Отправлено: 30.08.15 22:40. Заголовок: Н. Помяловский "Очерки бурсы. БЕГУНЫ И СПАСЕННЫЕ БУРСЫ. ОЧЕРК ЧЕТВЕРТЫЙ"

"...Пошла потеха.
Карась не был настолько благоразумен, чтобы обратить дело в шутку. На
возвратном пути Леха дразнил его, и когда они пришли в училище, бурсачки,
окружив его, стали кричать:
- Карась!
- Рыба!
- С ершом подрался!
Карась стал браниться; его начали дергать за полы и щипать; тогда
Карась принялся за палки и каменья. Весело стало ученикам; толпа
увеличилась. Наконец кто-то сшиб Карася с ног.
- _Мала куча_!
На Карася повалили других, на других третьих, и пошла история.
- Где ты, Карасище? - кричали сверху.
Карасю живот тискали, Карась задыхался, Карась землю ел, Карась
плакал...
После долгих усилий он вырвался кое-как и ударился бежать в класс.
Бурсаки бросились за ним в погоню. В классе окружили его снова.
- Давайте _нарекать_ Карася...
Схватили его за руки и всевозможными голосами, с криком, визгом, лаем,
стоном начали кричать в самые уши его:
- Карась, карась, карась!
Гвалт поднялся страшный, и среди него ученики не слышали, как раздался
звонок, возвещающий классные занятия. Прошло довольно времени, и уже в
соседний класс пришел учитель, знаменитый Лобов, а шум не унимался.
Несчастного Карася щипали, сыпали в голову щелчки, кидали в лицо жеваную
бумагу. Карась точно в котле варился; он постепенно был оглушен и ощипан.
Шутка зашла так далеко, что ему уже казалось, будто из мира
действительности он перешел в мир полугорячечного, безобразного сна. Рев
был до того невыносим, что Карасю представлялось, что ревет кто-то внутри
самой головы его и груди. Начинал он шалеть, предметы в глазах путались,
линии перекрещивались, цвета сливались в одну массу. Еще бы минута, и он
упал бы в обморок. Но Карася так жестоко щипнули, что вся кровь бросилась
в лицо его, в висках и на шее вздулись жилы, и он с остервенением и в
беспамятстве бросился на первого попавшегося под руку; пальцы его,
вцепившись в волоса жертвы, закостенели.
Дело кончилось крайне омерзительно...
В класс вошел Лобов, которого сбесил шум бурсаков. Все разбежались по
местам; лишь один Карась таскал свою жертву, которая, к несчастию,
пришлась ему под силу.
- Взять его! - приказал Лобов.
Никто ни с места.
- Взять его!
На Карася бросились ученики большого роста и в одно мгновение обнажили
те части корпуса, которые в бурсе служат проводниками человеческой
нравственности и высшей правды.
- _На воздусях его_!
Карась повис в воздухе.
- Хорошенько его.
Справа свистнули лозы, слева свистнули лозы; кровь брызнула на теле
несчастного, и страшным воем огласил он бурсу. С правой стороны опоясалось
тело двадцатью пятью ударами лоз, с левой столькими же; пятьдесят полос,
кровавых и синих, составили отвратительный орнамент на теле ребенка, и
одним только телом он жил в те минуты, испытывая весь ужас истязания,
непосильного для десятилетнего организма. Нервы его были уже измучены
тогда, когда его нарекали Карасем, щипали и заушали, а во время наказания
они совершенно потеряли способность к восприятию моральных впечатлений:
память его была отшиблена, мысли... мыслей не было, потому что в такие
минуты рассудок не действует, нравственная обида... и та созрела после, а
тогда он не произнес ни одного слова в оправдание, ни одной мольбы о
пощаде, раздавался только крик живого мяса, в которое впивались красными и
темными рубцами жгучие, острые, яростные лозы... Тело страдало, тело
кричало, тело плакало... Вот почему Карась, когда после его спрашивали,
что в его душе происходило во время наказания, отвечал: "Не помню". Нечего
было и помнить, потому что душа Карася умерла на то время.
- Бросьте его!
С этими словами Лобова кончилось гнусное, любовское, лобное дело.


В жизни человека бывает период времени, от которого зависит вся
моральная судьба его, когда совершается перелом его нравственного
развития. Говорят, что этот период наступает только в юности; это
неправда: для многих он наступает в самом розовом детстве. Так было и с
Карасем. Слышали мы от него мнение такого рода: "Все уверены, что детство
есть самый счастливый, самый невинный, самый радостный период жизни, но
это ложь: при ужасающей системе нашего воспитания, во главе которой стоят
черные педагоги, лишенные деторождения; - это самый опасный период, в
который легко развратиться и погибнуть навеки". Это Карась испытал на
себе...


