Отправлено: 17.09.20 17:52. Заголовок: Максимилиан фон Гогенштауфен: и трон, и дружба, и любовь

Максимилиан фон Гогенштауфен: и трон, и дружба, и любовь

О самом реальном из всех сказочных принцев и самом сказочном из всех реальных мальчиков

I. Профессор
Письмо с золотой печатью, или Империя зовет на службу

- Итак, господа, жду вас через неделю с готовыми рефератами. Лоуренс, запишите: ровно через неделю, а то снова забудете… Вам, Гаррисон, светит отличный семестр, если справитесь, как умеете, но не часто хотите, Джонни, без лени… Рано благодарить! Просто учтите в работе над рефератом… Без неудов, боюсь, не обойдется тоже. Да-да, Девоншир, о вас говорю, дорогой виконт. Последний шанс. Пос-лед-ний!.. Чарльз, прошу за мной. Факультатив я не отмен… Тааак! Где Уинтерпорт? Аааа! Вижу. Уинтерпорт! Чарльз Уинтерпорт! Да верните же этого неслуха!
Чарльз возвращается нехотя. Ему тоже грозит неуд. И он, Уинтерпорт, хоть и сын владеющего громадным торговым флотом богатея-негоцианта, увы, не виконт Девоншир. А ординарный профессор истории и юриспруденции Генри Вильямс принципиальностью своей и беспристрастностью легендарен в Кембридже не менее самого университета. Так что на факультативе горемычной четверке студентов-аутсайдеров, где числится и он, Уинтерпорт, придется ой как несладко.
Если бы знал, что сказочно сейчас повезет, Чарльз на руках бы понес возникшего на пороге аудитории тучного клерка из секретариата ректора. Тот, преисполненный чувством своей административной значимости и подчеркнуто неприступный для студентов с первой попытки, по коридорам обыкновенно ступает вальяжно. На сей раз, однако, толстяк проворно обогнал Уинтерпорта, удивительно быстро семеня короткими ножками супротив расходящихся с лекции.
Протолкавшись, наконец, к Вильямсу, клерк натужно вздохнул, выпучил глаза и сбивчиво заговорил:
- Профессор! К Пакстону! Сию секунду! Там… Там… Письмо!
- Отдышитесь, Гудвин, - благодушно улыбнулся Вильямс. У ректора университета, а по жизни еще однокашника и друга Эндрю Пакстона он на отличном счету. Так что весьма срочный, что странно вообще-то, но и вправду неотложный, судя по облику Гудвина, вызов к начальству профессора не особенно встревожил.

Девоншир, небось, отцу поплакался. Как же! Благодаря древности рода в Палате лордов одной ногой вслед за папочкой-герцогом, а тут неудом по истории профессоришка угрожает... Подумаешь! Не впервой.

- И кто же мне пишет, Гудвин? Откупорьте уже распирающую вас тайну.
- Не до шуток, профессор, – без должного почтения отрезал клерк и, понизив голос, продолжает доверительно, подчеркивая важность новости взлетающими бровями. – Прибыл курьер… Да какой, сэр, почтовый... Личный! С материка! Сразу к Пакстону. Привез тонкий конверт. Запечатан золотым щитом с тремя черными шествующими леопардами. Вы понимаете, кто это, да? – от значимости непрозвучавшего имени Гудвин закатил глаза. - «Профессору Генри Альфреду Вильямсу. В собственные руки». Прошу вас, сэр Генри, пойдемте!
Теперь взволновался и Вильямс. Фамильный герб - как обратный адрес. Написал авторитетному профессору знаменитого Кембриджа августейший Рудольф из династии Гогенштауфенов, милостью Божией император Священно-Римский.
Факультатив, к радости Уинтерпорта, отменили.

* * *

Cэр Генри, нетерпеливо сверлимый взорами ректора Пакстона и клерка Гудвина, вскрыл загадочный конверт.
Сложенный втрое лист голубоватой с серебряным кантом бумаги увенчан пурпурной монограммой под черно-золотым гербом, заполнен ровными сине-чернильными строками заостренно-готического почерка и завершен витиеватой подписью. Благожелательная комплиментарность вкупе с цветистыми оборотами речи дипломатично, но лишь самую малость смягчают категоричную и ошарашивающую суть монаршего послания.

Достопочтенный профессор Вильямс!
До наших заморских краев дошла Ваша общепризнанная на берегах Туманного Альбиона слава авторитетного ученого, выдающегося оратора и человека безупречной репутации, а по совокупности этих качеств - представителя плеяды лучших ученых мужей Соединенного Королевства.
В Рождественский Сочельник моему сыну и наследнику исполнилось 10 лет. Дарованиями Бог не обделил кронпринца Максимилиана. Любознательный, общительный, памятливый, говорит и читает на родном языке, итальянском, французском и английском, неравнодушен к спорту... Однако! Бывает ленив или, наоборот, чересчур подвижен. Если расшалится, то не знает пределов. В конфликтах с детьми придворных может затеять драку. Есть любимые слуги. Пожилой камердинер Томашек, например. Макс в нем души не чает с пеленок. Но вот и другие прецеденты: высокомерен, тщеславен, груб, порою даже жесток. Для пажей служить ему - худшее порой наказание.
Император уделять полноценное внимание воспитанию и образованию кронпринца не имеет возможности по понятным Вам причинам. А императрица Елена сына безмерно, на мой взгляд, балует, во всем ему потакает, отвергая протесты ссылками на малолетство Максимилиана.
Неоспоримо, что будущий император должен быть всеобъемлющим примером для подданных, демонстрировать эталон образованности и воспитанности.
Пришло время начать подготовку кронпринца к монаршему предназначению.
Буду признателен, сэр Генри, если Вы сочтете возможным возглавить Образовательно-воспитательный совет, формируемый по моему решению для разработки и реализации шестилетней программы всестороннего обучения и воспитания Максимилиана согласно его будущему статусу монарха.
Принимая во внимание продолжительность Ваших новых обязанностей, а также необходимость неотлучного Вашего присутствия рядом с моим сыном, требуется расторжение Ваших обязательств перед университетом Кембриджа. Гарантирую соответствующую финансовую компенсацию, равно как и покрытие всех расходов, понесенных Вами в связи с принятием сделанного мной предложения, а также вознаграждение за период работы в Образовательно-воспитательном совете.
Для обсуждения иных деталей намерен иметь честь беседы с Вами в моем замке Нойшванштайн 1 мая сего года.
До Вашего прибытия все сопутствующие вопросы адресуйте обер-камергеру моего Двора – имперскому графу Витторио Арнольфини, коему поручено оказать Вам всяческое содействие.
Пребываю уверен, сэр Генри, в непременном Вашем согласии.
Неизменно благосклонный к Вам
Рудольф, император

