Отправлено: 05.05.08 13:56. Заголовок: Библиография телесных наказаний детей в литературе.

Библиография телесных наказаний детей в литературе.
Библиография включает художественные произведения, статьи из энциклопедий, книги по педагогике, психологии и психиатрии, в которых каким-либо образом упоминаются телесные наказания детей. Авторы произведений расставлены в алфавитном порядке. При наличии у автора нескольких таких произведений они также расставляются в алфавитном порядке после фамилии автора. Для каждого произведения указывается: 1) пол наказывающего и наказуемого (наказывающий/наказуемый)
(сокращения: М - мужчина, м - мальчик, Ж - женщина, д - девочка);
2) орудие наказания;
3) характер упоминания о наказании
(описание - описание самого процесса наказания, упоминание - упоминание о проведенном наказании, подготовка - описание процесса подготовки к наказанию); 4) для произведений, опубликованных в журналах: номер журнала.
В случае наличия в произведении нескольких разнотипных наказаний будет отдельно описываться каждое с их нумерацией.
Беляков

Акунин Борис.
"Внеклассное чтение." (М/м), розги, описание.
"Детская книга." (М/м), кнут, описание.
Алексеев Сергей.
"Жизнь и смерть Гришатки Соколова." 1: (М/м), иглы, описание; 2: (М/м), плеть, упоминание.
"История крепостного мальчика." (Ж/м), розги, упоминание.
Амаду Жоржи. "Генералы песчаных карьеров." 1: (М/м), резиновая дубинка, развернутое описание; 2: (М/м), хлыст, описание, упоминания.
Андреев Василий. "Славнов двор". (М/м), плеть, описание.
Аноним. "Мы с 'Фрэнком'". 1: (М,д), розги, рука, развернутые описания; 2: (д/м), рука, развернутое описание; 3: (Ж,д), розги, развернутое описание; 4: (Ж/м,д), рука, розга, развернутое описание; 5: (Ж/д), рука, розга, развернутое описание.
Антонян Ю., Ткаченко А. "Сексуальные преступления." 1: (М/м), ремень, упоминания; 2: (м/м), крапива, упоминание; 3: (М/м), рука, упоминания.
Аполлинер Гийом. "Одиннадцать тысяч палок, или любовные похождения господаря." (М/д), рука, описание.
Бажов Павел. "Каменный цветок." (М/м), кнут, развернутое описание.
Безуглов Анатолий. "Чудак? Влюбленный..." 1: (Ж/м), ремень, упоминание; 2: (М/м), кипяток, развернутое описание, журнал "Аврора" N4 за 1983 год.
Беляев Владимир. "Старая крепость." (М/м), хлыст, описание.
Бертрам Джеймс Глас (псевдоним "доктор Купер"). "История розги".
Главы:
"Наказание розгами воришек и карманников." (М/м), розги, упоминание.
"Судебные и церковные наказания в Шотландии." (М/м), розги, клеймение, упоминание.
"Розга в одном из восточных государств." (Ж/м), розги, упоминание.
"Флагелляция в Африке." 1: (М/м), бастонада, упоминание; 2: (М/м), розги, описание, упоминание; 3: (М/м), бич, упоминание.
"Флагелляция в Америке." (М/д), ремень, описание.
"Флагелляция во Франции." 1: (Ж/д), розги, упоминания; 2: (М/м), розги, упоминания; 3: (М/м), плеть, упоминание.
"Выдержки из дневника аристократки." 1: (М/м), розги, упоминание; 2: (Ж/м), розги, упоминание.
"Воспитание в английской школе для бедных сто лет тому назад." (Ж/д,м), розги, китовый ус, упоминание.
"Школьные наказания." (М/м), розги, многочисленные описания и упоминания.
"Еще анекдоты о телесных наказаниях." (М/м), розги, кожа угря, упоминания.
"Корреспонденция о наказании розгами в журнале "Family Herald"." 1: (Ж,М/д), кнут, палка, упоминание; 2: (М/м), розги, упоминание.
"Розга в будуаре." (Ж/д), розги, ремень, упоминание.
"Флагелляция в монастырях. Мистическая флагелляция." 1: (Ж,д), розги, плеть, веревки, крапива, рука (упоминания); 2: (Ж,д), плеть, описание.
"Телесные наказания в Китае. Флагелляция у проституток." 1: (М/м), ремень, упоминание; 2: (Ж/д), розги, плеть, упоминание.
"Телесные наказания в семье и школе." 1: (м/д), рука, описание; 2: (Ж/д), розги, упоминание; 3: (М/м), розги, трость; 4: (М/м,д), розги (описание, упоминание), плеть (упоминание).
"Флагелляция и любовь." 1: (Ж/д), розги, упоминание; 2: (Ж/м), розги, подготовка, описание.
"Флагелляция детей." 1: (Ж/д,м), розги, упоминание; 2: (Ж/м), рука, розги (описание, подготовка), плеть, крапива (упоминание), (М/м), розги, описание; 3: (М/м), розги, описание; 4: (Ж/д), розги, плеть, развернутое описание.
"Флагелляция из-за денег и для возбуждения." 1: (М/д), розги (описание), ремень (упоминание); 2: (Ж/д), розги, описание.
"Психология флагеллянта и флагеллянтши." (Ж/м), розги, развернутое описание.
"Флагелляция в средние века в исправительных домах и в наши дни в особых клубах флагеллянтов." 1: (Ж/д,м), розги, развернутое описание, подготовка; 2: (Ж/м), розги, развернутое описание, упоминание.
"Связь флагелляции с мастурбацией." 1: (Ж/м), розги, упоминание; 2: (Ж/д), розги, упоминание; 3: (Ж/м), розги, упоминание.
"Флагелляция в Англии." (Ж/д), розги, подготовка, описание.
"Телесные наказания в США и Голландии." (Ж/д), розги (описание), резиновый ремень, крапива (упоминание).
"Исторические сведения о флагелляции в наше время." (Ж/ж), розги, крапива, упоминания.
"Флагелляция в Италии." (М/м), розги, плети, упоминание.
"Исторические сведения о флагелляции." 1: (М/м), розги, упоминания; 2: (м/м), розги, описания, упоминания; 3: (М/д), розги, упоминание.
"Телесные наказания в современное нам время." 1: (Ж,д/д), розги, развернутое описание; 2: (М,Ж/м), розги, упоминание.
Блайтон Энид. "Тайна "Вершины Контрабандиста"." (М/м), ремень, описание.
Бромлей Наталья, Остроменцкая Надежда. "Приключения мальчика с собакой". (М/м), хлыст, подготовка.
Булкин Андрей. "Звезда." (Ж/м), стек, описание.
Булычев Кир. "Миллион приключений." (Ж/м), хлыст, описание.
Валентинов Андрей, Дяченко Марина, Дяченко Сергей, Олди Генри Лайон. "Рубеж". (м/м), хворостина, упоминание.
Веллер Михаил. "Забытая погремушка". (М/м,д), ремень, описание.
Вартанов Степан. "Смерть взаймы". (М/м,д), плеть, упоминания.
Ведзижев Ахмет. "Гапур из Сунжа-Юрта." (М/м), крапива, развернутое описание.
Гарин-Михайловский Николай. "Детство Темы." (М/м), ремень, развернутое описание.
Гашек Ярослав. "Урок закона божьего." (М/м), розги (описание), ремень (упоминание).
Гиро Поль. "Быт и нравы древних римлян". (М/м), розги (описание), линейка, ремень (упоминание).
Говоров А. "Алкамен - театральный мальчик." (М/м), розги, описание.
Горький Максим.
"Детство." (М/м), розги, развернутое описание, подготовка.
"В людях." (Ж/м), розги, описание.
Даль Роальд. "Мальчик: рассказы о детстве." (М/м), трость, развернутые описания.
Джонс Диана Уинн. "Заколдованная жизнь." (М/д), подошва ботинка, описание.
Диккенс Чарльз.
"Дэвид Копперфильд." (М/м), трость, описание, многочисленные упоминания.
"Приключения Оливера Твиста." (М/м), трость, упоминание.
Добряков Владимир. "Хроноагенты за работой." 1: (М/м), лоза, развернутое описание; 2: (М/м,д), розги, плети, шпицрутены, упоминание; 3: (м/м), розги, описание.
Добсон Джеймс.
"Непослушный ребенок." Пропаганда телесных наказаний маленьких детей прутом или ремнем.
"Не бойтесь быть строгими." (М/м), рука, упоминание; пропаганда телесных наказаний маленьких детей.
Дорошевич Влас. "Горе и радости маленького человека." (Ж/м), розги, подготовка, развернутое описание.
Достоевский Федор. "Братья Карамазовы." (М/д), розги, описание.
Дэвис Робертсон. "Пятый персонаж." (М/м), упоминание.
Елькина Марина. "Тайна синего фрегата." (М/м), ремень, упоминание.
Захер-Мазох Леопольд. Приложение к роману "Венера в мехах", глава 1 "Воспоминания детства и размышления о романе". (Ж/м), хлыст, описание.
Иванов Алексей. "Ночная служба." (М/м), розги, упоминание.
Иванов Анатолий. "Тени исчезают в полдень." (М/м), ремень, упоминание.
Иванов Альберт. "Свистать всех наверх! или Человек за бортом!" (М/м), ремень, упоминания.
Каплан Виталий. "Круги в пустоте." 1: (М/м), прут, подготовка, упоминание; 2: (М/м), плеть, развернутое описание; 3: (М/м), ремень, упоминания.
"Корпус". 1: (м/м), скрученное полотенце, описание; 2. (М/м), розги, упоминание.
"Юг там, где солнце." 1: (Ж/м), ремень, упоминания; 2: (М/м), провод, упоминание.
Каприо Франк. "Многообразие сексуального поведения." 1: (д/м), рука, упоминание; 2: (Ж/д), рука, упоминание.
Карр Калеб. "Алиенист." 1: (М/м), ремень, описание; 2: (М/м), ремень, упоминание.
Кинг Стивен.
"Бесплодные земли." (М/м), кулак, описание.
"Оно." (М/д), ремень, упоминание.
"Стрелок." (М/м), кулак, описание.
"Талисман." 1: (М/м), плеть, развернутое описание; 2: (М,м/м), прижигание пальцев зажигалкой, развернутое описание.
Киплинг Редьярд. "Маугли." 1: (медведь/м), лапа, упоминание; 2: (пантера/м), лапа, описание.
Кифер Отто. "Сексуальная жизнь в Древнем Риме." (М/м), розга (описание), плети, трость (упоминание).
Клепов Василий. "Четверо из России." (Ж/м), плеть, описание.
Кожевников Вадим. "Заре невстречу." (М/м), удары ребром ладони по оттянутой коже на животе, развернутое описание.
Копылов Юрий. "Васькин камень." (М/м), ремень, упоминание.
Косински Ежи. "Раскрашенная птица". 1: (М/м), кнут, описание; 2: (Ж/м), ремень, описание; 3: (М/м), ивовый прут, описание.
Крапивин Владислав.
"Бабушкин внук и его братья." 1: (Ж/м), рука, упоминание; 2: (м/м), рука, описание; 3: (М/м), ремень, упоминание.
"Бронзовый мальчик." 1: (М/м), линейка, подготовка; 2: (Ж/м), линейка, упоминание; 3: (М/м), нагайка, упоминание; 4: (М/м), ремень, упоминание.
"Взрыв генерального штаба." (М/м), шомпол, упоминание.
"Возвращение клипера "Кречет". Пропаганда наказаний розгами.
"Выстрел c монитора." Имитация порки мальчика на манекене, кнут, описание.
"Гуси-гуси, га-га-га..." (Ж/м), линейка, ремень, жгут, шприц, упоминание.
"Дети синего фламинго." (М/м), прут, подготовка, описание.
"Журавленок и молнии." (М/м), ремень, развернутое описание.
"Клад на Смоленской улице." 1: (Ж/м), хворостина, подготовка; 2: (Ж/м), розга, упоминание; многочисленные упоминания об описаниях порки в других книгах.
