Отправлено: 28.04.21 23:11. Заголовок: Померанцев И. Музей английского детства, или Я ненавижу сына

В Музее Детства нет отдела, без которого английским детством не проникнешься. Можно назвать его отделом порки, розог, телесных наказаний, свежесрезанного прута.

В музейных материалах по "социальной истории детства" глухо проговаривается, что до расцвета медицины в XX веке родители относились к детям прохладно, без обожания, поскольку уро-вень детской смертности был чрезвычайно высок. Разве стоит любить того, кто едва ли вы-живет? Отчасти тогдашних родителей оправдывает тот факт, что их век тоже был недолог. О детях думать не успевали. Потому до пяти лет и мальчиков и девочек обряжали под одну гребёнку: в платьишки. Истории английской педагогической мысли не понять без краткого экскурса в общечеловеческую историю телесных наказаний.
В III в. до нашей эры в Сиракузах состоялись необычные игры. Две очаровательные сестры выставили на суд сограждан обнажённые ягодицы, дабы решить спор, чей же зад прекрасней. По этому поводу был воздвигнут храм Афродиты Каллипиги (греч. прекрасно-задая). По мнению некоторых древних и современных анатомов, человек отличается от жи-вотного наличием зада. Ни у кого из представителей фауны нет подобной сферы, столь гар-монично сочетающей в себе мясо, сало и мышцы. В этом смысле можно согласиться с адеп-тами "deorsum disciplina" (наука низа), которые, в отличие от партизан "sursum disciplina" (наука верха), считают, что полосовать должно нижнюю половину тела, в частности, зад. Да, человек уязвим более всего в том, что являет собой его суть. Священнослужитель Корнелиус Адриансен, именем которого назван один из методов полосования, ставил вопрос иначе: сле-дует ли раздеть наказуемого догола или хлестать по одежде? "Конечно же, догола", - отвечал Корнелиус. До сих пор идёт дискуссия, какие орудия наиболее соответствуют воспитатель-ной цели телесного наказания. Отец Доминик применял исключительно берёзовую розгу (ср. с русской "берёзовой кашей"). С розгой тягались клещи, крапива, чертополох. Св.Бриджит хлестала себя связкой монастырских ключей. Есть и национальные школы порки: в Китае любят бамбук, в Турции палки, в Персии плеть, в России кнут. В Бразилии практикуют бас-тонаду. В промышленно развитой Америке в эпоху рабства был изобретён автомат, способ-ный сечь сразу нескольких негров.
Но целью порки не всегда было назидание. Вот что пишет Плутарх в сочинении "Древние обычаи спартанцев": "Мальчиков в Спарте пороли бичом на алтаре Артемиды Ор-фии в течение целого дня, и они нередко погибали под ударами. Мальчики гордо и весело соревновались, кто из них дольше и достойнее перенесёт побои; победившего славили, и он становился знаменитым. Это соревнование называлось "диамастигосис", и происходило оно каждый год". Во время моровых поветрий в Средние Века хлыстами и розгами выбивали из тела чуму или язву. Вплоть до новых времён врачи предписывали розги, чтобы стимулиро-вать циркуляцию крови. В Испании влюблённые гидальго страстно хлестали себя под окна-ми возлюбленных. Представляю, что за серенады они при этом пели! Некоторые источники утверждают, что тогда же появилась модная профессия репетитор-биченосец. Эти репетито-ры открывали студии и за полдюжины уроков научали студийцев элегантному самобичева-нию. В знак особого расположения к самобичующимся сеньоры, приподняв вуальки, на мгновенье казали личики.
Проблема меры в порке столь же стара, сколь и сам институт порки. Вот что писал Гораций в своих "Сатирах":

Нужно, чтоб мера была, чтоб была по поступку и кара, Чтоб не свирепствовал бич, где и лёгкой хватило бы розги. Впрочем, чтоб тросточкой ты наказал заслужившего больше, Этого я не боюсь!..

