Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Ф.Сологуб. Мелкий бес
1) В таких разговoрах приехали в деревню. Дом, где жил арендатор,
Мартин и Владин отец, был низенький и широкий, с высокою серою кровлею и
прорезными ставнями у окон. Он был не новый, но прочный и, прячась за рядом
березок, казался уютным и милым, - по крайней мере, таким казался он Владе и
Марте. А Передонову не нравились березки перед домом, он бы их вырубил или
поломал.
Навстречу приехавшим выбежали с радостными криками трое босоногих
детей, лет восьми - десяти: девочка и два мальчика, синеглазые и с
веснусчатыми лицами.
На пороге дома гостей встретил и сам хозяин, плечистый, сильный и
большой поляк с длинными полуседыми усами и угловатым лицом. Это лицо
напоминало собою одну из тех сводных светописей, где сразу отпечатаны на
одной пластинке несколько сходных лиц. В таких снимках утрачиваются все
особые черты каждого человека и остается лишь то общее, что повторяется во
всех или во многих лицах. Так и в лице Нартановича, казалось, не было
никаких особых примет, а было лишь то, что есть в каждом польском лице. За
это кто-то из городских шутников прозвал Нартановича: сорок четыре пана.
Сообразно с этим Нартанович так и держал себя: был любезен, даже слишком
любезен в обращении, никогда притом не утрачивал шляхетского своего гонора и
говорил лишь самое необходимое, как бы из боязни в лишних разговорах
обнаружить что-нибудь лишь ему одному принадлежащее.
Очевидно он рад был гостю и приветствовал его с деревенскою
преувеличенностью. Когда он говорил, звуки его голоса вдруг возникали,-
громкие, как бы назначенные спорить с шумом ветра, - заглушали все, что
только что звучало, и вдруг обрывались и падали. И после того голоса у всех
других людей казались слабыми, жалкими. В одной из горниц, темноватых и
низковатых, где хозяин легко доставал потолок рукою, быстро накрыли на стол.
Юркая баба собрала водок и закусок.
- Прошу, - сказал хозяин, делая неправильные ударения по непривычке к
разговору, - чем бог послал. Передонов торопливо выпил водки, закусил и
принялся жаловаться на Владю. Нартанович свирепо смотрел на сына и угощал
Передонова немногословно, но настоятельно. Однако Передонов решительно
отказался есть еще что-нибудь.
- Нет, - сказал он, - я к вам по делу, вы меня сперва послушайте.
- А, по делу, - закричал хозяин, - то есть резон. Передонов принялся
чернить Владю со всех сторон. Отец все более свирепел.
- О, лайдак!- восклицал он медленно и с внушительными ударениями, -
выкропить тебе надо. Вот я тебе задам такие холсты. Вот ты получишь сто
горячих.
Владя заплакал.
- Я ему обещал, - сказал Передонов, - что нарочно приеду к вам, чтоб вы
его при мне наказали.
- За то вас благодарю, - сказал Нартанович, - я осмагаю розгами, ленюха
этакого, вот-то будет помнить, лайдак!
Свирепо глядя на Владю, Нартанович поднялся,- и казалось Владе, что он
- громадный и вытеснил весь воздух из горницы. Он схватил Владю за плечо и
потащил его в кухню. Дети прижались к Марте и в ужасе смотрели на рыдающего
Владю. Передонов пошел за Нартановичем.
- Что ж вы стоите, - сказал он Марте, - идите и вы, посмотрите да
помогите, - свои дети будут.
Марта вспыхнула и, обнимая руками всех троих ребятишек, проворно
побежала с ними из дому, подальше, чтобы не слышать того, что будет на кухне
Когда Передонов вошел в кухню, Владя раздевался. Отец стоял перед ним и
медленно говорил грозные слова:
- Ложись на скамейку, - сказал он, когда Владя разделся совсем.
Владя послушался. Слезы струились из его глаз, но он старался
сдержаться. Отец не любил коика мольбы, - хуже будет, если кричать.
Передонов смотрел на Владю, на его отца, осматривал кухню и, не видя нигде
розок, начал беспокоиться. Неужели это делает Нартанович только для виду:
попугает сына да и отпустит его ненаказанным. Недаром Владя странно ведет
себя, совсем не так, как ожидал Передонов: не мечется, не рыдает, не
кланяется отцу в ноги (ведь все поляки низкопоклонные), не молит о прощении,
не бросается с своими мольбами к Передонову. Для того ли приехал сюда
Передонов, чтобы посмотреть только на приготовления к наказанию?