"Колыбельная для брата." (М/м), ремень, описание.
"Лето кончится не скоро." 1: (М/м), инструмент?, описание; 2: (М/м), рука, резиновая скакалка, упоминание.
"Мальчик девочку искал." (Ж/м), розги, упоминание.
"Мальчик со шпагой." (М/м), ремень, упоминание.
"Однажды играли..." 1: (М/м), крапива, описание; 2: (Ж/м), ремень, описание; пропаганда порки.
"Острова и капитаны", книга третья "Наследники". (М/м), прут, подготовка, упоминания.
"Помоги мне в пути." 1: (м/м), велосипедная камера, развернутое описание; 2: (М/м), электроток, развернутое описание; 3: (Ж/м), пластиковые прутья, упоминание.
"Портфель капитана Румба." (Ж/м), рука, описание.
"Рассекающий пенные гребни." (М/м), линейка, подготовка.
"Семь фунтов брамселного ветра." 1: (м/м), крапива, подготовка, упоминание; 2: (Ж/м), крапива, упоминание; 3: (Ж/м), рука, описание.
"Синий город на Садовой." (Ж/м), рука, описание.
"Сказки о рыбаках и рыбках." 1: (М/м), шлепанец на рукоятке, удары по рукам (описание); 2: (М/м), электроток?, подготовка, развернутое описание.
"Стеклянные тайны Симки Зуйка." 1: (М/м), резиновая скакалка, упоминание; 2: (М/м), рука, описание.
"Шлем витязя." (Ж/м), крапива, подготовка, упоминание.
Крафт-Эбинг Рихард. "Половая психопатия." 1: (М/м), розги, описание; 2: (м/м), розги, упоминание; 3: (м/д), рука, упоминание, фантазии мальчика о шлепании его девочками; 4: самофлагелляция мальчика палкой (описание), фантазии мальчика о порке его и других мальчиков мальчиками: бич, ремень, палка, тасканье за уши.
Кристоф Агота. "Толстая тетрадь". 1: (Ж/м), рука, метла, мокрая тряпка, упоминание; 2: (м/м), ремень, описание.
Кропоткин Петр. "Записки революционера". 1: (М/м), розги, описания; 2: (М/м), деревянные линейки, упоминание; 3: (М/м), хлысты, описание; 4: (М/м), подтяжки, описание; 5: (м/м), скрученный платок, упоминание.
Куприн Александр.
"На переломе (Кадеты)." (М/м), розги, подготовка, упоминание.
"Храбрые беглецы." (М/м), розги, упоминание.
Лавров Валентин.
"Блуд на крови", глава "Дочь палача". (М,Ж/д), розги, плеть, посыпание ран солью, прижигание рук, упоминания.
"Тайна двора государева", глава "Повешенный". (М/м), плеть, описание.
Лакшин Владимир. "Закон палаты." (м/м), плеть, развернутое описание.
Ли Харпер. "Убить пересмешника..." 1: (Ж/д), линейка, описание; 2: (М/д), рука?, упоминание.
Лиханов Альберт.
"Кикимора." (М/м), кнут, описание.
"Лабиринт." 1: (Ж/м), ремень, развернутое описание; 2: (М/м), крапива, описание.
Лукьяненко Сергей. "Царь, царевич, король, королевич..." Без указания пола, ремень, описание.
Лурье Соломон. "Письмо греческого мальчика." (М/м), бычий хвост, подготовка.
Мало Гектор. "Без семьи." 1: (м/м), плеть, описание; 2: (М/м), палка, упоминание.
Мангован Д. "Китайцы у себя дома." (М/м), бамбуковая палка, упоминание.
Марк Твен. "Приключения Тома Сойера." (М/м), розги, упоминание.
Маркмор Роберт. "Новобранец". (М/м), линейка, упоминание.
Масодов Илья.
"Синие нитки." (М,Ж,м/д), ремень, тряпка, указка, шланг, палка, упоминания.
"Тепло твоих рук." (М/д), ремень, описание.
"Черти". 1: (Ж/д), тряпка, веник, скалка, сковорода, упоминание; 2: (М/д), ремень, описание.
Матье Милица. "День египетского мальчика". (М/м), плеть, описание, упоминания.
Меньшов Виктор. "Сокровища черного монаха". (М/м), упоминание.
Михановский Владимир. "Тилон спартанский." (М/м), палка, развернутое описание, литературный сборник "Эстафета" за 1984 год.
Михневич Владимир. "Язвы Петербурга." 1: (М/м), ремень, упоминание; 2: (Ж/д), розги, описание; 3: (М/д), розги, упоминание.
Де Моз Ллойд. "Психоистория." 1: (М/м), розги, описание; 2: (Ж/м), рука, упоминание; 3: (М/м), вязальные спицы, упоминание; 4: (М/м), кнут, упоминание; многочисленные упоминания порок и описание орудий наказания.
Нагибин Юрий. "Лето моего детства", глава "Атаман". (М/м), крапива, развернутое описание.
Некрасова Мария. "Толстый и нарисованные баксы". (Ж/м), пояс от халата, описание.
Орлов-Скоморовский А. "Голгофа ребенка". 1: (Ж/м), розги, развернутое описание; 2: (М/м), нагайка, развернутое описание; 3: (М/м), подтяжки, ремень, описание.
Остер Пол. "Мистер Вертиго". (М/м), пастуший хлыст, упоминание.
Павлова М. "Творческая история романа "Мелкий бес"". (М/м), розги, развернутоеъ описание, многочисленные упоминания, пропаганда телесных наказаний детей.
Пантелеев Алексей. "Ленька Пантелеев." (М/м), подтяжки, развернутое описание.
Перес-Реверте Артуро. "Чистая кровь." (М/м), плеть, описание.
Пирогов Николай. "Нужно ли сечь детей, и сечь в присутствии других детей?" Рассуждения о порке детей розгами.
Плевако Николай. "Норд-ост опускает бороду." (Ж/м), веревка, упоминание.
Погорельский Антоний. "Черная курица, или Подземные жители". (М/м), розги, упоминание.
Помяловский Николай. "Очерки бурсы." (М/м), (м/м), розги, многочисленные развернутые описания.
Радов Егор. "Я" (м/м), розги, упоминание.
Рено Мэри. "Персидский мальчик" (М/м), трость, упоминание.
Руссо Жан-Жак. "Исповедь." (Ж/м), розги, описание.
Де Сад Донасьен-Альфонс-Франсуа (Маркиз де Сад).
"Жюльетта." 1: (М/д), розги, тернии, горячее масло, развернутое описание; 2: (Ж/д), розги, развернутое описание; 3: (М/д), плеть, розги, развернутое описание; 4: (М/м), плеть, описание; 5: (М/д,м), хлыст, плеть, описание; 6: (М/д), плеть, кнут, развернутое описание; 7: (М/д), хлыст, описание; 8: (М/м), розги, описание; 9: (М/м,д), хлыст, упоминание; 10: (Ж/м), розги, упоминание; 11: (Ж/д), хлыст, описание; 12: (М/м), розги, упоминание; 13: (М/м,д), розги, описание; 14: (М/д), розги, описание; 15: (М/м), плеть, упоминание.
"Новая Жюстина." (М/м,д), розги, развернутые описания.
Садов Сергей. "Дело о неприкаянной душе". (М/м), ремень, описание.
Севела Эфраим. "Легенды Инвалидной улицы", глава "Почему нет рая на земле". (М/м), ремень, многочисленные описания.
Сент-Джон Патрисия. "Дважды освобожденный". (М/м), розги, упоминание.
Серафимович Александр.
"В бурю." (М/м), просмоленная веревка, описание.
"Мышиное царство." 1: (М/м,д), рука, описание; 2: (М/м), ремень?, упоминание.
Секориский Сотилиан. "Путь дурака-5." (М/д), ремень, описание.
Симонов Иван. "Охотники за сказками." (М/м), плеть, упоминания.
Синякин Сергей. "Детский портрет на фоне счастливых и грустных времен". (М/м), описание.
Сологуб Федор.
"День встреч." (Ж\м), линейка, упоминание.
"Жало смерти." (М/м), розги, упоминание.
"Земле земное." (М/м), розги, упоминание.
"Мелкий бес." 1: (М/м), розги, упоминания; 2: (м/м), бич, эротические мечты женщины.
"О телесных наказаниях." Пропаганда телесных наказаний детей.
Стихи. 1: (Ж/м), розги, крапива, упоминание; 2: (М/м), розги, подготовка.
"Творимая легенда." (Ж/м), розги, описание.
"Тяжелые сны." (М/м), розги, описание, упоминание.
"Утешение." (М/м), розги, описание.
"Червяк." (М/д), плеть, подготовка.
Соррентино Гилберт. "Изверг Род." 1: (Ж/м), ремень (описания), линейка, палка, лопатка, ложка, веник (упоминания); 2: (м, сам себя), ремень, описание.
Сотник Юрий. "Ясновидящая, или Эта ужасная "улица"". 1: (М/м), ремень, описание; 2: (Ж/д), веревка, описание.
Ставинога Франтишек. "Песенка первая." 1: (М/м), ремень, упоминание; 2: (М/м), веревка, вымоченная в рассоле, развернутое описание.
Станюкович Константин.
"История одной жизни." 1: (М/д), ремень, описание; 2: (М/м), ремень, развернутое описание.
"Нянька." (Ж/м), розги, описание.
Суслин Дмитрий. "Рыцарь Катерино." (д/м), рука, описание.
Сухинов Сергей. "Древняя книга оборотня." 1: (нечисть/д,м), хлыст, описание; 2: (М/м), кнут, описание.
Таркинтон Бус.
"Пенрод-гангстер." (М/м), ремень, упоминания.
"Пернод и Сэм." (Ж/м), палка, описание.
"Пенрод-сыщик." (Ж/м), ремень?, упоминание.
Ткаченко А. "Сексуальные извращения - парафилии." (М/м), палка, упоминания.
Толстой Алексей. "Петр Первый." (М/м), ремень, описание.
Толстой Лев. "Детство." (Ж/м), розги, упоминание.
Турнье Мишель. "Элеазар или Источник и Куст." (М/м), кнут, описания.
Тынянов Юрий. "Пушкин." (Ж/м), розги, рука, упоминание.
Успенский Михаил. "Белый хрен в конопляном поле." 1: (М/м), вожжи и сбруя, упоминания; 2: (М/м), ремень, описание.
Фадеев Александр. "Молодая гвардия." (М/м,д), розги, описания, упоминания.
Фрейд Зигмунд. ""Ребенка бьют": - к вопросу о происхождении сексуальных извращений." Фантазии детей об избиении детей родителями, в основном мальчиков отцами. Анализ происхождения таких фантазий.
Чаплин Чарльз. "Моя биография." (М/м), трость, розги, описания.
Чехов Антон.
"Ванька." (М/м), шпандырь, упоминание.
"Злой мальчик." (М,Ж/м), надирание ушей, описание.
"Случай с классиком." (М/м), ремень, описание.
Чулков Георгий. "Императоры." (М/м), трость, линейка, шомпол, упоминание.
Шахиджанян Владимир. "1001 вопрос про ЭТО", вопрос N648. 1: (Ж/д), рука, описание; 2: (Ж,М/д), рука, развернутое описание; 3: (Ж/д), розги, рука, развернутое описание; пропаганда порки девочек.
Шервуд Том. "Серые братья." 1: (М/м), веревка, описание; 2: (М/м), бамбуковая палка, описание.
Штритматтер Эрик. "Лавка." 1: (Ж/м,д), розги, подготовка; 2: (М/м), трость, описание.
"Энциклопедия преступлений и катастроф".
Том "Тюрьмы и наказания".
Глава "О телесных наказаниях в начальных школах". 1: (М/м), подтяжки, упоминание; 2: (М/м), розги, упоминания; 3: (м/м), розги, упоминания; 4: (м/м), костыли, упоминание; 5: (М,Ж/м), бамбуковая трость, упоминание; пропаганда телесных наказаний детей.
Глава "Телесные наказания в Северо-Американских Соединенных штатах и Голландии". 1: (Ж/д), розги, резиновые ремни, колючее растение орти, упоминания; 2: (Ж/д), розги, описание.
Том "Убийцы и маньяки".
Глава "Воспитатель". (М/м), ремень, описание.
Глава "Отчим." (М/м), кочерга, полено, развернутое описание.
Эткинд Александр. "Содом и Психея." 1: (д/д), розги, упоминание; 2: (М,Ж/м,д), розги, плеть, упоминание.

