Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Нам с Мишей, другом моим и сокурсником по лицею, известным ныне всем как граф KR, было 16. Не раз и не два звал он погостить на каникулах у него на Волыни. Но рассказы о властной, суровой характером мамА согласие тормозили. В тот год, однако, приглашение графа я отчего-то принял. Видно, так было благоугодно всевластной Судьбе. И с решительного моего «Едем!» завертелись зубчатые колеса, навек соединившие теперь воедино жизни мою, Мишину и того, кто на два года нас младше и чье имя столь значимо, что пока я представлю его вам под кратким SN. Кто осилит мой опус – в финале откроет, быть может, потрясающую загадку.

1. Болезненное знакомство

Машина подъехала к высокому каменному забору. По бокам замысловато-решетчатых, с позолотой ворот стоят навытяжку два коротко стриженых подростка лет по 14. Оба в синем. Обтягивающая, с воротником-стойкой и рукавами по локоть, коротенькая (до пупка) курточка и шорты по колено. Башмаки из мягкой кожи. Увидев машину, кинулись открывать ворота. И от каждого к креплению в стене потянулась тонкая цепочка.
Поймав мой удивленный взгляд, Мишка обыденно сказал:
- Рабы. За яйца прикованы. Чтобы не сбежали.
- За что?
- Щас покажу.
Мишка опустил стекло, высунул руку, щелкнул пальцами. Парнишка с его стороны подбежал, открыл дверь, поцеловал Мишкины туфли и встал на колени, опустив голову.
- Здравствуйте, господин Михаил, - сказал робко.
- Встань, Лешка. Штаны до колен.
Тот спустил шорты до колен. Действительно, его мошонку обхватывало колечко, от которой тянулась между ног цепь.
- Почему у ворот? Ты же мой лакей, - строго спросил Миша, вздернув за подбородок голову привратника и заставив смотреть в глаза. – Натворил что?
- Ннннееет. Госпожа графиня купила вам нового. А меня… вот.
- Хм… Оденься. Разберемся.
Миша улыбнулся, потрепал парнишку по волосам. У того глаза загорелись надеждой.
Мы покатили по выложенной большими плитами дороге. В стороны отходили широкие аллеи и тенистые тропинки.
Я был изумлен. Лакей – это понятно. Но раб… Привратник с цепью на… Беспрекословно снимающий штаны. Cтоящий в пыли на коленях. Целующий обувь…
- У нас много рабов. На все случаи, - продолжал Михаил, поняв, что я жду пояснений. – Личные, комнатные, кухонные, уборщики…. В основном мужики. Мама так решила. Только кухарка и прачка - женщины. А так покупает парней от 10 до 30 лет.
Впереди послышался визг.
- Во! Малышня дорожки убирает, - показал Михаил налево. – Лентяй попался. Пошли, глянем.
На широкой мощеной аллее стоит в ряд на коленях группа обритых наголо мальчиков лет по 10. В таких же, как у привратников, курточках, только серых. И без штанов. У каждого рядом ведро. Мальчишки, то и дело окуная в воду жесткие щетки, старательно трут плиты. Курточки в пятнах пота, оттопыренные голые попы у кого полосами, у кого почти сплошь красные - поротые. А рядом стоит боком к нам мускулистый молодой парень в зеленых куртке и штанах. Между ног у него зажата голова согнутого мальчишки-мойщика и парень размеренно стегает его по тощему заду упругим плетеным хлыстом. Пацан вертится, дергается, подпрыгивает, судорожно хватает воздух широко разинутым ртом и визжит. Сжимающаяся-разжимающаяся, вихляющаяся туда-сюда попа уже багрово-синяя.
Увидев нас, парень опустил хлыст и поклонился.
- Здравствуйте, господа.
- За что? – кивнул Михаил на плачущего, сжавшегося мальчишку.
- Ленится Серый. Все утро подгонял. Только отвернулся – он в ведро башкой. Жарко, видите ли.
- Отпусти, - приказал Михаил.
Выпоротый встал на колени, склонив голову, руки заложил на затылок. Худощавый, зеленоглазый. Дышит неровно.