- Нянька! Он хочет сделать из меня воспитателя для своего баловня-малолетки!
Отбросив письмо на стол, Вильямс вскочил и не сдержал раздражения.
- Не предлагает! Не спрашивает! Приказывает! И деньги швыряет. Как уличной девке. Знаю, мол, прибежишь… Тьфу!
- Позвольте?
Бережно расправив и прочитав послание, Пакстон снял очки, откинулся в кресле.
- Присядьте, профессор, присядьте. Гудвин, друг мой, прикажите нам чаю.
Клерк вышел.
Ректор подобрался, склонился к Вильямсу и заговорил тихо, но твердо.
- Ты чего взбеленился, Генри? При Гудвине… Да и там… - кивнул на дверь в полную посетителями приемную. – Тебе император пишет. Собственноручно!
- Но…
- Для тебя свет на Кембридже не сошелся. Университет, извини, другого профессора тоже быстро найдет.
Возбужденно-обидчиво сопящий Вильямс чуть снова не подскочил.
Пакстон вскинул предостерегающе руку и придвинул к себе шкатулку для документов.
- Подумай! Такой шанс. Делатель королей! Звучит. А? – подмигнул задорно. – Да если б меня… Ух!
- Вот сам бы и ехал.
- Не зовут, увы, не зовут. Это ж тебе император пишет: лучший ученый муж. Наводили, кстати, справки – я честно подтвердил.
- Так ты давно знал… – грозно навис над низеньким ректором рослый профессор. – И молчал?!
- Тише-тише, - отшатнулся Пакстон, разводя руками. – Было несколько кандидатов. Да, молчал. Так приказали. Пока Рудольф не сделает выбор.
Взглянув на отошедшего к окну хмурого Вильямса, перебрал в шкатулке ворох бумаг.
- Впрочем, чего это я… Уговариваю, оправдываюсь... Вот! Сядь. Читай.
По столу скользнул еще один лист. Простой белый. Только вверху слева - красный графический оттиск: гербовый щит поддерживают лев и единорог. Несколько торопливо набросанных строк в брызгах чернил адресованы ректору Кембриджского университета Эндрю Пакстону.
Вильямс пробежался пока еще раздраженным, но все больше остывающим взглядом.

По приказу Его Величества короля… Освободить немедленно профессора Генри Альфреда Вильямса от всех возложенных обязанностей... Оказать всемерное содействие имперскому графу Витторио Арнольфини… Обеспечить непрерывность учебного процесса…

Первый лорд Казначейства, а на деле всевластный премьер-министр Великобритании сэр Роберт Уолпол в пучине государственных забот не утруждает себя каллиграфией и нормами политеса. Кратко и четко передал неоспоримую волю короля Георга I. Подчеркнув ее значимость и приватность собственноручным письмом.
- Рискнуть отказом императору, можно, наверное, - будто омыл руки Пакстон. – Не подчиниться приказу своего короля… - ладонь красноречиво прошлась по шее.
Вернулся Гудвин с чайным сервизом.
- Советую, профессор, не откладывать дела, - снисходительно улыбнулся ректор, предлагая ошеломленному новостями Вильямсу ароматно парящую чашку и вазу с печеньем. – Заседание ректорского Совета я назначил через два дня. Граф приедет на следующей неделе.

 Отправлено: 17.09.20 17:54. Заголовок: II. Кронпринц. Утрен..

II. Кронпринц
Утренние капризы, или Последний день свободы

- Нуууу... Томашек, пять минуточек! Пожаааааалуста!
- А через пять минут что? Такой-сякой, не разбудил вовремя. Так ведь?
Камердинер кронпринца, седой гривой и бакенбардами схожий с добродушным медведем, раздвинул тяжелые, золотом шитые малиновые бархатные портьеры.
Солнечный свет за окном от пола до потолка оттеняет сочную зелень причудливо постриженных деревьев и кустов, розовит мраморные скульптуры, переливается радугой в струях фонтанов и превращает в небесно-лазурное зеркало гладь большого фигурного бассейна в партере дворцового парка Херренхимзее. А теперь озарил парящий на потолке многофигурный живописный плафон, бело-глянцевый мрамор стен и обилие золоченой лепнины, насытил цветом малиновый фон златотканых гербами гобеленов, заплясал искристыми молниями в хрустальном букете огромной люстры.
- Вставайте, Ваше Высочество! Вставайте. К полудню вас ждут в Нойшванштайне. Опоздаем – Его Величество недоволен будет.
- Папа зовет? Зачем? – потянулся, как заспанная кошка, симпатичный стройный мальчишка, тряхнув длинными, ниже плеч волнистыми каштановыми локонами. Выскочил из-под стеганого пухового одеяла с широкой, под высоким балдахином кровати. Поежился в полупрозрачной рубашке навыпуск и легких свободных штанишках. Стремительным взлетом перемахнул, игнорируя уже открытый камердинером проход, ограждающую прикроватный альков массивную золоченую балюстраду. Уселся к столу с сытным завтраком.
- Максимилиан… - укоризненно покачал головой камердинер.
- А? Ну да. Иду я, иду, - поморщился тот и, нарочито шаркая по паркету босыми ступнями, поплелся в ванную комнату.
По возвращении его ждут несколько лакеев и пажей с одеждой.
- Военное? Не хочу, - капризно надул губы кронпринц. Выхватил у смуглого, чуть старше его самого испанца-пажа наглаженный мундир и метко закинул в дальнее кресло. Лаковые сапоги полетели в другое.
- Фидель, - кивнул Томашек пажу, давая знак прибрать раскиданные вещи, и терпеливо объяснил кронпринцу. - Ваше Высочество. Приказ Его Величества. Аудиенция вашего главного наставника.
- Какого еще наставника? Мама знает? – удивленно оторвался Максимилиан от круассана с персиковым вареньем.
- Мне неизвестно. Через полчаса вам подадут экипаж.
Хмурый кронпринц завтракает молча. Послушно дает одеть себя. Только когда тот же паж застегивает тугой воротник и нечаянно тянет зацепившиеся в ажурной золотой вышивке волосы, это тут же отзывается звонкой пощечиной.
- Максимилиан, Фидель не виноват. Новенький. Непривычный. Научится.
Томашек отодвинул обидчиво кусающего губы пажа. Сам ловко проверил пуговицы и отвороты одежды кронпринца.
- И так сойдет, - все также раздраженно вырывается тот из рук камердинера, искоса бросая взгляд на пажа. – Скажи, чтобы высекли неумеху.
Томашек кивком отослал других слуг. Приобнимает Максимилиана, уже красующегося перед зеркалом, как будто не было только что недовольства мундиром. Расправляет волосы по плечам.
- Максимилиан, ну зачем? Это же больно. И ни за что.
- Урок ему будет, - отмахивается кронпринц, никогда не пробовавший розог на себе.