 Отправлено: 14.05.08 01:55. Заголовок: С творчеством В.Крап..

С творчеством В.Крапивина знакома очень хорошо. Описывая подготовку или саму порку он преследует только одну цель - показать нам, взрослым людям, что с детьми можно поступать и без грубости. Ведь всегда в его книгах помимо папаши-зверя (или грубого воспитателя) здесь же , рядом, живет другой человек, который прекрасно ладит с детьми и вообще ведет себя совершенно по-другому. Я думаю, что Крапивин это пишет, скорее для взрослых, чтобы видели иногда себя со стороны. Да и сами наказания в большинстве случаев заканчиваются амнистией провинившегося.
А вот у Помяловского в *Очерках о бурсе* - *Очерках бурсы* совсем другое дело. Это произедение для тех, кто любит само действо. Читайте - впечатлений хватит надолго.

 Отправлено: 27.05.08 17:44. Заголовок: По-моему у Сотника б..

По-моему у Сотника был еще рассказ "Похищение ирокезов". Если кто знает ссылку на этот рассказ, пожалуста напишите.

 Отправлено: 07.09.09 18:35. Заголовок: Ещё есть книги Граф..

Ещё есть книги Графини де Сегюр, очень популярные в России до 1917 года и по сей день во Франции. "Сонины проказы", "Примерные девочки", "Каникулы" Эта де Сегюр русская, Софья Растопчина. Там секут девочку Соню, вначале мама за попытку воровства, потом мачеха, часто и несправедливо.

 Отправлено: 17.01.10 02:39. Заголовок: Теме пернесена click..

Теме пернесена
click here

 Отправлено: 15.10.21 23:49. Заголовок: "Эволюция мотивов насилия в творчестве Крапивина"

Статья о насилии в творчестве детского писателя Крапивина (с большим количеством цитат)


"Эволюция мотивов насилия в творчестве Крапивина"




Владислава Петровича Крапивина неоднократно критиковали за обилие насилия в книгах, предназначенных для детской и подростковой аудитории. В этой статье мы рассмотрим, правомерна ли такая критика, или же писатель просто предельно честно описывает окружающую детей действительность. Во многих книгах его юные герои сталкиваются с физическим наказанием, а кое-где и с настоящими пытками.

В чем же корни этого повторяющегося мотива? Поклонники творчества Крапивина, безусловно, припомнят эпизод из автобиографической повести «Золотое колечко на границе тьмы» (1994 год): будущий писатель пробрался в чужой огород, надо сказать, действительно безо всяких преступных побуждений. Достаточно длинный эпизод приведен здесь полностью:

И, глядя через плечо, я отчетливо сказал:

— Я вам ничего не сделал, а вы хватаете! Вы уродина и старая ведьма, вот! Мне на вас тьфу!

— Ах ты, поросенок недокормленный! — Старуха двинулась ко мне мужским решительным шагом. Я театрально захохотал, толкнулся ногой… Мамочка! Шаткое бревнышко не выдержало, я сорвался, повис на руках. А еще через миг хлипкая доска изогнулась и одним концом оторвалась от столба. Я шлепнулся в жухлую траву и гнилые листья, обалдело сел, раскинув свои тощие ноги в черных заштопанных чулках. Старуха нависла надо мной, как воплощенное возмездие.

Ухо с перепугу тут же перестало болеть. А душа метнулась направо-налево в поисках пути для бегства. Тело слабо дернулось за ней следом. А старуха монотонно, однако с ноткой удовольствия проговорила с высоты:

— Чего уж теперь трепыхаться-то? Коли птенчик выпал, от старой кошки не уйдет. Покорись. Видать, так тебе предназначено, чтобы ведьма тебя уму-разуму поучила.

Эта речь влила в меня первую каплю обреченности. Я ослабел. Стало ясно, что не спастись. Куда ни кинешься, старуха успеет схватить. А она сказала уже иначе, по-деловому:

— Вот так, значит. Сколько тебе годков-то?

— Д… восемь, — бормотнул я. Было мне почти девять, но я смекнул, что к более малолетнему пленнику старуха, возможно, отнесется снисходительней.

Она склонила к плечу голову.

— Точно ли говоришь?

— Точно, — конфузливо отозвался я. — А вам-то зачем?

— Для протоколу.

Батюшки мои? В милицию, что ли? Однако тут же получил разъяснение:

— Сколько кому исполнилось, столько и горячих выписывают на первый раз. Небось, не пробовал еще горяченьких, с маху, по месту, откуль ноги торчат?

Я ослабел еще больше — от понимания, что здесь меня настигла неотвратимая и справедливая судьба. Пришло наяву то, о чем я не раз думал со страхом. Местом «откуль ноги« я вжался в землю. Но старуха зашла сзади и легко подняла меня, ухватив под мышки. И повела, держа перед собой. Я, конечно, упирался, но не сильно. Во-первых, совсем обмяк от навалившегося стыда и ужаса. А во-вторых… под глыбами этих чувств шевельнулся опять полузабытый мохнатый жучок.

Почти все мое существо противилось зловещему старухиному плану, и все же маленькую частичку существа щекотало любопытство: к а к э т о б ы в а е т? Словно я приближался к зеву черной пещеры, в которой таилась жуткая, но притягательная загадка.

Старуха привела меня, изнемогавшего от всех этих чувств, к старому дому, протащила через сени, впихнула в кухню. Сильно толкнула в спину. Я вылетел к печке и оглянулся — с чувством мышонка, запертого в одной клетке с котом.

Старуха пощупала меня бельмастым своим взглядом, довольно поджала губы, заперла дверь на тяжелый крюк и загородила ее оказавшимся поблизости табуретом. В руке у нее была изогнутая тонкая хворостинка. То ли старуха припасла ее заранее, то ли сумела сорвать по дороге, не знаю. Кончик у хворостинки дрожал. И я дрожал, съежился.

— Чего жмешься-то? — сипло проговорила старуха. — Ну-кось, раздевай мягкое место.

— Не… — выдохнул я, вжимаясь лопатками в печку.

— Ишь, сомлел, — сказала ведьма сочувственно. — Ну дак ладно, иди, помогу. — Она, взяла прут под мышку, села, на табурет и протянула в мою сторону очень длинные руки. Зашевелила желтыми узловатыми пальцами. — Иди, иди…

— Не… — снова хныкнул я и… глядя на эти баба-яговские пальцы, сделал шажок. Будто под гипнозом. Может, ведьма и правда обладала даром внушения? А может… снова тот жучок шевельнулся?

Так или иначе, я делал шажок за шажком (каждый раз обморочно шепча свое «не). Наконец старуха потянулась навстречу, ухватила меня за бока, придвинула, вздернула на мне свитер. Жиденькую попытку сопротивления пресекла, хлопнув по рукам:

— Не мешать!

Лямки были под свитером. Старуха отстегнула их на пояснице и потянула вперед. Они поползли по плечам. Это шелестящее скольжение показалось мне безумно долгим и томительным, словно ведьма не матерчатые полоски, а душу из меня вытягивала. Я уже совсем не сопротивлялся. Только судорожно сдвинул коленки и сдерживался из остатков сил. Потому что от всех переживаний вот-вот могло случиться то, что добавило бы еще одну скандальную деталь ко всему происходящему.

Наконец суконные помочи упали мне на ботинки и старуха взялась за боковую пуговицу — последнюю.

— Ой… Что вы делаете!.. — Непослушными пальцами я опять попытался остановить зловещую старухину работу.

