Первого августа погода испортилась. Стухла, как дохлая рыба на солнышке.
В дороге я мерзла, несмотря на огромный свитер дедушки Теодора. Эрик выдал мне его со словами:
- В принципе, с этим свитером можно играть в палатку. Ну, знаешь, заманивать в него робких героев и тискать там сколько душе угодно.
После этих слов я поняла, что застуканы мы с Эмилем по полной. А значит, Эричек теперь не отстанет. Будет ревниво подначивать и дразнить, пока не выбесит Эмиля окончательно. Вопрос только один - долго ли Эмиль продержится.
Но тогда я была так впечатлена врученным мне саквояжем с одеждой их матери, что ничего Эрику не ответила, кроме "спасибо".
- Давай, темная дева. Наряжайся. Вон как за лето отощала. Может, и подойдет что.
Я только вздохнула. От всего сразу. От того ожидаемого разочарования, что одежда окажется мне мала, а больше от того неловкого факта, что мне придется носить вещи погибшей под руинами женщины. Однако, такой жест доверия со стороны ребят окупал все. Противиться было невозможно, и я пошла примерять одежду.
Видимо, от любви и войны действительно худеют. Потому что некоторые вещи, которые на первый взгляд и Дамине Фок были бы узковаты, мне подошли. Пару хороших платьев, одно легкое, до колена, цвета древесной коры, а второе - по щиколотку, нарядное и белое. Настолько белое, что когда я надела его в комнате дедушки и вышла в нем к ребятам, они, бегающие по дому и собирающие последние вещи, потому что гвардейская повозка уже стояла у калитки, замерли оба. Вот просто споткнулись на месте и одарили меня минутой молчания.
Чувства их разобрать было несложно. Они залюбовались и загрустили, сразу и оба.
- Это же свадебное платье? Да? - догадалась я и покраснела. Будто бы увидела за своей спиной незнакомую женщину, родившую и любившую моих мальчиков. А следом увидела и историю ее жизни, короткую историю, короткой жизни. Ей было тридцать пять. Близнецам одиннадцать. Она путешествовала по миру, собирая древние артефакты. Сыновья ее ждали...
- Простите, ребята! - По моему лицу покатились слезы. - Я его не возьму...
- Нет, возьмешь... - сказали братья в унисон и растерянно переглянулись.
- Глупости какие! - настойчиво, даже с напором, возмутился Эрик. - Тебе же ужасно идет...
- Возьми... Мама была бы рада... - выдавил Эмиль, сдерживая внезапно подступившие слезы. - Она была бы рада! - повторил он увереннее. - Ты же осталась совсем без одежды. Купить что-то сейчас нам негде и не на что. А платье - всего лишь платье. Так что бери все, что придется впору. И побыстрее.
- Бери, тебе говорят! - подмигнул мне Эрик. - И трусы не забудь!
Да, белье оказалось спасением. Чистое белье после бани... от этого я не могла отказаться. Тут Эрик был прав, как никогда.
Кроме трогательного женского набора из белья и двух платьев мне достались удобные брюки Эмиля, которые он носил лет в тринадцать, и которые прожег на правой штанине во время творческих экспериментов с выжиганием по дереву. И старая синяя рубашка Эрика, рукава которой ему были коротки, а мне длинны, тоже стала моей.
В этом и поехала. Надевать мамины платья в дорогу было жалко.
И очень правильно. Потому что на второй день пути задул ветер, ночи стали холодными, а греться мне было не об кого. Я трижды завернулась в дедушкин свитер и дрожала.
Повозка была набита студентами, невыспавшимися, испуганными, похожими на выдернутых из гнезд птенцов. Все они рассказывали почти одну и ту же историю, тревожились, жаловались и едва держались, чтобы не расплакаться. Эмиль и Эрик, едущие рядом с повозкой верхом, казались на их фоне слишком взрослыми, слишком другими. Конечно, это были только мои фантазии, мое особое к ним отношение. На деле братьям просто не на кого было оставить лошадей, да и глупо было бы их оставить кому-то в такое неспокойное время.
Мне так хотелось, сидя рядом с Эмилем плечом к плечу, скрасить путь рассказами о своих злоключениях, послушать, наконец, истории ребят со всеми подробностями, но вместо этого мне досталось почетное право в одиночку охранять "арфу". Врать про то, какая она ценная и как сложно на ней играть, как она требовательна к изменениям влажности, а потому ее ни в коем случае нельзя здесь открывать. Огромная "арфа" со своим таинственным и опасным содержимым всем мешала, так что вопросов от недовольных попутчиков было не избежать.
Впрочем, можно ли было всерьез жаловаться на мелкие неудобства? Война таяла где-то за нашими спинами, а мои друзья ехали неподалеку и даже больше не рвались в бой. Я прекрасно чувствовала их своим даром. Немного растерянных, немного обеспокоенных, но в глубине души довольных тем, что снова попадут в уютные стены дорогого Туона. Я искренне была с ними согласна.
Если первого августа просто похолодало, то пятого по крыше дилижанса забарабанил самый настоящий град. В его серой пелене проявились знакомые очертания Туоновских предместий. Мы проехали Уздок, лавку с сыром и сладостями, проводили теплыми взглядами нашу таверну "Чернильницу", а когда добрались до ворот, то град сменился обычным холодным дождем.
Широкие ворота, по мирным временам всегда гостеприимно распахнутые, оказались перекрыты. По бокам стояли слесарные козлы, по всей вероятности взятые из нашей университетской пилорамы, а между ними, преграждая нам дорогу, лежало свежесрубленное, плохо очищенное от веток тонкое дерево. Видимо, эту заставу соорудили здесь буквально вчера.
Въезд в обитель знаний охраняло двое толстых, широких, похожих на каменные глыбы гвардейцев в плащах с капюшонами. Они прятались от града под выступом городской стены, но увидев наш дилижанс, выступили вперед и преградили дорогу.
- Стой! Все на выход. Проверка.
- Что еще за проверка? - возмутился с козел мокрый до нитки наш сопровождающий. - Детей везу. Все по списку.
- Я твоим списком подтереться могу. У меня свой список. И приказ досматривать всех на въезде по документам. Вытряхивай молодежь! Да побыстрее!
Дрожащие студенты вылезли из повозки. Не все догадались в конце июля прихватить с собой теплые вещи, а потому мерзли всю дорогу. Теперь их, продрогших, и вовсе вытащили под холодный дождь с градом.
Подъехали Эмиль и Эрик, тоже в насквозь промокших плащах.
- Эт-т-то еще что за кавалерия? - неодобрительно оглядел братьев толстый. - Студенты? Слезаем, и в очередь на проверку.
Братья молча спешились.
Прибывших выстроили в линию вдоль городской стены и начали опрос. Документов почти ни у кого не водилось, только именные векселя и верительные письма у тех, кто жил далеко от южной границы и кого не затронула морриганская "ласка". Так что толстый плащ, сколько ни ругался, в итоге плюнул и просто сверил свой список со списком сопровождающего. Каждому задал один и тот же вопрос: Фамилия, факультет, имя преподавателя.
Прикрывая бумагу полой плаща и опирая его на здоровенное, как подушка пузо, он муслякал огрызок графита и ставил напротив фамилий кривые галочки - "принял". Пока шел опрос, откуда ни возьмись появились еще трое гвардейцев, уже не толстых, а подтянутых и даже удалых, и приступили к обыску.
- Руки вперед! - скомандовал один из них.
- Чего? - обалдел Эрик.
- Руки, говорю, вытянуть перед собой и так держать.
Эрик хотел, было, начать возмущаться, но встретился взглядом с Эмилем и вытянул руки.
Перчатки гвардейцев быстро и споро ощупали приехавших, не ограничивая себя правилами приличия. Все мы почувствовали себя так гадливо, словно бы нас испачкали. Я поймала изумленный взгляд Эмиля и вспомнила наш с ним триумфальный заход в тюрьму "Арочку".
У Эрика ничего интересного не нашли, зато Эмиля сразу же окружили, сняли с него и арбалет, и меч вместе с поясом.
Сопровождающие нас гвардейцы пробовали объяснить, что меч трофейный и находится у Эмиля по праву. Их заткнули довольно грубой сентенцией, суть которой заключалась в изложении правил эвакуационного положения, запрещающих любое оружие, пусть даже "достанное из жопы самого рача". Так что Эмиль сжал зубы и, кипя как котел со смолой, смирился.
Спорить с этими бычарами смысла не было. Они рылись в мешках и сумках студентов, как в собственных карманах, выворачивая на белый свет все, вплоть до белья. У кого-то изъяли нож, у парня из Северных Чуч - кинжал. Отобрали вообще все острое.
В вещах Эмиля обнаружили набор маленьких кованных на заказ отверток, которые он возил с собой всегда и которые были нужны ему для ухода за флейтой. Вот тут он действительно чуть не полез в драку.
- Пиши заявление! На имя проректора! - резко осадили его гвардейцы. - Если разрешит - отдадим.
В вещах Эрика нашли и бесславно изъяли бутылку дедушкиного самогона, которую он предусмотрительно прихватил "на первый вечерок". Попутно привязались - почему тот в гвардейской форме и где он ее подрезал?
- Коллеги ваши... добрейшей души господа, выделили зад прикрыть, - отозвался Эрик, багровея от гнева. Самогон ему было жалко. Он очень на него надеялся после долгой дороги.
Бубу и Неженку под шумок увели в конюшню. Обнаружив это, братья совсем растеряли самообладание. Однако "арфа" так и оставалась в дилижансе. Суровое, опытное государство, видимо, приняло ее за университетский груз или что-то подобное, поэтому обошло стороной. Обыск завершился, неструганое деревце сдвинули в сторону, и повозка с "арфой" проследовала в город, по направлению к почтовой станции. Сбившиеся в стайку мокрые студенты с торопливо уложенными по саквояжем вещами вошли в стены Альма Матер пешком.