- Будет урок и тебе, - думает камердинер. - Говорят, этот новый наставник специально императором вызван. Строгий. Розги уже заготовлены.

То ли в лице любимого слуги что-то мелькнуло, то ли новость о новом учителе не дает покоя, но Максимилиан опять задумчиво замолчал. Лишь когда лакей закрывал уже дверцу запряженной шестеркой вороных золоченой кареты, посмотрел на сидящего напротив камердинера.
- Томашек. Не надо пороть. Погорячился.
Карета выехала за ворота и понеслась по лесной дороге.
Задремавший на плече любимого слуги августейший мальчишка еще не знает, что беззаботное детство кончилось. Впереди его ждет новая жизнь. Учеба, муштра и не одна сотня жалящих болючими укусами голую попу розог.

 Отправлено: 17.09.20 17:57. Заголовок: III. Год первый. Вил..

III. Год первый
Вильямс берется за дело, или Максимилиан познает розгу

Блестящая черным лаком придворная карета катится то вверх, то вниз.
Бавария. Страна снежно-шапочных гор и кристально-голубых озер.

Чем-то схоже с родной Шотландией. Но как-то мягче, теплее...

- Нойшванштайн, профессор! Еще минут пять, - показал обер-камергер Арнольфини на гору за поворотом.
Неохватная глазом гранитная, местами лесистая, уходящая под облака мощь очаровала Вильямса.

Какая же там высота?

Он даже приставил руку козырьком от ласкающих весенним теплом, ослепляющих лучей Солнца.
Пепельно-серая пелена над вершиной горы разошлась. В лазоревой вышине проступили острым клинком вонзившийся в небо шпиль, округло-ребристые башни, зубчатые стены... Пять поколений талантливо возводили, заботливо растили, бережно хранили это нагорное чудо - красно-бело-зеленую гармонию Готики и Ренессанса на первозданной серокаменной основе рыцарской крепости времен Крестовых походов.
- Его Величество поручил ознакомить вас с замком, - предупредительно сказал Арнольфини, расправляя расшитый дубовой ветвью - серебро на зелени - обшлаг синего бархатного кафтана. - Император вас примет в полдень. У нас есть полтора часа.
- Благодарю, граф, - англичанин взял себя в руки. - Наследник. Говорят, он хороший мальчик.
- О, сэр! Мальчик хороший? Золотой мальчик! Только…
Обер-камергер смутился.

Обсуждать монархов? Непростительно! Бестактность!

И продолжил уже почтительно.
- Его Высочеству кронпринцу Максимилиану вас представят после беседы с Его Величеством. Если будет на то воля императора.

* * *

Разговор Рудольфа с Вильямсом прервала на полуслове возня в приемной.
- Англичанин? Никогда не видел. Пусти! - кричит мальчишеский голос.
- Ваше Высочество. Император занят. Важный разговор. Вас позовут.
- Хочу! Пусти! Томашек, скажи ему!
- Нельзя. Поймите! Куддддаааа?! Стойтееее! Ваше Выс...
Резная дубовая дверь императорского кабинета распахивается. Разлетаются златотканые портьеры. По вощеным плитам узорного паркета ярким красно-зеленым вихрем под клубящимся облаком развевающихся длинных волос несется юркая фигурка. Запрыгивает к Вильямсу на колени. Задирает голову. И тараторит.
- Good afternoon. Your name is Williams? Are you exactly a professor? And you will be my new mentor?¹
Томашек и дежурный по приемной лейб-секретарь немыми столбами застыли у дверей.
- Вот! Я же говорил. Полюбуйтесь! – улыбается, разводя руками, император. Но тут же суровеет. – Принц, смирно!
Мальчишка грустно сползает с колен Вильямса. Сопит. Подходит к отцу, виновато потупив сургучно-карие глаза.
Рудольф легким тычком заставил сына выпрямить спину. Одернул зеленый мундирчик имперских гвардейцев с красными, расшитыми золотыми лавровыми ветвями воротником-стойкой, обшлагами на рукавах и клапанами карманов.
- Сэр Вильямс. Имею честь представить. Максимилиан Вильгельм Фридрих Георг фон Гогенштауфен. Кронпринц Империи. Будущий эрцгерцог Австрии, король Венгрии, Богемии, Хорватии, Славонии, Галиции и Лодомерии, светлейший князь Шварцбург-Рудольштадт, великий герцог Тосканы и Люксембурга, герцог Милана, Штирии и Каринтии, гонфалоньер правосудия Флоренции, маркиз де Луго, граф Пьомбино, барон Регенсбург... Там много еще. Ну, вы знаете. И ему на носу зарубите. А лучше - на голой попе.
- Что? Неееет... – вскинулся, покраснев, мальчишка.
- Слушайте, кронпринц! И молчите. Повторяю, Вильямс. Будет препираться - с розгами не стесняйтесь. Да и сейчас пора. Разболтался!
Вильямс, выполняя приказ, повернулся к слугам.
– Томашек. Так же зовут вас, верно? Граф Арнольфини сказал, что комнаты кронпринца готовы.
- Разумеется, господин главный наставник. Все исполнено согласно вашим указаниям и Его Сиятельства обер-камергера.
- Ваше Величество, - прощально склонил голову Вильямс перед уже углубившимся в папки с документами императором и взял за руку притихшего от такого поворота событий Максимилиана. - Ваше Высочество, прошу вас пройти в Учебный кабинет.