— Что обещано, то и делаю, — охотно разъяснила ведьма. — Вот поучу сопливца, чтобы старых людей не обзывал нечистой силою. Убери руки-то. Кому сказала!

Я… убрал. И уже совсем утопая в обморочной покорности, прошептал:

— Больше не буду… Не надо…

Просто так прошептал, без надежды, а как бы выполняя последние правила игры.

— Ишь ты, «не буду». Все так говорят… — Застежка была тугая, старуха с кряхтеньем ковыряла ее корявыми пальцами. Пуговица оторвалась и громко стукнула о половицы.

От этого стука я словно проснулся. Ожили нормальные человеческие инстинкты. Откуда только силы взялись!

Ярость, стыд и возмущение взорвались во мне, как шаровая молния! Я взвыл! Головой сбил ведьму с табурета, ринулся к двери, плечом вышиб из петли дверной крюк, вырвался на свободу!

Ухватив руками штаны, с ревом кинулся через сад, через двор, к калитке.

На маленького Славку эта несостоявшаяся порка произвела огромное впечатление.

Давайте же рассмотрим множество образов «старухи» в книгах Крапивина и «ее» взаимодействие с персонажами.

«Дети Синего Фламинго», 1980 год — сцена публичной порки ребенка:

Через площадь ехало странное сооружение: высокая ступенчатая пирамида, обитая грязно-розовой материей. Пирамида была на больших дутых колесах. Ее тащила смирная серая лошадка. По углам пирамиды на ее нижних ступенях сидели слуги Ящера. А на верхней площадке, метрах в четырех от земли, возвышались два квартальных воспитателя. Они стояли, как на капитанском мостике: смотрели вперед, а руки положили, будто на поручень, на тонкую перекладину, укрепленную поверх деревянных столбиков.
…
На крыльце показался краснощекий дядька. За руку он держал бледного светлоголового мальчика лет десяти. Дядька что-то сказал сердитым шепотом, выпустил руку и подтолкнул мальчика с крыльца. Тот сделал несколько шажков, потом замер. Перепуганно смотрел на верхушку розового помоста.

Длинный воспитатель, подобрав подол, спустился с площадки и взял мальчика за локоть. Сказал почти ласково:

— Пойдем, голубчик.

Я увидел, как у мальчика подогнулись коленки. Он заговорил громким от отчаянья голосом:

— Но это, наверно, ошибка! Честное слово! У меня всего три прокола!

— Ха-ха! — заверещал Крикунчик Чарли. — Вы слышали? В с е г о три прокола! Радостный покой и благонравие все больше укрепляются на нашем острове, и три нарушения порядка за неделю — это совсем не мало в наши дни! Ни у кого на улице Зрелых Апельсинов нет проколов больше, чем у этого мальчишки. А он еще говорит про ошибку!

Длинный воспитатель поморщился и недовольно покосился на Крикунчика, но мальчику сказал:

— Ты слышал, что говорит господин Чарли? Ступай наверх.

Он повел мальчика по лесенке. Тот опустил голову и сначала не сопротивлялся, но на верхней ступеньке слабо дернулся. Сказал со слезами:

— Я не хочу...

— Как не хочешь? — громко удивился воспитатель. — Разве ты собираешься поколебать равновесие порядка и вызвать гнев Ящера?

Он потянул мальчика, и они поднялись на площадку.

— Не надо... — последний раз проговорил мальчик, но четверо слуг Ящера обступили его, засуетились, а когда разошлись, он оказался в одной коротенькой рубашонке. Слуги растянули его руки на низкой перекладине и примотали какими-то серыми лентами...

Мне показалось, что кругом очень тихо, но это была тяжелая тишина, будто уши залепило пластилином. В руке у коренастого воспитателя появилось что-то вроде маленького черного удилища. Мои пальцы так сдавили черепичную плитку, что она треснула, и плоский осколок остался в ладони.

Воспитатель взмахнул удилищем. Тугую тишину прорезал короткий шелест и сразу — отчаянный вскрик. К горлу у меня подкатила горячая тошнота.

Эта сцена является переломной для юного героя: он глубоко осознает, насколько отвратителен правящий режим острова Двид. Для нас в этом эпизоде примечательно то, с какой помпезностью обставлена экзекуция: мальчика наказывают, в общем-то, за незначительные нарушения общественного порядка (судя по другим показанным нам сценам, «прокол» дисциплинарной карточки можно заработать даже за бег по улице вместо шага), но в порке задействованы несколько человек (воспитатели, охрана, глашатай и, надо думать, возничий) и внушительное сооружение, практически передвижной эшафот на конной тяге. Как тут не вспомнить ацтекские человеческие жертвоприношения на вершинах ступенчатых пирамид! И вот такая пирамида выезжает за каждым мальчишкой, пробежавшимся по улице? Правда? Какое рациональное использование времени и труда взрослых! Отмечу также, что, согласно интервью самого Владислава Петровича, образ этой колесницы пришел к нему во сне.

В той же книге другу главного героя угрожают пытками:

— А теперь все рассказывай.

Он будто даже обрадовался. Приподнялся на локтях.

— Я расскажу, сейчас... Это так быстро случилось... Они меня затащили в подвал, а там говорят: «Покажешь, где проход?» Я говорю: «Какой проход?» «На бастионы». Я говорю: «Не знаю». А они смеются: «Все знаешь и все покажешь. Вместе пойдем...» Я сказал, что не пойду, а они опять смеются: «Все покажешь и расскажешь...» Если бы кричали и ругались, а то все со смехом. Еще страшнее от этого смеха... Кинули меня на скамейку, я затылком брякнулся так, что искры из глаз. Руки и ноги привязали... Я думал: «Пускай хоть как бьют, зубы сцеплю, умру, а не скажу. Только жаль, что маму с папой не увижу, но пускай... Ни словечка не выговорю...» А они бить не стали...

По Юльке вдруг прошла такая дрожь, что показалось, будто мортира затряслась. Потом он замер и шепотом сказал:

— Там над скамейкой балка, а на балке колесо висит, громадное, а из него гвозди торчат. Много-много гвоздей, и все ржавые. Длинные... Один стражник надавил какую-то палку, а оно заскрипело и прямо на меня. Будто накатывает... А другой, не стражник, а в простой одежде, длинный такой, с гнилыми зубами, ухмыляется: «Будешь говорить, мальчик?» И тоже что-то нажал... Я хотел зажмуриться, а глаза не закрываются. А гвозди все ближе, прямо совсем... Ну, я не выдержал, как закричу:

«Пустите!»

...Я сам не помню, Женька, что дальше получилось. В общем, я, кажется, все выдал. И где проход, и где порох... И про нас рассказал про всех...

Ни рассказчик, ни автор не осуждают Юльку; в этом эпизоде «несостоявшихся» пыток (на самом деле пытка для него состоялась — пытка духа) мы видим сцену несостоявшейся порки маленького Славки, убежавшего от старухи с невредимым задом, но исхлестанной душой.

«Журавленок и молнии», 1981 год — затяжной и мучительный для обеих сторон конфликт Журки с отцом начинается с не принятого в их семье физического наказания:

Отец, глядя в сторону, сложил пояс пополам и деревянно сказал:

— Ну, чего стоишь? Сам до этого достукался. Снимай, что полагается, и иди сюда.

У Журки от стыда заложило уши. Он криво улыбнулся дрогнувшим ртом и проговорил:

— Еще чего...

— Если будешь ерепениться — получишь вдвое, — скучным голосом предупредил отец.

— Еще чего... — опять слабым голосом отозвался Журка.

Отец широко шагнул к нему, схватил, поднял, сжал под мышкой. Часто дыша, начал рвать на нем пуговицы школьной формы...

Тогда силы вернулись к Журке. Он рванулся. Он задергал руками и ногами. Закричал:

— Ты что! Не надо! Не смей!.. Ты с ума сошел! Не имеешь права!

Отец молчал. Он стискивал Журку, будто в капкане, а пальцы у него были быстрые и стальные.

— Я маме скажу! — кричал Журка. — Я... в детский дом уйду! Пусти! Я в окно!.. Не смей!..

На миг он увидел себя в зеркале — расхлюстанного, с широким черным ртом, бьющегося так, что ноги превратились в размазанную по воздуху полосу. Было уже все равно, и Журка заорал:

— Пусти! Гад! Пусти! Гад!

И кричал эти слова, пока в своей комнате не ткнулся лицом в жесткую обшивку тахты. Отец швырнул его, сжал в кулаке его тонкие запястья и этим же кулаком уперся ему в поясницу. Словно поставили на Журку заостренный снизу телеграфный столб.

Чтобы выбраться из-под этого столба, Журка задергал ногами и тут же ощутил невыносимо режущий удар. Он отчаянно вскрикнул. Зажмурился, ожидая следующего удара — и в тот же миг понял, что кричать нельзя. И новую боль встретил молча.

Он закусил губу так, что солоно стало во рту. Нельзя кричать. Нельзя, нельзя, нельзя! Конечно, отец сильнее: он может скрутить, скомкать Журку, может исхлестать. А пусть попробует выжать хоть слабенький стон! Ну?! Домашнее воспитание? Не можешь, зверюга!
Журка молчал, это была его последняя гордость. Багровые вспышки боли нахлестывали одна за другой, и он сам поражался, как может молча выносить эту боль. Но знал, что будет молчать, пока помнит себя. И когда стало совсем выше сил, подумал: «Хоть бы потерять сознание...»

В этот миг все кончилось. Отец ушел, грохнув дверью.

Здесь порка — это не только боль, унижение и шок для Журки (к которому никогда ранее не применяли подобных наказаний), но и сильный удар для его отца; Журка это постепенно понимает, и казавшаяся смертельной рана в их отношениях исцеляется. Отец не стал «злобной старухой».

«Голубятня на желтой поляне», 1982-1983 годы — наказание воспитанников лицея электрощупами лишь упоминается:

Загорелый Андрюшка беспомощно оглянулся на ребят и, припадая на забинтованное колено, шагнул из строя. И еще трое шагнули, незнакомые мальчику. Один — совсем малыш, даже непонятно, как такой оказался в лицее. Он испуганно вертел круглой стриженой головой с большими ушами.

Ко всем четырем подошли надзиратели, взяли ребят за плечи и вывели на середину двора.

— Эти четверо, — деревянно произнес Чуф, — будут наказаны первыми. Сейчас их запрут в штрафном каземате, а после необходимых формальностей и воспитательных бесед их направят в трудовую школу на острове Крабий Глаз. Так нам велено, и так будет, а если этот печальный пример не…

— Они не виноваты! — звонко сказали из рядов.

— Ма-а-алчать! — запел Катя.

— А если этот печальный пример…

— Бандюги! Он же совсем малек, — сказали в строю. Видимо, про ушастенького.