Миша ткнул пацана лицом в землю.
- Вот так держи, - приказал парню-контролеру, забрав у него хлыст.
Парень исполнительно зажал между ног испуганно, но тихо скулящего пацаненка.
Миша размахнулся...
Мальчишка брыкается, пытается дотянуться до зада руками. После каждого удара выгибается чуть не колесом. Но контролер не дает вырваться.
Отсчитав пять или шесть, Миша отпустил истошно визжащего мойщика. Тот так и остался на четвереньках, подобравшись в дрожащий комок и судорожно прижав руки к попе. Вдруг метнулся к ведру, схватил щетку и, затравленно оглядываясь, принялся тереть плиты.
- Вот как надо. Пока задницу порешь, он не работает. А тут быстро и понятно, - наставительно, по-взрослому сказал Миша контролеру. И со свистом впечатал хлыст поперек откляченных ягодиц Серого. Мальчишка с воплем растянулся на плитах, тут же подскочил и заработал щеткой еще быстрее.
- Ясно, господин Михаил, - смущенно опустил глаза контролер.
- Пошли, ждут нас, - повернулся Миша ко мне. По пути вздернул за ухо голову высеченного мойщика и, глядя в переполненные страхом и слезами глаза, приказал контролеру:
- Вечером выпорешь всех. Как я показал. По 10 каждому.
Щетки мальчишек с тоскливым скрежетом скребнули по плитам. Получить, как от Миши, никто не хотел.
– Кроме этого. Его мне пришлешь. И вымылся чтобы.
У машины нас догнали разноголосые пронзительные вскрики. Контролер, боясь, видимо, недовольства молодого хозяина его, контролера, неумением, старательно подбадривал мойщиков, проходя вдоль ряда подставленных хлысту голых рабских задниц.
- Научился, – улыбнулся Миша.
У крыльца трехэтажного мраморного дворца встретила Мишина мама. Высокая сухощавая женщина. Губы строго поджаты. Сразу видно: не забалуешь. Даже Миша присмирел, выбираясь из автомобиля.
Она, однако, улыбнулась. Приобняла Мишу. Поцеловала в лоб.
- Здравствуй, сын.
- Мама, это Дима. Мой друг.
- Да-да, ты писал. Добро пожаловать, Дмитрий. Здесь ты как дома.
Шофер тем временем достал из багажника чемоданы. Я взялся было за свой, но графиня взмахом руки остановила.
- Все отнесут, разберут и разложат в ваших комнатах. Проголодались? Сейчас чаю попьем. Обедать рановато. Присмотри тут, Филипп, хорошенько, - оглянулась на седоватого управляющего с серебряной цепью на груди поверх голубого бархатного кафтана и, ласково взяв нас за плечи, повела во дворец.
У всех двустворчатых дверей в анфиладе залов и комнат, переливающихся разноцветным мрамором, сияющих позолотой, увешанных яркими гобеленами и отражающих Солнце в натертых до блеска наборных паркетах, склоняются в поклоне, открывая нам путь, по двое мальчишек года на два постарше мойщиков. Пажи. У этих курточки и шорты красные.
Но вот у новой двери один вытянулся по струнке при виде нас, второй же замешкался, не улыбнулся приветливо, одной рукой трет заплаканные глаза, а другой – попу.
- Как стоишь? – с ходу отвесила пощечину графиня. – Филипп, где ты там?
- Ваше Сиятельство, у буфета поймал SN, - из-за спины погрозил кулаком мальчишке запыхавшийся дворецкий. – Конфету стащил. Эти славяне такие непокорные… Выпорол, чтоб неповадно впредь. Ваше Сиятельство, простите, не решился мелочью беспокоить.
Графиня нахмурилась, удивленно-грозно воззрившись на пажа. У того, уткнувшегося взглядом в пол, снова налились слезами непросохшие еще глаза. Уже обе руки сами собой ухватились за попу. Даже я понял, что его ждет. И графиня не медлила.
- Вы-по-рррр-ол. Не стал бес-по-коооить., - протянула с издевкой. – Знаю я. Жалеешь всех, старый хрыч. Розог полсотни всыпать. На конюшне. Строго! И марш дрова колоть. Через два часа чтобы ряд в поленнице был во всю стену.