Но насколько всё-таки "больше"? Английский исследователь У.Купер свой труд "Ис-тория порки" открывает следующим утверждением: "Согласно официальной документации, некий школьный директор старой формации за полувековую карьеру всыпал ученикам около полумиллиона палок и сто двадцать четыре тысячи розог". Интересно, успевал ли этот ди-ректор ещё и преподавать? Но любопытна не только количественная сторона дела. Откуда есть пошёл педагог? В Древней Греции "педагогом" называли домашнего раба при господ-ском чаде. В Риме учитель влачил полунищенское существование и был в самом низу соци-альной лестницы. Грамматик (словесник) стоял ступенькой выше, поскольку жалованье у него было раза в четыре выше, чем у учителя. Но и он не пользовался уважением в обществе. Можно представить себе, сколько многовековой обиды и злобы скопилось в представителях этой профессии. Нет людей жесточе обиженных. В подтверждение приведу ещё один при-мер. Мужчин-палочников по контрасту с коллегами-палочницами можно смело назвать гу-манистами. Знатных римлянок причёсывали и умащали обнажённые по пояс рабыни. Почему обнажённые? Стоило рабыне недоспиралить локон, сбить тупей металлическим кольцом, спутать подготовительный массаж с восстановительным, как госпожа хваталась за плеть. Император Адриан даже был вынужден временно лишить одну из самых рьяных аристокра-ток права пользоваться плетью. Полтора века тому некая миссис Браунригг засекла до смер-ти нескольких служанок, за что была казнена. До недавнего времени будуары знатных дам были оснащены не хуже пыточных. А уже в наше время в Лондоне старших жён арабских шейхов не раз ловили с поличным: отсечённым мизинцем или вырванным глазом пакистан-ской служанки. В иконологии жестокость аллегорически изображают в облике страховитой ведьмы, схватившей за горло малютку из колыбели. Но какая же это аллегория? Да это порт-рет учительницы!
В Страсбурге в Европейском суде по правам человека идёт сейчас процесс по делу Джереми Костелло-Робертса. Семь лет назад, в 1985 году, семилетний Джереми за непослу-шание трижды был наказан (кроссовкой по заднему месту) директором частной школы. На скамье подсудимых - британское правительство, до сих пор не запретившее телесных нака-заний в частных школах. Если бы я был адвокатом Джереми, то начал бы издалека.
В Средние Века английские педагоги называли розги и палки школьными мечами, вручёнными Богом учителям, дабы последние карали зло. Розги и палки были школьными скипетрами, пред которыми толпа школьников должна была преклонять голову. Известен случай, когда один из школьников не преклонил головы и пустился в бега. Он спрятался в склепе Св.Адриана в Кентербери, городе святых и паломников. Там и нашёл его наставник и на месте подвергнул наказанию. Когда наставник замахнулся в третий раз. Св.Адриан пара-лизовал его руку и велел извиниться перед учеником. Учитель повиновался, и лишь тогда Св.Адриан сказал руке "отомри". И это не единичный случай. В Вестминстерской школе да-же издавался тематический журнал "Флагеллант". В Винчестере берёзовой розге предпочи-тали яблоневую ветвь. В историю другой знаменитой школы, Шрусбери, навсегда вписано имя доктора Батлера. Он был левшой, и каким левшой! В Итоне с родителей учеников взи-мали по полгинеи на розги, вне зависимости, подвергался ли их отпрыск наказанию или нет. Избегать розог в Итоне считалось дурным тоном. В анналах этой школы остался доктор Кит. Он одевался под Наполеона. Брови его были столь кустисты и колючи, что он пользовался ими вместо рук, когда нужно было указать на доску или дверь. В школах графств Нортум-берленд и Ланкашир к розгам почти не прибегали, поскольку берёзы в этих графствах были вырублены. В шотландских школах отдавали предпочтение ремню и - в прибрежных рай-онах - угрёвой коже. И в шотландских и в английских часто применяли так называемый "ло-шадиный способ": наказуемого распластывали на спине соученика. Сторонние наблюдатели, французские этнографы, констатировали: "Традиция прибегать к розгам в Англии сохрани-лась, поелику традиции в этой стране чтут". Выдающийся деятель английского Просвещения Сэмюэль Джонсон утверждал (цитирую по его биографу Д.