— Ма-а-алчать! — Катя вытянулся на носках. — Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено применять электрощупы!

Строй замер. Но почти сразу опять прорезался голос:

— Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали!

— В отряде умиротворения! — крикнули из задней шеренги.

— В интендантской конторе, ворюга!

— Молчать! — это крикнул уже директор. — Разойдись! По классам! Марш!

Строй стал медленно разваливаться. А четверых повели к приземистой железной дверце.
…
— Ребятам еще до этой тюрьмы достанется, — сказал Денек и пошевелил плечами. — Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?

Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, которые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп напоминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый разрядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всегда дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребенка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и забился…

Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деться, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы все ближе, ближе…

— Нет… — прошептал мальчик.

Мы еще столкнемся с электрическими пытками в более позднем творчестве Крапивина; здесь же стоит отметить, что орудие пытки еще имеет привычный вид розги.

«Острова и капитаны», 1984-1987 годы — рутинная порка как метод воспитания в семье:

— Это хорошо. Если не будешь, значит, и порка эта останется последней. Но сейчас без нее не обойтись. Это ведь не за то, что ты будешь, а за то, что уже сделал. Я тебя предупреждал. Когда человек что-то натворил, должен расплачиваться, такой в жизни закон. Понял?

Гошка ничего не понял. Отец говорил ровно, без всякой злости, но при этом зачем-то вытирал очень белым платком вздрагивающий прут. Потом утвердил его в массивном каменном стакане письменного прибора и встал. Шагнул… Зачем это он?.. Не надо… Обмякший от ужаса Гошка слабо затрепыхался, когда отец взял его за плечо.

…Гошка плакал в своей кровати до ночи. Сперва в голос, потом с шумными всхлипами, потом тихо, со щенячьим поскуливанием. Подходила мать, что-то говорила, он бросил в нее, в предательницу, ботинком. И никогда уже не смог простить, что она в тот страшный вечер не вступилась, выдала его отцу.
...
Но живой характер сразу не упрячешь в клетку, и домашняя задавленность по-иному оборачивалась в школе. Гошка больше стал носиться по коридорам, чаще лез в потасовки и в шуточных свалках раздавал удары не шутя. Он мог дико хохотать, но почти не улыбался. Естественно, пошли записи в дневник, и, ознакомившись с ними, Виктор Романович выпорол сына вторично.

На этот раз Гошка сопротивлялся с отчаяньем смертника. Дико орал, исцарапал отцу руки, ударил его пяткой в подбородок… Ну, и получил за это сильнее, чем в первый раз.
...
— Перестань орать-то, — сказал отец. — Что я обещал? Не драть тебя за побег. А за историю в школе? А за деньги, которые ты у матери украл и на билет высадил? Ты что же, думаешь, это можно так оставить?.. И не скандалил бы зря, не брыкался. Только себе хуже делаешь и мне работы прибавляешь…

«Работы… — отдалось в мозгу у Гошки. — Работы…»

Это — работа?

Виктор Романович открыл футляр и сказал сыну:

— Подойди.

Гошкина душа обессилела от постоянного страха, безысходности и ожидания боли. Он всхлипнул и, глядя в сторону, сделал на ватных ногах шажок к отцу… И не стал сопротивляться.

Дальше жизнь пошла серая, тускло-ровная. Страх по-прежнему жил в Гошке, но это был уже привычный страх. Как ни опасайся, а жить-то надо. И без грехов не проживешь. Поэтому пришлось Гошке в четвертом классе еще несколько раз вытерпеть «домашнюю педагогику». Правда, теперь это было не так страшно. То ли отец стегал без лишней суровости, то ли Гошка притерпелся. Впрочем, от визга и слез удержаться он все равно не мог. Да и не старался. Криками он заглушал и боль, и стыд за свою капитуляцию. Стыд этот постоянно сидел в Гошке холодным, скользким сгустком. Раньше, когда Гошка еще сопротивлялся отцу, яростно отбивался, орал зло и непримиримо, он был все-таки прежним Гошкой. С какой-то гордостью, с характером. А теперь он с хмурой покорностью шел, «если надо», в комнату к отцу. Какая уж тут гордость? Вместо нее — этот слизкий комок-студень.

Действие книги происходит в конце 70-х гг.; в это время порка была уже давно признана диким, отсталым методом воспитания, применявшимся разве что в глухой деревне. Для Гошки это унижение, а для его отца... «работа».

«Гуси-гуси, га-га-га», 1988 год — дети в специнтернате больше всего боятся наказания «желтым шприцем» и умоляют о порке вместо него. Новый воспитатель решает сам проверить, что же за «желтый шприц» такой:

Он думал, придется давить, чтобы жидкость проникла в поры. Но когда хрустнула ампула, резиновое колечко присосалось к коже, и Корнелий ощутил несильный, приятный холодок...

«Пока я чувствую себя вполне сносно, лишь бы это подольше не...»

О Боже, что это?!

Резиновая тугая боль скрутила, натянула все жилы! Боль, смешанная с тоской, со стыдом, с ощущением полной уничтоженности. Корнелий превратился в один-единственный нерв, который кто-то мучительно тянул и наматывал на раскаленную катушку. Замычав, Корнелий подрубленно сел, грудью упал на подушку, вцепился в спинку тахты. Зная, что сейчас умрет, он отчаянно желал этого избавления. И лишь последними усилиями самолюбия зажимал в себе хриплый животный крик.

...Сколько это длилось? Наверно, недолго. Потому что долго такого не вынести никому. Боль уходила, возвращаясь иногда тупыми, уже несильными толчками. Корнелий сел прямо, потом опять согнулся. Большие капли падали со лба на колени, расплывались на штанинах темными пятнами...

Когда Корнелий снова поднял голову, перед ним стояли ребята. Все тринадцать. Тихие, молчаливые. Илья держал фаянсовую кружку.

— Выпейте горячей воды, господин воспитатель. Тогда скорее пройдет.

«Боже мой, а они-то как выдерживают такое?» Корнелий закусил край кружки. Потом, обжигаясь, глотнул. Выпил все, отдышался. Ребята по-прежнему молчали. Только маленькая Тышка задела у Корнелия кожу на локтевом сгибе, рядом с пунцовым овальным бугорком, и серьезно сказала:

— Теперь это долго будет...

Нетипичный пример: здесь Крапивин не описывает в подробностях орудие пытки, не смакует ее обстановку и процесс, а «всего лишь» останавливается на ощущениях Корнелия от «желтого шприца», отдавая многое на откуп фантазии читателя. Этот прием многократно усиливает впечатление от эпизода.

«Белый шарик матроса Вильсона», 1989 год — старшие подростки издеваются над младшим:

— Про своего дружка психованного молчит как партизан, — подал голос Чича. — Куда тот делся?

Васяня чуть отодвинулся, повернул к Стасику дымный рот:

— А?

Стасик не ответил. Если скажет про Яшку — уехал, мол, в другой город, — они найдут другую причину для допроса.

— Молчит… — с упреком произнес Васяня и вдруг ткнул красным кончиком папиросы в Стаськину ногу, между короткой сбившейся штаниной и чулком. Стасик взвизгнул, шарахнулся в сторону, съежился на полу.

— Больно же! Гад! — И заплакал наконец.

Васяня раскурил папиросу, покивал.

— Конечно больно. Называется «божья кровка»… — Он или случайно сказал слово «коровка» коротко, или специально. «Кровка» — это было зловеще. — Хочешь, еще разик присажу? Ха-арашо по голенькому…
...
Стасика подняли, сдернули сапоги, стоймя прижали к скользкой доске. Тугие витки веревки начали рывками притягивать его к твердому дереву — от щиколоток до плеч. И тогда Стасик закричал наконец изо всех сил:

— Пустите! А-а!.. Мама!!

Но крик увяз в дыме и парафиновом запахе глухой кладовки. И тут же Стасику сунули в рот вонючий платок, а новый виток веревки вдавил тряпку между зубов. Стасик замычал.

Доску прислонили к стене — с наклоном детсадовской горки для катания. На Стасике расстегнули китель, задрали рубашку, стянули пониже штаны. Васяня, судорожно вздыхая, из-под ворота свитера вытащил безопасную булавку. Зачем-то подышал на нее, вытер о щеку. Сказал с хрипотцой:

— Ну-ка, ребя, посветите.

Чича поднес огарок. Руки у него дрожали, горячий парафин капнул Стасику на живот. Стасик дернул мышцами, замычал сильнее. Чича хихикнул, качнул огарком снова.

— Ничего, сявушка, — ласково выдохнул Васяня. — Это не очень больно, потерпи маленько…

Яркий огонек высвечивал его лицо, — подбородок со следами слюны и чирьем, приоткрытые мокрые губы, наморщенный лобик. Сладкое предчувствие мучительства расплывалось в глазках Васяни масляной пленкой. И Стасик с тоскливым ужасом понял, что это удовольствие глушит все другие Васянины чувства. Вот они какие, настоящие мучители!

Помимо желания выбить из Стасика информацию о Яшке, как подмечает сам Стасик, мучители наслаждаются его болью, беспомощностью и унижением. Как тут не вспомнить «нотку удовольствия» в голосе старухи из «Золотого колечка на границе тьмы»? То ли маленький Славик действительно нарвался на садистку, то ли, что вероятнее, ему почудилось это предвкушение удовольствия, но так ярко, что оно продолжает сквозить в творчестве Владислава Петровича.

После распада СССР насилия и в реалистических, и в фантастических произведениях автора заметно прибавилось. Сам писатель объясняет это ухудшением криминальной обстановки в стране, от чего страдают в первую очередь беззащитные дети. Вот, например, эпизоды пыток и допросов.

«Синий город на Садовой», 1991 год — ребенка допрашивают в милицейском участке при помощи «подсадной утки»:

— А-а-а… — заверещал опять Фома, но будто спохватился. Сделался укоризненно-ласковым: — Ай, мальчик, не уважаешь ты старших. Придется наказать… — Он сдернул с ноги растоптанный полуботинок, вытер подошву о штаны. — Ну-ка сними трусики. Будем чик-чик…

«Помогите!» — хотел крикнуть Федя. Но в горле — словно песок. Да и кто поможет? Э т и? Только обрадуются.,.

— Уйди, свинья… — сказал Федя отчаянным шепотом. И крупно задрожал от стыда и отвращения.

Фома аккуратно поставил башмак на доски. Осклабился, гнусно заблестел глазками.

— Уй, какая трепыхалистая .рыбка... Люблю таких. Дай-ка я тебя потрогаю... — Он зачем-то подышал на грязные ладони, вытер их о засаленную майку, потянулся к Феде… Федя стремительно выбросил вперед ноги — чтобы ударить, отшвырнуть гада! Ноги беспомощно ушли в пустоту. Ловко увернувшийся Фома надвинулся вплотную — потным телом, запахом, тяжестью.