Брусчатка, тщательно умытая дождем и выскобленная градом, встречала нас задорным звонким стуком в подошвы.
Настроение Эмиля улучшилось, он тепло улыбнулся сначала мне, потом торжествующе - Эрику, как бы говоря: "Ну вот видите... расчет оказался филигранным. Конечно, еще предстоит вытащить "арфу" из дилижанса и спрятать в правильном месте. Но и на этот счет у меня есть кое-какие соображения".
Встречавшие нас гвардейцы проводили всех прибывших под козырек административного корпуса, где велели оставить вещи и идти отмечаться у капитана Чанова - нового коменданта.
- Налысо брить будут? - мрачно съязвил Эрик.
- Тебя обязательно, - так же мрачно ответили ему.
"Как все странно", - подумала я. Вот мы уже, считай, дома. У нас тут у каждого своя койка, и даже, наверное, многие друзья уже здесь. А эти... вот этот... небритый парень, похожий на бездомного нищего в мешковатом, насквозь промокшем мундире, куда он теперь в такую погоду? Собирать следующую партию молодежи?
- Идем, - Эмиль потянул меня за руку. - Тигиль здесь, и Дрош, и Ами.
- Ты откуда знаешь?
- Списки видел. Они там уже как "принятые" отмечены. У этого... Который меч мой унес... - Эмиль мрачно кивнул в сторону далеких ворот Туона. - Я все равно его верну... свой меч...
- Сначала отвертки надо вернуть, - сказала я. - Знаешь, я все думаю... Ведь кто-то может и не приехать... ну, в смысле, кто-то погиб... или хуже того, в плену...
- Я давно об этом думаю, Итта, - грустно кивнул Эмиль и крепче сжал мою руку.
Мы вошли в здание администрации вслед за небритым гвардейцем и поднялись в бывшую приемную ректора, теперь, очевидно, резиденцию коменданта.
Нас было десять, все уже испуганные обыском, а потому притихшие, мы чинно встали в линию перед ковром, не решаясь пачкать его идеальный ворс нечистой обувью.
Приемная, в которой обычно стояла уйма кадок с растениями, два кресла и диван для ожидающих аудиенции, потеснилась ради огромного стола. Диван и кресло оттащили к стене, выстроив в одну шеренгу с комнатными цветами.
Второе кресло служило рабочим местом капитану, восседавшему за столом и носившиму не только квадратную, усыпанную оспинными ямочками рожу, но и, вероятно, жесткую фамилию "Чанов" тоже.
Рот капитана капризно был опущен уголками вниз, а взгляд проедал каждого по очереди, так долго, неприятно и так пристально, что Эрик от этого взгляда стал переминаться с ноги на ногу и крутить головой.
Наконец капитан прекратил молчаливый осмотр и встал. Он был подтянут и вполне мог стать блестящим примером для любого гвардейца. Он медленно пошел вдоль выстроившихся перед ковром нас, заложив руки за спину. Эта неестественно прямая спина пугала больше, чем взгляд. Она жила своей жизнью, ерзала мышцами там под кителем, ей было скучно и хотелось размяться. Например, немедленно надавать кому-нибудь по щам.
- Фамилия моя Чанов, - произнес он так неожиданно резко, что все вздрогнули. - Капитан Чанов. Комендант Королевского университета и командующий гарнизоном города. Для вас "господин комендант". Запомнили? - он прошелся еще раз вдоль шеренги мокрых подростков, примечая взглядом каждую мелочь, будто читая по нашим обалдевшим лицам самые сокровенные тайны, удовлетворенно кашлянул и продолжил: - Вот что я вам скажу, детишки. Эта война вас не касается. Зато теперь вас касаюсь непосредственно я. И, если вы решите по тупости своей меня не слушаться, жизнь ваша станет неуютной и очень печальной. Правила тут теперь действуют мои. И всякий, кто с этим рискнет поспорить, будет подвергнут немедленным телесным наказаниям в соответствии с гарнизонным уставом Северного королевства. За исполнением правил следит личный состав гарнизона и добровольная дружина из учащихся старших курсов. Поэтому ничто не избавит ваши нежные задницы от порки лучше, чем искреннее стремление к дисциплине и уважение к командующему составу. Это было главное. А вот архиглавное. Территория университета является закрытой, то есть никакая шлюха извне, - капитан безошибочно зыркнул на Эрика, - сюда не таскается, и никто отсюда не таскается к шлюхам, пивоварам и повитухам. Ни шагу туда, ни шагу оттуда. Второе - на территории запрещены все собрания, кроме ежедневных в шесть вечера в зале главного корпуса. И без опозданий. Явка обязательна. Неявившихся буду сечь лично. Драки, пьянки и громкая музыка запрещены. Комендантский час в восемь. После восьми на территории дежурит дружина. Дружина - моя правая рука. А рука моя беспощадна к нарушителям дисциплины, имейте это ввиду. Вот, собственно, и все. И помните. Королевская казна вас будет кормить и поить трижды в день в непростое для страны время. И за одно только это вам стоит держать свои дерзкие хлебальники на замке. - На этой фразе капитан Чанов встал напротив Эрика, подождал, пока тот закроет рот, и поощрительно хлопнул его по щеке. - Ходить исключительно на цыпочках и каждый вечер с восьми до отбоя молиться за здоровье своего короля.
Закончив речь, капитан Чанов удовлетворенно сел обратно за стол, взял поданный небритым гвардейцем список и сказал:
- Перекличка. Я называю фамилию, вы делаете шаг вперед и отвечаете: "Я". Будете у меня учиться порядку. После переклички - в столовую и по своим комнатам. Общий сбор сегодня можете пропустить. Отметились уже. Первый. Семион Шустов...
По дороге в столовую мы с ребятами не произнесли ни слова. И только когда взяли кашу у нашей поварихи мадам Мил и углядели в окно идущего по дорожке завхоза Картофельный Глаз, нас слегка отпустило. Мы сели за стол, и Эмиль негромко сказал:
- Пришло время рассекретить пожарную лестницу...
- Угу, - с набитым ртом кивнул Эрик. - И меч твой вернуть.
- Это само собой. Но сначала надо найти Тига и собрать наших. Я весь список запомнил. Там и Колич, и Левон. И Дамина. И да, Итта. Борей твой. Он тоже здесь.
- Борей! - я уронила ложку. - Что же ты молчал?!
- Не успел сообразить, прости...
Я молниеносно доела кашу и побежала в мальчишеский корпус... Сердце стучало от волнения. Если Борей здесь, то есть надежда, что и мои мама и бабушка в безопасности. Но надежда, это только надежда...
У входа в мальчишеский корпус курил старшекурсник с красной повязкой на рукаве куртки. Никогда еще у нас в Туоне студенты не курили в открытую. Я чуяла, что он хочет меня остановить, привязаться ко мне, к моей мужской несуразной одежде или к тому факту, что я нагло вхожу в чужой корпус.
Я не стала ждать. Влетела к ребятам в холл и тут же врезалась в Ванду, которая охнула и немедленно меня обняла.
- Иттуля! Живая! Мы же тебя похоронили уже... в плен отправили... Вчера приехал Борей. Белый, как простынь. Говорит - ты пропала, исчезла в свой день рождения. Только сумка и платье на берегу... И никаких следов. Светлое же Солнце! Счастье какое! - Она не выпускала меня из объятий и гладила, словно бы не верила, что я жива. - Как же ты? Куда ты подевалась?
- Я... меня... слушай, я тебе все потом расскажу. Я с Травинскими приехала.
- Как они?
- Нормально. Оба здесь. Мне нужен Борей. Я же ничего не знаю про родных.
- Все в порядке с ними. Они в безопасности. В эвакуации на Тихом Голаре. Идем, успокоим Бора. Вот же чудо! - обычно сдержанная и рассудительная Ванда дала волю чувствам и, всхлипывая, потащила меня по лестнице. Видимо, они действительно мысленно уже попрощались со мной.
Борея мы нашли на кухне. При виде меня он чуть не уронил кофейник на пол. Я подождала, пока друг опустит кипяток на печь, а потом сама набросилась на него с объятиями.
- Итта! Да что с тобой случилось-то? - не веря своим глазам, а потому хлопая длинными ресницами, проговорил Борей. - Где ты была? Мы с отцом все Каго облазили. Решили, ведьмы забрали тебя в плен. Ну ты понимаешь из-за чего... - Борей потер переносицу и вопросительно глянул на Ванду, а потом на меня, как бы спрашивая, знает ли она о моих тайнах.
- Я совершила страшную глупость, Бор, - вздохнула я. - Поплыла с Китом на слабо.
- Чего?! - Борей ушам не поверил. - С Китом Масаром?! Итта... Ты... Ты... Из-за меня?
- Нет, из-за своей гордыни. Хватит. Поверь, я так за все расплатилась, что мало не покажется. Расскажи мне про родителей. Твоих и моих.
Борей рассказал, как все было. Как господин Алекс Анчей, гвардейский капитан и тайный друг моей матери, пришел на мой день рождения. Он должен был прийти сюрпризом, знакомиться со мной, а пришел сообщить об эвакуации. Так и получилось, что моя семья выехала на Тихий Голар одной из первых. Борей с отцом и братом и тот самый таинственный Алекс Анчей с пятью подчиненными еще сутки, до самого последнего момента вхождения ведьм в Озерье, рыскали по берегу Каго в надежде найти меня...
Стыдно было ужасно. Стыдно и одновременно радостно, что мои в безопасности, и есть кто-то сильный и умный, кто может их поддержать.
Я пообещала Борею сразу, едва доберусь до бумаги и ручки, написать письмо на Тихий Голар маме и бабушке.
