Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Новогодний сюрприз
Яшма написал "Навеяло как-то...

Егор не любил сюрпризы. Не потому, что не любил неожиданность, а просто старался просчитать все заранее. Сейчас, сбежав с корпоративной вечеринки, старший менеджер отдела тащился домой на автобусе. Почему на автобусе? А потому, что в Москве 30 декабря проще и быстрее было передвигаться на общественном транспорте. Ехать было не удобно. С одной стороны под колени ему давила дамская сумка, с другой две женщины увлеченно обсуждали подарки. У него, Егора, все подарки и жене и сыну были давно куплены. Давно, это неделю назад. Подарок супруге он купил в ювелирном, а вот сыну… Никита будет очень доволен. Давно мальчишка не был настолько оживлен. Чисто случайно, зайдя положить денег на телефон, Егор наткнулся на модель, которой просто бредил Никита. Не самая дешевая игрушка обошлась в пятьсот убитых енотов, но сын-то один. И чей сын! Иногда, Егору казалось, что мальчишка не в меру избалован, и он брался за воспитание сына, но жена была убеждена, что «ребенок – это личность и нельзя его подавлять». Супруга ввела систему поощрений и штрафов, которая состояла в том, что за каждую пятерку мальчик получал пятьдесят рублей, за четверку – сорок, за тройку ничего, а плохие оценки выливались в то, что за следующую пятерку мальчишка ничего не получал. Поскольку, занималась мальчиком в основном жена, и справлялась вроде хорошо, Егора все устраивало. Да и что толку врать себе? Если уходишь на работу, когда мальчик еще спит, а приходишь, когда уже спит называть себя воспитателем глупо.

Автоматическая система контроля проезда пассажиров работала продуктивно, но медленно. Люди упорно отказывались проходить дальше середины автобуса и старались столпиться у дверей. Понятно, что после пятиминутной стоянки, посадка осуществлялась затрудненно, да еще большинство пассажиров тащило тюки и кули. Егор успел пожалеть о том, что вошел в автобус – до дома три остановки, можно было и прогуляться, но выбраться сейчас возможности уже не было. Да и времени жалко.

Наконец, водитель закрыл двери, и транспорт двинулся от метро. Возле средней двери послышалась музыка. Играла она довольно громко, но качества была низкого. Звучали мелодии, часто доносящиеся из комнаты сына. Кто-то из пассажиров, стоящий рядом, возмутился. В ответ раздалась площадная брань ломким голосом. Все ясно. Подростки выражают протест и непокорность насилию общества над самовыражением. Судя по голосам, детей было трое-четверо, и они протестовали, как могли. На требование окружающих убрать музыку, они начали хором подпевать нескладной мелодии, где ярче всего выражались ударные, насилу скрепленные воем базгитары.

«Вот отморозки»,- подумал Егор,-«Если все наши дети такие любезные и хорошо воспитанные при маме и папе, то откуда берутся эти шакалята, сбивающиеся в стаи, подобно бродячим собакам и вместе творящие кошмарные вещи, боясь показаться друг другу сопляками».

Автобус остановился. Дети ехали на подножке, и видно их не было, но, вероятно, они мешали выходу пассажиров, и водитель слишком рано закрыл двери. До Егора донесся слабый голос бабушки, мягко укоривший подростков:

- Молодые люди, надо было отойти от дверей, если Вы не выходите. Теперь мне придется возвращаться. Отойдите от дверей, пожалуйста.

- Спокойно, бабуль, мы выходим на следующей, - смело заявил подростковый голосок и мальчишки продолжили веселое путешествие, уже тише, договариаясь друг с другом о чем-то..
Когда двери открылись, подростки бабушку выпустили, но, стоило ей покинуть подножку, как один из милых деток, рванул сетку с апельсинами, мгновенно раскатившимися по тротуару яркими солнышками.

- Не связывайся впредь, дура старая! – понеслось в дверной проем и автобус тронулся.