— Тихо, тихо, рыбонька… — Он сжал правую Федину руку.

Ребенок. Один в участке. Без родителей, без законных представителей. Вместо официального допроса практически сразу начинается вот эта сцена из ментовского сериала в жанре «развесистая клюква». Прибавим намеки то ли на сексуальное насилие, то ли на членовредительство. В той же книге одной из основных сюжетных линий являются избиения и дедовщина в детском доме с полного попустительства персонала:

— Он еще, наверно, целую неделю будет там лежать. Ему же знаете как досталось… по с'сравнению со мной…

— А тебя?.. — не выдержал Федя. — Сильно били?

— С'средне… Я не хочу сейчас про это вспоминать… Противно. Они… будто не люди.

Феде казалось, что все, кто издевались над Нилкой, были похожи на Фому. Но Нилка сказал:

— Вот что… с'страшно даже. С виду они как нормальные люди, а на самом деле… будто автоматы для битья. Придут, попинают нас, уйдут гулять… потом отопрут дверь — и с'снова. А вечером Павлика забрали в спальню… раздели и по-всякому издевались. «Ты, — говорят, — предатель…» К двери кровать придвинули, чтобы он не убежал…

Хочется отметить, что до начала этой сюжетной линии (первая приведенная цитата также к ней относится) в мире «Синего города» царит мир и идиллия, даже школьные хулиганы и придирчивые учителя не очень-то влияют на безмятежную жизнь героев. Поэтому ВНЕЗАПНЫЙ поворот сюжета в сторону допросов и избиений вызовет, скорее всего, легкий шок, за которым юный читатель может не заметить нарочитой «клюквы» и принять ее за чистую монету.

---

 Отправлено: 15.10.21 23:51. Заголовок: Пятьдесят оттенков крапивинского мальчика

«Сказки о рыбаках и рыбках», 1991 год — ребенка пытают, чтобы воздействовать на его единственного близкого взрослого:

Женька обмер и затих. А на Валентина свалилась тяжелая, будто ватные тюки, слабость. Два охранника ухватили его за локти, в один миг уволокли к дальнему от двери столбу, прижали к нему спиной, завели назад руки. На запястьях щелкнул металл. В затылок больно уперлась шляпка гвоздя, к которому привязан был край волейбольной сетки.

— Феня, — позвал Аспирант, Эдуард Эрастович.

Придурок подковылял. И неожиданно подхватил Женьку, вскинул в руках. Тот забарахтался, но Феня легко отнес его к обтянутому кожей гимнастическому козлу. Подскочил на помощь Мухобой. Вдвоем они усадили Женьку на козла. Из кармана халатика Феня выволок наручники — два хромированных браслета, соединенных такой же блестящей цепочкой. «Они же велики ему», — со щемящей тоской подумал Валентин, глядя на дрожащего Женьку.

Но браслеты нужны были не для рук. Стальные кольца охватили Женькины ноги под коленками. Цепочка натянулась под козлом. Женька теперь не мог соскочить, как ни рвись. С потолка спускались две пары гимнастических колец. Одно — приспущенное ниже других — висело прямо над головой у Женьки. Валентин с новой тоской отметил этот зловещий символ четырех нолей. Все шло будто по утвержденному заранее жуткому сценарию.

Феня с неожиданной ловкостью вскочил на козла ногами позади Женьки. Сопел и улыбался кривым ртом. Поднял Женькины руки над головой, концом бельевого шнура обмотал ему кисти, другой конец пропустил над собой в кольцо. Прыгнул. Потянул шнур. Женькины руки сильно вытянулись, он вскрикнул:

— Дядя Валя, чего они!

— Что вы делаете, подонки! — сдавленно заорал Валентин.

Эдуард Эрастович сказал:

— Не надо сильно тянуть, Феня. Излишний дискомфорт дает помехи на детекторе.
Феня слегка ослабил шнур, намотал свободный конец на ножку козла. Похлопал по халатику ладошками: все, мол.

Аспирант опять возился с приборами. Оглянулся.

— Зачем вы так спешите, господа? Раздеть надо было вначале.

— Разденем, в чем проблема… Вначале или потом, какая разница… — Из-под вороха бумаг, над которыми корпела Розалия Борзоконь, Мухобой вытащил сверкающие портновские ножницы.

— Дайте я! — метнулась крашеная девица. Выхватила ножницы у Мухобоя. Подскочила к Женьке. — Ай ты, моя лапочка… Не бойся, это не больно. Это… хи-хи… для докторской проверки…

Женька полными ужаса глазами глянул на Валентина и зажмурился.

— Оставь ребенка, сука! — надсадно крикнул Валентин. И так дернул головой, что шляпка гвоздя впилась в затылок стремительной болью.

— Как лается, тоже писать в протокол? — злорадным басом спросила Розалия.

— Пиши, если хочешь, — разрешил Абов.

Девица, лязгая ножницами, расстригла на Женьке майку, сдернула и отбросила лоскуты. Похлопала его по спине.

— Ух ты, мой пупсик…

Аспирант умело сажал на Женьку резиновые присоски, от которых тянулись к приборам тонкие цветные провода. Густо сажал — по всему телу и даже на горло, рядом с белым шрамом от раскаленного ножа. Женька сидел неподвижно, с закрытыми глазами и сморщенным лицом. Все молчали. Розалия старательно шелестела авторучкой, Феня у края люка расстилал мешковину. Остальные смотрели на Аспиранта и Женьку. В этой молчаливой деловитости была жуть, как в страшных картинах Босха.

Наконец Аспирант окончил приготовления. Встретился с Валентином глазами. И сказал он, этот интеллигентный Эдуард Эрастович:

— Валентин Валерьевич, объясняю ситуацию. Нам нужны от вас предельно полные и совершенно искренние ответы на ряд вопросов. Степень искренности проверяется прибором, предки которого в свое время примитивно именовались «детектором лжи». Это новый и безошибочный аппарат… Нам, однако, известны ваши способности: и то, что вы можете заблокировать энергополем свои мысли, и то, что в состоянии обезболить свои ощущения…

«Откуда они это взяли? Разве я могу?»

— …Поэтому контролировать лично вас нам затруднительно. Мальчик же, как большинство детей, правдив по натуре и более восприимчив… к воздействиям… Он в курсе всех ваших дел и, слушая ваши ответы, невольно будет реагировать на ложь. Прибор зарегистрирует этот негативный импульс, а мальчик испытает страдание. Вот так…

Во время лекции Аспирант помахивал похожим на красный карандаш стерженьком, от которого тянулся такой же красный провод-жилка. При последних словах Аспирант «карандашиком» коснулся стального браслета на Женькиной руке. Щелкнула искорка. Женька содрогнулся и вскрикнул, не открывая глаз.

— …Или вот так… — Аспирант волнисто провел по коричневой ноге от браслета до щиколотки. На коже побелел и запузырился след ожога. Растянутый между козлом и кольцом, Женька задергался, вскрикнул опять — коротко и пронзительно. А Валентин заорал — хрипло, перемешивая с матом и проклятиями обещания, что скажет гадам и фашистам все, что им надо, лишь бы оставили ребенка.

— Ну-ну-ну, хватит, все в порядке, — произнес Эдуард Эрастович тоном дантиста, вырвавшего зуб у не терпящего боли пациента. — Семен Семенович, можно приступать.

Женька теперь сидел закусив губу и не двигаясь. Глаза были закрыты, а из-под век часто бежали по щекам капли. И вдруг он выговорил:

— Дядь Валь… ничего им… не выдавайте…

— Жень, да что ты… — вытолкнул из себя Валентин. — Чего нам скрывать-то… Пускай слушают что хотят… Не бойся, запишут и отпустят…

Изощренный садизм: мальчику не просто больно, ему еще и стыдно за душевные муки, которые испытывает Валентин. С точки зрения сюжета, впрочем, пытка оправдана: садистам нужны сведения, что не отменяет их наслаждения процессом. Также стоит отметить, что в сюжете книги упомянуто сексуальное домогательство — подросток Ласьен «лезет» в постель к другим воспитанникам детского лагеря, но эта тема быстро заминается. А вот дальше...

«Кораблики, или Помоги мне в пути», 1993 год — персонажи обнаруживают, как именно педофил-садист избавлялся от «использованных» жертв:

Юджин довольно погоготал. Потом стал серьезным, оглянулся на дверь и тихо сообщил:

— Ребята из оперотдела Полозом поинтересовались. Очень всерьез.

— Ну… и что?

— Гад! — резко сказал Юджин. — Ты даже не представляешь, какой гад.

— В общем-то, представляю…

— Не представляешь… что ждало бы Петьку, если бы ты не подоспел.

У Юджина закаменело острое, плохо выбритое лицо. А я молчал и ждал. И почему-то опять стало страшно, будто опасность рядом.

— Ты решил, что железный пол — это, так сказать, средство ускорения, да? Живую материю побыстрее превращать в неживую, чтобы она вовремя исчезала, да?

Я кивнул. Было очень тошно.

Юджин глухо сказал:

— Черта с два… Живая материя тех маленьких биороботов… если они и правда были только биороботами… никогда не исчезала сама по себе. Ее необходимо было превратить в неживую. Но Полоз… поступал так не сразу. Сперва он… развлекался с этими ребятишками как хотел. Это очень удобно и безопасно. Сознание у них затуманено, способности к сопротивлению никакой, одежда исчезает сама собой…

Меня замутило. Я переглотнул и сказал искренне:

— До чего же жаль, что я не пристрелил эту сволочь…

— И сам оказался бы вне закона.

— Ну и хрен с ним, с вашим законом. Ушел бы опять…

— А Петька?

Да, а Петька… Один, сирота в чужом мире…

— Но теперь-то этого гада взяли?