Мы еще посидели с Вандой на кухне у ребят, немного приходя в себя от стольких переживаний и скача по верхам всех новостей.
Потом на кухню вошел Тигиль. Поздоровался и сказал, что уже видел Травинских, и что они с Эмилем уже составили список тех, кто сегодня участвует в ночных бдениях, и что мы все трое тоже в него включены.
- Еще бы! - фыркнула Ванда. - Бдить, как я понимаю, будем у нас?
- У вас. Главное условие - полная конфиденциальность. Никому ни слова. Потому что в Туоне теперь новая мода на розги.
Он улыбался так мрачно, будто ему уже досталось этими розгами. Не исключено, учитывая вольный и гордый характер Тигиля.
Говорил он тихо, значительно и серьезно. Волосы его теперь были собраны в хвост. Куртка и штаны на нем были из тонкой волколачьей кожи, и вообще Тигиль тоже подрос и возмужал за лето. Так что обожающий взгляд и внутренний вздох Борея вполне можно было понять. Что-то все-таки было общее между Китом и Тигилем. Я подумала, что наверное такой уж у здоровяка Борея вкус - невысокие, жилистые живчики, харизматичные и амбициозные...
Отправлено: 17.04.22 21:07. Заголовок: Глава 2 Драка Пожар..
Глава 2 Драка
Пожарную лестницу пришлось рассекретить. Какие уж теперь тайны, когда такое? Сидели у нас с Вандой кто где придется. Девочки заранее принесли стулья из своих комнат. Но все равно все не поместились, многие устроились на полу. Мы с братьями и Тигилем вчетвером втиснулись пятыми точками на мою кровать. Рир с Вандой и Дрош с Ами - на кровать Ванды. На стульях в ряд, нахохлившись как курицы на насесте, сидели Тиана, Юла, Дамина и Мэрит.
И нижним ярусом на полу - Колич, Левон, Герт и толстяк Паул на подушке, которую этот сибарит без всякого стеснения притащил с собой. Борей охранял дверь, прислонившись к ней широкой спиной.
Итого нас было семнадцать.
Керосиновых ламп не жгли, чтобы не палиться. Август принес темные звездные ночи, поэтому силуэты друзей были смазанными, фрагментарными и очень выразительными, точно портреты на старых потемневших гравюрах.
Напряжение сгущалось в пространстве маленькой комнаты, я слышала чувства всех. Это был не страх, не протест против нашего практически тюремного положения, невозможности действовать, помогать, драться. Это было колкое, нервозное желание высказаться, говорить, а не слушать, облегчить душу, освободить ее от чувств и мыслей, от гнева и ужаса. Все с радостью бы заговорили хором. С большим удовольствием поведали бы все, что пережили. Сейчас и немедленно. Но мы договорились действовать мудро: молчать и высказываться по очереди тихо, шепотом. Иначе дежурные пронюхают и сдадут капитану Чанову. А его непробиваемую оспинную морду видел по прибытии в Туон каждый.
Так что напряжение нарастало. Тигиль это понял без всяких иттиитскийх способностей и первым нарушил молчание.
- Они взяли Дубилово, - начал он тихим шепотом. И едва он начал, как Левон перебил:
- Похрен. Со Стромы их вышвырнули. И из Дубилова вышвырнут. Иначе никак.
На Левона зашикали, он замолчал, а Тигиль выждал паузу и медленно, точно втолковывал истину малым детям, проговорил:
- Я понимаю. Каждый хочет сказать. И вы все скажете. Но по одному. Я коротко. Потом Травинские, потом Дрош, потом все девочки, кроме Итты. Потом Рир, Левон, Герт, Колич и Паул. Борей и Итта в конце. Поймете почему. Я буду контролировать очередь. А сейчас слушайте, пожалуйста. Ведьмы взяли Дубилово. Я там был... Врать не буду - специально поехал. У меня свои каналы там, свои знакомые взрослые. Да, да. Об этом потом расскажу. Сейчас о другом. Ведьмы хотят все. Просто грабить им мало, просто пленных им мало. Им все это нравится. Нравится убивать, нравится побеждать. Они приготовились.
- А мы нет... - не выдержал Дрош. - Мы вообще не приготовились. Отец говорит - у нас один толковый королевский полк и всякие мелкие дорожные дружины. И совершенно вот никаклй военной морской единицы на ходу. Как так можно?
Дрош говорил по делу, поэтому Тигиль не стал его одергивать, а ответил примирительно:
- У ведьм тоже с флотом полный швах. Они хороши в ближнем. Это факт. Так что, детишки, будем учиться ближнему. Другого варианта просто нет... Давай, Эм.
- Только без кишок и кровищи, - предупредил Эрик. - Девочки все-таки...
- Я постараюсь, - Эмиль откашлялся и сглотнул. Хотелось взять его за руку, но в такой момент он бы вряд ли одобрил мое прикосновение. Так что я сидела, не шевелясь и не мешая ему рассказывать. Держала чувствами его сильнейшее волнение. Все уже знали, что он побывал там. Что убивал. Да и слух про трофейный меч, снятый с убитой морриганки, необъяснимым образом уже просочился дальше положенного. Поэтому Эмиля слушали внимательно, в полнейшей напряженной тишине.
- Вы, ребята, простите, если я резко скажу. Но иногда надо резко, - он сглотнул и снова запнулся. - Так вот. Нам врут. И раньше врали. Но теперь врут особенно изысканно.
- Нагло, ты хотел сказать? - вмешался Эрик.
- Да, - согласился с братом Эмиль. - Нагло. Ради нашего блага. Так они думают. Это не набеги. Это война. И не только с нами. Возможно, через нас они потом пойдут на Роан. Там тоже есть чем поживиться. Я попал в бой случайно. Ехал мимо...
- Один? - удивленно в спросила Дамина. - Куда ты ехал в военное время?
- В Озерье ехал, - Эмиль снова сглотнул. - К Итте. - Он бросил на меня взгляд и сам, сам, впервые вот так, при всех, положил руку на мою ладошку, осторожно сжав пальцами. Да, было темно, но все все поняли и все увидели.
- Ведьмы воюют яростно. У них наемники, волколаки и дрессированные дигиры. Да, они выглядят, как толпа варваров. Но это только на первый взгляд. Там дисциплина, разведка, четкая тактика боя. Если бы не капитан... Лацгус. Храбрый... опытный... капитан... - Эмиль убрал руку с моей и потер лицо сразу двумя ладонями. - Если бы не он. Вырезали бы всех чучан... до единого. Угнали бы в плен... У них очень интересная позиция своей правды. Это иная культура. Итта расскажет подробнее. Как я понял, из всех присутствующих в плену побывала только она. А я закончу свои наблюдения. Да, я убил ведьму. Из арбалета. Я из того арбалета убил не только ее. Но сначала... в общем. В общем, я жалею, что меня не водили в детстве на скотобойню, друзья. Они думали, музыканту такое видеть не стоит. Так вот, если бы они так не думали, я бы... принес в том бою больше пользы. Неважно - долгой или короткой будет эта война, уже сейчас ясно, что без навыков владения холодным оружием нам не прожить. Я надеялся, это время осталось в истории наших дедов. На совести роанских радикалов. Я не хотел брать в руки меч. Но взял. Чтобы учиться. Я видел, как они воюют, как рубят гвардейцев на куски тремя взмахами... Нам просто придется учиться. Всем. Даже девочкам. Особенно девочкам. Об этом Итта тоже потом объяснит. Теперь уже ясно, что не обойдется... Мне ясно точно. У меня все.
- Почему ты считаешь, что нам врут, Эм? - осторожно спросила Ванда.
- Потому что нет никаких переговоров. Нет никаких вооруженных народных войск. Крестьяне воюют вилами. Кавен надеется на помощь Роана. И, честно говоря, тут я с ним согласен. Я тоже на это надеюсь...
- Спасибо, Эмиль, - перебив прочие вопросы, строго сказал Тигиль. - Теперь Эрик.
- А я что? - Эрик запустил пальцы в порядком отросшие волосы. - Я ничего. А. Ну. Ну... единственное, пожалуй, добавлю. Теперь можно обойтись без скотобойни. Достаточно прийти в любой госпиталь, где умирают раненые. Вполне сканает за отрезвляющую пощечину. Говорю как очевидец.
- Эт да, - кивнул Эмиль. - И про эту расскажи.
- Да ну еще. Не буду я про эту... - от упоминания мнимой вдовы Эрик немедленно покраснел. Никто в темноте этого не видел, конечно, но я почувствовала мгновенно.
- Тогда я скажу, - пожал плечами Эмиль, равнодушно игнорируя протесты брата. - Разведка морриганок еще в мае гуляла у нас по королевству, как у себя дома. Полагаю, и сейчас гуляет тем более. И по всему получается, что у ведьм есть тут свои люди. А значит, не все так безоблачно и в нашем солнцеликом королевском окружении.
- Откуда такие выводы, Эм? - удивилась умная Ванда. - Я, например, не вижу связи.
- Я сужу по многочисленным историческим примерам.
- Поддержу Эмиля, - взволнованный от всей этой политический неоднозначности, вставил Дрош. - Связь очевидная.
- Все, ребята, - Тигиль поднял руки вверх. - Закончили дискуссию. Вы уже повышаете голос. Очередь Ами. Дро, прости. Дамы вперед.
- Мне нечего рассказывать, - скромно сказала Ами. - Я все лето жила в Туоне, работала в теплицах. Потом приехал Дро. Две недели назад явились гвардейцы. Сказали, преподавателей всех эвакуируют, но не сюда, а в столицу. Мол, король хочет их всех держать возле себя.
- Как так? - удивился Эмиль. - Погоди. Ты хочешь сказать, преподавателей в Туоне нет? А кто же будет с нами заниматься?
