Отправлено: 18.05.13 04:35. Заголовок: Карлос Луис Фальяс. Маркос Рамирес

Маркос Рамирес.

Автор Карлос Луис Фальяс.

Старые советские детские книги о жизни юных граждан капиталистических стран и не
союзных СССР стран третьего мира - просто кладезь тематической информации!
Писать такое о пороках советского общества мешала цензура, тем паче в книгах,
прдназначенных для детского чтения. Но когда дело касалось недружественных
режимов или дореволюционной России, тут, напротив, следовало всячески убеждать
юных читателей, как плохо жилось (или даже живется сейчас) их сверстникам под
гнетом капитала (крепостнического строя), и тут уж в большой цене были авторы,
живо описывающие все эти страсти. И уж совсем хорошо, когда эти ужасы не
придумывались, а брались из реальной жизни. По этой причине было переведено и
издано немало творений весьма самобытных авторов. Карлос Луис Фальяс из их
числа.

Книга "Маркос Рамирес" - о жизни коста-риканского мальчишки начала XX века. В
приведенном ниже отрывке герой только что закончил первый класс и переехал в
столицу из провинциального городка.

<...>

Впереди три свободных месяца - школьные каникулы, и именно в эти три месяца
начался для меня самый тяжелый период жизни. Любому может показаться, что меня
упорно преследует злая судьба. Жизнь моя была полна неудач, к ним прибавлялись
мои непрестанные проказы и, что еще хуже, самое настоящее плутовство, чего
раньше за мной не замечалось.

Мать все это болезненно переживала. Я испытывал к ней глубокую нежность,
смешанную с жалостью, хотя никогда не высказывал свое чувство; я понимал, что
своим дурным поведением причиняю ей огорчения. Но почему же, в таком случае, я
решался на подобные выходки? Отчасти на такие поступки меня, видимо, толкало
бессознательное желание вернуться в Алахвэлу. Я хотел добиться, чтобы меня снова
отправили к деду, как в прошлый раз, когда я ударил учительницу. Иного
объяснения этому я не нахожу.

О том, как меня наказывали дома, было хорошо известно соседям.

Бывало, исчерпав все средства, чтобы исправит меня, удержать дома и помешать мне
тайком удирать на улицу, дядя Сакариас терял терпение и жестоко избивал меня.
Иной раз он связывал меня и в таком виде держал до поздней ночи во дворе или
запирал на целый день в ванной, а как-то, доведенный до бешенства моими
сумасбродными шалостями, даже отстегал проволокой.

Но я не питаю злобы к моему дяде, хотя иногда он был чрезмерно суровым, а подчас
обходился со мной не очень-то справедливо, - человеку ведь свойственно
ошибаться. Понимая его хорошие намерения, я искренне ценю все то, что он сделал
для меня, и все еще вспоминаю его с уважением и любовью.

Можно и должно исправлять без кнута самого упрямого и буйного мальчишку, но для
этого нужна мудрость настоящего учителя, обладающего большим терпением и
глубоким знанием человеческой души. Невозможно было ьребовать подобных качеств в
те времена от такого человека, как мой дядя. Другие, увлекаясь новейшими
методами воспитания, неразумно впадают в иную крайность, проповедуя терпимость и
снисходительность к порокам, столь же вредную и опасную для детей, как и
средневековая жестокость моего дяди.

Все началось целым рядом бед, вызванных скорее роковой случайностью, чем моей
собственной горячностью и безрассудством.

Однажды вечером, на улице близ дома, я играл в юлу с соседскими мальчишками и
только приготовился запустить в свою очередь волчок, как он, запутавшись в
шнурке, вырвался и ударился об оконное стекло, разбив его на мелкие куски.
Пострадавшая соседка устроила скандал, нагрубила моей матери и позвала полицию.
Все же в конце концов удалось прийти к полюбовному соглашению. Дядя Сакариас
оплатил разбитое стекло, всыпал мне как следует и велел матери не выпускать меня
больше на улицу.

Но на моей обязанности лежали домашние поручения, и на следующий день я рано
утром отправился за мясом. Дойдя до угла, я натолкнулся на мальчишек,
столпившихся у дверей одного дома и с любопытством на что-то глазевших. Я
присоединился к ним. Дверь стояла распахнутой настежь, маленькая комнатушка была
пуста, по углам валялись тряпье и разбросанные как попало вещи. На смятой
простыне темнели капли крови. Они-то и привлекли внимание мальчишек. Меня
заинтересовало другое - на столе стоял огарок свечи. Дома я соорудил в патио(1)
небольшую печь, и мне до зарезу нужна была свеча, чтобы зажечь и поставить ее в
печку. Недолго думая я вошел в комнату, схватил огарок, выскочил на улицу и
поспешил за покупкой - мне не терпелось вернуться домой, развести огонь и
проверить свое сооружение.

