Отправлено: 09.11.21 01:42. Заголовок: ИЗНУТРИ. Звездопад весной (автор).

Изнутри
Звездопад весной - автор



Ну что же, придется пороть. Я хожу по дому, рассеянно подбирая варианты. Наверное, лучше всего будет просто толкнуть его на кровать или на диван, чтобы сразу приземлился на живот.

Пускай кричит и сопротивляется, заставлять ложиться самостоятельно не буду. Надо, чтобы лежал удобно. И чтобы мне было удобно его удерживать на месте и пороть. Ну, допустим, швырну его на диван…

Так. Значит, посреди дивана должна заранее лежать подушка, чтобы попа оказалась повыше. Не знаю, для чего это надо. Может, так бить удобнее.

Или через подлокотник его? Нет, неудобно, ему придется стоять, не расслабиться тут и не сдаться. Но лучше на диван, а не на кровать. Диван проще отмыть, если что.

В «Детстве Тёмы» такое написано… Надеюсь, все же обойдемся. Черт, как не хочется пороть. Но уже нельзя отступать. Значит, я кладу его на диван… Дальше?

Дальше — стянуть штаны и пороть. Или сначала по штанам? Нет, сразу по голой заднице, пусть ему будет как можно больнее. Тогда не придется повторять этот балаган… Значит, уложить, снять штаны…
Он будет отбиваться, чертенок. Придется всё время держать. Допустим, прижму ему спину коленом. Аккуратно, чтобы не поломать… Проверим, дотянусь ли? Вроде бы… Значит, коленом придерживаю, спускаю штаны…
А теперь надо начинать пороть. Значит, в руке уже должен быть — что? Чем его пороть? Ремнем. Пробую на подушке все свои ремни. Вот этот страшно свистит и хорошо ложится, гибкий. Допустим.
Надеть его, а потом выдернуть из штанов? Или положить на диван? Или встретить с ремнем в руке? Нет, вот так… Положим на кресло, потом дотянусь до него. Так. Стегать сильно, но не спешить. И считать, считать удары.

Максимум сорок, но посмотрим на его выдержку. Только бы не плакал… Вот он. Дерзкий, немного виноватый, но не напуган. Спокойно признает свою вину. Не верит, что накажу. Или забыл?

— Помнишь, что я тебе обещал, если еще раз такое повторится?
— Пап, ну ты чего…
— Ложись.
— Не надо!

Вот оно! Теперь смотрит недоверчиво и испуганно. Как же его жалко… Но нет. Нельзя. Нельзя.

— Я тебе обещал. Обещание придется сдержать.
— Папа!..

Всё, хватит болтать. Молча беру за плечо, тащу к дивану. Рывком укладываю на живот. Хорошо получилось. Прекрасно. Как мерзко… Кто меня тянул за язык? А внешне я спокоен, ровно и негромко с ним разговариваю, чтобы и он успокоился:

— Тебя что, никогда не пороли? Это не смертельно, вот увидишь. Больно будет, конечно, но я тебя не покалечу, обещаю.
— Не надо, — бессильно повторяет он, тыкаясь носом в одну из подушек.
Я отвечаю банально:
— Надо.
Добавляю:
— Да тихо ты…

Потому что он дергается, извивается всем телом, и я не могу дотянуться до его ширинки. Наконец удается стащить с него джинсы и трусы. Я оставляю их на уровне бедер, чтобы не съездить случайно по ногам. Придерживаю его одной рукой, этого хватает. Он просто вжался в диван и ждет. Тянусь за ремнем, кое-как складываю его вдвое, прицеливаюсь и легонько хлопаю для пробы. Он вздрагивает и еще сильнее вжимается в диван.

— Что ты дергаешься, — все так же ровно и почему-то насмешливо говорю я.
— Мы даже не начали.

Зачем-то продолжаю:
— Можешь орать, если будет очень больно. Ничего страшного. Вот зачем я так? Глубокий вдох, выдох… Бью по-настоящему. Ремень со свистом рассекает воздух и ложится на обе ягодицы, оставляя яркую полоску. Ох, как он подпрыгнул и снова вжался в диван, замолотил по нему ногами… Крик тонет в подушке. Слышно, что он пытается сдержаться. Зря я положил его так. Бью левой рукой, а правой придерживаю спину. Кто же знал, что он будет так дрыгать ногами?