- Студенты пятого курса. Аспиранты. Не знаю. Пока занятия не начались. Да, и еще новость. У нас новый проректор по воспитательной. Алоиз Брешер.
- Тоже мне новость! - пробурчал Эрик и осторожно расстегнул верхнюю пуговицу тужурки.
- Нормальный мужик. Веселый, - пожала плечами Ами. - Сразу закрутил роман с нашей библиотекаршей. С Ализе. Трутся по всем углам как молодые.
- Это радует, - Эрик успокоенно выдохнул. - Хоть одна хорошая новость за день.
- Колич! - позвал Тигиль. - Ты спишь что ли? Потормошите кто-нибудь Колича.
Колич не то чтоб спал, но подремывал, беззаботно раскинув ноги поперек комнаты. Он доверчиво прислонился к платяному шкафу и немного прилег на мягкое плечо Паула. Глаза его были прикрыты. С нашей последней встречи он все-таки подстриг кудлатую серую бородку, но волосы трогать не стал. Они мягко покоились на его тощей груди и были уже почти до пупка.
Паул слегка ткнул бородача в бок, ровно настолько, чтобы тот открыл один глаз, силясь вспомнить, где это его угораздило отключиться. Вспомнил, сообразил, улыбнулся:
- Чего, ребята?
- Твоя очередь. Рассказывай, что ты обо всем этом думаешь? Что знаешь? - Тигиль терпеливо поджал губы. Беспечность и непричастность Колича его раздражала.
- Я? - Колич сладко, по-кошачьи зевнул. - Я вообще против войны. Я за мир, парни. Можно я посплю?
Никогда не думала, что шепотом можно рычать, но оказалось можно, потому что Тигиль зарычал:
- Не-е-ет. Конечно, нет. Кобзарь, чтоб тебя! Кончай придуриваться. Ты с кем только не болтаешься, с кем только не разговариваешь. Я же знаю. Ты вписывался все лето в столице по злачным местам. Неужели никто ничего толкового не говорил?
- Не-а, - Колич снова зевнул. - Война - не тема для интересных бесед. Я за мир. Мы за мир!
- Заладил! - фыркнул Левон. - Ты еще на лбу себе напиши! Чтоб ведьмы туда не целились. Как увидят надпись, так сразу меч - в ножны, сорян, приятель, мы не знали, что ты за мир.
- Зачем на лбу? - Колич оживился, сел прямо. Радость озарения расцвела на его лице такой широченной улыбкой, что его зубы молнией сверкнули в полумраке комнаты. - На бумаге! Ребята, отличная идея! Отличная и полезная. Я напишу на большой бумаге - "Мы за мир!" И на каждом этаже повешу. И в каждом классе и... Итта, у тебя есть большая бумага?
- Есть... - осторожно ответила я. - Правда, не так уж много...
- Мы за мир... На бумаге... Полезная? - Тигиль неотвратимо закипал.
- Еще как, братцы! - закивал Колич, торжествующе оглядывая обалдевших друзей. - Мы озвучим свою позицию сразу всем и предельно красочно. Можно даже нарисовать что-то! Цветы там вокруг или птичек...
- Птичек? - Эмиль непонимающе поднял брови.
- Цветы? - в тон другу повторил Тигиль.
- Лучше бы ты дальше спал, дружище! Вот без обид! - Эрик почесал макушку, задумался, и я услышала озарившую его чувства хитрую идею. - А пусть пишет! - сказал он вслух. - А? Пусть? Пиши, Колич. "Мы за мир!" "Нет войне!" Что угодно пиши. Только меч себе добудь.
После Колича говорил Дрош. Он рассказал о том, что в королевстве собирают народный полк. Что уже началась партизанская война на юге, и Борей подтвердил, что да, его отец и старший брат ушли в партизаны. И он тоже хотел. Но его не пустили...
Потом говорила Ванда. Ее родители обрабатывали большой участок земли. Держали наемных батраков. Ванда рассказала, что всех крестьян обязали собрать для войны запасы зерна и круп. И что этот безвозмездный дар не будет поддерживаться дотациями герцогства.
- Начинается грабеж... - тихо проворчал Эмиль.
После Ванды пришла очередь Дамины Фок - третьекурсницы с художественного, предмета моей постоянной зависти и восхищения. Я завидовала и ее осиной талии, всегда элегантно затянутой вышитым ремешком, и ее отчаянной смелости тоже завидовала.
Дамина что думала, то и говорила. Вот всем в лоб, даже ректору. За любую несправедливость билась не ради позерства, а просто потому, что терпеть не могла несправедливость нутром. Такое вот на нее накатывало чувство, редко у кого мною замеченное.
Ох и любили ее мальчишки, ох и страдали. Стрижка коротенькая, глаза яркие, живые. Любить любили, а ухаживать опасались. Такая дерзкая девица, мало ли что. Вот и сейчас Левон явно с удовольствием поглядывал, как она прямо сидит на стуле. Нога на ногу, руки на коленях, взгляд прямой, а в глазах - просто огни Подтемья. Откуда и взялись у такой хрупкой девы?
Я слышала, сколько ярости, боли и гнева она в себе удерживает. Словно ждет, когда кто-то из друзей предложит хоть что-нибудь стоящее, чтобы немедленно можно было взяться за дело, отбить поруганную несправедливость - за этим и пришла.
- Дамина, - с особой вежливостью сказал Тигиль, тоже слегка плененный ее стройной фигуркой. - Твоя очередь. Ты в ополчении Стромы участвовала. Рассказывай.
- Не знаешь, не говори, - острый подбородок девушки гордо дернулся вверх. - Я все ополчение в подвале просидела. В стромском хранилище. Староста туда всех детей согнал. И меня не пустил драться. Сука!
- Тише, - Левон участливо тронул ее за руку. - Нельзя. Эти... услышат.
- Ладно... - Дамина снова собрала прорвавшуюся ярость обратно под язык, сглотнула ее и отдышалась. - В общем, не пустили меня драться. Всучили детей каких-то несчастных. У детей на руках - кот. Ну вот я и просидела с ними в том подвале до утра. Дети даже не соседские. Незнакомые. Девочка лет пяти. А мальчик и того младше. Утром ведьмы открепление прорвали и пошли по городу убивать, от домов гарью понесло, вонью страшной. Мы толком не знали, что происходит. Сидели, Солнцу молились. Я со страху, что дети начнут плакать, им сказки рассказывала про кота и мышку вот без продыху. Пока рассказывала, дети слушали, а как остановлюсь - плакать начинали. Так что я не останавливалась. Такую ерунду придумывала, жуть. А потом... потом ведьмы всех, кого нашли, перебили и начали рыскать в поисках того, кого еще не нашли. Тогда что-то в стену сильно грохнуло, потом уже оказалось - соседняя крыша с прогоревшего дома. Вот тогда кот и сбежал. Все руки, падла, мне расцарапал. Куда-то под дверь в щель влез. А на лестнице уже поганый ведьминский лай. Я схватила детей и - в погреб с картошкой сунула. Велела молчать, а чтоб они не боялись - сама к ним туда залезла. Мы в картошку зарылись и пролежали в ней сутки, до следующего утра. Нас не нашли. Грелись друг об друга. Даже картошку жевали, она жажду утоляет и голод. Через сутки мы выбрались, не могли больше терпеть. Дети уже сказки не слушали. Ревели от голода и холода и воняло от нас... под себя же ходили. Я думаю - будь что будет, и выбрались обратно в подвал... а... в подвале пять трупов. - Дамина запнулась и разрыдалась. Девочки тотчас принялись гладить ее по спине, успокаивать, а Тигиль строго кашлянул и сказал тихо и холодно:
- Отставить слезы! Мы здесь не для того, чтоб мертвых оплакивать, мы решаем, что делать нам. Рассказывай дальше.
И Дамина сразу плакать перестала, хотя раньше бы послала Тига куда подальше, не раздумывая, а тут собралась, точно тоже слышала, что Тигилю на ее переживания наплевать, а вот на реальную пользу от ее рассказа - не наплевать вовсе. Она вытерла слезы, снова подняла острый подбородок и закончила рассказ.
- Самое страшное мы пересидели. А когда выбрались, уже шел бой с прибывшим королевским полком. К вечеру Строму отбили. Полгорода погорело, две трети горожан полегло. Детей моих подопечных забрала мать... Их отец погиб при осаде. А мне гвардейцы велели собирать вещи, лезть в телегу и ехать в Туон. Мол, приказ короля Кавена.
Только вещей моих не было. Дом сожгли. Родители наши оба погибли. Я их все утро среди трупов искала. Ищу и мечтаю не найти... Такое только врагу могу пожелать... - Дамина сжала зубы, и глаза ее полыхнули ненавистью. - Брата моего и Кира нашего у ведьм отбили - их-то уже успели в плен увести. Так что брат жив. Вот и выходит, что ни в каком ополчении я не участвовала, ничего, кроме стен погреба да сожженого города и трупов, не видела. Зато выжила, и Юла выжила, она сама про себя расскажет. Тоже история... Ну и Кир. Но он не захотел сюда идти. Сказал - пустое. А я думаю - не пустое. Мне меч нужен. Я учиться буду... Чтобы ни одна... - Дамина тихо грязно выругалась, а потом как-то растерянно всех оглядела, словно правда верила, что у нас есть средство от ее душевной боли, и добавила глухо, шепотом. - А еще кота этого очень жалею... Детишки звали его Колбаса. Но он был совсем не колбаса. Черный, с белыми пятнами. Глаза желтые. Но кот, может, еще вернется...
Стало тихо. Так тихо, что даже никакого дыхания нельзя было различить. Словно и не было в комнате семнадцати человек.