* * *

Перемены в теперь уже бывшей Зеленой гостиной апартаментов кронпринца видны сразу. Ряд заполненных книгами дубовых шкафов вдоль затянутых темно-зеленым штофом стен. Картины сменились картами и большими, в узких темных рамках листами с математическими формулами, диаграммами, таблицей химических элементов. Два дубовых стола, один, с удобным мягким креслом – у окна, другой, поменьше и с жестким, высокой спинкой заставляющим сидеть только прямо стулом – в центре. Даже ковров не осталось, лишь скучный паркет «в кирпичик».
Максимилиан от дверей увидел, однако, только ее. Приземистая, обтянутая серым полотном, с ременными петлями на будто вросших в пол массивных ножках. Рядом топорщатся в высокой белой вазе длинные, упругие прутья молодой ивы.
- Нет, Ваше Высочество. Сегодня этого не будет, - обернулся к замершему у входа кронпринцу уже по-хозяйски осматривающий Учебный кабинет Вильямс. – Ни у Его Величества, ни у меня наказание никогда не было и не будет главным средством.
Томашек позволил себе успокаивающе огладить волнистую шевелюру на затылке наследника престола, незаметно вдвинув августейшего мальчишку в кабинет, чтобы всевидящие лакеи все-таки закрыли перед собой двери.
- Но! - палец Вильямса ткнулся в приковавшую взгляд кронпринца скамью. – С завтрашнего дня здесь, Максимилиан, вы окажетесь всегда, когда нарушите правила, за любой, да-да, самый мелкий проступок. Поверьте, вам не понравится. Мне не понравится тоже. Но так будет. Всегда. За все. Выбор за вами.
Максимилиан видит Вильямса сквозь застилающую взгляд пелену слез. Если бы не привычные на плечах ласковые руки стоящего позади Томашека, мальчишка уже плакал бы.
Весь облик камердинера сигналит профессору: завтра, сэр Генри, потом, не сейчас, поймите же вы, сухарь…
- Мы встретимся завтра, Ваше Высочество. В 8 утра, - чеканит улыбчиво, но льдисто-морозно Вильямс. – Томашек, на вас надеюсь.
Добродушный "медведь", послушно кивнув, уводит Максимилиана.

Завтра! А сейчас… Успокоить. Вкусный ужин. Уложить. Укрыть. Приласкать. Сказку…

* * *

За первые две недели Максимилиана высекли трижды. И сейчас вот…
- Принц! Я принц! Отпустите! Не имеете права!
- Вы мальчишка! Несносный глупый мальчишка! И я вновь вам докажу!
Длинный, как жердь, льдисто-глазый воспитатель спокойно и легко держит за шкирку красного шелкового камзольчика.
Штанишки жилистая рука сдергивает до лодыжек.
Шлеп!
Худенькое тельце, извиваясь, прижато к скамье коленом.
Раз!
Ремнем скреплены руки.
Два!
Опутаны ноги.
Еще полосатая после прошлых порок попка готова принять упругого ивового прута.
- Ай! Яй! Уй!
Первый же стежок, оставив красную полосу на худощавом воспитательном бугорке распластанного по скамье тела, заставил мальчишку взвыть. И уже не закрывать рот ни на секунду. Что отнюдь не мешает наставнику степенно, но с широким размахом хлестать розгой высокородную попу. Закрепляя каждым вспухшим рубцом свои слова:
- Вы не были на уроке истории - сказались больным. Вы таскали за хвост кухаркину кошку Мэри. Вы насыпали соли в мой чай. Я говорил вам, что расплата будет всегда. За любой недостойный принца поступок!
- Ааааййй! Ууууйййй! Ооооойииии!
Вопли Его Высочества подтверждают - слова впечатываются надолго.
Розга наконец-то отложена.

- Только два десятка сегодня, - облегченно подсчитал Томашек, в беспомощной жалостливости кусающий губы во время каждой порки.

Вильямс развязал ремни.
- Надеюсь, вы поняли, негодник. И запомнили, что высечь мне не составит труда.
Мальчишка лежит, визжит и судорожно сжимает ладонями почти сплошь теперь красно-синие ягодицы.
- Больно! Попу больно! Никтоооо! Тааааак!
Его никогда не секли. И вдруг четвертая порка всего лишь за двадцать дней…
- Вставайте, кронпринц! Я помогу вам одеться, - невозмутимо говорит наставник.
Молчащий Томашек подчеркнуто отстраненно подбирает с пола обломки прутьев. Но даже в напряженно согнувшейся спине камердинера, сурово скрежещущем шорохе веника, нарочито громком стуке переставляемой в угол фаянсовой вазы с розгами профессор чувствует осуждение. А потом ловит укоряющий взгляд.
Чопорность Вильямса изменяет ему. Ледышки в синих глазах тают.
- Вы заслужили, мальчик мой! Постарайтесь - и розог не будет. Ну же, Максимилиан! Успокойтесь! Все уже, все, малыш!
Всхлипывающий, дрожащий мальчишка подхвачен на руки.
- Мой принц, маленький хорошенький кронпринц! Пойдем умываться!
Томашек, вздыхая, закрывает за ними зеркально-золотую дверь. Прислушивается.
- Постойте, Максимилиан. Я наполню… Вот так, да. Осторожно, Ваше Высочество. Не горячо? Голову наклоните… Что? Хорошо-хорошо. Полежите… Ай! Вот проказник! Кронпринц! Не надо плескаться! Айййййй!
Томашек вновь ожидает угроз. Могут быть даже затрещины. Камердинер невольно смотрит на розги.

Нет-нет. Только что… Опять? Невозможно!