Карась после _нарекания_ и порки не мог опомниться и на долгое время
потерял способность соображать. На другой день его посетил отец. Лишь
только он увидел отца, из глаз его полились слезы. Родное селение,
кладбище, дом с садом, семья, домашние товарищи, игры - все это живой
картиной встало перед его воображением. Он теперь хорошо понял, как мила
домашняя жизнь, которая казалась ему такой простой, и как гнусна
бурсацкая, к которой он когда-то стремился.
- Домой хочу, - говорил он, глотая соленую слезу.
Отец его был человек в высшей степени добрый. Ему сделалось жалко
сына...
- Тятенька, возьмите меня домой.
- Нельзя, - отвечал отец, - надобно учиться; все учатся, и ты не
маленькой... Сначала только скучно, а потом привыкнешь... Ты веди себя
хорошо, хорошо и жить будет.
Но отец вдруг прервал свою речь. Он подумал: "все мы говорим детям
подобные вещи, но они никогда не утешают их". Отец вздохнул.
- Зачем вы меня отдали сюда?
Сын заплакал.
- Обижают, что ли, тебя?..
Сын ничего не отвечал...
Отец видел, что что-то неладно... Он опять сказал ласково:
- Что же, тебе худо здесь?..
Не только дети, но и взрослые, когда посещает их горе, делаются
несправедливы к самым близким людям и друзьям, отплачивая на них свое
горе. У Карася появилась досада на своего доброго отца.
"Зачем меня отдали в эту проклятую бурсу? - рассуждал он, не говоря ни
слова. - Зачем меня заперли сюда?.. Отец меня не любит, мать тоже, братьям
и сестрам я не нужен... Большие всегда обижают маленьких... Когда так, не
хочу домой... пусть их... мне все одно... Что и дома, когда там все
ненавидят меня?.. Им приятно, что я мучусь... нарочно отдали сюда, чтоб
меня секли, били, ругали... Отпустят в субботу домой, не пойду домой".
Так рассуждал Карась, а самому страстно хотелось домой. Казалось, тут и
раскрыть свою душу перед отцом, он Карась роптал и думал про себя; "К
чему? не поможет!" Он решился ничего не говорить отцу, который так и не
узнал, какую моральную и физическую пытку перенес его сын в первые дни
училищной жизни..."

***

"... "Лишь бы только уйти, а там пойду, отыщу дровяную келью и присоединюсь
к спасенным. Не примут, удеру куда-нибудь - все одно".
Так размышлял Карась, стоя у ворот училища, с твердым намерением
исполнить свой замысел.
Но вдруг распахнулись двери училища настежь, и в них показалась телега.
Сзади шел священник. Телега остановилась у дома инспектора, к которому и
отправился священник. Карась из любопытства заглянул в рогожку, которою
был прикрыт экипаж, и невольно попятился назад. Из-под рогожки на него
сверкнули два страшных глаза...
- Меньшинского привезли! - закричал он.
В телеге лежал, связанный по рукам и ногам, действительно Меньшинский.
Он, убежав за несколько верст, в свою деревню, был накрыт отцом ночью,
скручен веревками и отправлен в бурсу. Свободным везти его боялись -
непременно убежит снова...
Около телеги образовалась толпа учеников.
- Меньшинскнй! - говорили бурсаки...
Он посмотрел только со злобой на своих товарищей: он всех их ненавидел
в ту минуту.
- Как тебя поймали?
- Связанного так и везли?
- Сорок с лишком верст?
- Убирайтесь к черту, - отвечал он и закрыл глаза.
Появился инспектор, и толпа рассыпалась в стороны.
Через полчаса ведено было ученикам собраться в "_пятом номере_". Туда
притащили связанного Меньшинского, повалили его на пол, раздели, два
служителя сели ему на плеча, два на ноги, два встали с розгами по бокам, и
началось сечение. Жестоко наказали знаменитого бегуна. Он получил около
_трехсот_ ударов и замертво был стащен в больницу на рогожке...
Впечатление от этой порки было потрясающее.
"Страшно, - подумал Карась, - бог с ним и с бегством! Лучше на пасху не
пойду".
После того у Карася прошла охота бежать..."

 Отправлено: 31.08.15 05:15. Заголовок: А я уж думал, вспомн..

А я уж думал, вспомнит ли кто про одно из "классических" произведений русской литературы. Спасибо Закир, что вспомнили ))) Кстати, и в более ранних главах этого известного произведения то же имеют место сцены ТН

 Отправлено: 31.08.15 18:19. Заголовок: А вот здесь есть пер..

А вот здесь есть первый очерк: http://porka.forum24.ru/?1-4-80-00000068-000-0-0-1263692851
Я эту книгу в школьные годы читал. Как мне жалко этих детей было!