И в этой тишине раздался хриплый голос Левона:
- Я готов начать убивать, братцы!
Никто ему не ответил. И так было ясно, что все готовы.
Сдерживать эмоции было все труднее, и все труднее говорить тихо. Гнев и бессилие против войны и идиотского порядка капитана Чанова, против нашего глупого положения, он нарастал, как воздушный кьяк, которого надували теплым воздухом. Либо отпусти в полет, либо дай лопнуть.
- Спасибо, Дамина, - собрав хладнокровие, произнес Тигиль. - Теперь очередь Герта...
- Тиг, - я тронула его за плечо так доверительно, что он удивленно обернулся. - Я слышу людей в коридоре. Шестеро парней. И все они идут сюда.
- Что значит, ты слышишь? - непонимающе спросил Тигиль.
- Она слышит, - сказал Эмиль за меня.
- Мы не успеем уйти по пожарке, - ответила я Тигилю заранее на еще не заданный вопрос.
В дверь постучали. И, не дожидаясь ответа, вошли. Двинули в сторону растерявшегося громилу Борея и заполнили все крошечное пространство комнаты, освещенное из открывшегося коридорного проема.
Семеро, я ошиблась, не шестеро, семеро взрослых парней, то ли аспиранты, то ли пятикурсники. Дружина. Та самая, которая "полные полномочия". На рукавах - широкие красные повязки, запах алкоголя, удали и вседозволенности.
- Ба! Девчата! А че не спим? - рыжий крепыш, в котором все тотчас узнали Ларика, плотоядно разулыбался. - Пацанов принимаем? Хорошие какие! Ну-ка, Божко, посвети.
Держащий переносную лампу неуклюжий парень направил ее на лица сидящих девочек. Эрик напрягся, и не просто напрягся, я почуяла настоящую лютую злобу, такую, какую никогда от него не слышала.
- Ну, надо же как повезло, - продолжал Ларик. - А ну, молодое семя, быро подорвались и свалили отсюда баиньки. Мы с девчатами потрещим. Чо уставились? Вздрогнули... Ну...
Он не договорил. Нарастающий в комнате гнев надулся наконец до предела и лопнул.
Левон вскочил зверем и через секунду уже опустил кулак на лыблющуюся рожу рыжего. Фонарь упал.
Хрустнул шеей Тигиль. И все ребята - Борей, Эмиль, Эрик, Рир, Дрош, Герт и даже Паул взвились и ринулись в драку, которая мгновенно превратилась в клубок убивающих друг друга людей, выкатилась из комнаты в коридор, переломала пару стульев и высадила дверь.
Все девочки, онемевшие от этого неожиданного представления, бросились следом. Совершенно неясно было, что делать.
Таких драк я не видела никогда. Мастер рукопашного боя Борей повалил самого крупного старшекурсника, подмял под себя, взяв одной рукой на удушающий, а другой точно и коротко лупил его в бок. Из носа Эмиля текла кровь. Он орудовал кулаками, навешивал своими музыкальными руками по морде рыжего Ларика, а тот наступал, запихивая Эмиля в чужой дверной проем. Из комнат высыпали девочки в ночных рубашках. Одни кричали, визжали, другие прятались.
На полу уже появились пятна крови.
Какой-то бритоголовый парень сидел на Эрике верхом. Эрик лягал его коленом, бил по уху костяшками кулака, и сам огребал по еще не зажившему после последней драки лицу. Громоздкого увальня Дроша, модника и интеллектуала, прижали спиной к стене и лупили по почкам сразу двое. Крепкий, уже усатый в свои шестнадцать Левон пытался его отбивать, наскакивая на старшаков сверху и навешивая им кулачищами в бока. Верткий и юркий Тигиль уворачивался от ударов какого-то отморозка в растянутом свитере, который был на голову его выше и в два раза шире, и сам яростно налетал на детину с кулаками, четко и прицельно лягая его тяжелыми сапогами по голеням.
Чувства всех смешались в моей душе в одну клокочущую ярость, которая чем больше имела выход, тем быстрее давала облегчение. И даже боль, та ужасная, со всех сторон идущая в меня боль от ударов и разбитых носов, была в радость, в избавление от этой накопленной, выношеной злости, которую не было достойной причины выплеснуть. А вот теперь сложилось.
На лестнице послышались злобные крики гвардейцев и топот их сапог. Они внеслись на наш этаж с уже приготовленными дубинками, налетели на драку, матерясь и остервенело молотя направо и налево всех без разбора. Хватая за волосы, за загривки и тех и других, растаскивая дерущихся, а потом уволакивая куда-то, за собой, по лестнице вниз, прочь из общежития - в небытие. Они поливали проклятиями, грязным матом и угрозами и обнаглевшую дружину, и студентов помладше, всех без разбора, включая девочек и нашу ожидаемую нецеломудренность.
Нас не пустили, не позволили догонять, узнать судьбу наших мальчиков. Никто девочек не трогал, конечно. Просто заперли перед нашими носами входные двери и велели совать свои прелести под одеяло и спать, во избежании повторения драмы.
Мы все рыдали, мадам Минчева отпаивала нас ромашкой.
Первый день в комендантском Туоне запомнился нам навсегда.
Отправлено: 17.04.22 21:08. Заголовок: Глава 3 Гвардейские ..
Глава 3 Гвардейские розги
Тренировочный зал располагался в парке, поодаль от корпусов и лабораторий. Летом им не пользовались, поэтому на дверях висел огромный амбарный замок, ключ от которого хранился у завхоза.
Вот этот замок гвардейцы сбили дубинками, после чего запинали в темное и сырое помещение зала всю оборзевшую молодежь без разбора.
Подперли лопатой дверь и выставили охрану.
- Хоть звук услышим, пеняйте на себя! - сказал злющий гвардеец, которому выпало охранять драчунов.
- Суки, - прошипел в темноту Левон.
- Не начинай, - одернул его Тигиль. - И так отличились уже...
Постанывая от боли и переругиваясь сквозь зубы, шестнадцать студентов выволокли спортивный инвентарь из кладовой в зал, чтобы не мерзнуть на холодном полу, и устроились, кто на чем придется.
Эмиль и Эрик улеглись на каких-то тряпках, похожих на прошлогодние костюмы, оставшиеся после праздника середины зимы. Прижались для тепла спинами.
- Эй, петушки, вы с какого курса? - спросили из темноты.
- Не трогай их, - ответил другой голос. - Они бешеные.
- Правильно, Божко, не трогай нас, - злобно ответил Эрик. - Неизвестно еще какой может быть из этого итог... - он покипел еще вполголоса, вспоминая петушиную историю, а потом слегка повернувшись к брату, спросил: - Думаешь, нас высекут?
- Обязательно высекут. - Эмиль вытер кровь из под носа рукавом. - Это устав. Давай поспим, а?
- А если Итта придет нас искать?
- Считаешь, придет?
- Может. Девчонки, они вообще все могут, когда влюбятся.
- Спи, - хмыкнул Эмиль. - Специалист...
- Сам спи, убежденный девственник.
Эмиль слегка ткнул брата в бок, тот взвыл:
- У меня же ребра сломаны. Ты!
- У тебя вообще остались еще кости, которые не сломаны?
- Уж поверь, одна точно целая. Тьфу-тьфу.
Эмиль улыбнулся. Все болело, но несмотря на это, а может быть именно благодаря тому, Эмилю было хорошо и спокойно.
Серый день походил на все серые дни - такой же потусторонний, бестенный и безучастный... Не летели облака, не дышала листва, и всемилостивое солнце не появлялось.
Плоская фигура капитана Чанова и его гвардейцев казалось вырезкой из картинки о военных сражениях, приклеенной на другую картинку - мирный пряничный университет: желтые корпуса с черепичными крышами, невысокая башенка с часами над административным крылом и памятник философа Имира Фалерса посреди внутреннего двора.
Притихшие, замершие вдоль газонов студенты Туона тоже казались ненастоящими, не теми, чтобы угомонить которых, ректору обычно приходилось стучать в гонг. Теперь они стали безмолвным смазанным пятном - единой композицией из человеческих фигур, выпотрошенных от всех прочих чувств, кроме страха.
Кто там что говорил про чувства? Кажется, Тигиль. Мол, чувства - для девочек. Все эти переживания, волнения, страдания - для девчонок. Любовь - для девчонок, страх - тем более.
Я тогда ничего ему не сказала. Видела - красуется перед Даминой, цену себе набивает. Все они так говорят - настоящие мужчины. Правды в этом ни на йоту. Мальчики любили, волновались, страдали от сомнений, переживали из-за своей внешности не намного меньше, чем девочки.
Капитан Чанов держал в руках приказ, им же самим написанный и заверенный штабной печатью. Рядом с капитаном стояли двое гвардейцев в красных мундирах с золотыми алебардами. В руках у обоих были розги. Довольно уже не новые, не раз использованные по назначению гвардейские розги. Привычный порядок вещей...
Эти розги и приковали взгляды столпившихся студентов, они и заставили всех превратиться в немой фон всему гнусному действию.
Привели ребят. Никто их, конечно, не связывал. Нужды такой не было. Но шли они друг за другом в затылок, как пленные или преступники.
Вереницу из шестнадцати студентов под охраной гвардейцев ввели в университетские ворота, и показательно провели мимо остальных, урока ради и науки для.
Первым шел Тигиль, потом Левон, Герт, Рир, толстяк Паул, следом Дрош, Эмиль, Эрик и Борей.
Потом шли семеро вполне себе уже взрослых детин - специально подобранных в дружину то ли из-за склонности верховодить, то ли из-за комплекции. Последним шагал рыжий Ларик с опухшим от кулаков моего Эмиля рябым лицом.
Им велели встать в линию перед остальными студентами. И они встали.