Босуэллу): "Воспитание не может не быть жестоким; безрассудных детей усмиряет только страх. Внушать страх - одна из пер-вейших обязанностей воспитателя..." Джон Локк в "Трактате об образовании" с одобрением отзывается о матери, которая дала своему младенцу восемь шлепков. Если бы она останови-лась на седьмом, то младенец вырос бы пропащим человеком... Закон мудро устанавливает, что воспитатель, ударивший ученика в глаз, является преступником. Но наказания, не чрева-тые пожизненным увечьем, оправданны и разумны."
Я не знаю, уместно ли здесь говорить о детском труде. Всё же кое-какие факты на-помню. С 1842 года детям до десяти лет не разрешалось работать в шахтах. Промышленный бум в 50-60-ые годы XIX века востребовал сотни тысяч ручонок. Присмотритесь вниматель-ней к романтическим образам юнг в приключенческих романах писателей-викторианцев. Как я мечтал о такой судьбе! Шпангоуты. Брамрей. Стеньга. А рук, стёртых в кровь, и боцман-ского пениса не хочешь? Исследователь Дж.Бест пишет, что родители были опасней для де-тей, чем капиталисты-кровососы. Если родители не могли пристроить детей на мыловарен-ный завод или в рудники, то тогда девочек ставили пугалами в огороде, а мальчиков отправ-ляли пасти коров.
Уважаемый суд, пора выслушать Джереми.
Дирекция Вестминстерской школы любезно позволила мне поработать в архивах школьной библиотеки. И вот я сижу за столом, листаю, читаю, делаю выписки. Интернат-ский журнал "Флагеллант" издавался два с половиной месяца. Всего вышло девять номеров, в общей сложности полторы сотни страниц. Юноши спешили. Я буквально слышу, как не-утомимо скрипят их перья весной 1792 года. В конце мая журнал был запрещён. В ту пору буйно цвёл готический роман, входил в моду романтизм, но вестминстерские старшекласс-ники модой пренебрегали. Их не зря учили риторике, так что писали они в духе трактатов Цицерона: доказывали своё, опровергали оппонента, точно выбирали слова, соразмерно строили фразы. В их сочинениях не различаешь тупого удара палки, нету в них пятен крови, ручейков слез. Но всё же... "У меня нет сомнений, что рука учителя не потянется к розге, ес-ли он уразумеет, что она изобретена дьяволом!!! Я взываю к вам, профессора порки! Кто был божеством античного язычества? Дьявол! Католический Рим - это рассадник предрассудков и суеверия. Разве протестант будет отрицать, что дикости монахов, и среди этих дикостей бичевание, от дьявола? Мы сбросили ярмо Рима, но розга ещё властвует над нами!"
Другой автор "Флагелланта" обращается к родителям: "Достопочтенные отцы! Доз-вольте мне из отдалённого края оповестить вас об отношении к "Флагелланту". Несовершен-ство моего стиля, чаятельно, загладится существом моего послания. Знайте же, праведные братья, что я пребываю под покровительством учителя господина Тэкама, чья рука тяжелей головы и почти столь же сурова, сколь его сердце. Когда мы получили первый нумер "Фла-гелланта", педагог осведомился, что за ахинею мы читаем. Мы ответствовали. Он схватил журнал и, сунув его в карман, воскликнул: "Ну и времена! Мальчишкам дозволено размыш-лять о себе!". Я часто слыхивал о праве помазанника божьего, монарха, и, признаюсь, испы-тывал сомнения. Но о том, что учитель - это тоже помазанник божий, я что-то не слыхивал!"
