Конец Учредительного Собрания.
Из дневника Владимира Александровича Амфитеатрова-Кадашева. 1918 год.
6 января. Вспоминая вчерашний день, резюмирую одним словом: не жалко! А чтение газет о том, что было внутри Таврического, еще усиливает это чувство. Какая мерзость!..
Я имел сомнительное счастье зреть сию замечательную картину. Получив поручение от "Петроградского голоса" дать фельетон об "улице", я с вечера забрался к Горовцам на Таврическую и переночевал у них.
Утром мы с А.М. отправились ко дворцу. Перед ним стояла небольшая куча народу, человек в 200. Во дворе многозначительно поглядывали дула двух трехдюймовок. Толпа была сумрачная, злая... Было ветрено, скучно и безнадежно. В 11 часов началось шествие: рядами шли довольно сконфуженные "избранники народа", "единственные хозяева земли Русской".
Только Чернов почему-то сиял, как солнце... В толпе жидко выкрикнули: "Ура!" Какой-то господин, видом как черный жук, столь заросший волосами, что они у него из ушей и ноздрей перли, уныло провозгласил: "Клянемся умереть за Учредительное Собрание!"
Когда "избранники" входили за решетку, - по морозному воздуху точно орехи рассыпались: на Бассейной затрещали пулеметы по демонстрации. Чернов остановился, поднял руку и вскричал: "Что они делают! Что они делают!"
"Избранники" скрылись во дворце. Нам тоже не дали долго прохлаждаться: откуда-то вылетели красномордые, страшные матросы, у их поясов болтались ручные гранаты. Они орали: "Расходись! Расходись!", - и мы, натурально, разошлись. Самое смешное: на лентах их шапок была золотая надпись "Заря Свободы". Хорошенькая "заря".
Вторично я явился к Таврическому, когда уже совсем смерклось: опять жидкая толпа, глазеющая на колоссальную, видную сквозь высокие окна люстру и гадающая, что там.
А там в это время свершался позор: хулиганили пьяные большевики (особенно старалась эта стерва Розмирович... [пьяная?]), матросы наводили винтовки на председателя…
Я уже хотел было вернуться к Горовцам, как вдруг в толпу шмыгнул какой-то тип, произнесший шепотом: "Иверскую привезли! Маруся Спиридонова приехала!"
Кто-то ответил: "Ах, чтоб ей, стерве..." Тип обиделся, отбежал в сторонку и вдруг вынул свисток, свистнул пронзительно. Мгновенно откуда-то снова выскочила "Заря Свободы".
Трахнул выстрел, кто-то метнулся в сторону, кто-то упал, - не знаю, раненый или просто поскользнулся. Я решил: с меня достаточно и "Зари", и "Свободы", - и отступил на заранее подготовленные позиции - поплелся в редакцию писать. Пробыл там часа два, сдал материал и отправился домой.
А через полчаса после моего ухода в редакции разыгралось черт знает что! Ворвались какие-то матросы с ордером Екатерингофского районного совдепа, объявили газету закрытой и учинили форменный погром: к счастью, удалось сберечь машины - отстояли рабочие, - но редакция и контора разгромлены совершенно: стулья, кресла, зеркала, столы - все погружено на автомобили и увезено неизвестно куда; мало того - деревянная перегородка изрублена топорами в мелкую щепу, сорваны телефонные аппараты.
Наибольшее внимание почтенных гостей, конечно, привлекли несгораемые кассы. Долго возились они с ними, пытаясь пробить ломами, но ничего не добились. Сорвали злость на рукописях: изорвали в клочки весь архив, весь запас, весь загон и даже - метрическое свидетельство редактора... Уничтожили почти половину книг библиотеки...
Самое главное, между прочим, что это не были большевики: когда позвонили в Смольный, оттуда ответили, что никакого распоряжения о закрытии и тем более разгроме "Петроградского голоса" не было отдано. Пильский уверяет, что это дело рук анархистов и что тут не без Мамонта Дальского. Недурными шутками занялся Мамонт Викторович!
Когда я вышел на Невский, там все было по-обыкновенному. Но на Знаменской площади увидел я зрелище совсем макаберное ["macabre" - похоронное]: толпа красногвардейцев, матросов, всякой рвани плясала вокруг большого костра, распевая:
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй!
(вот он, подлинный гимн нашей революции! О, "великая, бескровная, святая!").
В стороне стоял какой-то старик и горько плакал. Его окружили участливые люди. Оказалось - Красная гвардия и латыши отбирают у газетчиков газеты: только что вышел декрет Смольного конфисковать всю прессу. Костер на Знаменской - это горят конфискованные листки.
Старик, сам газетчик, рыдал, однако, не о потере заработка, а из беспокойства о внуке, тоже газетчике, мальчике, которого красногвардейцы поймали и увели куда-то вместе с другими мальчишками. Беднягу утешали, но он все плакал, повторяя: "да что же это такое? Рабочему человеку житья не стало от товарищей проклятых!"
Сегодня я убедился, что беспокойство бедного старика о внуке было небезосновательным. Перед тем, как ехать обедать к папе, я вышел на Невский купить газет. Вдруг выстрелы, и по тротуарам в панике бегут газетчики, за ними - красногвардейцы. Суетня, суматоха.
Один мальчик быстро юркнул в подворотню. Я за ним: "Продай газету! Не увидят!" Но он, в полной растерянности и исступлении, засовывая трубкою свернутые газеты за голенище сапога, завопил истошным голосом: "Нет, барин, простите, боюсь! Выпорют!" - "Что за глупости, - засмеялся я, - кто тебя выпорет?" - "Вчера уже пороли!" - продолжал возбужденно мальчик.
"Да что ты врешь? Кого пороли?" - "Кого? Меня пороли, в комиссариате, обыкновенно как, разложили на скамье и выдрали. Привели в комиссариат нас много, газеты отняли, а потом драть: не торгуйте буржуйскими газетами! Кому двадцать розог дали, кому тридцать, кому пятьдесят. Я целых пятьдесят получил, сидеть теперь не могу!" - закончил мальчишка. Вот это называется "Заря Свободы"!
https://vlad17-gradov.livejournal.com/152151.html
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