Их страх входил в меня, шевелился, колючей проволокой царапал всю мою суть, то ли плоть, то ли дух. Хотелось впитать его весь, чтобы им осталось меньше, чтобы было легче.
Я тронула Ванду за руку. Она меня обняла. Мы долго не могли решить, как поступить правильно - встать в первом ряду, чтобы ребята знали, что мы здесь, с одной стороны - поддерживаем их, а с другой стороны - видим их унижение, или затеряться в толпе, спрятать лица, чтобы они не думали о нас, чтобы им было легче...
- Ради кого им тогда страдать? - разумно рассудила Дамина. - По сути и так все из-за нас... Надо идти. Встать в первом ряду и смотреть на них восторженными глазами. Только так.
- Рир не выдержит, - вздохнула Ванда. - Он нежный. Будет орать, а я буду смотреть. Он мне не простит...
- Ну и дурак. Если не простит. Но поддержать все равно надо.
Той ночью мы почти не спали. Сначала ревели, потом ждали, когда все утихнет и слезли по пожарке вчетвером: я, Ванда, Дамина и Ами, и пошли искать ребят. Я сказала девочкам, что найду их, и нашла, не сразу, но довольно быстро.
В рассветном тумане мы подобрались потихоньку с торца тренировочного, потоптались, убедились, что они там, спят, что вход подперт лопатой, и никакой охраны. Тогда мы вернулись в общежитие, собрали одеяла, бутылки с водой, и еду - у кого что было, и все принесли ребятам. Охрана в четыре утра где-то уже сонно грелась и гоняла чай. Никто всерьез не думал, что дети будут ночами лазать по стенам. Корпуса же заперты, что еще нужно?
Лопату отодвинули и вошли.
Ребята спали. И наши, и старшаки. Как две банды, поделившие зал на правую и левую территории. Кто-то храпел, кто-то даже что-то произнес во сне. В тусклом, льющемся из окна утреннем свете все было бледным, даже кровоподтеки на лицах.
Тигиль приподнялся на локте, увидел нас и сел.
- Свобода! - шепотом сказала ему Дамина, вытянув руку вверх. - Охраны нет. В принципе - можно всем по домам расходиться.
- "Мнимая свобода - хуже тюрьмы", - послышался голос Дроша. Избитый аристократ не в силах был ни пошевелиться, ни поднять головы. Тело его к дракам было совершенно непривычно.
- "Она пахнет отхожей ямой из уступок и умалчиваний..." - сонно, а потому хрипло, закончил цитату Эмиль и сел.
- Фалерс? - я подошла и присела перед ним на корточки.
- Он самый... Эрик был уверен, что ты придешь, - Эмиль провел пальцами по моим волосам. Рука его была испачкана высохшей кровью, и под носом тоже запеклась темная юшка.
- Едрен же, девчата! - проснулся Левон. - Вы зачем сюда явились?
- Воды вам принесли. И одеяла. Холод же собачий, - спокойно сказала Дамина. - Мы уже уходим. Эти... - она махнула в сторону старшаков. - Пусть навсегда запомнят, какие мы хорошие девочки... Чтоб ноги их на нашем этаже больше не было! Особенно Ларика! Ами, ну нет, не смей плакать. Идем!
Дамина потянула за руку Ами, обнимающую Дроша и уже всхлипывающую в голос. Больше всего сейчас хотелось быть рядом с ребятами, обнять и никуда не уходить. Но оставаться было опасно. Поэтому я коротко обняла по очереди обоих братьев, и мы с девочками ушли. Подперли лопатой дверь, как было, вернулись и долго еще сидели в темноте у нас, говорили. Обо всем. Я рассказала девочкам свою историю. Коротко. Потому что сон медленно, но верно путал мысли, спасительно уводя за руку туда, где можно было на время обо всем позабыть.
Днем мы снова пошли к тренировочному, но там уже стояла охрана. Гвардейцы велели нам убираться, сказали, что ребят будут держать в зале до вечера.
- Покормите их хотя бы, - попросила гвардейцев Дамина.
- Перед поркой лучше не есть, - ответили ей. - Начнут блевать, только хуже будет.
В голосе мужчины прозвучало сочувствие. Он знал, о чем говорил, не понаслышке.
И вот теперь они стояли перед всем университетом. Сонные, злые, опухшие, с разбитыми лицами, полные страха и негодования. Братья торчали над всеми на голову. Гвардейская одежда Эрика смотрелась в этой шеренге как насмешка. Нос Эмиля опух, по подглазицам растеклись симметричные фингалы. Впрочем, здоровый, рыжий Ларик сам выглядел не лучше. Эмиль мог собой гордиться, и он гордился. Смотрел на меня, слегка улыбаясь. Мол, так получилось. "Я не хотел брать в руки меч, но взял". Такой вот привычный мальчикам пафос, который помогал перебороть страх.
Чанов читал приказ в полнейшей тишине. Его резкий и при этом неторопливый голос отлично добирался до ушей каждого.
- За драку, учиненную ночью в помещении женского общежития, за проникновение в общежитие и нападение на дружину, студенты... - Он глянул в бумагу и зачитал, коверкая фамилии: - Тигиль Талески, Левон Погосян, Рир Ключник, Герт Тужик, Паул Гус, Дрош Левич, Эмиль Травинский, Эрик Травинский...
Услышав свое имя, Эрик сделал широкий шаг вперед и, театрально козырнув капитану, отчеканил ну совершенно по-военному:
- Я! Что прикажете, господин комендант? Могу сам себя высечь!
Я закрыла лицо руками. Идиот. Эричек, ты совершеннейший идиот. Милый, они же теперь тебя изобьют по-взрослому... Такие как Чанов не терпят публичного унижения своей персоны.
Чанов задержал взгляд на Эрике, чуя смешки и то, как сразу и опасно расслабилась вся эта непокорная, избалованная молодежь, никогда не видевшая ничего страшнее отцовского ремня.
Чанов не ответил Эрику, а только кивнул, фиксируя выходку, и продолжил:
- ...и Борей Рет-ви-мов, согласно уставу военного положения получают наказание по десять ударов розог первого образца. За дерзость и неправомерное ношение формы - (он сверил фамилию по списку) Эрик Травинский - двадцать ударов розгами второго образца. Исполняющая свой долг дружина свободна. Вся, кроме руководителя. Илларион Роппель - десять ударов розгами первого образца за то, что допустил мордобой и приставал к девушкам.
Я услышала торжествующий смешок Дамины. Неужели это она сдала Ларика Чанову? Ради справедливости, разумеется... ради правды...
Били по спине. Не по пятой точке. Я подумала, хорошо, меньше позора, но кто-то понимающий в толпе сказал - сволочи. По спине в сто раз больнее.
Мне казалось, Чанов должен что-то еще сказать. Как-то объяснить свое решение.
Прочитать мораль, напомнить, что он предупреждал, что сами виноваты, и что рука его правосудия безжалостна.
Но он сказал только:
- Приступайте! - Кивнул, а сам и с места не сдвинулся. Сложил на груди руки, сверля взглядом студентов, наблюдая за их реакцией и дергая щекой при каждом ударе хлыста.
Сначала били Тигиля и Левона. Их заставили снять рубашки, а потом велели встать лицом к памятнику Фалерса и упереть в гранитный постамент руки.
Сложно сказать, как мне было больнее, с закрытыми глазами или смотря. Наверное все же смотреть оказалась легче, по крайней мере боль не накрывала полностью. Я могла бы выключить дар, но мне казалось, что такой трусости с моей стороны ребята не заслужили. Тем более Тигиль и Левон открыли этот кровавый театр красиво. Ни звука не издали оба, словно договорились. Красные змеи, зажигающиеся на их мальчишеских спинах, плавили им нервы огнем. Я чуяла, как сжимает зубы Тигиль и как ругается про себя Левон, поливая проклятиями и Чанова, и дружину, и серных ведьм заодно. Всех. Так ему было легче.
Порка явно была задумана как показательная. И, возможно, капитан Чанов давно ждал удобного случая преподать урок послушания всем и разом.
Так что он не спешил. Подождал, пока Тигиль и Левон, пошатывающиеся от боли, натянут на исполосованные спины свои рубахи, и как к памятнику Фалерса, какая ирония, выйдут Рир и Герт. Не отдавая приказа начать, капитан подошел к бледному Левону, тратившиму последние силы на то, чтобы просто стоять на ногах и не падать, и сказал медленно с оттяжечкой:
- Говорят, это ты первый в драку полез.
Это был не вопрос, а утверждение, диалог не предполагался. Поэтому Левон только молча утер с лица пот.
- Следующие, - махнул капитан гвардейцам с розгами.
Ванда закрыла глаза, я ее обнимала. Рир, и вправду, орал и извивался. Наш красивый синеглазый блондин, просто принц из сказки, действительно был нежный. Его белая кожа не выдержала и трех ударов. Треснула, на спине появились кровавые полосы. Бивший его гвардеец, не дожидаясь приказа, смягчил последние пять ударов.
Герт не кричал. Он был тощий, тщедушный большеглазый мальчик, который в свои пятнадцать выглядел на тринадцать, так что он просто осел на колени и стонал, зажав зубами собственный кулак. Его били в полсилы. Чанов сам приказал полегче.
Следующими вывели наших полнышей - высокого акселерата Дроша с большой спиной, но покатыми, женскими плечами, и большим родимым пятном на правой лопатке, и низенького Паула, пухлого везде и всюду, такого, что про него можно было сказать - поперек себя шире. Его мягкая как подушка белая спина спокойно повернулась навстречу розгам. Этих Чанов не жалел, наверняка испытывая презрение к людям с избыточным весом, сам будучи подтянутым и спортивным, не видел и не понимал, что не всякому дано отжиматься по утрам и вечерам, насыщая свой мозг не философскими или историческими трудами, а доброй порцией серотонина.