Женщины, стоявшие ближе набросились на мальчишек с упреками и руганью, но юноши, вряд ли самому старшему было больше тринадцати, хорошо держали оборону.

- Пошла на ***, обезьяна, иди худей, нечего в автобусах свои порядки устанавливать…

Двери закрылись, к великому негодованию Егора, ничего не прищемив хулигану. «Как таких земля носит?» В сторону ругающихся пробираться было дольше, но Егор решил призвать детей к порядку во что бы то ни стало.

Автобус ехал довольно быстро, музыка звучала все громче, а перепалка становилась все нецензурнее. Вслушавшись, Егор начал беспокоиться всерьез – один из детских голосов походил на Никиту. На единственного и горячо любимого сына. Егор с тревогой протиснулся между авоськой и коробкой и смог, наконец, разглядеть жаждущих свободы.

- Какого черта, - начал, было, мужчина, но тень узнавания мелькнула на его лице и голос сел.

Среди троих точно таких же подростков, мало знакомых Егору, стоял Никита. Его Никита с телефоном, приготовленным в подарок и положенным в шкаф. Из него-то и лилась ужасающая мелодия.

Мальчишка стоял вполоборота и как раз закончил изливать на женщину с ребенком, попросившую быть поздержаннее, поток нецензурной брани, заканчивавшийся рекомендацией пользоваться такси «раз не нравится».

Мальчишка обернулся на голос, довольный тем, что победил в словесной перепалке с дамой и готовый к новому сражению, и побледнел. Звуки музыки мгновенно смолкли. Мальчишка сжался, будто от удара под взглядом отца. Ребята продолжили подзуживать и задирать приятеля, разгоряченные схваткой и непонимающие, что случилось. Никита же издал достойный жалости простой и тихий писк:

-Па…- так и оставшийся висеть в воздухе, потому, что раздалось характерное похрюкивание и двери в которые вжался Никита, стараясь увеличить интервал между собой и отцом, открылись. Мальчишка высыпался на улицу с абсолютно красным лицом и вжимая голову в плечи.

ТАК отец не смотрел на него никогда.

Перед глазами Егора пронеслась вся жизнь. Нет. Не его жизнь. А жизнь его славного сынишки, Никитки, Никки, Никитоса. Радостного карапуза, всегда послушного и отзывчивого, примерного школьника… О-о-о-о-о-о-о-о!!!! Как жестоко шутит судьба! Какие сюрпризы подкидывает! Не говоря мальчишке ни слова, Егор вышагнул на тротуар и быстрым шагом направился к дому, пораженный открытием до глубины души. Его сын – хам!!! ЕГО сын – ХАМ!!! Никогда больше! Никогда больше женщине воспитание не доверю! Егор все еще отказывался верить увиденному, но правда догоняла его бегом, шурша зимним комбинезоном, купленном на прошлой неделе.

- Ты чего, Ник? – старались объяснить столбняк, напавший на приятеля малолетние хулиганы.- Струхнул мужика этого? Да он козел просто!

Ничего из слов приятелей до Никиты сейчас не доходило. Его видел ОТЕЦ! Что делать?! КАК пойти домой? Никита судорожно искал объяснение своему поступку, то, открывая, то, закрывая рот… И не находил. Что-то заставило мальчика побежать за отцом. Что? Он не знал и сам. Догнать удалось у самого подъезда. Как назло, отец пошел по лестнице. Не хочет в одном лифте находиться. Никитка изо всех сил жал на кнопку лифта, желая оказаться у квартиры раньше родителя. Что-то подсказывало мальчику, что если он опоздает, эта дверь для него закроется навсегда. Как назло, лифт ехал вечность.

- Папааааааа!!! – закричал мальчишка, кидаясь к лестнице, но тут наконец открылись двери лифта и мальчишка вбежал в тесную кабину.Подьем не занял много времени. Двери открылись прямо напротив лестничного пролета, в котором уже показался разгневанный родитель.