- Да хватит же, Максимилиан! – громко, но добродушно командует за стеной Вильямс. - Поглядите…
Что-то шуршит, скрипит. Не та ли коробка, которую давеча бережно, скрытно от Максимилиана прятал там в шкаф наставник…
- Сэр Генри! Кораблик! Мне?! Вы сделали сами?
Бурный всплеск. Теперь-то уж Вильямс промок точно.
- Как красиво! Сэр Генри… Спасибо!
Так и видя благодарно повиснувшего на профессоре в потоках воды мальчишку, слыша заливисто-радостный смех кронпринца, камердинер прячет улыбку.
- Рад, что вам нравится, Ваше Высочество. Только прошу вас: не шалите, учите, слушайтесь, - увещевает тем временем главный наставник. - Поверьте, Максимилиан, мне гораздо приятнее видеть вашу радостную улыбчивость, а не горькие слезы.
- Да-да, сэр Генри. Я буду.
- Что ж. Посмотрим. Или, не обижайтесь, окажетесь на кобылке снова. Ну-ну, Максимилиан… Не грустите. Пойдемте. Знаю, вам больно. Полежите. Томашек приложит лед.

* * *

Даже в кровати кронпринц не расстался с миниатюрным фрегатом. Время от времени судорожно вздыхал, кривя губы. Бежали по щеке одинокие слезинки.
Томашек менял холодные компрессы, ласково гладил мальчишку по волнистым кудрям и рассказывал сказки.
Заглянул Вильямс.
Уже заботливо укрытый пуховым одеялом Максимилиан спит. Тревожно вздыхая и ворочаясь. Трепещут в мерцающем пламени свечей пушистые длинные ресницы.
- Строго вы как попу… - не удержался Томашек, осторожно освобождая из длинных мальчишеских пальцев игрушку. – Еле уснул болезный.
Вильямс нахмурился. Хотел было одернуть резко. Но посмотрел на маленького воспитанника…
- Утром не будите. Пусть поспит вдоволь. Физкультуру я отменяю на завтра. Вот, - протянул камердинеру флакончик с белесой мазью. – Заживляет.
Профессор вышел.
Томашек устало опустился в кресло. Чутко дремать до утра. Как всегда при любом нездоровье Максимилиана.

__________
¹Добрый день. Вас зовут Вильямс? И вы и будете моим новым наставником? (анг.)

 Отправлено: 17.09.20 17:59. Заголовок: IV. Год второй. Поез..

IV. Год второй
Поездка с вишнями, или Наша сила в нашей дружбе

Стоя навытяжку перед отцом, Максимилиан украдкой утирает потеющие ладошки и с гулко бьющимся сердцем слушает доклад Вильямса. Бесстрастнолицый господин главный наставник представляет императору отчет о работе Образовательно-воспитательного совета за первый рабочий год. Шуршит бумагами в сафьяновой папке, подкрепляя оценками из преподавательских дневников динамику учебных успехов и физической подготовки кронпринца, характеристику его поведения. Ни ровно звучащий голос, ни редкие взгляды на императора и кронпринца никак не помогают воспитаннику угадать итоговый вывод. А ведь отец сказал, что все будет зависеть от доклада Вильямса, когда сын в который уже раз просил разрешения хотя бы один из трех летних месяцев пожить в любимом Херренхимзее…
- С позволения Вашего Величества резюмирую, - Вильямс схлопнул наконец судьбоносную папку. - Основываясь на единодушном мнении всех членов Совета, заверяю Ваше Величество в неоспоримом усердии Его Высочества к наукам. Одновременно и равнозначно отмечено стремление Его Высочества к соответствующему кронпринцу поведению. По совокупности достижений и с учетом имевшихся в течение года порицаний Совет ходатайствует о поощрении Вашим Величеством стараний Его Высочества согласно благоусмотрению Вашего Величества.
- Порицаний? Мне думается, их было слишком много, - задумчиво говорит Рудольф, все это время ходивший по кабинету, а сейчас отстраненно окидывающий взглядом ближайшие за окном Нойшванштайна горы. – Не так ли, кронпринц?
Пурпурная краска залила лицо потупившегося Максимилиана.
- Вы слишком добры, Вильямс.Порицаний не должно быть вовсе, - продолжает император. – Идите, Максимилиан. И подумайте. А вам, сэр Генри, есть еще пара слов.
Проводив поклоном поникшую фигурку кронпринца, пара лакеев бесшумно закрывает золоченые двери.

* * *

Максимилиан уткнулся лбом в оконное стекло Учебного кабинета.
Обидно. Несправедливо. Он так надеялся, так старался учиться, не шалить и слушаться!

«Не должно быть вовсе… Идите… Подумайте…» Почему? Вот и Вильямс сказал же, и все учителя согласны. Отец и сам видит…

Хочется рвать и метать. Но это значит снова нарваться… А спасительных, облегчающих слез нет. Скользит по яркой зелени за окном невидящий взгляд. Сжимаются под сцепкой в замок ладоней кусаемые до боли губы.

Почему?!

Сильная рука мягко, но настойчиво сжала плечо. Волчком развернув кронпринца, неслышно подошедший Вильямс обнял. Чуть отстранился, поймав во взгляде мальчишки смесь обиды, обвинения, ярости. Вырваться не позволил. Заговорил тихо.
- Понимаю, Максимилиан. Горько. Да, порицания были. Но…. Не я, весь Совет – вы слышали, принц, мой доклад – единогласно решил.
- И что? Вы тоже слышали. Он сказал…
Мальчишка уткнулся в грудь наставника, зарывшись лицом в мягкий черный бархат.
Вильямс взял за плечи. Отстранил. Встряхнул.
- Ваш отец… Он любит вас, Максимилиан. Он слушает, когда невозможно не слышать. Он понимает, когда необходимо понять. Он меняет свои решения, если они неверны.
- А?
- Утром мы едем в Херренхимзее.