— Ты слушай уж до конца, — недовольно и почти через силу проговорил Юджин. — Ты думаешь, все так просто? Думаешь, чем он занимался? «Попугает» полуобморочного ребенка, включит рубильник — и конец?.. Нет, он изувер до последнего атома. Живую материю переводить в неживую доставляло ему особое удовольствие. Железный пол и рубильник — это лишь аварийное средство для срочных случаев. А вообще-то у него оборудован подвал со специальными приспособлениями. И маленький электрический стул, и… многое другое. Даже мини-гильотина… по мальчишескому росту… Там, в подвале, он давал… «подопытному субъекту» стимулятор, чтобы у него прояснилось сознание, чтобы тот все понимал и чувствовал, как нормальный ребенок. Потом скорбным голосом читал приговор и сочувственно объяснял: ничего, мол, не поделаешь, другого выхода нет… И, наслаждаясь ужасом ребенка, совершал «акцию». Один или с помощью Карлуши… И — никаких следов. Жертва почти сразу распадалась на элементарные частицы, которые исчезали в подпространстве… Даже капельки крови исчезали. Стерильность…

Мир «Корабликов» вообще неласков к детям, к ним дозволено просто забавы ради применять высшую меру наказания:

— Ну а расстрел-то?! Как такое можно допустить? Есть же законы…

— Это была страшная выдумка. Но не лишенная своей, дьявольской логики. Главная цель: неумолимой, властной жестокостью закона испугать бесприютных детей… Именно закона! Оказывается, некоторые статьи нашего уголовного свода не менялись больше ста лет. И этот инициатор ЧПИДа выкопал закон, по которому за ряд преступлений высшая мера могла применяться к детям с двенадцати лет… И вот представьте: находят подходящего мальчика, вменяют ему, кроме бродяжничества, что-то еще, соответствующее нужным статьям. Доказать это можно всегда… Строгие, но объективные судьи со скорбными лицами выносят суровый, но единственно возможный и справедливый приговор… Затем — страна замирает у комнатных и уличных экранов. Торжественно-похоронная процедура. Симпатичного мальчика (а такого выберут специально и сделают инъекцию, чтобы не сопротивлялся) ставят на борту плавучей тюрьмы, исповедуют, причащают, завязывают глаза. Все это — крупным планом… Затем взвод полиции особого назначения выстраивается и заряжает старинные карабины… Последняя речь прокурора: дети, смотрите внимательнее и делайте выводы. Закон, мол, одинаков для больших и для маленьких… Залп…

Конечно, куда зрелищнее, чем публичная порка на острове Двид! И, само собой, выбрать надо ребенка посимпатичнее. «Ну какой крапивинист станет работать с несимпатичными детьми?» — риторически спрашивает бывший командир отряда «Лунное пламя» Дмитрий Лысенко (под псевдонимом Т. В. Кертис). Также в мире «Корабликов» существует плавучая школа-тюрьма:
Тут вообще все запрещалось: бегать, громко говорить, подходить к бортам, собираться кучками, разговаривать после отбоя, подолгу находиться на открытой палубе. Чпидовские воспитательницы — могучие толстозадые тетки в коричневых куртках и пилотках — торчали повсюду. В шесть утра — подъем, зарядка, пение гимна, хоровое чтение благодарности государству за заботу. Потом завтрак, уроки до обеда, уроки после обеда. Час — на игры в закрытом спортзале, полчаса — прогулка по палубе (от кормы до носа и обратно). Час — у экрана, когда новости и детская передача. В девять — постель. Нам объяснили, что все мы изначально преступники, потому что бродячий образ жизни — сам по себе уже нарушение законов Республики. И мы должны быть благодарны правительству, премьеру и Государственному совету за то, что теперь наше будущее обеспечено: нас выучат и сделают полноценными гражданами. По крайней мере тех, кто не станет нарушать режим.

Для тех же, кто режим нарушал, имелся карцер. Железная каютка без иллюминатора. Душная, глухая. Но это было самое слабое наказание — для тех, кто не знал урока, не поздоровался с воспитателем, замешкался при подъеме или отбое. Провинившихся более серьезно брали «на особый учет» (это было самое страшное). О возможных наказаниях ходили всякие слухи. Говорили даже, что по решению чпидовской судебной коллегии могут и расстрелять. Есть, мол, такой давний, но не отмененный закон.
...
Банного дня боялись даже больше, чем разговоров о всяких специальных детских тюрьмах и расстрелах. Потому что разговоры — это все-таки что-то неясное, слухи. А банный день — он грозная неизбежность.

Каждую пятницу с утра подваливала к «Розалине» железная, пышущая паром санитарная баржа. Мы оставляли всю одежду в кубриках и вереницами, под конвоем дежурных воспитательниц брели на «помывочную процедуру». Это само по себе уже было страшно — жуткая беспомощность и стыд, от которого хотелось съежиться в комочек, превратиться в мышонка или комара. Но в конце концов каждый из нас к этому притерпелся. Однако нельзя было притерпеться к страху. Никто не знал, что его ждет после мытья в гулком, наполненном душным туманом трюме. Никому в точности не было известно, не оказался ли он на этой неделе в каком-нибудь штрафном списке. У выхода из моечного трюма был «распределитель» — контрольный тамбур, где со списком сидела дежурная воспитательница и сортировала нас: кого направо, кого налево… Того, кто «налево», ждали уже крепкие чпидовские тетушки — любительницы этого дела. Отводили в железные клетушки. Особенно тетушкам нравились младшие ребята — те, у кого силенок мало и кто быстро слабеет от страха. Возни с ними немного — положишь животом к себе на колени, и… Прутья были искусственные, пластиковые. Из-за ржавых дверей доносился поросячий визг. А в распределителе томилась жутким ожиданием другая группа приговоренных.
Банный день в «Розалине» — на самом деле пытка электричеством:
Похоже было на карцер. Голые эмалевые стены, яркая лампочка. Окошек не было, лишь в двери — тюремный глазок. В босые ступни впивались клепки железного пола. Он был почему-то очень холодный. Я запританцовывал. Тут опять залязгала дверь и в камеру втолкнули двух мальчишек. Один — лет девяти, темно-рыжий, сутулый, другой — совсем малыш. Наверно, шестилетка.

Старшего я немного знал, раньше он тоже обитал на Пристанях. Несколько раз мы сходились у одного костра, а однажды я помог сделать ему кораблик из куска пористого пластика. Звали его Сивка. Сивка-Бурка… Но на «Розалине» я Сивку ни разу не встречал. Наверняка он был с другой палубы. А малыша я вообще видел первый раз в жизни. Он был тощий, с редкими белобрысыми волосами. Перепуганный. Он сел на корточки, поднял на меня синие глазищи и шепотом спросил:

— Зачем нас… сюда?.. А Сивка смотрел молча, но тоже перепуганно.
...
Однако никто не открывал. А за белыми стенами вдруг послышалось напряженное гудение, и в ноги через пол пошла щекотка. Сильная такая.

Сивка закричал, запрыгал, а малыш скорчился, раскрыл рот, вытаращил глаза и клубком стал кататься по железным листам с заклепками.

Ток! Фашисты!..

Мне-то напряжение было не страшно, а эти, маленькие, изнемогали. Я подхватил младшего на руки.

— Сивка, прыгай на спину!

И он понял, прыгнул. Завсхлипывал, задышал мне в затылок. А малыш обморочно повис у меня на руках. Я стоял на расставленных ногах и тихо стонал от тяжести. Только бы не уронить их… Да когда же это кончится?!

Электричество било мне в ступни, сильными щипками дергало икры, но выше колен ток не шел. Наверно, специалисты-энергетики скажут, что так не бывает, но, видимо, у меня какой-то особый организм. По крайней мере, я своим телом не пустил напряжение к Сивке и малышу…

И наконец ток выключили. И я упал вместе с мальчишками. И тут же залязгала дверь. Теперь уже не было сил драться, я только всхлипнул и обозвал охранника всеми словами, каким научился на Пристанях. Он поволок меня по коридору, оставив Сивку и малыша в незапертой камере.

Соотнести соответствие масштаба предприятия (корабль, оборудование, людские ресурсы...) масштабам «преступления» (пребывание в статусе беспризорника и вообще ребенка) можно только в одном случае: тюремное содержание и пытки этих несчастных детей — не средство (хоть как-то их содержать, хоть куда-то их деть, хоть каким-то образом заставить что-то делать или не делать...), а самоцель. Детей туда спихнули не потому что больше некуда, а чтобы наслаждаться их страданиями. Примечательно, что и мотив наказания-то практически исчез: дети сами не знают, кого из них покарают и за что именно, да это и неважно. Розги как традиционный символ наказания тоже отходят на дальний план, уступая жестоким и необычным пыткам. Пожалуй, самая масштабная «старуха» Владислава Петровича! На этом фоне почти невинно выглядит сцена порки в «Корабликах»:
Блескунов достал из новенького портфеля орудие возмездия. Это была велосипедная камера — сложенная вдвое, слегка надутая и перевязанная в нескольких местах.

— У, мягкая, — сказал Нохря. — Такой не больно.

— Нет, почему же, — возразил Кимка. — Довольно чувствительно, если по открытой спине. На себе попробовал… — И добавил со значением: — К тому же в наказании главное не суровость, а неизбежность. — Наверно, он повторял слова своего милицейского папы. — Ну-ка, задерите на нем…

Турунчик был в хлопчатобумажном полинялом свитере сизого цвета — широком и обвисшем. Свитер легко задрали выше лопаток. А майка никак не выдергивалась из штанов.

— Расстегнуть надо, — решил Нохря. Сунул пальцы между Турунчиком и деревом, зашарил. — Где там у тебя пуговица…

Он возился, и все молчали, только сопение было слышно. Турунчик вдруг сказал сбивчивым полушепотом:

— Да не там… Сбоку пуговица…

Что это он? От собственной виноватости впал в окончательную покорность? Или просто хотел, чтобы скорее все кончилось?

Майку тоже вздернули почти до шеи и велели держать Валерке Котикову — маленькому и послушному. Турунчик прижался к дереву, чтобы не съехали расстегнутые штаны. Блескунов размахнулся и огрел его камерой — с упругим резиновым звоном. Турунчик дернулся, помолчал секунду и осторожно сказал:

— Ай…

— Конечно, «ай», — согласился Кимка. — И еще будет «ай». А ты как думал? — Он протянул черную колбасу Нохре: — Теперь ты. Надо, чтобы каждый по разу.

Шумно дыша, полез вперед Гаврилов:

— Я следующий… Можно, я еще за Котика, а то он не сумеет? А я хочу…

Меня обволакивала обморочная слабость. Но — вот ведь какая гнусность! — я тоже… хотел. Понимал в глубине души, какое это грязное дело, но щекочущее желание было сильнее — стегнуть с оттяжкой по тощенькой белой (не загорал он летом, что ли?) спине с глубоким желобком и черными зернышками-родинками. Злости на Турунчика у меня не было ни малейшей, и, чтобы оправдать себя, я мысленно повторял: «Он же сам виноват… Он же сам виноват…»

Какой интересный момент! Рассказчик сам боится себе признаться, что испытывает к физическому наказанию не только отвращение, ужас, стыд, но и... странное влечение. Уж не голос ли автора слышен в этом эпизоде?