Но поздно уже что-то менять, попробуем просто бить медленно, пусть себе дергается от каждого удара… Ну вот, успокоился…
Р-раз!
Мычит в подушку. Напрягся, выгнулся. Больно. А вообще-то уже было два удара, надо считать.
Три.
Отдыхаем, пусть прокричится.
— Что ты орешь? — непоследовательно спрашиваю я.
— Больно, — всхлипывает он.
— Хорошо, — удовлетворенно замечаю я.
— В этом вся суть порки.
Четыре.
— Не дергайся.
— Очень больно! — извиняющимся полушепотом отвечает он.
— Прекрасно. Может, наконец запомнишь…
Пять.
— …что так…
Шесть.
— …делать…
Семь.
— …нельзя!
Восемь.
Ой, как сильно я хлестнул в этот раз. Он визжит.
— Как девчонка, честное слово! — брезгливо бросаю я и замахиваюсь.
Девять.
— Папочка, прости! Папочка, ну не надо, я больше так не буду, прости, хороший, любимый, не надо, прошу! — задыхаясь тараторит он, а ноги молотят, молотят по дивану.
— Терпи, — отвечаю я.
Десять.
Одиннадцать.
Двенадцать.
Так, стоп… Пусть восстановит дыхание. Ловит ртом воздух. Задыхается. Ему, наверное, кажется, что вместо задницы у него кровавое месиво. На самом деле — легкое покраснение.
— Ты у меня неделю сидеть не сможешь, гаденыш, — зачем-то обещаю я. На самом деле мне его ужасно жалко. На самом деле у него даже синяков не останется, я стараюсь бить аккуратно, ремень ни разу еще не лег ребром.
— Хватит… Пожалуйста…
— Терпи, — равнодушным мертвым голосом отвечаю я. Какие там сорок ударов! Дотянуть бы до двадцати… Хватит с него. Бедный ребенок. Дышу ровно. Отстраняюсь. Целюсь.
Тринадцать.
— Еще немного, терпи.
Четырнадцать.
Он перестал орать и дергается не так сильно. Сейчас я не удержусь и ударю посильнее. Пятнадцать.
Виляет попой, тычет ее в спинку дивана.
— Лег ровно! Ноль реакции.
— Ну-ка быстро подставил задницу под ремень! Сам! — рычу я. Пауза. Жду. Наконец попа послушно выравнивается и даже чуть приподнимается, чтобы поймать следующий удар. — Молодец.
Шестнадцать.
Ойкает, снова тычется попой в спинку дивана, но сам возвращается в исходную позицию.
— Хорошо. Потерпи, еще немного осталось. Уже почти всё, — приговариваю я.
Семнадцать.
Восемнадцать.
Девятнадцать.
Он позволяет себя пороть. И терпит, терпит, я прямо чувствую напряжение от подавляемых криков. Надо с этим что-то делать.
Двадцать.
Вообще-то я хотел тут и закончить, но теперь вижу, что воспитательный момент можно усугубить. Опускаю на минуту ремень. Спрашиваю:
— Живой?
— Живой, — угрюмо бурчит он в подушку.
— Понимаешь, за что я тебя?
— Угу… ,
— Все еще уверен, что больше так не будешь? Сопит. Потом нерешительно:
— Уверен…
— В следующий раз в два раза сильнее выпорю. Сейчас ты всего-то двадцать ударов ремнем получил. Думаешь, у тебя там кровавые рубцы?
— Не знаю, — сдавленно шепчет он. Какая же я скотина.
— Нету там ничего, — с нескрываемой досадой говорю я.
— Через час и не вспомнишь. Если, не дай бог, такое повторится, ты у меня так легко не отделаешься. Я тебя шнуром от телевизора выдеру, вот где кровавые рубцы…
— Но я же больше не буду, — шепчет он.
— Надеюсь. Думаю, не отсчитать ли ему напоследок еще пять ударов, только на этот раз в полную силу. Или вообще пряжкой, чтобы оставить следы. Нет, черт возьми, нет и нет. Хватит этого безумия. Бросаю ремень.
— Всё, — говорю. — Хватит с тебя. Вставай.

И отворачиваюсь, ухожу поскорее, чтобы не видеть его лица.