 Отправлено: 05.07.24 21:30. Заголовок: Николай Помяловский ..

Николай Помяловский

БОРЬБА ТАЛАНТЛИВОГО ПИСАТЕЛЯ С ВОДКОЙ, ЗАКОНЧИВШАЯСЯ ПОРАЖЕНИЕМ

Николай Помяловский (1835-1863), еще один писатель из разночинцев, который при явлении на литературную арену всерьез надеялся затмить Тургенева, Достоевского и Льва Толстого.

Судьбу этих писателей афористично выразил герой Помяловского Молотов: «Выделился из народа и потерялся».

Выскочки действовали как под копирку, - неожиданный старт и немедленный финиш. Все оказались спринтерами, не готовыми к долгой борьбе с жизнью. В принципе, они уже приходили в литературу надорванными, неся груз мордобойного детства; теряющей силы от голода юности; знающие только одно средство скрасить быт, а именно залудить водки.
Мы уже говорили о несчастьях Федора Решетникова, Николая Успенского (КАК РАЗРУГАТЬСЯ С КЛАССИКАМИ И ЗАРЕЗАТЬСЯ НА УЛИЦЕ ТУПЫМ НОЖИКОМ), Александра Левитова (СПИВШИЙСЯ ПИСАТЕЛЬ).

Помяловский от них немного отличался.

Немного, но отличался.

Пьяные проблемы Решетникова (Путь злого мальчика в писатели и Неудачи злого мальчика, попавшего в писатели. Решетников (часть вторая)) лежали в беспросветной нужде. Николай Успенский спился в силу несносного характера. Левитов просто начал пить и не прекращал.

А вот Помяловский пережил с водкой роман с разрывом и гибельным к ней возвращением.

Детство Помяловского протекало на задворках Петербурга, в районе Охты. Папаша-дьякон служил при кладбищенской церкви, и вид гробов был для Николки привычным. Малыш играл не в солдатики, а в похороны и отпевание.

А что такое похороны, кроме плача и горечи? Это поминки, где водочка льется рекой. Льется она и по праздникам, когда незатейливые местные ребята дерутся стенка на стенку. Льется и в будни, просто так, без повода.

Помяловский констатировал:
«Первый раз пьян я был на седьмом году. С тех пор … страсть к водке развивалась крещендо и диминуендо».

Детство кончилось, когда восьмилетнего мальчика отдали в Александро-Невское духовное училище, в просторечии «бурсу».

Дабы понять весь абсурд тамошней учебы надо представить контекст эпохи. Во времена Помяловского духовное училище переживало реформу, поскольку вылезла дикая необразованность сельского духовенства. Зачастую слуги божьи не знали даже родного алфавита, не говоря о латыни, и здоровых лбов тягали в бурсу, грозя иначе отобрать приход. При этом никто не озаботился разделить потоки по возрастам. Николка очутился в весьма разношерстном контингенте, где рядом с ним сидели за партой 25-летние дядьки.

Отец пытался предупредить сына о том, что в бурсе порой учат розгами. Мальчик, которого дома никогда не били, даже не понимал, о чем тот говорит. В первый же день учебы товарищи ему все объяснили, наваляв по первое число.

Но в среде сверстников Николка был защищен, - бурсу заканчивали два его старших брата. Друг братьев, местный авторитет Силыч, взял младшего под защиту.

А вот с учителями оказалось не договориться.

Методичный Николай вел счет, сколько раз за восемь лет обучения его пороли.

Четыреста.

Пятьдесят раз в год.

Каждую неделю.

А на коленях без обеда он стоял, почитай, каждый день.

Это все вызвало у ребенка желание ненавистную бурсу сжечь. Каждый вечер, отходя ко сну, Николай представлял, как гибнут в огне, визжа, учителя, надзиратели, фискалы.

Наступит день, и он таки подожжет учёбку, засандалив в лицо духовному начальству «Очерки бурсы».