- Папа, я … я…- мальчишка плакал, но не знал, что сказать.

Егор шел, как во сне. Сын очень разочаровал мужчину. Нельзя было доверять женщине воспитание мальчишки. Вот! Что выросло – полюбуйтесь! Грубиян! Хам! Отморозок!
Ах, дома уже? Сейчас поговорим…

Егор молча открыл дверь, вошел, оставив дверь открытой. Снял ботинки, как приучила жена, затем куртку.

Никита ринулся к отцу и последовал за ним в квартиру. Взгляд папы был настолько многообещающим, что замять дело мирно не было и фантазий. Расстегнул куртку, повесил на крючок и при повороте наткнулся на руку отца ладонью вверх. Мальчик испуганно поднял глаза, но тут же сообразил и расстегнув молнию на грудке комбеза, положил в руку родителя телефон. Тот, о котором столько мечтал и которому так обрадовался, найдя его в шкафу.

Забрав телефон, Егор на глазах ребенка вынул сим карту и убрал аппарат в коробку. Никите стало ясно, что телефон вернется в магазин сегодня же. Пока отец расправлялся с подарком, Никитка стянул ботинки и прошел за родителем в комнату.

- Пап… пап, я…- мальчишка не смел просить прощения, понимая, как выглядел со стороны и что оправдания такому поведению не найти.

Егор сел на диван, уперев ладони в колени:
- Твой поступок не имеет названия! Никита! Что с тобой случилось?! Как возможно такое?! Хам трамвайный! Ну, я тебя проучу! Раздевайся. На улицу ни шагу ВСЕ КАНИКУЛЫ! Будешь манерам учиться! Шевелись. Рассупонивай задницу. Я тебе покажу ТАКСИ!

Егор встал, открыл шкаф, и до слуха с большой охотой скидывавшего с себя комбез мальчишки донеслось позвякивание пряжки ремня о дверку.

Мальчишка похолодел до кончиков пальцев и в животе заворочался скользкий ком. Как ни виноват, а до одиннадцати лет дожил, ни разу ремня не отведав. Страшно. Да еще ТАК папку рассердил. Руки нащупали молнию и потянули вниз. Кусочек рубашки попал в застежку, и раздевание затянулось. Никита попробовал потянуть вверх, кося на рассерженного родителя из под нестриженной челки, и снова вниз, но результат не изменился. Пыхтя, как закипевший чайник, он повернулся к отцу.

- Заело.- от чего-то, давящего изнутри, вновь потекли слезы. Никита размазал их рукавом и потянул еще раз. На этот раз, когда отец уже готов был помочь, бросив ремень на диван, молния выплюнула изжеванную ткань и разошлась, освобождая мальчишку из теплого панциря. Никита помял секунду лямки шуршащих штанов и вдохнув полной грудью, выбрался из комбеза в прохладу комнаты.

Егор наблюдал за судорожными движениями сына. Мальчишка явно торопился получить заслуженный ремень, а вместе с ним и прощение. Значит, не поздно еще перевоспитывать.

- Теперь трусы, - сухо произнес мужчина.

Стаскивать трусы, притом, что это последняя защита от отцовского взыскания, не хотелось вовсе, но Никита боялся СЕЙЧАС прекословить отцу даже в самой малости. Мальчишка подцепил большими пальцами обеих рук резинку синих плавочек и стянул их до самого пола. Медленно вышагнув из трусиков, мальчик поднял глаза на отца, ожидая указаний.

- Ложись, - скомандовал Егор, забирая ремень с сидения дивана.

Никита чуть помялся, но вытянулся на диване. На глаза мальчишки попалась подушка-думка, но подросток не посмел подгрести ее под себя. Так страшно не было еще никогда. Страх нагоняла не сама порка. Порке мальчик даже был рад , если она избавит его от такого чужого взгляда отца и вернет его хорошее отношение.