Наши полные ребята умыли капитана Чанова так, как смогли. Вся их воля держалась на нечеловеческой гордости образованных юношей. Точно бы все ученые всех времен смотрели на Дроша и Паула из глубины веков. Ребята не посрамили памяти кумиров. Хотя досталось им сурово, до крови. С десятым ударом Дрош чуть не сполз на колени, но ухватился за сандалию каменного Фалерса, повис на ней и так смог устоять. Потом демонстративно благодарно похлопал памятник рукой и, шатаясь, вернулся в шеренгу.
- Умница... - громко крикнула через толпу заплаканная Ами.
Ами вообще рыдала без остановки. Душа ее дрожала от жалости ко всем, но от гордости за возлюбленного она лопнула этой нелепой, одиночной, трогательной репликой, от которой волной пошло по толпе сочувственное роптание. И под это роптание Чанов немедленно велел вывести Эмиля и Борея. Эрика он оставил на финалочку. Самого борзого и наглого второкурсника. Розгами второго образца... что это вообще такое... второй образец...
Эмиль спокойно расстегнул рубашку. Борей протянул майку через голову.
- Черт... - проговорила Ванда. - Без майки он вообще как древний бог ветра. Тот, помнишь в учебнике, сплошные мышцы...
Я вздохнула.
Ну все, Бор, - подумала я. Теперь тебе никуда не деться от университеток. И на этот раз я не смогу прикрыть твою душу собой, потому что мой парень справа.
Эмилю велели встать на колени. Двухметровый рост не позволял гвардейцам удобно дотянуться до его чуть сутулой спины, по которой можно было и позвонки считать, и анатомию мышц срисовывать. Причем, в сравнении с Бореем обоих можно было бы рисовать на плакаты, призывающие к спортивному образу жизни. Мышцы "до" и мышцы "после".
Меня от страха так колотило, что я была очень благодарна своей больной голове за эти отвлекающие идиотские мысли.
- Я так понимаю, что дезинфекция орудия пыток у вас не по уставу, - послушно становясь на колени, произнес Эмиль.
Чанов ему не ответил, махнул рукой начинать.
От боли первого удара, пришедшегося по спине Эмиля, я чуть сама не упала на колени. Эмиль выгнулся колесом, после второго удара он достал из штанов ремень с той пряжкой с орлом и зажал ремень зубами. При каждом взмахе розог его упирающиеся в памятник руки судорожно сжимались в кулаки и лупили по постаменту.
Бор держался на удивление равнодушно, точно сам стал камнем и розги не приносили ему ровным счетом никаких неудобств. Бор был опытным по части избиений, которые он привык получать от того, кто ему нравился. Сложно придумать более извращенную пытку. По крайней мере, не Чанову точно, чья фантазия явно развивалась в неблагоприятной среде.
- В древнем мире... - вставая с колен и выпрямляясь, проговорил Эмиль, - до изобретения пенициллина... от несоблюдения гигиены умирала треть армии. Совершенно бездумная трата человеческих единиц.
Он буквально цедил реплику по слову. Пафос сказанного не был вызовом или рисовкой на публику. Эмиля действительно беспокоил вопрос гигиены, но в данную секунду он просто отчаянно отвлекал себя от горящей, точно к ней приставили раскаленные рапиры, спины...
Ребята вернулись в шеренгу. Эмиль встретился со мной взглядом. "Молодец..." - послала я ему губами. Он кивнул и вымученно улыбнулся.
Оставался Эрик...
Все время, пока пороли друзей, он стоял в самой вызывающей позе, развязно сунув руки в карманы гвардейских штанов и отчаянно пряча страх. Желваки на его скулах вздулись, нос побелел. Я слышала, как он кипит, как распаляет в себе гнев на совершаемое над друзьями несправедливое бесчинство. Сторожевой пес, мечтающий отомстить жестоким хозяевам и безрезультатно рвущий сдерживающую его веревку.
- Непослушных детей наказывают розгами, - оглядывая строй избитых студентов, строго произнес Чанов. - Но к гвардейской форме по уставу прилагается плеть.
По толпе прошелся ветер возмущенного шепота. Розги второго образца - вот он, оказывается какой - знаменитый гвардейский юморок. Кто не слышал о гвардейской плети? Ей пугали непослушных мальчишек, с которыми матерям было не сладить. Мол, не будешь учиться, пойдешь в армию и там попробуешь гвардейскую плеть...
Эрик побледнел. Я растерянно посмотрела на Эмиля. Тот опустил голову, а потом вскинул. Что-то он хотел сказать, даже подался вперед, нелепо махнул руками. Боясь, что Эмиль совершит какую-нибудь глупость, Левон и Тигиль схватили его за плечи. Так и держали.
Принесли плеть. Гвардеец подал ее капитану, но тот не взял. Кивнул - сами.
Эрика взяли под руки и вывели к памятнику. Двое мужчин в красной форме с золотыми алебардами и высоченный подросток, не по-военному гривастый в таком же красном кителе, рукава которого были коротки, и тощие руки торчали из них как птичьи лапы...
Эрик повел плечами, стряхивая с себя гвардейцев:
- Я сам. Стриптиз для всех прекрасных дам, почтивших своим присутствием эту драматическую пьесу.
Голос его заметно дрожал.
Эрик принялся расстегивать медные пуговицы, пальцы его не слушались.
Оставшись в одних широких штанах, поддерживающихся на узких бедрах только ремнем, Эрик изыскано приложил руку к груди точь-в-точь, как тогда на королевской сцене. На плече темнел шрам от моего укуса...
Один из гвардейцев подтолкнул Эрика в спину, веля заткнуться и вставать на колени.
- А давайте я лучше за стулом сгоняю? - предложил Эрик гвардейцу. - Вы, господин начальник, со стула стопудово достанете. Будет красиво!
- Начинайте, - уже несдержанно махнул рукой Чанов.
Эрика насильно установили на колени. Гвардеец с плетью склонился и что-то сказал ему на ухо, но тот, видимо, не послушался, потому что военный сам оторвал руки Эрика от каменных плит и упер их в пьедестал памятника. Потом гвардеец велел расставить пошире колени, сделал шаг назад и, сказав: "Сожми зубы, парень", - взмахнул кожаной плеткой и ударил Эрика по спине.
От неожиданной жуткой боли Эрик взвыл дурниной, упал с колен на живот, распластался, но тотчас снова поднял себя в прежнее положение.
- Суки! - прошипел он. - Всю красоту мне испортили...
И сразу второй удар обрушился на торчащий колесом позвоночник, мгновенно оставляя на нем длинную пунцовую полосу.
Эрик завопил.
Одна страшная боль накатила на другую, я захлебнулась в них, ноги подкосились, я бессильной куклой повисла на Ванде и Ами и поймала гневный взгляд Эмиля, который понял, что я принимаю удары, и просто-таки оторопел от этого, не веря в мою отчаянную глупость.
"Закройся сейчас же. Не смей. Это тебе не игра в героев. Дура", - что-то такое прочитала я в полном ужаса взгляде своего Эмиля. И я закрылась. Не посмела ослушаться... Как я потом себя ругала! Как кляла, что трусливо не была с Эриком до конца.
Мир сразу стал пустым. Все тот же пасмурный, глухой к чужой боли мир, в котором избивали моего Эрика и где он остался один на один со своей болью. Без меня...
Я могла только видеть, как после третьего удара Эрик снова упал на живот и больше уже сам не поднялся. Его подняли и держали гвардейцы. Он извивался, материл всех краснорожих дуболомов военных, дятла Чанова, его садистку мамашу и даже неженку Кавена.
Если бы Эрик заткнулся, Чанов наверняка скостил бы ему последнюю пятерочку. Но Эрик не заткнулся. После десятого удара он предложил присутствующим на бесплатном спектакле поставить ему пива, после пятнадцатого провыл, что вместо пива, конечно, уместнее будет грог. К двадцатому он утих... что-то мямлил, бормотал сквозь стоны...
Слезы катились у меня по лицу, не переставая. Так что я уже плохо видела, как пунцовую от кровоподтеков спину Эрика укрывают пресловутым кителем, но тот сползает и остается лежать красным пятном перед памятником, а Эрика под руки уносят в сторону лазарета.
Как капитан Чанов сдержанно говорит онемевшей от ужаса толпе студентов: "Урок окончен", и как он уходит по дорожке в административный корпус, гордо неся свою неестественно прямую, тоже наверняка не раз избитую плетью спину. Как Эмиль бежит вслед за унесшими брата гвардейцами...
Я мало что видела - я рыдала от гнева и безысходности. Оттого, как сильно люблю этого идиота, которого предала уже дважды...
Сообщение: 1722
Зарегистрирован: 26.03.18
Откуда: Deutschland
Рейтинг:
5
Отправлено: 17.04.22 23:51. Заголовок: Вико пишет: Двое му..
Вико пишет:
цитата:
Двое мужчин в красной форме с золотыми алебардами
Алеба́рда (нем. Hellebarde, фр. Hallebarde[1]) — древковое холодное оружие с комбинированным наконечником, состоящим из игольчатого (круглого или гранёного) копейного острия и клинка боевого топора с острым обухом.
Вико, вы уверены, что "красные мундиры с золотыми алебардами" в тексте - это не ошибка редактора?
Отправлено: 28.10.22 18:12. Заголовок: Белая Гильдия Итта ..