Меж тем Нартанович, не торопясь, привязал сына к скамейке, - руки
затянул над головой ремнем, ноги в щиколотках обвел каждую отдельно веревкой
и притянул их к скамейке порознь, раздвинув их, одну к одному краю скамьи,
другую - к другому, и еще веревкой привязал его по пояснице. Теперь Владя не
мог уже пошевелиться и лежал, дрожа от ужаса, уверенный, что отец засечет
его до полусмерти, так как прежде, за малые вины, наказывал не привязывая.
Покончив с этим делом, Нартанович сказал:
- Ну, теперь розог наломать, да и стегать лайдака, если то не будет
противно пану видеть, как твою шкуру стегают.
Нартанович искоса взглянул на угрюмого Передонова, усмехнулся, поводя
своими длинными усами, и подошел к окну. Под окном росла береза.
- И ходить не треба, - сказал Нартанович, ломая прутья.
Владя закрыл глаза. Ему казалось, что он сейчас потеряет сознание.
- Слухай, ленюх, - крикнул отец над его головою страшным голосом, - для
первого раза на году дам тебе двадцать, а за тем разом больше ж получишь.
Владя почувствовал облегчение: это - наименьшее количество, которое
признавал отец, и такое-то наказание Владе было не в диковинку.
Отец принялся стегать его длинными и крепкими прутьями. Владя стиснул
зубы и не кричал. Кровь проступала мелкими, как роса, каплями.
- Вот-то хорошо, - сказал отец, окончив наказание,-твердый хлопец!
И он принялся развязывать сына. Передонову казалось, что Владе не очень
больно.
- Для этого-то не стоило и привязывать, - сказал он сердито, - это с
него, как с гуся вода.
Нартанович посмотрел на Передонова своими спокойными синими глазами и
сказал:
- В другой раз милости просим, - то лепше ему будет. А сегодня же
достаточно.
Владя надел рубашку и, плача, поцеловал у отца руку.
- Целуй розгу, смаганец, - крикнул отец, - и одевайся.
Владя оделся и побежал босиком в сад, - выплакаться на воле.
Нартанович повел Передонова по дому и по службам показывать хозяйство.
Передонову это нисколько не было занятно. Хотя он часто думал, что вот
накопит денег и купит себе именье, но теперь, глядя на все, что ему
показывали, он видел только грубые и неопрятные предметы, не чувствовал их
жизни и не понимал их связи и значения в хозяйстве.
Через полчаса сели ужинать. Позвали и Владю. Передонов придумывал шутки
над Владей. Выходило грубо и глупо. Владя краснел, чуть не плакал, но другие
не смеялись, - и это огорчало Передонова. И ему было досадно, зачем давеча
Владя не кричал. Больно же ведь ему было, - недаром кровца брызгала, - а
молчал, стервеныш. Заядлый полячишка! - думал Передонов. И уж он начал
думать, что не стоило и приезжать.
Рано утром Передонов поднялся и сказал, что сейчас уезжает. Напрасно
уговаривали его погостить весь день, - он решительно отказался.
-- Я только по делу и приезжал, - угрюмо говорил он.
Нартанович слегка усмехался, поводя своими длинными сивыми усами, и
говорил зычным голосом:
- Что то за шкода, что за шкода!
Передонов опять несколько раз принимался дразнить Владю. А Владя
радовался, что Передонов уезжает. Теперь, после вчерашней кары, уж он знал,
что можно дома делать что хочешь, отец не забранит. На приставанья
Передонова он охотно ответил бы какою-нибудь дерзостью. Но за последние дни
Вершина не раз повторяла ему, что если он хочет добра Марте, то не должен
сердить Передонова. И вот он усердно заботился о том, чтоб Передонову еще
удобнее было сидеть, чем вчера.
Передонов смотрел на его хлопоты, стоя на крыльце, и спрашивал:
- Что, брат, влетело?
- Влетело, - отвечал Владя, стыдливо улыбаясь.
- До новых веников не забудете?
- Не забуду.
- Хорошо всыпало?
- Хорошо.
И так продолжался разговор все время, пока запрягалась тележка. Владя
начал уже думать, что не всегда возможно быть любезным до конца. Но
Передонов уехал, - и Владя вздохнул свободно.
С ним отец обходился сегодня так, как будто вчера ничего и не было.
Владин день прошел весело.
За обедом Нартанович сказал Марте:
- Глупый этот у них учитель. Своих детей не имеет, чужих сечь ездит.
Смагач!
- На первый-то раз можно было и не сечь, - сказала Марта.
Нартанович посмотрел на нее строго и сказал внушительно :
- В ваши лета человека выхлестать завсе не лишнее, - имей это в памяти.
Да он и заслужил.
Марта покраснела... Владя сказал, сдержанно улыбаясь :
- До свадьбы заживет.
-- А ты, Марта,- сказал Нартанович,- после обеда получишь хлосты. Отца
не учи. Двадцать горяченьких дам.

