Иди давай. Дядя отпустил его только в комнате. Отпустил и закрыл дверь. Кивнул на кровать. Сенька сглотнул. Черт. Черт. Черт. Рука, недавно вывернутая, ныла, но все слабее – по крайней мере, дядя ему ничего, кажется, не сломал.
– Ты… Не можешь меня бить.
– Господи, нужен ты мне, тебя бить, – пожал плечами дядя. – Ремня всыпать за дело – это не «бить», малой. Ложись давай. Ну?
– Ты никто мне!
– Ну, не совсем. Если придираться, то я тебе в самом деле дядя. Но значения это не имеет вот прям сейчас. Ты долго тянуть будешь?
Сенька попятился. Дядя невозмутимо ждал, с ремнем в руке, и Сенька почему-то понимал очень четко – он не шутит. Ни с ремнем, ни с тем, что несет. Но что это значит – в самом деле дядя? Они все рехнулись? Ненормальные все?
– Как хочешь, – сказал вдруг дядя. Сенька успел только отшатнуться, но все равно через пару секунд оказался уложен лицом в письменный стол. Предупредительно завернутая за спину рука, та же самая, ныла, хотя дядя всего-то держал ее прижатой к пояснице.
– Без обид, пацан, – сказал он, – надурил – получай. Тебя никто к стулу не привязывал наверняка и насильно не вливал в рот всякую дрянь, и сигареты в рот не пихал. И на велике по дорогам ехать в подпитии назад тоже не вынуждал. Так что – извини.
От первого же удара Сенька вскрикнул – от жгучей боли и от неожиданности. Дядя выждал пару секунд и хлестнул еще раз, и еще, и еще. Сенька стиснул зубы – ладно, черт с ним, ну сколько их будет, этих ударов, пять, десять? Но десятый миновал – и за ним случился одиннадцатый, и Сенька дернулся, но дядя держал крепко. – Хватит, ну, – выдавил Сенька после двенадцатого.
– Я понял.
– Да я тебя умоляю. Десять минут – и все пройдет. Понял он. Еще один обжигающий удар заставил зашипеть. Следующие два пришлись на то же место и без пауз, и Сенька дернулся снова, с трудом сдерживая вскрик. Дядя выждал несколько секунд – и удары посыпались опять, по середине ягодиц, по низу, опять по середине. Паузы почти исчезли, и скоро Сенька всхипывал в кулак, отчаянно дергаясь и уже понимая, что хрен он куда денется.
– Слушай, что ты дергаешься, как лещ на крючке? Здоровенный лоб. Имей совесть и терпи.
– Пошел ты!
– Не хами давай.
Особенно крепкий удар прилетел по низу ягодиц, и Сенька хлопнул кулаком по столу, чтобы не разрыдаться – от того, как все это тупо, и от того, что зад жгло огнем, и от того, что деться никуда нельзя.
– Говнюк, – прошипел он в стол, и после еще одного удара слезы все-таки брызнули из глаз. Сенька перестал вырываться и только рыдал, уткнувшись в деревянную поверхность.
Дядя прекратил бить, но не отпустил.
– А ты – придурок малолетний, – сказал совершенно спокойно. – Такие умирают под колесами машин ежедневно. Сводки тебе покажу потом по городу. Или по области. Ты думаешь вообще, что делаешь? На велик он, блин, лезет, когда на ногах не стоит. Я на тебя из окна смотрел, идиота ты кусок. И видел, как такси тебя чуть не сбило к херам. Классно было бы, а? Таксист – за решетку, ты – в морг. У матери твоей ты лишний, что ли? Порыдай еще давай теперь. Дурень.
Он хлестнул еще раз – и отпустил. Хлопнула дверь. Сенька рухнул на кровать, пряча рыдания в подушке. Он не разговаривал с дядей два дня. Ходил в школу, мыл чашки, не притрагивался к велику – дядя, конечно, не говорил никакого «нельзя», да и если бы говорил, много чести его слушать, но почему-то взять велик и пойти кататься казалось почти невозможным.
– Ты что-то убитый совсем, – мать взволнованно смотрела в камеру, – Сенька, ну что у тебя там, расскажи? С Лешкой поссорились?
– Может, и поссорились, – буркнул Сенька и тут же пожалел. Мать нахмурилась.
– Я ему позвоню.
– Мам. Не надо.
– Надо. Не переживай.
– Да я не… Мам, блин!
Но мать уже отключилась – видимо, чтобы набрать номер дяди. Сенька сглотнул и рванул в комнату. Распахнул дверь, не стучась. Дядя сидел над ноутом – мрачнее тучи, и оглянулся недовольно.
– Что? – спросил коротко. Сенька поежился.
– Сейчас… мама позвонит. Не говорите ей о том, что…
– О том, что ремня получил, или о том, за что? – уточнил дядя как-то ехидно, и когда Сенька вспыхнул, вздохнул. – Ладно, извини. Ничего не скажу. Если дурить не будешь больше.
– Не буду.
– И чай сделаешь.
– А у вас уже рук нет?
– Ты обижаешься до сих пор, что ли?
– Нет, – соврал Сенька.
Дядя хмыкнул и опустил наполовину крышку ноута.
– Пойди сюда. Да не смотри ты так, господи. Сядь давай. Ну и чо ты дуешься? Сенька сел, но тут же пожалел – что за тупой вопрос?
– А то вы не поняли.
– И чего ты опять на «вы»?
Сенька отвел взгляд. Дядя цокнул языком.
– Так, малой. Давай начистоту. Накосячил – получил. Все. Вопрос закрыт. Считаешь, что не косячил – окей, так и скажи, поговорим. Ну?
– Вы правда мой дядя?
– Типа того.
– Что это, блин, значит?
– Ну, не по крови.
– Ну слава богу, – язвительно выплюнул Сенька, и дядя почему-то заржал. Встал, растрепал ему волосы, уселся рядом на кровать.
– Ну смотри, – сказал, – новость раз – в юности твоя мама была очень ого-го и работала на правительство. Потом появился, правда, ты, и всю карьеру ей испортил. Но она не страдала, не переживай. Но до твоего появления она была молодец и мы с ней вместе работали. Она мне была типа названной сестры, понимаешь?
– Спали, что ли?
– У тебя гормоны, что ли? Сестра, говорю. Чем слушаешь.
– Ушами, – проворчал Сенька.
– Оно и видно. Ну короче, она мне спину прикрывала, я ей. И если она узнает, что я тебе рассказал, убьет меня. Натурально.
– Ты реально спецагент?
– Реально.
– Так не бывает.
– Скажи это моему начальству.
Сенька недовольно тряхнул головой. Дядя разглядывал его, прищурившись, и Сенька вдруг пробормотал:
– Мне можно брать велик?
– Ну если ты не собираешься кидаться под колеса.
Лежащий на столе телефон завибрировал – на экране высветилось «Настасья».
– Мою мать зовут Оля, – не понял Сенька.
– Да, но я спецагент, – пояснил дядя.
Встал, поднял трубку, подмигнул Сеньке. Сенька фыркнул и вышел – ставить чайник, и уже краем уха услышал бодрое дядино:
– Приветик, Ольга Сергеевна. Господи, ну что ты сразу так орешь?!
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