Спустя полвека другой вестминстерский отпрыск вспоминает: "Наказывали за неува-жение к старшеклассникам, за то, что не сдержал слова или свалил на кого-то вину за соде-янное, за карточное шулерство. Били рукояткой розги по ногам. Били по рукам. О, эти зим-ние утра! Я вытягиваю обветренные руки в цыпках, сейчас по ним полоснут линейкой. Как-то я приехал на каникулы домой, и мой отец отвёл меня в ванную, долго мыл мне руки горя-чей водой и мылом, щёткой вычистил траур из-под ногтей, смазал жиром и дал пару лайко-вых перчаток. Я не снимал их двое суток, все раны затянулись, кожа стала мягкой, бледной... Во время порки было принято улыбаться. Никогда не слышал ни стона, ни всхлипа. Курить считалось наглостью. Чтоб покурить днём, я спускался к Темзе и забивался на дно баржи, а ночью вскарабкивался на крышу. Стоял себе, прижавшись к трубе, и пускал кольца дыма. Труба грела спину, а перед моими глазами простирался Лондон. Отсюда было потрясающе наблюдать за пожарами. Никогда не забуду грандиозного пожара на Бродвудской фабрике клавишных инструментов, как там горели штабеля красного дерева... В Вестминстере почти не издевались попусту. Но всё же случалось. Порой заставляли растопырить пальцы и поло-жить ладонь тыльной стороной вверх на парту. После мучитель пером или перочинным но-жиком часто-часто скакал между пальцами. Некоторые делали это мастерски, туда-назад, ту-да-назад. Но кончалось всегда одним: кровью."
Школьная "Книга наказаний" - толстенный рукописный гроссбух. Вели его старосты-старшеклассники. По традиции они не только выносили приговор и карали, но заносили в гроссбух имя наказуемого, дату, меру и обоснование экзекуции. Почерки у старост разные, но стиль общий, обкатанный. Я почему-то увлёкся хроникой 1941-го, 42-го, 43-го годов. Это уже история, но без музейного душка. Чем эти годы памятны вестминстерским старостам?
"М. наказан за сквернословие. Староста Стэмбургер сделал замечание классу, чтоб не орали. Когда Стэмбургер кончил, М. встал и сказал: "Пойду-ка посру". Ему сказали, чтоб он придержал язык. Но вскоре всё это повторилось. Я сказал М., что он заработал три удара. Он опротестовал решение. Мы обговорили это с директором и решили, что наказать надо не просто за сквернословие, а за всё вкупе. Правда, сошлись на двух ударах...
Дверь в общежитии младшеклассников сломана. Провёл расследование. Выяснил, что Дикинсон мешал закрыть дверь ногой. Джонсон попробовал захлопнуть дверь с другой сто-роны. В итоге дверь треснула. Тогда Дикинсон хряснул дверь так, что она окончательно рас-кололась, причём тут же пытался свалить вину на Джонсона (есть свидетели). Четыре удара Дикинсону и три Джонсону. Оба опротестовали решение, но безуспешно. К сожалению, уда-ры Джонсону получились сильней...
Наказан (два удара) за то, что в ванной смешал два химиката, в результате чего заво-нял всё помещение. Он знал, что делает, хотя и не отдавал себе отчёта в масштабах послед-ствий. Принял наказание, как обычно, не моргнув...
Должен признаться, что не хотел бить ученика, отчасти потому, что он мой друг. Но он слишком уж нахамил Стэмбургеру...
Подвергнут наказанию за то, что курил в общежитии после отбоя. Он этого и не скрывал, даже сказал: "Я всегда в это время выкуриваю одну сигарету." Но разве это оправ-дание? Пришлось дать ему урок (три удара), чтоб и остальным было неповадно. Надо за ним присматривать. Если снова поймаю с сигаретой, накажу по максимуму (шесть ударов)...
За то, что снежком разбил окно. Всех предупреждали, чтоб не играли в снежки перед домом и за домом. Но кто-то бросил в него, он ответил и угодил в окно...
Трижды кряду забывал тетради. Всякий раз предупреждали. Пришлось наказать. Били в каморке для белья, потому что был вечер. Кончили в девять пятнадцать..."
Седьмой час. Я один в библиотеке. Открывается дверь, и входит пятнадцатилетний лондонский школьник. Он в мрачноватом вестминстерском пиджаке, в линяло-сиреневой сорочке, несъедобно-розовом галстуке. На ладонях свежие волдыри: только что с гребли.
- Папа, - говорит он по-русски почти без акцента, - пойдём домой.
Мы выходим в школьный двор. Глотаем застойный воздух девятисотлетней выдерж-ки. Пытливо, нежно, пытливо я вглядываюсь в его профиль.
- Папа! - Говорит он почти без акцента. - Пожалуйста. На нас смотрят.
Музей Детства закрывается.