Скрытый текст

Результат образования? В старших классах Николка считался отпетым даже среди бурсаков. Один из друзей Помяловского вспоминал историю их знакомства: «Он шел по мосткам в порыжелой казенной шинели, ободранной и истасканной донельзя, шапка нахлобучена была по самые уши, воротник поднят, и из-за воротника виднелся один только глаз со шрамом. — Это Карась, — шептали мне товарищи. — Карась? — громко спросил я. — Тише!.. Услышит, так рад не будешь: побьет». Пьянство в среде бурсаков считалось доблестью. По окончании курса Помяловский по его собственному признанию «был почти пьяница». После бурсы настал черед Петербургской духовной семинарии. Там проявилась черта Помяловского, которая помогла ему какое-то время продержаться. От водки его могло оторвать дело. В семинарии Николай расцвел, затеяв издание рукописного журнала. «Семинарский листок» расходился среди студентов, вызывая восторг, и юноша резко повзрослел, чувствуя востребованность. Запрет на издание снова выбил почву у него из-под ног. Он говорит другу Благовещенскому: «Куда же теперь я дену свои досуги? Герминевтику, что ли, долбить? Дудки, брат! Лучше пить буду». Благовещенский зафиксировал поиски Помяловского. Тот пытался рисовать (не умея), учился нотному пению (без музыкального слуха), чего-то писал (здесь начало получаться). Дебют Помяловского, на мой взгляд, был самым многообещающим из разночинных. Знаковые вещи разночинцев — фотография с натуры. «Подлиповцы», «Сельская аптека», «Московские комнаты с небилью» — скорее очерки, нежели художественная проза. На переходе к «большой литературе» ребята ломались, не в силах взять высоту презираемого ими барина Тургенева. Помяловский же начал именно с художественной прозы, которая и Тургеневу понравилась. Повести «Мещанское счастье» и «Молотов» (объединенные одним героем) рассказывали обыкновенную историю утраты пролетарием Молотовым иллюзий в светлое, доброе, вечное. В итоге Молотов уткнулся в тупик жизни, начав верить в заработок. Рукопись «Мещанского счастья» Помяловский отнес в «Современник», где ее вычленил из общего потока Некрасов. После публикации Помяловский мигом сделался моден. Некрасов поставил его на денежное обеспечение в счет будущих свершений, благо в подзаголовке «Мещанского счастья» стояло – «Первая повесть». Читатель ждал повесть вторую, но Помяловского закрутила богемная житуха, от коей он очнулся только в Обуховской больнице, куда попал с приступом белой горячки. Там его заперли на целый месяц, дав возможность работать. Спеша к сроку (ведь денег у журнала набрано впрок) Помяловский не отделал «Молотова» как бы ему хотелось, скомкав конец, но читатель принял эту повесть с еще большим восторгом, чем «Мещанское счастье». Помяловского окрылил момент общественного подъема, начало либеральных реформ, отмена крепостного права. Казалось, начинается новая жизнь. Помимо прозы, он преподавал в воскресной школе, а вечера проводил не в трактирах, а в шахматном клубе, в обществе Чернышевского, Лаврова, Курочкина. Сделав шаг назад от художественной прозы, Помяловский начал писать «Очерки бурсы» и это опять была сенсация. Но в 1862 правительству надоела игра в свободу. Политика утратила либеральное прекраснодушие. Воскресные школы закрыли, шахматный клуб разогнали, разрешение на издание «Современника» поставили на паузу. Люди еще вчера свободою горевшие очутились в ватном времени. После закрытия «Современника» Помяловский пытался покончить с собой, настолько все расхищено, предано, продано оказалось. Но в итоге загорелся новым замыслом, который вышел на поверку просто более длинным путем к закамуфлированному самоубийству. Есть в русской литературе ряд невосполнимых утрат. Одна из них ненаписанный роман Помяловского «Брат и сестра». Согласно замыслу - брат и сестра, наивные люди гуманных идей, опускаются все ниже и кончают приютами на Сенном рынке. Помяловский думал показать дома терпимости, воровские притоны, дать типы проституток. Идея лежала на поверхности, ее бульварно использовал Всеволод Крестовский в своем излишне нашумевшем романе «Петербургские трущобы». А Помяловский, изучая нравы Сенной, не вылезал оттуда неделями, погружаясь все глубже в низовой элемент, приобретя друзей на час. Брат то и дело получал от него записки: «Володя, я сильно пью! Возьми меня!.. Если ты не согласишься на этих днях отобрать от меня деньги, я пропью свою душу. Я хвораю уже… Мочи нет и жить, братец, тяжело; хочется хоть в водке забыться, хотя и понимаю, что это не дело. Володя, спаси меня! Иначе, клянусь честью, я погибну!..» Были к брату и другие письма, которые Помяловский мыслил как предсмертные. Планируя броситься в Неву, он пытался объяснить поступок этот несчастной любовью. Что за девушка отказала писателю в замужестве? Была ли она? Не придумал ли ее Помяловский, не желая уходить с диагнозом спившегося таланта. Не знаю, можно ли было писателя вылечить, слишком уж он на свое здоровье плевал. В начале октября 1863 после приступа белой горячки на ноге образовалась опухоль. Занявшись самолечением, Помяловский пошел в баню и поставил на ногу пиявок. Образовался нарыв. Вскрыв его, врачи констатировали гангрену. Через день Помяловский отдал богу душу. Светлая память!

https://ygashae-zvezdu.livejournal.com/286279.html

---

 Отправлено: 07.07.24 22:01. Заголовок: На этом фоне Сологуб..

На этом фоне Сологуб верх успеха .... все же не только от окружения, но и от самого человека много зависит ...