Егор посмотрел на покрывшуюся мурашками попу сына, на бледные бедра и скрещенные в щиколотках ноги, взял ремень за пряжку, получше пристраивая в ладони и намотал на руку, оставив почти метровый хвостик свободно болтаться. Положил конец ремня на белую сжавшуюся попу сына, прикидывая расстояние, отошел назад, примериваясь к удару… Приподнял мальчишку и подсунул подушку ему под живот. Замахнулся…

Никита услышал щелчок и ощутил горячий след на коже. Терпеть было можно и мальчишка закусил губы, завернув их между зубами сразу обе. Второй удар пришел почти сразу, потом еще один, еще и еще.

Попа встречала ремень, сжималась, образуя ямочки по бокам, припухала розовым следом и вновь расслаблялась. Егор стал прикладывать большую силу, а паузы делать дольше. Ремень впивается теперь более основательно и преимущественно в левое полупопие. Никитка заерзал, пытаясь унять жжение. И сжал пальчиками покрывала, борясь с искушением закрыть попу руками, а то и вовсе перевернуться на спину, пряча нагретую попу. Мальчишка был наслышан о том, что приятелей порят, но никогда не думал, что сам попадет в такую ситуацию.

Егор заметил напряжение сына и стал делать между ударами перерывы в две и более минут. И рука отдыхает и мальчишка расслабляется. Попа Никиты напоминала розовое поле, красиво прочерченное более яркими и вздутыми полосками, пока еще не пересекающими друг друга.

У Никиты защипало в носу. После очередного положенного почти на бедро удара мальчишка зажмурился и не удержал стон. До сегодняшнего дня Никита не видал на лице отца ТАКОГО презрения и, поняв отношение отца к случившемуся, теперь, старался не потерять самоуважения. Щадя собственное самолюбие, мальчик сжимал зубы и упирался лицом в диван так сильно, что становилось больно кончик носа. Удары сыпались вразнобой и с большими, различными по времени интервалами, что сильно затрудняло возможность терпеть.

Егор нанес уже около тридцати ударов ремнем по ближней к краю ягодичке и сказал Никите перелечь, дабы и вторая половина попы получила свою порцию ремешка.

А ремешок, надо сказать, был знатный. Не широкий, сантиметра четыре, он был сшит из двух слоев телячьей кожи и впивался в попу с нешуточной силой даже при не слишком большом замахе. Что уж говорить о разозленном донельзя отце, в руках которого это ремень находился сейчас.

Никита встал по требованию родителя и перелег наоборот, подставляя ремню правую ягодицу. Руки мальчика сделали несколько движений, стирающих боль, но как можно незаметнее для отца. При движении уже ощущался дискомфорт. Особенно в месте, где попа заканчивалась, и начинались ноги. На этот раз мальчик сам пристроил подушку у себя под животом, возвышая пятую точку для воспитательных мер, так неожиданно принятых отцом, и все же сильных. Темные волосы на шее мальчика взмокли, а рубашка опустилась, закрывая ягодицы. Никита старался спрятать от отца заплаканное раскрасневшееся личико и поспешил выгнуть спину, утыкаясь в мягкие подушки дивана.

Егор поддернул рубашку сына слегка вверх, чтобы лучше рассмотреть место приложения ремня. Напоротая уже ягодица все припухала, должно быть, вызывая у мальчика желание потереть ушибы. Ремень взвился в воздух и продолжил вправление мозгов. Правая ягодичка на фоне побитой сестрички выглядела ровной и беленькой. Но очень скоро на рассерженного отца смотрели две близняшки-ягодички: одинаково румяные и припухшие красноватыми по краям рубцами.

