|
| постоянный участник
|
Сообщение: 273
Зарегистрирован: 23.08.13
Рейтинг:
0
|
|
Отправлено: 29.09.13 08:53. Заголовок: Ю.Томин. "Борька, я и невидимка"
Ю.Томин. "Борька, я и невидимка". По дороге до станции мы пели. Только нам не повезло. Или, может, повезло! Тут не поймешь. Подошла не электричка, а какой-то старый поезд. У него вагоны маленькие и с печкой. Мы еле забрались на высокие ступеньки. Народу было не так уж много. И тут нам повезло. То есть сначала опять не повезло, но зато потом было здорово. Мы сидели посередине. В одном углу была печка, а в другом ехали какие-то ребята. Один из этих ребят – здоровый такой парень – протиснулся к печке и стал греть руки. Я еще, когда он мимо шел, заметил, что у него вид противный: нос маленький, а лицо круглое и жирное, как блин. Даже шел он как-то противно – бочком, приседая, и все извинялся: «Пр-р-сс-тите, пр-р-сс-тите». Он погрел руки и вернулся к своим. Через минуту у меня защипало в носу, и я чихнул. – Будь здоров, – сказал Владимир Иванович и вдруг сам чихнул. – Будьте здоровы! – ответил я и опять чихнул. Потом начали чихать ребята и остальные, кто ехал в вагоне. Сначала было смешно, а затем начался кашель. В горле першило страшно. Никак не откашляться. Я так кашлял, что даже пополам согнулся. И круги у меня в глазах забегали. Рядом с нами ехали студенты с гитарой. Сначала они смеялись, а потом тоже начали кашлять. Весь вагон чихал и кашлял, и никак нельзя было остановиться. Да еще глаза здорово щипало. И никто ничего не понимал. Вдруг один из студентов подошел к печке и закричал: – Ребята, он перца насыпал на печку! Только он это сказал, Лина Львовна сорвалась с места и подбежала к этому парню. – Мерзавец! – крикнула она. – Ты не видишь, что здесь дети едут! Эти ребята сгрудились кучкой. А Лина Львовна стояла перед ними, сжав кулаки, и кашляла. Владимир Иванович встал и подошел к ним. Мы тоже хотели подойти, но Владимир Иванович сказал, чтобы мы сидели. – Тихо, детка, пошутить нельзя, – сказал этот, с круглой рожей. В вагоне сразу все закричали: – Нашел чем шутить! – Сдать его в милицию! – Пятнадцать суток! Студенты закричали, что его надо из окна выбросить. Они даже подошли, чтобы выбросить, Но Владимир Иванович их остановил: – Охота вам из-за этой мрази в тюрьму садиться. А что он мразь, это понятно, – сказал Владимир Иванович. В этот момент подошел какой-то старичок с корзиной. Он все еще не мог откашляться. – Знаете, граждане… кхе-кхе… Это, конечно, хорошо – пятнадцать суток… кхе… модно. А вот когда я был помоложе… кхе… нас за такие дела пороли. Может, его выпороть, а? – Ура! – заорали студенты. – Выпороть! Качать деда! Мне даже издали было видно, как побледнел этот парень. – Граждане… – прохрипел он. – Граждане… Вы что… За такое дело… Я убив-вать буду. Но убивать ему не дали. Там же весь вагон собрался. Его вытащили из угла и разложили на скамейке. Ох и выл этот парень! Он даже скамейку кусал от злости. Он выгибался и дергался, как параличный. Но его человек десять держали. Студент с гитарой взял ремень. – Девушки, – сказал старичок, – вы бы шли в тот конец. Мы его по голому будем. Давай, студент, по голому. Парень опять завыл и задергался. Лина Львовна подошла к нам. У нее даже слезы были на глазах от смеха. Только она зря отворачивалась. Мы на скамейки залезли – нам и то ничего видно не было. Его кругом обступили. Зато было слышно, как ему влепили двадцать пять штук. Старичок сказал, что двадцать пять – норма. Когда парня отпустили, он опять завыл и бросился на первого попавшегося. Его отшвырнули. Тогда он повернулся и, придерживая штаны, убежал в тамбур. И его дружки тоже выбежали. Больше мы их не видели. А весь вагон хохотал до самого Ленинграда. Мы жалели, что нас не пустили. Мы бы его не хуже студентов выпороли.
|