Отправлено: 30.03.16 22:14. Заголовок: Франческо Д'Адамо "История Икбала"

История Икбала

Франческо Д'Адамо

<...>

Я помню, как Хуссейн нервно ходил вдоль нашей очереди. Как он вдруг остановился,
перестал махать руками и побледнел, глядя куда-то за наши спины. Я помню его
расширенные от ужаса глаза и медленно открывающийся рот с желтыми от табака
зубами. Мы обернулись все разом, словно по команде. Я никогда не забуду того,
что мы увидели.

Икбал стоял у своего рабочего места. У него за спиной был ковер - тот самый
удивительный голубой ковер со сложным цветочным рисунком, какого никто из нас
раньше не видел, и ковер этот был совершенным. Икбал выполнил работу почти на
треть, работая лучше и быстрее всех нас. Иностранцы сошли бы с ума от такого
ковра.

Икбал тоже был бледным, но все же не таким белым, как Хуссейн-хан. Он держал в
руках нож - такими мы обрезали нити на узлах, - а потом поднял его над головой,
обвел нас взглядом, поглядев на каждого в отдельности, спокойно повернулся и
начал разрезать ковер сверху донизу, ровно посередине.

"Нет, - подумала я, - пожалуйста, только не это!"

В тишине, что воцарилась в мастерской, отчетливо был слышен треск разрезаемых
нитей.

Спустя мгновение Хуссейн-хан завопил, как раненый зверь. Закричала хозяйка.
Закричал Карим, который все повторял за хозяевами. На наших глазах они бросились
через мастерскую, поднимая облака пыли и пакли, натыкаясь друг на друга,
спотыкаясь и чертыхаясь, но бежали они как-то медленно, как во сне, когда все
бежишь, бежишь и никак не можешь добраться до цели.

До того как его схватили, Икбал успел еще два раза полоснуть ножом по самому
прекрасному в мире ковру, который теперь был просто кучей грязной шерсти на
глиняном полу.

Потом снова наступила тишина, и казалось, она никогда не закончится. Мы
инстинктивно, словно защищаясь, столпились в углу мастерской. Громадный
Хуссейн-хан нависал над Икбалом. Лицо его побагровело, а вены на шее надулись
так, что, казалось, вот-вот лопнут. Он сжимал в руке нож, который только что
вырвал у Икбала, и у меня в голове мелькнула жуткая мысль: "Он его убьет!"

Хозяйка всхлипывала, собирая по полу остатки ковра и стряхивая с них пыль, как
будто можно было еще каким-то чудом соединить их.

Карим схватился руками за голову в полном отчаянии, словно этот ковер
принадлежал лично ему.

- Проклятый, - прошипел Хуссейн, - проклятый! Меня предупреждали, что ты
предатель, чертов бунтовщик. Мне говорили: "Хуссейн, не доверяй ему! Это гадюка.
Ты пригрел на груди змею". Неблагодарное отродье! О, я слепец, я глупец, о чем я
только думал... Но ты мне за это заплатишь, еще как заплатишь...

- В Склеп! - взвыла хозяйка. - Брось его в Склеп, и пусть он там сгниет!

Икбала схватили за руки и потащили во двор. Мы потянулись следом, как стайка
перепуганных цыплят, и остановились на пороге. Мы видели, как Икбалу ободрали
колени о булыжники, как он ударился рукой о край колодца. Хозяин остановился у
ржавой железной двери, спрятанной в глубине двора, распахнул ее и, волоча за
собой Икбала, стал спускаться вниз по лестнице. Потом мы услышали тот самый
жуткий звук, что снился нам в кошмарах, - это поднималсь крышка Склепа. А потом
- бум! - она захлопнулась, и этот стук еще долго эхом раздавался в душном
воздухе двора.

<...>

Склеп был старой цистерной, спрятанной во дворе глубоко под землей. Сверху в
цистерне был люк с решеткой, за решеткой виднелись мокрые скользкие ступени
лестницы, ведущей наружу. Как уверяли те, кто побывал в склепе, в него
практически не проникал свет. Разве что в середине дня редким солнечным лучам с
трудом удавалось просочиться сквозь дыры и щели в ржавой двери, выходившей во
двор. И еще там почти не было воздуха.