* * *

Карета резко качнулась назад, зубодробительно проскрежетала колесами по разбито-наезженной колее и толчком затормозила. Томашек едва успел подхватить съехавшего с бархатного сиденья напротив кронпринца.
- Девчонка! Дуреха! Прям под копыта! - галопом примчавшийся от начала кавалькады дворцовых карет командир гвардейского эскорта смачно ругнулся вопреки всем правилам этикета.
- Задавили?!
Кронпринц, не дожидаясь лакея, распахнул дверцу, живо спрыгнул на землю.
- Нет, Ваше Высочество. Но она там рыдает. И никуда не идет.
- Томашек, за мной!
Едущий в соседней карете Вильямс предпочел на сей раз отпустить воспитательные вожжи, не вмешиваться. Последовал за воспитанником в наблюдающем отдалении, затерявшись в дворцовой свите.
Слева, где кончается золотящееся спелой пшеницей придорожное поле, виднеется деревня. Сгорбленная старушка испуганно пятится к ближайшему дому, пытаясь загнать во двор троицу исполненных любопытства босоногих ребятишек.
В толпе спешившихся гвардейцев, форейторов, лакеев утирает безостановочные слезы девочка с растрепанными косичками. Что-то лопочет, то заламывая, то размахивая руками. Увидев среди вдруг почтительно расступившейся непонятливой к ее слезным мольбам толпы мальчика-ровесника в красном с золотом кафтане, будто подавилась словами, замерев с указывающей позади себя рукой.
- Яааайййй! Ууууйййй! Аааааххххмммммм!
Этот пронзительный отчаянный визг Максимилиан знает уже безошибочно. Порют мальчишку. Нещадно.
- Помогите! Вусмерть забьет! За вишни. Горсть всего! Помогите!
Очнувшаяся девчонка кинулась к кронпринцу, схватила за руку, потащила, снова затараторила, захлебываясь словами.
- Я – Гертруда. Гюнтер и Николас - мои друзья. А у жадины Юхана в саду вишни растут, сладкие и крупные. Гюнтер полез, чтобы нас с Николасом угостить. Только ветку наклонил - Юхан увидел в окно, выбежал. Гюнтер вишни бросил и назад полез за забор, да штаниной зацепился. Юхан схватил за шкирку и к отцу его, Фрицу…
Чем кончилась мальчишеская авантюра, Максимилиан видит уже и сам.
Посреди двора, у амбара - пара здоровенных мужиков.
- Так его, шельмеца. Крепче всыпь. Будет знать, как чужое брать. Ишь, вора растишь, - приговаривает пузатый, бородатый густым басом, уперев руки в боки.
Высокий, мускулистый, зажав между ног белобрысого тощего мальчишку, хлещет его сложенными вчетверо вожжами по голому заду. Вытаращивший глаза мальчишка дергается, пытаясь вырваться, елозит ногами, путаясь в съехавших до щиколоток штанах, виляет багрово-вишневыми ягодицами в тщетных попытках увернуться от новых ударов.
Рядом понуро стоит другой пацан, помладше, Николас, видимо, шмыгает носом, придерживает уже приспущенные в ожидании наказания штаны.
- Не сметь!
Увлеченные экзекуцией мужики с возмущенным удивлением обернулись на звонкий окрик.
В воротах нахмурился не пойми как тут оказавшийся в пух и прах разодетый Гюнтеров ровесник, а за спиной возбужденно толчется дворцовая свита. Даже мелкотитульные обитатели высящегося вдалеке Нойшванштайна обычно пролетают забытый богом Карлсхорст без оглядки, обдавая лишь все и всех вокруг ветром и пылью из-под несущихся беглой рысью лошадиных копыт. А сейчас…

Быть не может! Кронпринц? Сам?!

Обалдев от такого явления, Юхан поперхнулся готовой было руганью в адрес помешавшего воспитанию, Фриц выронил ременный инструмент наказания.
- Гюнтер!
Гертруда, бесстрашно пробежав мимо нежданного визитера, обняла выпавшего из-под разжавшихся отцовских ног друга, зашептала что-то на ухо, целуя зареванное лицо.
Гогенштауфен-младший, властным взмахом руки велев свите остаться на месте, подошел к опешившим мужикам.
- Твои вишни, Юхан, так дорого стоят? Чтобы вот так его за пригоршню?
- Эээээээ….
Кронпринц усмехнулся.
- Неси! Попробуем, - обернулся. - Томашек! Выдай Юхану золотой. Да сходите с ним кто-нибудь. И с Фрицем. Чтоб не сбежали.
Мужиков увела пара гвардейцев.
Николас, видя, как повернулось дело, осмелел, подтянул штаны, присел рядом с Гертрудой, помог Гюнтеру встать.
- А ты что же не сбежал, Николас? – удивился Максимилиан.
- Да как же… - вмешалась Гертруда. – Он сказал, что в сад залезть предложил.
- А зачем? Выдрали бы тоже.
- Думал, Гюнтеру меньше достанется. Я должен был заступиться, - гордо вскинулся Николас. – Мы же друзья.
Юхан с Фрицем притащили две большие корзины спелых вишен. Гвардейские кулаки явно им подтвердили: да, это он раскомандовался, будущий император.
- Ваше Высочество, нам пора, - напомнил Томашек.
Максимилиан вытащил из кармана горсть мелкого монетного серебра.
- Держите, ребята. На счастье. На вишни Юхана хватит точно. Юхан, Фриц, не вздумайте отобрать! Как проеду еще здесь – проверю.
Уже алчно предвкусившие дележку такого богатства мужики сгорбились в неуклюжем поклоне.

* * *

В карете Максимилиан смотрел на удаляющуюся деревню, пока не скрылись за поворотом три прощально машущие маленькие фигурки. Взял с приготовленного Томашеком блюда крупную ягоду.
- Мммм… Сладкая!
Он задумчиво ест вишню. А на душе тоскливо.

Как хорошо, когда есть друзья. С кем можно делить и радость, и горе. Кто поможет и спасет. У меня, увы, друзей нет.

Пальцы сжали очередной плод. Побежал сок. Ароматный. И алый, как кровь.

 Отправлено: 17.09.20 18:02. Заголовок: V. Год третий. Фидел..