http://club.bsp-txt.org/modules.php?name=News&file=print&sid=21

---

 Отправлено: 29.04.21 13:43. Заголовок: Не знаю, о каком Муз..

Не знаю, о каком Музее детства идет речь. Была в двух, в Лондоне и Эдинбурге. В обоих есть отдел, имитирующий классную комнату. Намек на ТН есть, но не розги, по-моему, а ремень.

 Отправлено: 08.12.22 01:05. Заголовок: Игорь Померанцев. Ш..

Игорь Померанцев.
Школа порки

20 ноября 2012

Есть такая английская пословица: "Пожалеешь палку – испортишь дитя". Палок на детей в Англии и впрямь никогда не жалели. У каждого народа своя национальная школа порки: в Китае любят бамбук, в Персии – плеть, в России – кнут, а в Англии – палку. Шотландские педагоги, должно быть в пику английским, отдавали предпочтение ремню, а в прибрежных районах – угревой коже.

Я говорю не только о давно минувших временах. Телесные наказания в государственных школах Великобритании были запрещены только в 1987 году, причем запрещены Европейским судом в Страсбурге. Частным школам понадобилось еще 6 с лишним лет, чтобы отказаться от «мечей», якобы врученных Богом. Так что тема наша почти актуальная. Вспоминать есть о чём и есть кому.

О своем личном опыте рассказывает доктор Иен Элиот:

– К сожалению, у меня есть личный опыт. Я пошёл в школу в 1949 году и страдал там довольно долго. Помню, это было и страшно, и почему-то привлекательно. Это дало нам, маленьким шотландским мальчишкам, возможность показать друзьям и, конечно, девочкам-одноклассницам, какие мы храбрые. Инструментом средневековой пытки были ремни. Не знаю, сколько у нас в Шотландии учителей, но если учесть, что у каждого был свой ремень, то, наверное, этой кожи хватило бы, чтобы сшить сапоги для целого полка эсесовцев. Самое интересное явление – это сексуальные аспекты. Помню одну учительницу, красавицу с типичными для кельтов рыжими волосами. Когда она на минутку отлучалась, мы, конечно, не зубрили, а болтали. Вернувшись, она всегда задавала один и тот же вопрос – кто не работал, а болтал? И мы, послушные мальчишки, поднимали руки, хорошо зная, что нас ждёт телесное наказание от красавицы-шотландки. Не всегда это было приятно, однако. Никакого удовольствия я не получал от ремня директора школы. Он был настоящий псих. Чем страшнее было нам, тем большее удовольствие получал он. Как преподавательская методика, ремень оказался не особенно успешным. Даже спустя полвека правописание у меня не такое как в Оксфордском словаре английского языка.

– Почему именно у шотландских школ репутация самых свирепых в Великобритании?

– Мы, шотландцы, очень уважаем свои традиции, даже плохие. Мне лично, хотя правописание у меня неважное, совершенно не страшны ни КГБ, ни "Аэрофлот", ни пол-литра водки без закуски.

– Вы отец двоих детей. Ваши дети подвергались телесным наказаниям в школе?

-– В школе – нет. Они учились в Англии, а не в Шотландии. Но дома, как хороший шотландец, я попробовал прибегнуть к ним, но сын стал слишком сильным. Он дал мне сдачи.


Обычный урок в старой английской школе
Обычный урок в старой английской школе
Как относились к институту телесных наказаний прогрессивные деятели Великобритании? Процитирую светоча прогресса, выдающегося деятеля английского просвещения доктора Сэмюэля Джонсона: "Воспитание не может не быть жестоким; безрассудных детей усмиряет только страх. Внушать страх – одна из первейших обязанностей воспитателя".

Философ Джон Локк в "Трактате об образовании" с одобрением отзывается о матери, которая дала своему младенцу восемь шлепков: «Если бы она остановилась на седьмом, то младенец вырос бы пропащим человеком...».

Но вот те, кого воспитывали палкой, относились к ней не столь прогрессивно. В 1792 году юный автор рукописного школьного журнала "Флагеллант" писал: "У меня нет сомнений, что рука учителя не потянется к розге, если он уразумеет, что она изобретена дьяволом! Я взываю к вам, профессора порки!"