1) Патио - внутренний двор.

Несколько часов спустя я попал в неприятнейшую историю. Выяснилось, что какой-то
жулик, воспользовавшись отсутствием хозяев, обокрал прошлой ночью комнату и,
убегая с добычей, оставил дверь открытой. Полицейские агенты, которым мальчишки
сообщили о моем неразумном поступке, пришли к нам с тем, чтобы задержать меня, -
и все это разыгралось на виду у соседей.

Мать, покраснев, расплакалась - ей было страшно и стыдно, - а дяде Сакариасу
пришлось отправиться со мной, с полицейскими и задержанным вором к следователю.
Дядя вступил в ожесточенный спор со старшим следователем, а я, все еще не
понимая подлинной сути дела, дружелюбно болтал с воришкой, оказавшимся знакомым
мне мальчишкой лет пятнадцати из соседнего предместья Санта-Лусиа.

Не знаю, как удалось дяде уладить это дело, но, во всяком случае, мы
возвращались домой вдвоем. Доведенный до крайности, он, выйдя от следователя,
схватил меня за руку, чтобы я не убежал, и отправился вместе со мной на рынок,
где купил ременную плеть и, придя домой, задал мне отменную порку, категорически
запретив даже подходить к двери.

Но этим мои злоключения не кончились. На следующий день местная газета в
сообщении о грабеже назвала мое имя в качестве соучастника преступления; это был
тяжелый удар для моей матери и для всей семьи Рамирес.

* * *

Несколько дней по распоряжению дяди я провел взаперти, беспокойно кружась по
дому, как ягуар в тесной клетке. Наконец, отчаявшись, как-то вечером, когда мама
стирала белье, я со слезами на глазах стал умолять ее разрешить мне выйти за
дверь, обещая не отходить от порога. Тронутая моими мольбами мать согласилась,
хотя и побаивалась брата.

- Ладно, Маркитос, выйди... Но, ради бога, не отходи от двери - иначе тебе
попадет от Сакариаса!

В те времена мать звала меня Маркитос, когда мы жили с ней в ладах; дон Маркос -
если она была в хорошем настроении, и сухо - Маркос, когда я выкидывал
какой-нибудь сумасбродный номер.

Не чуя ног от радости, я выбежвал из комнаты - в моем распоряжении было
несколько часов до возвращения дяди, приходившего обедать между шестью и семью
вечера. Я уселся на пороге поглазеть на прохожих. Вскоре подошел мальчишка, мой
сверстник - мы были с ним в ссоре, - и наросно устроился на краю тротуара против
меня с трубочкой и банкой мыльной воды; он пускал переливавшиеся радугой пузыри,
потом дул на них - они поднимались и лопались в вышине.

Я тотчас сбегал в сад, срезал ветку игерильи(2), выпросил у матери кусочек мыла
и спустя минуту снова сидел на пороге двери, так же, как и мой соперник, пуская
мыльные пузыри, но трубка у меня была больше - пузыри получались красивее. С
досады мальчишка насмешливо запел:

Коль была в коростой зависть,

Все б в коросте оказались...

2) Игерилья - клещевинное дерево, из семян которого получают касторовое масло.

Первым моим порывом было кинуться на обидчика, но, воврея вспомнив наказ матери,
я сдержался и только крикнул:

- Скажи спасибо, что я не могу отойти отсюда! Понял?

Расхрабрившись, он продолжал мурлыкать песенку, пока не отважился дополнить ее
словами, считавшимися среди ребят самым тяжелым оскорблением:

Коль была б коростой зависть,

Все б в коросте оказались,

Но была бы всех грязней

Рожа матери твоей.

Тут у меня уже не хватило сил стерпеть обиду, которую я воспринял как поношение
моей матери. Я подскочил, словно на пружине, и погнался за мальчишкой, который
бросился от меня удирать со всех ног. Он бежал по тротуару, а я преследовал его
по мостовой, подхватив на всякий случай булыжник величиной с кулак, - и когда
мальчишка поворачивал за угол, я изо всех сил кинул в него камнем, просто чтобы
попугать, понимая, что камень уже не настигнет его. В тот же момент из-за угла
показалась высокая, белокурая, красивая девушка - удар камнем пришелся ей прямо
в грудь, и она упала навзничь, точно сраженная молнией.

Перепугавшись, я повернул назад и бросился бежать. Вихрем влетел я в дом и
спрятался в уборной, сжавшись в комок и закрыв лицо руками. Вспоминаю, что в те
страшные минуты мне хотелось лишь одного - умереть; я надеялся, что дьявол
подымет меня за волосы и забросит в зияющую раскаленную пасть адской печи...
Похолодев от ужаса, я услыхал отрывистые удары в дверь, потом тревожный голос
матери:

- Маркос!.. Где ты?