Позднее я видел ту стену. От пола до потолка – в два роста моих, а длина – метров 20, не меньше. Потому-то паж валится на колени. Целует сафьяновые башмачки хозяйки.
- Простите! Не буду! Никогда! Пожалуйста!
- Пойдемте, мальчики. Чай стынет, - оттолкнула его графиня. В дверях обернулась к дворецкому, уже тащащему за ухо скулящего и упирающегося подростка. – Потом съест 20 конфет. Клизму на час. С имбирем, - усмехнулась. - Чтобы задница не слиплась. Обертки мне покажет. И никаких штанов!
- Имбирь жжется – жуть, - прошептал мне на ухо Мишка. – А конюшие так секут – будто мясо сдирают.
Второй паж, тоже сжавшийся в комок страха, дрожащими руками закрыл за нами белую дверь с резной позолотой, отдалив вопли провинившегося собрата.
За роскошно накрытым столом – чай, кофе, соки, пирожные, конфеты разные – и за разговорами время летит незаметно.
В дверь поскреблись. На голос графини вошел дворецкий. Все также за ухо подвел к столу давешнего пажа. Теперь он только в курточке. Да и та пыльная, в пятнах пота. Зареван, хотя и умыт вроде. Идет враскоряку.
Повернуться – жестом показала графиня.
Да, не соврал Мишка. Тощая попа подростка густо покрыта поперечными багрово-синими рубцами. Вспухшими, кое-где с каплями крови.
Графиня кивнула. Дворецкий надавил на плечи мальчишки, заставив встать на колени.
- Ну, SN? Наелся конфет вдоволь? – потрепала мальчишку графиня по длинным, до плеч, каштановым волосам.
Тот закивал головой. Протянул робко пригоршню блестящих фольгой разноцветных оберток.
– Хорошо. И дрова рубил. Вижу. Курточка вся пыльная. Чего же не почистил? – длинные пальцы жестко схватили за вихор, дернули, задрав голову.
У SN кривились губы. Оправдываться – бесполезно. Повиниться – и без того накажут. Просить – без толку.
Рука отпустила. Похлопала по щеке.
- Ладно уж. Замени его, Филипп. Пусть в казарме сидит сегодня. Без обеда и ужина. И так сладкого стрескал прорву. Завтра к воротам его. Вместо Лешки. Сын своего лакея хочет вернуть. А того, что купила для Миши, к дверям в доме определи. За курточку грязную SN выпороть не забудь, когда задница подживет. Ну и у ворот поглядывай. Чтоб по форме все. Там посмотрим, куда его.
Глаза пажа блеснули печальной радостью. У ворот стоять под палящим солнцем день-деньской не сахар, конечно, да и порку лишнюю заработал, а на попу-то и так недели две не присядешь. Но ведь не сейчас все, потом, завтра…
- Спасибо, госпожа графиня. Простите, - тихо проговорил SN, поднявшись и, кривясь от боли, но с поклоном отходя к двери.
Я проводил его взглядом. Фигуре сам Аполлон позавидует, кожа – кровь с молоком, глаза – как лучистые в солнце топазы, роскошные волнистые волосы, стрелки бровей вразлет. А эти аристократично-утонченные кисти и длинные пальцы, пусть и с обломанными грязными ногтями… А поклон… Такому не учат. Эта грация прирожденно дана Природой.
На следующий день, проезжая в ворота обратно с конной прогулки, поймал тоскливый взгляд из-под пушистых ресниц…
Просьбе гостя и друга любимого сына графиня отказать не смогла. За ужином SN стоял у меня за спиной, подавая и наливая. В бело-черных клетчатых курточке и шортах, положенных личным лакеям.
- Благодарю вас. От сердца. Помнить всегда буду, - прошептал он чуть слышно, наклонившись низко к плечу, чтобы вновь наполнить бокал апельсиновым соком.
По спине у меня пробежали мурашки. Так изящно грассируя, говорят по-французски только лучшие ученики лучших учителей…