Вернемся в наше время. Элизабет Робсон, британская журналистка:

– Мне было, по-моему, 6 лет. Это первый случай и даже единственный случай, который я помню. Тогда я впервые поняла, что такое несправедливость, потому что я считала себя несправедливо наказанной. Что может делать ребенок в классе? Он шепчет, он разговаривает, он не сидит на месте. Рядом со мной сидела девочка, которая постоянно шептала мне в ухо. Я пыталась ее оттолкнуть, потому что я была скучной девочкой, хотела вести себя хорошо. Хотела понравиться учительнице. И вот она мешала мне. А учительница взглянула и только увидела, как я толкнула свою соседку. Она сказала: "Нет, нет, нет, так нельзя, иди сюда". И прямо линейкой по руке. Было очень больно, оттого что она так строго отреагировала. Сейчас, как взрослый человек, я могу себе представить, что целый класс вел себя ужасно несколько часов. Мне было очень больно не столько физически, мне было психологически очень больно. Потому что я считала, что я не виновата. Виновата соседка, которую не наказали. С тех пор я возненавидела эту учительницу. Я ее никогда не простила. И по сей день я помню это чувство.

– Как звали эту учительницу?

– Мисс Хорна.

– А вы пожаловались родителям?

– Да, конечно! Мама мне сказала: "Мне кажется, что ты тоже не очень хорошо вела себя".

Дирекция Вестминстерской школы в Лондоне любезно позволила мне поработать в архивах школьной библиотеки.

Там-то я и нашел толстенный рукописный гроссбух "Книга наказаний". Вели его старосты-старшеклассники. Вот несколько записей 1941, 1942 и 1943 годов. "Дверь в общежитии младшеклассников сломана. Провёл расследование. Выяснил, что Дикинсон мешал закрыть дверь ногой. Джонсон попробовал захлопнуть дверь с другой стороны. В итоге дверь треснула. Тогда Дикинсон хрястнул дверью так, что она окончательно раскололась, причём тут же пытался свалить вину на Джонсона (есть свидетели). Четыре удара Дикинсону и три Джонсону. Оба опротестовали решение, но безуспешно. К сожалению, удары Джонсону получились сильней...

Наказан (два удара) за то, что в ванной смешал два химиката, в результате чего завонял всё помещение. Он знал, что делает, хотя и не отдавал себе отчёта в масштабах последствий. Принял наказание, как обычно, не моргнув...

Трижды кряду забывал тетради. Всякий раз предупреждали. Пришлось наказать. Били в каморке для белья, потому что был вечер. Кончили в девять пятнадцать..."

Вспоминает валлийский помещик Фрэнк Уильямс:

– Это было в 1957 году, когда мне было 7 лет. Я провел в общем 10 лет в интернате.

– Вы хотели учиться в школе-интернате?

– Вопрос так не стоял - хочешь или не хочешь. Я просто помню, как однажды я сказал отцу, когда мы были в пути из дома в школу, что я не люблю эту школу. Папа посмотрел на меня и сказал: "У тебя там есть горячая вода по вечерам?". "Да, - ответил я. – Тогда у тебя все в порядке. У меня этого не было".

– Ваш дед, прадед, отец тоже учились в частных школах?

– Мой дед учился в частной школе, мой отец учился в частной школе. Я был третье поколение в моей семье, кто учился в частной школе Шрусбери.

– Вас наказывали дома?

– Да, конечно. Наказание в традиционной английской семье – это всегда какой-то ритуал, особый ритуал. Ты совершил грех, и тебя посылают в изолированное помещение. Тебя изолируют от всех на час, может быть, на два, пока готовится наказание. Ты не знаешь, какое это будет наказание. Но в какой-то определенный момент ты слышишь крик отца снизу, потому что тебя послали наверх, в спальню. Да, слышишь крик снизу. Мое полное имя Фрэнсис, и меня называли так только тогда, когда я влипал во что-то серьезное. И стоило мне услышать моё полное имя, как я тотчас понимал, что сейчас меня будут бить. Били палкой, конечно.

– Это делал отец?

– Конечно, это делал отец, а кто еще?!

– Дедушка.

– Нет. У меня не было дедушки под рукой. Это английская семья, а не русская. Дедушка с бабушкой жили отдельно.

– Фрэнк, вы были совсем крохой, когда ваш отец привез вас в частную школу-интернат. Вы знали, что закон позволяет физически наказывать английских школьников?