- Здесь, мама! - ответил я, дрожа как в лихорадке.

- Иди сюда!

Моя мать уважала и боялась представителей власти, а полицейский потребовал
немедленно меня выдать. Поэтому, когда я, захлебываясь от слез, вышел, она
подвела меня к раковине, умыла, надела на меня новую кепку и с глубоким
отчаянием, всхлипывая, прошептала:

- Боже мой! Боже мой! Сакариас убьет тебя!.. Что мне делать? - Потом взяла меня
за руку и передала полицейскому.

На улице, перед нашим домом, собралась вся окрестная детвора, в двери и окна
загдядывали любопытные старухи. Под безмолвными взглядами, не переставая
плакать, я вышел из дому; полицейский держал меня за руку, и так я должен был
идти по середине улицы до второго отделения полиции, находившегося тогда
напротив площади Ла Мерсед. Там, в ожидании прихода дяди, меня посадили на
скамью. Понемногу ко мне стало возвращаться присутствие духа. Полицейские
смеялись, отпуская на мой счет едкие замечания, и изредка кто-нибудь из них
спрашивал с напускной суровостью:

- Еще не пришел тот, кто сечет мальчишек, бегающих по улицам и бросающих камни?

Но я понимал, что это они говорят лишь из желания припугнуть меня. Чего я
действительно боялся, так это появления моего дяди.

Дядя пришел около семи вечера, поговорил с дежурным сержантом и спустя некоторое
время вытащил меня и поволок домой. Он пришел в бешенство, не находя нигде
плети, купленной несколькими днями ранее на рынке. Между тем она валялась на
крыше, куда я украдкой от всех забросил ее.

Подозревая, что таинственное исчезновение плети - дело моих рук, дядя рычал:

- У этого мерзавца, наверно, шкура данты(3), плеть его даже не щекочет! Вот
сейчас увидим!..

3) Данта - тапир, крупное животное с очень толстой кожей, обитающее в лесах
Коста-Рики.

Схватив электрический провод, он свернул его вдвое и зверски избил меня.

Каждый удар провода рассекал мне кожу и оставлял кровавые полосы. Потом он
потащил меня в сад, окутанный черными тенями, и там оставил привязанным к
дереву. Я не чувствовал страха ни перед одиночеством, ни перед ночной тьмой;
единственное, чего я хотел, - освободиться, чтобы вволю поиздеваться над дядей.
Наконец после долгих усилий мне удалось развязать путы, и я на цыпочках
подкрался к решетке кухонной двери. На кухне сидел дядя и с мрачным видом
отчитывал мою мать, а она гладила белье, молча его слушала и лишь по временам
смахивала слезу.

Тогда я вернулся в сад, перепрыгнул через забор и обочиной глубокого вонючего
канала быстро зашагал к ближайшему предместью Санта-Луиса; через несколько минут
я уже стоял на углу лавки "Ла венседора"(4) - традиционном месте встречи всей
окрестной детворы. Появившись среди мальчишеской ватаги, я кинул им громко и
презрительно:

- Эх вы! Мать влепит вам два - три шлепка - пам-пам-пам! - и вы уже хвастаетесь,
что вас избили... Поглядите-ка на меня... Вот взбучка так взбучка!.. Вот
настоящая порка! - И я с гордостью показал всем мои распухшие, исполосованные в
кровь ноги.

4) "Ла Венседора" (исп.) - "Победительница".

Удовлетворив свое тщеславие, я снова убежал, переправился через канал и вернулся
в сад нашего дома. Там я встретил мать; к десяти часам вечера она вымолила у
брата разрешение развязать меня; узнав из моего рассказа, что я сам сумел
освободиться, она в страхе прошептала:

- Боже мой! Если дядя догадается, он изобьет тебя до смерти.

Потом, прижав мою голову к себе, горько всхлипнула:

- Бедный мальчик! Несет расплату за мой грех...

Чего не могли достичь свирепые угрозы дяди и жестокая порка, сделали эти полные
безнадежности слова матери. Я был глубоко потрясен - и ночью, спрятав голову под
подушку, долго и молча плакал.

<...>

 Отправлено: 20.05.13 15:56. Заголовок: Фактически мальчик н..

Фактически мальчик ни в чем не виновен. Дяде нужно было просто поговорить с ним. Хотя, может быть он и говорил раньше, а мальчик продолжал свои закидоны.

 Отправлено: 20.05.13 16:19. Заголовок: Понятно,что дядя про..

Понятно,что дядя просто жестокий невежественный человек.О воспитании тут нет и речи.

 Отправлено: 20.05.13 19:14. Заголовок: Жестоко! Кое за что ..

Жестоко! Кое за что он, конечно, порку заслуживал. За бросание камней, например, так же и убить можно. Но не до такой же степени.