2) За дверью раздавались тихие детские голоса, слышался серебристый
Лизин смех.
Гудаевская шепнула:
- Вы тут пока постойте, за дверью, чтоб он пока не знал.
Передонов зашел, в глухой угол коридора и прижался к стене. Гудаевская
порывисто распaхнула дверь и вошла в детскую. Сквозь узкую щель у косяка
Передонов увидел, что Антоша сидел у стола, спиной к двери, рядом с
маленькой девочкой в белом платьице. Ее кудри касались его щеки и казались
темными, потому что Передонову видна была только затененная их часть. Ее
рука лежала на Антошином плече. Антоша вырезал для нее что-то из бумаги, -
Лиза смеялась от радости. Передонову было досадно, что здесь смеются:
мальчишку пороть надо, а он сестру забавляет вместо того, чтобы каяться да
плакать. Потом злорадное чувство охватило его: вот сейчас ты завопишь,
подумал он об Антоше и утешился.
Антоша и Лиза обернулись на стук отворившейся двери, - румяную щеку и
коротенький Лизин нос из-под длинных и прямых прядей волос увидел Передонов
из своего убежища, увидел и простодушно-удивленное Антошино лицо.
Мать порывисто подошла к Антоше, нежно обняла его за плечики и сказала
бодро и решительно:
- Антоша, миленький, пойдем. А ты, Марьюшка, Побудь с Лизой, - сказала
oна, обращаясь к няньке, которой не видно было Передонову.
Антоша встал неохотно, а Лиза запищала на то, что он еще не кончил.
- После, после он тебе вырежет, - сказала ей мать и повела сына из
комнаты, все держа его за плечи.
Антоша еще не знал, в чем дело, но уже решительный вид матери испугал
его и заставил подозревать что-то страшное.
Когда вышли в коридор и Гудаевская закрыла дверь, Антоша увидел
Передонова, испугался и рванулся назад. Но мать крепко ухватила его за руку
и быстро повлекла по коридору, приговаривая:
- Пойдем, пойдем, миленький, я тебе розочек дам. Твоего oтца тирана нет
дома, я тебя накажу розочками, голубчик, это тебе полезно, миленький.
Антоша заплакал и закричал:
- Да я же не шалил, да за что же меня наказывать!
- Молчи, молчи, миленький! - сказала мать, шлепнула его ладонью по
затылку и впихнула в спальню.
Передонов шел за ними и что-то бормотал, тихо и сердито.
В спальне приготовлены были розги. Передонову не понравилось, что они
жиденькие и коротенькие.
"Дамские", - cердито подумал он.
Мать быстро села на стул, поставила перед собой Антошу и принялась его
расстегивать. Антоша, весь красный, с лицом, облитым слeзaми, закричал,
вертясь в ее руках и брыкаясь ногами:
- Мамочка, мамочка, прости, я ничего такого не буду делать!
- Ничего, ничего, голубчик, - отвечала мать, - раздевайся скорее, это
тебе будет очень полезно. Ничего, не бойся, это заживет скоро, - утешала она
и проворно раздевала Антошу.
Полураздетый Антоша сопротивлялся, брыкался ногами и кричал.
- Помогите, Ардальон Борисович, - громким шопотом сказала Юлия
Петровна, - это такой разбойник, уж я знала, что мне одной с ним не
справиться.
Передонов взял Антошу за ноги, а Юлия Петровна принялась сечь его.
- Не ленись, не ленись! - приговаривала она.
- Не лягайся, не лягайся! - повторял за ней Передонов.
- Ой, не буду, ой, не буду! - кричал Антоша. Гудаевская работала так
усердно, что скоро устала.
- Ну, будет, миленький, - сказала она, отпуская Антошу, - довольно, я
больше не могу, я устала.
- Если вы устали, так я могу еще посечь, - сказал Передонов.
- Антоша, благодари, - сказала Гудаевская, - благодари, шаркни ножкой.
Ардальон Борисович еще тебя посечет розочками. Ляг ко мне на коленочки,
миленький.
Она передала Передонову пучок розог, опять привлекла к себе Антошу и
уткнула его головой в колени. Передонов вдруг испугался: ему показалось, что
Антоша вырвется и укусит.
- Ну, на этот раз будет, - сказал он.
- Антоша, слышишь? - спросила Гудаевская, подымая Антошу за уши. -
Ардальон Борисович тебя прощает. Благодари, шаркни ножкой, шаркни. Шаркни и
одевайся,
Антоша, рыдая, шаркнул ножкой, оделся, мать взяла его за руку и вывела
в коридор.
- Подождите. - шепнула она Передонову, - мне еще надо с вами
поговорить.