V. Год третий
Фидель уходит и возвращается, или Кронпринц обретает друга

День рождения императрицы. Вечером будет бал. Слуги в последние дни и часы с ног сбились, чтобы все без сучка, но с задоринкой.
Максимилиан любит такое время. Все бегают, суетятся. Всем сейчас не до него. На шалости и проказы внимания буквально ноль.
Ждать начала торжеств скучно. Выскользнув из комнаты, разбежался и проехал по мраморным плитам к Парадной столовой. Здесь уже сервируют столы под крахмальными скатертями в пол.
Вот и шаги…
Кронпринц юркнул под стол.
Тщательно расставляя посуду, молодые девушки мечтательно рассказывают, как бы они танцевали на балу в красивых платьях. Две закружились по залу, видит он, осторожно отодвинув край скатерти.
- Ну, хватит, хватит, вертихвостки, - появилась на пороге пожилая статс-дама. - Быстро за работу.
Едва девушки, смеясь, упорхнули за новой порцией тарелок и стаканов, Максимилиан вылез из-под стола и, сунув быстро в рот пару конфет, переставил несколько блюд, сдвинул в сторону пирамиду фужеров. И спрятался за оконную портьеру.

Вовремя!

Обер-камергер Арнольфини, поскрипывая паркетом, обходит стол. Всплеснул руками. Схватился за голову.
- Chi ha messo i piatti in quel modo? Le mani devono essere strappate! Scopriro 'chi e' stato... Sarà sculacciata!²
Разъяренный вельможа широким шагом вышел из зала.
Максимилиан тихонько посмеивается за портьерой. О судьбе девушек, которые только что танцевали, а вскоре должны быть пороты, да еще руки им оторвать обещано, баловник в азартной горячке ничуть не задумывается...
Нет, мелькнула, конечно, мысль, что слишком уж перегнул. Девушки-то симпатичные. Особенно та, с будто огненными волосами и глазами как изумруды… Опять же, если дознаются о подлинном виновнике – розги Вильямса и кронпринцеву попу не пожалеют.
Мелькнула мысль. И пропала. Некогда ведь. Костюм ему к балу приготовлен такой красивый! Примерить не терпится.
В своей гардеробной Максимилиан плюхнулся, запыхавшись, в кресло. На звонок колокольчика явился испанец-паж.
- Чаю! Живо! И где все? Одеваться!
Наряд праздничный и вправду великолепен. Жемчужно-сияющая глазетовая гладь кафтана усыпана мириадами алмазно-сапфировых искр. Филигранная серебряная вышивка - на отложном воротнике, клапанах карманов, обшлагах рукавов, на кюлотах под коленом. Крупные пуговицы – цельные круглые сапфиры будто всплывают из бриллиантовой пены. Из-под пастельно-голубого шелкового камзола клубятся цветочной поляной с алмазно-сапфировым блеском кружевные жабо и манжеты снежно-белой крахмальной рубашки…
Засмотревшийся Максимилиан и про чай забыл, и склонившегося рядом пажа с подносом не заметил.
- Ваше Высочество...
Локоть кронпринца окунулся в горячую влагу. Нога дернулась под колено пажа.
Поднос полетел. Чашка катится. Желтоватые брызги пятнают грудь бережно разложенного костюма.
- Остолоп! Негодяй! – вместе с криком оглушает Фиделя размашистая пощечина. – Мой костюм!
Набежавшие слуги оттирают пажа, замеревшего от гула в ухе и в ужасе от произошедшего, к углу у камина. Там и хватает его за шиворот мажордом, тащит к выходу.
- Ну, я тебя проучу! Две недели на зад не сядешь.
- Томашек! Костюм испорчен! - кричит беснующийся Максимилиан, бьет в истерике кулаками в грудь унимающего камердинера. – Запороть! Повесить!
Через час восторженный шелест разносится между собравшимися на бал в Большой галерее императорского дворца Шенбрунн в Вене. Вошедший наследник престола - будто блистающий ангел сошел с раскинувшегося по огромному потолку многоцветного плафона. Искристое сияние кронпринцева наряда в ярком пламени сотен свечей трепетно озарило молочную белизну мраморных стен, возносящихся под легкой золоченой лепниной к живописному царству торжествующих богов. Под алмазной орденской звездой на кафтане пересекает грудь поверх камзола слева направо, прикрывая следы чайных брызг, широкая белоатласная перевязь. Правой рукой кронпринц гордо сжимает, впервые примерив, серебряную, в сапфирах и алмазах рукоять подвешенной к перевязи миниатюрной шпаги…

* * *

Пока лилась парой этажей выше волшебная музыка Баха и Генделя, Люлли и Вивальди, Моцарта и Гайдна, озаряло парк обилие радужных всполохов праздничного фейерверка, в полутемном подвале свистели розги над голой попой растянутого на лавке бывшего пажа.
- Еще десяток, - приказал расхаживающий по комнате мажордом, равнодушно глядя на исполосованное худощавое тело зажмурившегося после жестокого приказа мальчишки. – И на склад дровяной завтра же. Не умеет принцу служить – дрова колоть будет.

* * *

После затянувшегося за полночь бала натанцевавшийся, объевшийся Максимилиан беззаботно заснул, едва дойдя до кровати.
Постепенно гаснут свечи во всем дворце.
И только в тесной каморке на задворках смотрит печально на затухающий лепесток пламени над свечным огарком распластавшийся грудью по жесткой кровати, бессильно свесивший руки и ноги мальчишка.

Por qué la vida es tan injusta? Trabajas de la mañana a la noche, y ellos te tratan así… Azotaina y a cortar leña enviaron. Qué he hecho? Qué estaba haciendo mal?.. Quiero comer y beber. Levantarse duele mucho. Culo en llamas… Está en una cama suave. Eh, la vida…³

Забылся лишь под утро. Но через пару часов пришлось вставать. Дров на кухне и для каминов в дворцовых покоях ждать не будут.

* * *

Кронпринц стоит перед зеркалом. Примеряет новый наряд. Вьются вокруг озабоченные портные и парикмахеры.
Поворачиваясь туда-сюда, любуясь переливами небесно-лазурного бархата, поправляя черные кружевные манжеты под усеянными в травчатом шитье серебром искрами рубинов «голубиная кровь» обшлагами кафтана цвета пасмурно-синего в яростный шторм моря, наследник престола вдруг обернулся.
- Томашек.
- Слушаю, Ваше Высочество.
- А где тот паж? Ну, чуть костюм на днях не испортил. Как его там? Что-то давно не видел.
- Фидель. Его зовут Фидель. Поучили мальчишке попу, как следует, и на склад дровяной отправили.