Белая Гильдия
Итта Элиман
Глава 11 Королевское говно
<...>
Потихоньку светало. Это означало, что в королевстве наступило три часа майской ночи. Спал темнеющий крышами город. Спали наши друзья в "Сестре Куки" и даже дядюшка Лоф в "Золотой Антилопе", наверное, тоже спал. Но это не точно. Зато я была совершенно уверена, что спал Эрик. Его присутствие обозначалось только тихим дыханием, но от этого было очень уютно на душе. Сидя на клочке суши, Эмиль, я и Ричка приговаривали литровую бутылку рома. Радостное алкогольное вдохновение понемногу вытеснило и тошноту, и отвращение. Хотелось бузить, смеяться и хулиганить. Хотелось положить Эмилю голову на плечо или взять его руку в свою. Удивительно забавным образом хотелось петь и спать одновременно.
Привалившись к тюремной стене и раскинув ноги в грязных штанах, Эмиль перестал зажимать нос рукой. Он держал в руке бутылку с ромом, то и дело отхлебывая из нее и время от времени протягивая нам с Ричкой.
- Только представьте! Попробуй вообразить! - он описал в воздухе круг почти опустевшей бутылкой. - Как выглядел Древний мир. Все, что нам рассказывают на занятиях - сплошная брехня. Вранье во избежании лишних дум. Но я-то знаю... Это был невероятный мир! Самодвижущиеся повозки! Летательные аппараты! Не аэростаты, нет, настоящие птицы, быстрые, везущие людей и грузы. Дома высотой с гору! Города размером с наше королевство! В Древнем мире от Алъеря до Озерья можно было бы добраться за пару часов. Что ты улыбаешься, Итта? Не веришь? Верь! Механические животные могли пахать землю вместо лошадей! Без людей! Станки на заводах работали без людей. Это совершенно другая наука, иные знание природы вещей, иной полет мысли...
- И оружие! - вставила Ричка. - Бам! И тысяча жизней за раз. Еще раз бам! И все навернулось в Подтемье!
- Не хочу сейчас об этом, - Эмиль упрямо скривился. - Не хочу! Подумай лучше про их медицину. Про то, что они справились с абсолютно всеми болезнями. Ты же медсестра. Оцени!
- Я в это не верю...
Эмиль махнул на Ричку рукой и обратился ко мне:
- Итта! Вот послушай. Был такой прибор, который мог в точности нарисовать на бумаге все, на что ты его направишь. То ли магия, то ли система линз. Но картинка будет как в жизни. Даже не рисунок. Повторение фрагмента мира. На бумаге. Я видел такие. Целую папку...
- Фантазируйте сколько влезет! - перебила Эмиля Ричка. Она красиво встала и, желая продемонстрировать свою независимость, полезла вверх по лесам, на башню.
Но Эмиль не обратил на нее внимания, он смотрел на меня, продолжая говорить:
- Будь у меня такой аппарат, я бы сохранил этот чудесный момент. Твое вдохновенное лицо. Горящие глаза. Когда ты меня слушаешь...
Он смутился, забрал у меня ром и опрокинул в себя остатки.
- Откуда ты все это знаешь? - голова моя кружилась. В мягком утреннем свете теплые глаза Эмиля Травинского смотрели в мои, пьяно и прямо.
- Ты, и вправду, очень красивая... - вместо ответа произнес он. - Вынужден признать...
Мне показалось, что Эмиль сейчас скажет примерно то же, что и тогда, когда пригласил меня на танец: "Я бы с удовольствием тебя поцеловал, но я не умею целоваться. Вот совсем."
Но он этого не сказал. Просто глупо улыбнулся, потом неловко поднялся и со словами: "Хочу рискнуть!", тоже полез на старые леса, но не вверх, а прямиком через ров.
Внезапная удаль, жажда подвига, мужская потребность в опасности проснулась в нем от близости с приятной ему девушкой, и, конечно, от рома, крепость которого не оставляла сомнений.
Я была слишком пьяная, чтобы это понять и остановить Эмиля. Больше того, я была настолько пьяная, что полезла за ним. К Эрику. И деду.
Ричка уже забралась на самый верх лесов и перелезла внутрь декоративной арки. Даже издалека было слышно, как она торжествует. Перебраться через отстойник следовало хотя бы ради того, чтобы утереть ей нос...
Перемычки между лесами были вполне широкие. Лезть по ним можно было только на четвереньках, словно бы по подвешенной лестнице, держась руками за боковые доски. По сравнению с этим сооружением моя родная пожарная лестница под окном общежития была просто детским лепетом. Сущей ерундой.
Ром, словно волшебный напиток древних богатырей, сделал меня бесстрашной. Я ползла за Эмилем шаг в шаг и шутила на тему пожарной лестницы. А потом на очередном перекрытии моя нога скользнула с рейки, и боковая балка под рукой треснула. Эмиль оглянулся, протянул руку. Напрасно. Не отпусти он рейку, он смог бы удержаться...
Мгновение я еще хваталась за обломок доски, а потом она тоже обломилась, и мы с Эмилем дружно рухнули в бассейн с дерьмом.
Раздался мерзкий плюх. Ричка взвизгнула.
Конечно, мы не утонули и не разбились. Глубина отвода нечистот была всего лишь по колено, а дно - мягким и илистым. Но мы упали навзничь, разбрызгали склизкую смесь из воды и экскрементов и вымазались по самые брови.
- Живые?! - крикнула Ричка.
- Ага! Удивительным образом - ага!
Эмиль хохотнул. Потом еще раз, и еще, и вскоре смех его, заразительный, искренний и безудержный, уже раскатистым гулом бился между лесом и тюремной стеной.
Я засмеялась тоже. Трудно было не засмеяться.
Мы хохотали вдвоем, ржали, как безумные, утирая с лиц слезы в перемежку с вонючей жижой. Мы смотрели друг на друга, с ног до головы заляпанные говном, и не могли перестать хохотать.
- Вы там головой не стукнулись случайно? - обеспокоенно закричала Ричка. - Эмиль! Ты чо?
- Ахаха! - Эмиль попытался встать и снова упал в жижу.
- Да ты пьян! - наконец сообразила Ричка.
- По всей видимости! - Эмиль прищурился снизу вверх на Ричку. - Ты так хотела напоить меня. Еще на плоту. Ну и как? Теперь ты довольна?
- Ничего так. Весело. Но профессионализма тебе явно не хватает.
- Да плевал я! Мне отлично. Ик... Впервые надраться... в дерьме, в тюрьме, да еще с красивыми девчонками. Да это... Ик... успех!
- Жаль, Эрик тебя не видит... - стало ясно, что теперь и Ричка с трудом сдерживает смех.
- О! Точно! Эрик! Ик... Сдается мне... в тюрьме сейчас тепло... и не так воняет... Кстати! - Эмиль поднял палец вверх, - у Эрика тоже был дерьмовый первый раз. Но! Что... примечательно... без красоток.
Я снова рассмеялась. От вони уже невозможно было избавиться, как невозможно было избавиться от ошалелого восторга, глупой радости жизни и ее не изящного, но искрометного чувства юмора. Я давно и полностью забыла про себя, про вонь, то, что мокрая и грязная, и про то, что мне положено вести себя героически достойно. Забыла. Я смеялась, хохотала. Точное слово "плевать" подходило и мне. В полном решительном смысле.
- Может, вы уже вылезете из говна? - снова закричала Ричка.
- Никак! - отрицательно покачал головой Эмиль, скалясь и сверкая в полумраке зубами. - Здесь тепло. И скользко. А я на ногах не стою. Итак, про Эрика.
- Да вылезай ты уже! Эмиль! Сейчас же! Еще охрана придет! Не дай солнце!
- Погоди! - Эмиль твердо и уверенно оставался на волне своей бравады. - Расскажу сначала. Это смешно!
И он стал рассказывать, живо жестикулируя и не стесняясь орать так, чтобы Ричка наверху его слышала. Сидел в дерьме и вещал.
- Нам было по десять. Эричек нажрался в чужом саду алычи. Свалился с дерева, в мясо задницу ободрал. А потом, чтобы заглушить боль и не спалиться бабе с дедом, утянул у деда бутыль самогона. Тот все равно запасы не считает. Ну и напился потихоньку вхлам за сараем.
А потом его догнала алыча. Эричек заперся в туалете. Вернее запереться как раз таки он и забыл.
Сидит на толчке и блюет. Одновременно. Даже не стонет. Потому что не может.
А тут бабушка дверь открывает, и Эрик ей на передник фонтаном.
- Эм, - осторожно перебила я и подергала его за руку. - Ты орешь на весь лес. Если Эрик услышит...
Эмиль на секунду замолчал, силясь осмыслить мои слова, а потом опять рассмеялся и продолжил говорить веселым заговорческим шепотом:
- Он мне голову оторвет, если услышит. Или еще чего... В общем, слушай историю дальше. Тебе дорасскажу...
Бабушка сразу почуяла запах сивухи. Внучка - с толчка, ветку в руки и по жопе.
А жопа драная.
А бабушке пофиг.
Так-то она добрая, если дело не касается алкоголя.
В общем, лупит и приговаривает: "Старого выпивохи мне мало! Еще один вырос!" Я в нее вцепился, Эрик выкрутился из бабиных рук. И огородом. Штаны держит. Баба за ним. Только его опять пробрало, и он сел прямо под куст картошки. И по новой. Бабушка его поймала, лупит, Эричек орет, выкручивается, опять бежит и опять присаживается. Так и протрезвел. Сейчас смешно! А я тогда офонарел от этого представления. Бабушку за руки хватал, ныл, просил его не бить. Какое там! Прилетело и мне, чтоб не лез.
Я потом подорожник всю ночь к его драному заду прикладывал.
Бабушка конечно оттаяла к утру. Масляные компрессы сделала. Но ругалась долго, костертла его по черному. И деду досталось...
Эрик неделю сидеть не мог, если не две. В школе на уроках стоял. Злющий был от такого позора. Но сбежать, не сбегал. Бабушку боялся...
Все даты в формате GMT
1 час. Хитов сегодня: 1376
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