– Я не знал закона. Закон – это семейный закон. Меня били в семье, хотя не очень часто. Отец не был садистом. Я просто знал, что мальчики заведомо плохие, и их надо бить. Это закон жизни, а не страны. Значит, если ты нарушаешь правила игры, тебя будут бить. Это было естественно, что в зависимости от степени греха тебя будут бить больше или меньше. В школе, конечно, существовал особый ритуал. Мы ложились спать (где-то в 20:30), а накануне тебя уже уведомляли, что директор тебя вызовет. Он стоял у подножия лестницы и вечером выкрикивал фамилии тех, кого он будет бить. Я слышал свою фамилию: «Уильямс!». Я спускался по лестнице. Это случалось не очень часто, потому что ты очень быстро понимаешь, как можно избежать телесного наказания. Это же больно! Я спускался по лестнице в халате и пижаме и стоял у двери кабинета директора школы. Он всегда заставлял тебя ждать. Потому что ожидание телесного наказания – это самое неприятное – стоять и ждать 5 минут. Эти 5 минут казались очень долгими, почти вечностью. Потом дверь открывалась, и он приглашал в кабинет. Я очень хорошо помню этот кабинет, потому что там стоял запах собаки лабрадор. У нас дома были спаниели, а у него был лабрадор. Запах лабрадора отличается от запаха спаниеля. Я с тех пор терпеть не могу собак породы лабрадор. Для меня этот запах – запах телесного наказания. Директор всегда спрашивал: "Ты знаешь, почему ты здесь?". Не ожидая ответа, он перечислял все твои грехи и недостатки. Так что я очень быстро узнал о своих личных дефектах – тщеславный, хитрый, всякие такие персональные дефекты. К тому же он перечислял вообще, какие грехи я совершил в тот день. В конце этого перечня всегда надо было говорить: "Прошу прощения". Затем следовал определенный ритуал, определенная словесная формулировка: « Нагнись, дотронься до пальцев ноги». Ты нагибался, он забрасывал халат на твою спину, чтобы защиты не было, и ты ждал. Он делал шаг назад, палочка свистела в воздухе и – раз! – по попке. Раз или два, или три – ты не знал сколько. Раз-з-з! Ждёшь. Еще шаг назад – значит снова удар. Еще раз. Свист и – два! Еще шаг назад и – три! Будет ли снова - ты не знаешь. Но уже больно. Всё – кончено. Только три удара сегодня. Иногда было больше, но максимум – шесть. Потому что таков ритуал. За очень маленький грех - один. Обычно 2-3. Ты не имел права заплакать. Это был бы самый серьёзный грех в глазах соучеников. Они всегда глядели тебе в лицо, когда ты возвращался, очень пристально глядели: плачешь или нет? Если плачешь, значит ты трус…А после порки надо было встать и сказать «спасибо» – это обязательно. Не скажешь «спасибо» – всё по новой. Ну и наверх, спать. В постели можно было заплакать, но в присутствии директора – ни в коем случае. Таков был маленький ритуал. А я всегда вот над чем думал: « До чего дошло человечество! Это же надо придумать такой идиотский ритуал избиения мальчика. И за что? За какие грехи? За то, что я где-то забыл свою кроссовку? Что я плохо учил древнегреческую грамматику? Не перевёл сорока пяти строк из Вергилия? У меня всегда было ощущение абсурдности и несправедливости. Абсурдности власти. И не только директорской. Да, директор был для нас воплощением власти вообще, вездесущей, громадной власти. Эта порка привила презрение к любой власти – политической, бюрократической. С того времени у меня нет уважения ни к какой власти.

– Фрэнк, вы хоть раз взбунтовались, хоть раз не сказали «Thank you”?

– Нет. Это был ритуал со своими правилами игры. Я имел право презирать директора, а он имел право меня бить. Борьба неравных. Но я как любой человек, хоть и неравный, имею право на внутренний бунт, на презрение.

– У вас трое детей: девочка и двое мальчиков. Мальчики уже взрослые. Вы наказывали их в детстве?

– Нет. Я не хотел, чтобы меня презирали.

– Вы отдали их в школу, где позволялись телесные наказания?

– Нет, я отдал их в государственные школы, где нет телесных наказаний.

– Но вы прервали семейную традицию. Мальчики не пошли в школу, где учились прадед, дед и отец.

– Да, но есть традиции, достойные уважения, и традиции, которые уважать не стоит.



https://www.svoboda.org/a/24776167.html

---

 Отправлено: 04.01.23 19:33. Заголовок: Регина