Она увела Антошу в детскую, где уже няня уложила Лизу, и велела ему
ложится cпать. Потом вернулась в спальню. Передонов угрюмо сидел на стуле
среди комнаты. Гудаевская сказала:
- Я так вам благодарна, так благодарна, не могу сказать. Вы поступили
так благородно, так благородно. Это муж должен был бы сделать, а вы заменили
мужа. Он стоит того, чтобы я наставила ему рога; если он допускает, что
другие исполняют его обязанности, то пусть другие имеют и его права.
Она порывисто бросилась на шею Передонова и прошептала:
- Приласкайте меня, миленький!
И потом еще сказала несколько непередаваемых слов. Передонов тупо
удивился, однако охватил руками ее стан, поцеловал ее в губы, - и она
впилась в его губы долгим, жадным поцелуем. Потом она вырвалась из его рук,
метнулась к двери, заперла ее на ключ и быстро принялась раздеваться.

3) Марта дрожала и смотрела, жалко поднимая заплаканное и покрасневшее
лицо, с робкою, молчаливою мольбою в глаза Вершиной. В ее душе было чувство
покорности и готовности сделать все, что велят, перенести все, что захотят с
нею сделать, - только бы узнать, угадать, чего от нее хотят. И Вершина
чувствовала свою власть над этою девушкою, и это кружило ей голову, и
какое-то нежно-жестокое чувство говорило в ней, что надо обойтись с Мартой с
родительской суровостью, для ее же пользы.
"Она привыкла к побоям, - думала она, - без этого им урок не в урок,
одних слов не понимают; они уважают только тех, кто их гнет".
- Пойдем-ка, красавица, домой, - сказала она Марте, улыбаясь, - вот я
тебя там угощу отличными розгами.
Марта заплакала снова, но ей стало радостно, что дело идет к концу. Она
поклонилась Вершиной в ноги и сказала:
- Вы мне - как мать родная, я вам так много oбязана.
- Ну, пошла, - сказала Вершина, толкая ее в плечо.
Марта покорно встала и пошла босиком за Вершиной. Под одной березой
Вершина остановилась и с усмешкой глянула на Марту.
- Прикажете нарвать? - спросила Марта.
- Нарви, - сказала Вершина, - да хорошеньких.
Марта принялась рвать ветки, выбирая подлиннее и покрепче, и обрывала с
них листья, а Вершина с усмешкой смотрела на нее.
- Довольно, - сказала она наконец и пошла к дому.
Марта шла за нею и несла громадный пук розог. Владя повстречался с ними
и испуганно посмотрел на Вершину.
- Вот я твоей сестрице сейчас розог дам, - сказала ему Вершина, - а ты
мне ее подержишь, пока я ее наказывать буду.
Но, придя домой, Вершина передумала: она села в кухне на стул. Марту
поставила перед собой на колени, нагнула ее к себе на колени, подняла сзади
ее одежды, взяла ее руки и велела Владе ее сечь. Владя, привыкший к розгам,
видевший не раз дома, как отец сек Марту, хоть и жалел теперь сестру, но
думал, что если наказывают, то надо делать это добросовестно, - и потому
стегал Марту изо всей своей силы, аккуратно считая удары. Пребольно было ей,
и она кричала голосом, полузаглушенным своею одеждою и платьем Вершиной. Она
старалась лежать смирно, но против ее воли ее голые ноги двигались по полу
все сильнее, и наконец она стала отчаянно биться ими. Уже тело ее покрылось
рубцами и кровяными брызгами. Вершиной стало трудно ее держать.
- Подожди, - сказала она Владе, - свяжи-ка ей ноги покрепче.
Владя принес откуда-то веревку. Марта была крепко связана, положена на
скамейку, прикручена к ней веревкой. Вершина и Владя взяли по розге и еще
долго секли Марту с двух сторон. Владя попрежнему старательно считал удары,
вполголоса, а десятки говорил вслух. Марта кричала звонко, с визгом,
захлебываясь, - визги ее стали хриплыми и прерывистыми. Наконец, когда Владя
досчитал до ста, Вершина сказала:
- Ну, будет с нее. Теперь будет помнить.
Марту развязали и помогли ей перейти на ее постель. Она слабо
взвизгивала и стонала.
Два дня не могла она встать с постели. На третий день встала, с трудом
поклонилась в ноги Вершиной и, поднимаясь, застонала и заплакала.
- Для твоей же пользы, - сказала Вершина.
- Ох, я это понимаю. - отвечала Марта и опять поклонилась в ноги, - и
вперед не оставьте, будьте вместо матери, а теперь помилуйте, не сердитесь
больше.
- Ну, бог с тобой, я тебя прощаю, - сказала Вершина, протягивая Марте
руку.
Марта ее поцеловала.

Это из черновых вариантов к роману. Кому нужен полный текст - пишите: pavel.mail.ru@bk.ru