Порку по второму полупопию Никита сносил хуже. Ерзая по подушке, вертя головой и довольно слышно постанывая. Мальчик еще не счел, что достаточно наказан, но боль в попе ощущалась не только при ударе ремня, а сама по себе. Очередная долгая пауза сподвигла мальчишку на откровения:

- Я больше не буду, па…

-Конечно, не будешь, - сказал Егор, наматывая ремень на руку и оставляя хвостик всего в 30-40 см. Затем, мужчина приблизился к мальчику и сдвинул его плечи с дивана, заставив встать на голову и упереться руками в пол, все еще лежа на диване, только теперь поперек. В результате чего Никите пришлось согнуть ноги и развести их в стороны, чему способствовала подушка, оказавшаяся между бедер грубияна. Отец встал над теперь вовсе открытой попой сына и слегка притиснул его между коленей. Ремешок был коротким и имел большую точность попадания. Егор взмахнул рукой и наградил бескультурного отпрыска ударом, пришедшимся на нежную внутренность попки.

Никитка взвизгнул и дернулся, уже не скрывая, что ревет. Мальчишка был морально и физически измучен. Поскольку отец молчал, Никита думал что родитель все еще сердится.

Сын разревелся в голос. Причины на это у него были, но и у Егора были причины продолжить наказание, хоть мальчонку и становилось жальче с каждой секундой. Удары сыпались часто, не давая Никите передохнуть, и мальчишка заголосил во всю мощь одиннадцатилетних легких.

- Что же ты не плакал, когда у бабушки апельсины раскатились? - Задал жестокий, но необходимый вопрос родитель.

Никита втянул в себя сопли с шумом Ниагарского водопада и дернулся сбежать, понимая, что за эту выходку отец перепорет его пополам. Стало еще стыднее, но выносить порку уже не было сил.

- А насколько ты любезен с женщинами, это вовсе комментировать не нужно, - Егор наклонился поправить тело сына, чуть съехавшего в результате рывка. Ремешок уже порядком разукрасил внутреннюю поверхность бедер и середину попы, украсив последнюю наливающимися багровыми синяками.

- Я больше не буду-у-у-у-у-у..- взвыл мальчишка и постарался устоять на голове, прикрывая руками попу. Этому мешали ноги отца, четко разделившие мальчишку на часть виновную – голову и язык и часть наказуемую – попу.

Зная точно, что последнее слово и принятие решений должны оставаться за взрослым, Егор нанес еще серию стежков ремнем, не очень разбирая, куда попадает, и Никита был выпущен из тисков.

Мальчишка сполз с дивана. Поджал колени к груди. Облегчая страдания, он тер попу одной рукой и личико другой.

Егор убрал ремень в шкаф и принес с кухни стакан с водой. Сел на пол рядом с мальчиком и, аккуратно приподняв голову, напоил. Никитка утирал рукавом рубашки сопли и слюни, стараясь прижаться к отцу.

- Ну как же ты так, сынок?- мягко укорил Егор уже вовсе не сердитым тоном, - Мы же с мамой тобой гордились… А тут такое…

Никита уткнулся отцу в район подмышки и лишь сотрясался в рыданиях.

- Ну все…все… Я не сержусь…Правда расстроен порядком…

При этих словах Никита отнял личико от папиного свитера и поднял вверх глаза:

- А мама?

- Придется рассказать. Давай, ты сам?

Никита быстро кивнул и сел на коленки, стараясь не касаться пятками израненной попы.

***
Порка помнилась Никите все каникулы. Сидеть к своему удивлению он смог уже на следующий день, а вот ходить было неприятно почти неделю. Как отец и сказал, две недели домашнего ареста тянулись мучительно, но принесли мальчику большую пользу. Никита читал произведения, обязательные в школьной программе и занимался с отцом по неясным в школе предметам, что было важно, поскольку мамины санкции и поощрения негласно отменили, оставив только папины штрафы за тройки и двойки.

Егор стал больше времени проводить с сыном, и меньше на работе. Поняв одну простую истину, что во сне сына не воспитаешь, а поручать воспитание мужчины женщине, даже самой любимой, нельзя.
"