- Дышать практически нечем, - рассказывал Салман, побывавший в склепе за пару
месяцев до того: он случайно разбил эмалированный кувшин в желто-синий цветочек,
в котором хозяйка приносила нам воды по утрам. - Чувствуешь, что вот-вот
задохнешься, и это сводит тебя с ума. Когда воздух заканчивается, кажется, будто
кто-то схватил тебя за горло и крепко сжал. А еще темнота. Когда долго сидишь в
темноте, начинаешь видеть разные странные узоры и даже цвета, но это не
помогает, от этого, наоборот, еще страшнее. Я слышал, кто-то вообще там с ума
сошел.

- И еще в Склепе пауков полно, - сказал другой мальчик. Он был родом с гор,
поэтому говорил немного странно. Вот таких огромных. - Он показал ладонь. - И
скорпионов. Скорпионы страшные. Они щиплются и кусаются, и еще у них яд. И змеи
еще.

- Змей там нет, - презрительно бросил Салман, - там и воды-то нет.

- Нет, есть змеи, - заспорил горный мальчик, - я их видел.

- Ты никогда в Склепе не сидел, - шикнул на него Салман, - так что помолчи
лучше.

Никто из нас не спал той ночью, несмотря на усталость и голод, ведь хозяин
заставил нас работать на час дольше - после заката - и лишил ужина. Иностранцы
приехали, нагрузили коврами свои машины и, едва взглянув на нас, уехали
восвояси. Хуссейн-хан, должно быть, хорошо заработал в этот день. Обычно после
приезда заграничных клиентов они с хозяйкой устраивали праздник до поздней ночи:
в доме играло радио и еще какой-то инструмент, который назывался граммафон, как
объяснил нам Карим. Но это была не обычная музыка, которая играла на базаре. Она
была какая-то странная, очень шумная, а слов совсем не понять.

- Иностранная, - говорил Карим с видом знатока, - такую издалека привозят.

На этот раз в доме у хозяев было темно и угрожающе тихо.

- Вы мне заплатите, - сказал Хуссейн, перед тем как отправиться спать, - вы все
мне заплатите за то, что устроил ваш дружок. Потому что вы были с ним заодно, я
уверен.

Несколько ребят испугались так, что начали было оправдываться и мямлить, что они
здесь ни при чем. Но их тут же кто-то ущипнул, чтобы замолчали. На этот раз все
были на стороне Икбала.

- Такая жара, - прошептала я, - как же он выдержит?

- Там, наверное, как у печи для обжига кирпичей, - пробормотал Салман, - а то и
хуже. Я не знаю никого, кого сажали в Склеп в разгар лета. А вы знаете?

Все отрицательно помотали головой. Солнце в тот день жарило безжалостно, мы
потели круглосуточно, даже ночью, и головы у нас горели, как при сильном жаре.

- Никто не может выйти живым из Склепа в разгар лета, - раздался в темноте
чей-то голос.

"Замолчите!" - хотелось крикнуть мне. Мария и Али рядом со мной дрожали от
страха.

- Может, - сказал Карим своим низким, почти взрослым голосом. - Я видел одного,
кто попал в Склеп как раз летом. Хуссейн продержал его там пять дней. Это было
много лет назад, я был тогда совсем маленьким, но я хорошо запомнил. Этот парень
был старше меня. Не знаю, откуда он был родом. Помню, у него не было уха -
свирепый, как бродячий пес, мы его даже побаивались.

- А что он натворил? - спросили мы.

- Отказался работать, вот что. Тогда Хуссейн его выпорол. И как выпорол, надо
было видеть. А тот ни звука не проронил, как покорный пес.

- А потом?

- Продолжал отказываться от работы. И когда Хуссейн снова подошел к нему с
плеткой, тот его укусил. Схватил зубами за руку и не отпускал. Собака и есть. -
Карим сплюнул.

- И тогда хозяин посадил его в склеп?

- На целых пять дней.

- И он вышел?

- Вышел. Вернее, его вынесли на руках, как мертвого. Но он не умер. Кожа у него
вся облезла от жары. Он неделю провалялся на своей подстилке, мы протирали ему
лицо мокрой тряпкой. А потом полнялся и сел за работу. Вот я и говорю: стоило
так мучиться? Но я вам скажу, что он был уже не тот: все еще похож на пса, но
теперь - на поджавшего хвост.

- Икбал таким не станет, - крикнула я.

- Он тоже сдастся, - ответил Карим, - ты что думаешь? Не такой уж он особенный.
Да он, похоже, у всех прежних хозяев выступал - я слышал, Хуссейн говорил.
Поэтому его и продавали, хоть он такой мастер. Но Хуссейн-то знает, что с ним
делать.

- Икбал не сдастся, - снова повторила я, - и мы должны ему помочь.

<...>