«Лето кончится не скоро», 1994 год — здесь не только избиение:

Били Шурку профессионально, Так, чтобы не было следов. В маленькой комнате без окон. Двое ловких, коротко сопящих парней в пятнистой робе. От них пахло табаком и кирзовыми башмаками. Шурка так и не понял, чем били. Боль раскатывалась по внутренностям тугими резиновыми шарами. Распластанный на лежаке Шурка сперва дико вскрикивал, потом кашлял и мычал. И злорадно думал, что сейчас умрет и тогда уж этим гадам придется отвечать, не отвертятся. Тогда он еще не полностью избавился от наивности...

… но и домогательства:

...А есть такое, о чем при Женьке и при Тине вообще не скажешь никогда. Об этой ночной возне в девчоночьих спальнях. Или о скользком, как червяк, восьмикласснике по прозвищу Гульфик — активисте и директорском прихлебателе. Как он, когда гасили свет, ужом лез в мальчишечьи постели. И слюнявыми губами в ухо: «Ах ты мой хорошенький. Дай-ка я попробую на твердость твой гвоздик...» И однажды попробовал Шуркин — стальной, отточенный, длиной в двенадцать сантиметров. Шурка в сентябре подобрал его на стройке и держал под подушкой.

Потому что насчет всех этих дел просветили Шурку еще в приемнике. И он понял: тут два пути. Или покориться, или быть готовым на все: на отчаянную драку, на боль, на кровь, на тюрьму. Даже на смерть...

Гульфика — воющего, с разодранной на боку кожей -— утащили в медицинский кабинет. Дело замяли: директорша не хотела скандала, до милиции не дошло. Но Шурку, разумеется, били опять: сперва по щекам в директорском кабинете, потом в «комнате для трудных» — воспитатель Валерий Валерьевич, резиновым шнуром от скакалки. «Не дрыгайся, моя пташечка. Будешь орать — все узнают про случай с гвоздем. А тогда уж точно — спецшкола...»

Как мы видим, в начале 90-х гг. в сюжетах Крапивина появилось сексуальное насилие по отношению к детям. Запомним это.

Апофеозом изощренности и неправдоподобности является сцена из книги «Лужайки, где пляшут скворечники», 1999 год — отслуживший боец рассказывает о зверствах местных боевиков:

Мальчишки молчат, губы закусили и стреляют глазами. У младшего глаза мокрые… А двое Птичкиных дружков разматывают проволоку. Не простую, а колючую…

Теперь, Нитка, ты сожми зубы и слушай… даже если невтерпеж. Потому что я должен про это наконец рассказать…

Зверства там было много. С той и с другой стороны. Много есть книжек и кино про войну, но там такое не показывают. Все больше про геройство. А геройства на войне гораздо меньше, чем зверства. По крайней мере, в наше время. Может, раньше и было какое-то благородство, а нынче… И с лазутчиками, со снайперами там не церемонились, если поймают… И если убьют сразу, это еще повезло бедняге. Многие считают, что просто убить — нету смысла. Это, мол, с каждым из нас может случиться в любой миг. А пойманный должен расплатиться сполна… И вот придумал кто-то такой «аттракцион». Говорят, что они придумали, да не все ли равно… Ты уж терпи, раз хочешь все знать… В человека сзади втыкают заостренную проволоку. Ну, как раньше на кол сажали. Но кол, он толстый, а проволока проходит легко. Человек, говорят, сперва даже не кричит. Может, от шока… И выходит эта проволока иногда изо рта, иногда откуда-нибудь из-под ключицы… Потом этот конец проволоки приматывают к чему-нибудь наверху, к дереву, например, а другой конец спускают под обрыв… И толкают человека. И он едет по проволоке вниз. А чтобы ехал не очень быстро, к гладкой проволоке привязывают снизу другую, колючую, сколько хватит длины…

— Тём…

— Помолчи, Нитка. Я про это никому еще не говорил. А ты должна понять, почему я… там…

— Что?

— Тяжелые мужики едут вниз быстро даже по колючкам. А те, кто полегче… такие вот пацанята… Кстати, остряки-интеллектуалы назвали это «через тернии к звездам». Только звезды, мол, не вверху и даже не внизу, а из глаз…

Как Вы могли заметить, этот эпизод произвел такое впечатление на нашу команду, что авторы обратились к нему во множестве работ разных жанров, потому что НА*** ЭТОТ ПИ*** ИЗДАН В ДЕТСКОЙ КНИЖКЕ с невинным «сказочным» названием и безо всяких заглушек и предупреждений?!

Выдохнем, глотнем водички и заметим, что данная сцена невозможна в реальности чисто физиологически. Интересно, как представляет себе писатель траекторию движения проволоки в человеческом теле? У меня две версии.

Либо упомянутая проволока должна пройти по прямой (в таком случае следовало, возможно, вручить отрицательным персонажам не моток проволоки, а прут арматуры, заодно и гораздо раньше перитонита бы добились у жертвы), то есть она очень жесткая; как тогда ее сматывают и разматывают? Даже с арматуриной пришлось бы очень хорошо прицелиться, она вышла у казнимого изо рта (и, пожалуй, придерживать его тело, шею и голову, чтобы они были на одной прямой — он небось будет извиваться от боли), и вряд ли он бы сохранял сознание так долго, чтобы это застать; к тому же, тело человека — не мешок с однородным содержимым, органы имеют разную плотность, и проткнуть его по прямой не так легко, как подушечку для иголок.

Либо же, если проволока все еще гибкая, от нее ожидают, что она пройдет по всем изгибам кишечника (а это более четырех метров). Попасть в голову можно или по пищеводу, или по трахее; здесь от палача требуется недюжинная точность, которой позавидуют современные доктора с лапароскопическим оборудованием. Также не подойдет совершенно гибкая проволока: она должна иметь некий твердый элемент на самом конце (точнее, начале), чтобы расталкивать мягкие ткани, продвигаясь по ним «против шерсти».

Вероятно, в тексте имелась в виду некая комбинация этих оторванных от реальности способов казни. Впрочем, если взрослый читатель, оправившись от шока (напомню: никаких предупреждений на книге!) еще поймет, насколько неправдоподобна сцена, то целевая аудитория «Лужаек» (а книга рассчитана на средний школьный возраст) еще не проходила анатомию человека в школе и может принять этот ЯДЕРНЫЙ ПИ*** за чистую монету. В силу возраста и жизненного опыта юные читатели менее склонны к критическому восприятию книг, тем более любимого писателя; как отразится на их психике такая сцена?

Дальше в творчестве писателя наступает довольно мирный период, в 2000-х годах он все больше обращается к читателям младшего возраста и жанру волшебной сказки. Но вот «Тополята», 2010 год — так наказывают в православном лагере:

— А как он мог их проучить-то? Здесь тоже есть карцер?

— Да что ты, нету ничего такого! У старца Ефрема иное средство, ласковое. Шелковая авоська. Многим известная, кто бывал тут. Если вытянуть ее в жгут, вполне стегучая вещь. Конечно, это скорее для назидания, а не для боли, однако же узелки изрядно жалят ляжечки-голяшечки… — Брат Нефед прервал речь, словно проглотил неразжеванную конфету. Опять заулыбался. И продолжал: — Но авоськой учит лишь сам отец Ефрем и только младших. А для тех, кто постарше, есть крапива. Например, за частое непослушание… А когда серьезный грех — курение или сквернословие — можно и прутом получить. От него немалая польза…

У Кабула стыдливо затеплели щеки, словно его самого только что приговорили к такому наказанию.

Впоследствии наш рассказчик Кабул обнаруживает, что место экзекуции оформлено с некой толикой юмора — его называют либо «красным уголком» (некий сплав красного угла, где в избе стоят иконы, с ленинским уголком в пионерско-комсомольских организациях, где расположены... ну, можно сказать, тоже в какой-то мере святыни), либо каламбуром «СЕ КУТ, ГДЕ СЕКУТ». Мало того что детей, обитающих в лагере, поощряют доносить друг на друга, им еще и вдалбливают в голову, что «мягкое место для того и сделано природой. Чего такого?» Вовчик, собеседник Кабула, даже считает, что быть выпоротым — это что-то вроде приключения. «Во всяком приключении душа замирает, и тогда тоже…» Как тут не вспомнить старуху и «сладковатый, замирательный» стыд маленького Славки!

Расположив эти яркие эпизоды в хронологическом порядке, можно заметить, что, во-первых, градус насилия с годами повышается, а степень его обоснованности в сюжете снижается, а во-вторых, в молодости и зрелости писателя физическими агрессорами, «старухой» — от Быб до диктаторов — в его книгах выступают мужчины. Только на старости лет Владислава Петровича появляются Марго из «Ампулы Грина», девица из «Рыбаков и рыбок» и многочисленные женщины-флагеллянтки из «Корабликов», а также тетки-училки с психологическим насилием. Удивительно! Позволю себе три смелые гипотезы.

Первая лежит на поверхности. Возможно, «старуха» из «Золотого колечка на границе тьмы» — это не столько случившийся в реальности с маленьким Славиком инцидент, сколько воплощение отчима? Как известно, отчим Владислава Петровича, бывший заключенный, был груб, жесток, часто пил, но, согласно автобиографическим произведениям Крапивина, никогда не бил пасынка; несмотря на это, агрессивная атмосфера в семье, само проживание под одной крышей с таким человеком, по моему предположению, были достаточно травмирующими для психики впечатлительного, тонко чувствующего подростка и нашли выход в творчестве писателя в виде угроз физической расправы. Может быть, один-единственный эпизод с угрожавшей Славке старухой впитал в себя ту постоянную, каждодневную тяжесть, что мальчик ощущал от отчима, таким образом, демонизируя «старуху»?

Вторая гипотеза немногим глубже. От идеализированного образа «святой мамы» насилие исходить не может; возможно, поэтому насилие от женщин вообще изначально купируется — ведь на определенном этапе жизни доступ к детскому телу есть только у родителей или пришедших извне насильников. Таким образом, возникает образ строгой тетки или «злобной старухи» как отражение «святой мамы», совокупность вытесненных из общего образа реальной мамы черт. Они — единое целое, Уроборос, перетекающий сам в себя.

В третьей гипотезе посмею возразить популярным обвинениям Крапивина то в педофилии, то в садизме. Рассмотренные нами обрывки текстов скорее обладают нарциссически-мазохистическими чертами. Возможно — лишь возможно! — писатель в многочисленных истязаниях детей расписывает не себя-«старуху», а себя-маленького, и чем старше он становится, чем дальше уходят настоящие воспоминания девятилетнего Славки, тем изощреннее вымышленные пытки: автор мучает не других, а себя в виде героев. Повторюсь, это лишь предположение... Что-то ждет нас в следующих книгах Владислава Петровича?




https://diary.ru/~amekoplace/p205953191_pyatdesyat-ottenkov-krapivinskogo-malchika.htm

---