Поучили мальчишке попу…

Слова камердинера неприятно резанули. Максимилиан поморщился. Вызвав новую круговерть слуг, взволнованных необъяснимым для них недовольством кронпринца очередным chef-d'œuvre des tailleurs de cour⁴.
А у него пониже спины чешется, и сидеть больно.
Позавчера в отместку за выговор на уроке изодрал книгу пожилого математика. Пожалел, правда, тут же об этом. Извинился.
Седой добряк Эйлер простил великодушно, ведь вообще-то учится кронпринц старательно.
Кто-то из сующих не в свое дело слуг не удержался, однако, донести господину главному наставнику.
Вильямс оправданий не слушал. Заступничество математика, вручив деньги на новые книги, непреклонно прервал. Ну а ягодицы Максимилиана, побелевшие было за несколько предшествовавших тому беспорочных недель, добротно исполосовал. И за то, что благоразумный наконец-то, казалось, воспитанник снова фортель выкинул, крепко всыпал под жалобный визг добавочный шестой десяток.
Так что сейчас кронпринц чуть не потер обтянутую приятно мягким бархатом попу.
- Ну, хватит уже! – отвечая сам себе, бросил с резким взмахом руки прислуге, буквально пылинки с него сдувающей в паническом непонимании столь резко и вроде бы беспричинно испортившегося Максимилианова настроения. - Довольно!
И поспешил мысли о Фиделе из головы выкинуть.

* * *

Незаметно кончилось лето. Ползет неторопливо к финалу меланхоличная осень. Моросят то и дело затяжные, мелкие дожди.
Рыдающий Максимилиан бежит без оглядки по парку Шенбрунна, постылого столично-церемониальной чопорностью и бесконечной занудно-принудительной учебой.

Ну, за что?! За что сейчас высек? Ну, подумаешь! Урок не весь выучил, на занятия опоздал немножко... Ну что в этом такого?! Разочек только. И я все же кронпринц…

Закончились ухоженные садовниками разноцветные фонтанирующие партеры и уставленные беломраморными статуями в зелени деревьев боскеты. Вот конюшни под красновато-коричневой черепицей, склады из пепельно-розового крапчатого песчаника. А он все бежит. Подальше от всех. Ведь каждый, кажется, за спиной у него насмехается. Шуршат под ногами пожухлые листья. Морозящие лицо слезы сушит промозглый, до костей пробирающий без теплого плаща ветер.
- Кххх... Кххх...
Скрипнула неподалеку дверь. Кронпринц замер и прислушался, прошел вперед по полутемным коридорам.
Большая квадратная комната. Вдоль стен на стеллажах лежат аккуратно нарубленные дрова. Никого нет. И снова...
- Кххххммм...
В дальнем углу за стеллажами согнулась фигурка. Прижимая к лицу какую-то тряпицу, натужно кашляя, тощий мальчишка в сером раскладывает поленья.
Сквозняк распахивает дверь. Масляный фонарь под низким сводчатым потолком вспыхивает ярче.
- Фидель?!
- Ваше... Кххххммм... Высочество?! Кх-кх-кх-кхххх…
Мальчишка корчится, удушливо задыхаясь.
- Пппппррр...кх-кх...тите.
- Что с тобой? – подхватывает его Максимилиан.
Фидель, прокашлявшись, шумно вздыхает. Вырывается.
- Отойдите! Зараза! Вам... кхм... нельзя!
- Фидель... Эй! Кто-нибудь! Сюда!
- Кто тут? Стоять! Вот я вас!
Вбежавший с ружьем наперевес постовой гвардеец будто на преграду незримую налетел, увидев кронпринца и обвисшего на нем перепачканного пылью и стружкой слугу.
Максимилиан выпрямляется.
Нет, это не смущенно прячущий слезы подросток, который только вот брел, скрываясь от всех, по затхлым коридорам, где разве что редкие слуги, вездесущие мыши да развесистые паучьи сети.
Это будущий император – уверенный, решительный, властный.
- Воды! Мажордома! Врача!
- Прииинц... – растерянно опускает оружие прошляпивший караул вояка.
- Бегоооооом!
Повелительный крик будто сдувает гвардейца.
И вот уже хоровод горничных, лакеев, пажей...
- Ваше Высочество, прошу вас! Пойдемте. Ему помогут.
Мажордом платочком брезгливо стряхивает пыль, серой пудрой припорошившую розовый с серебром кафтан принца. С неприязненной опаской посматривает на Фиделя. Тот лежит на полу, тяжело дышит и то и дело заходится в кашле, разбрызгивая воду из кружки, заботливо придерживаемой молоденькой горничной.
- Молчать! Вы... Он... Как? Кто просмотрел? Кто допустил?
В запале Максимилиан заносит для пощечины руку.
Точно так - не подумав, ничтоже сумняшеся - он недавно ударил Фиделя... Из-за нескольких мизерных капелек на костюме кронпринца мальчишку-пажа безжалостно высекли. Уж теперь-то Максимилиан точно знает, как отчаянно больно бесштанной попе бывает…
Ладонь опадает в миллиметре от лица мажордома. Но в голосе прорезается сталь.
- Врача! Моего! Лекарства! Комнату! Постель! Проследить! Лично!
Слуги безмолвствуют.
Избалованный, высокомерный, нетерпеливо топающий мальчишка... Такой наследник привычен.
Сейчас... Да, он кричит, требует. Почти бьет. Но...
- Сам! Я помогу сам.
Отстранив изумленных лакеев, кронпринц встает на колени. Вновь подхватывает больного. Подставляет плечо.
- Погоди... Потерпи… Фидель... Полегчает, - шепчет Максимилиан.
- Матильда, спасибо, - выдыхает больной, когда подавшая воду рыжеволосая девушка, застенчиво бросив изумрудный взгляд на тоже вдруг смутившегося кронпринца, ловит выпадающую из дрожащих рук Фиделя кружку.
Толпа расступается. Теплеют вслед мальчишеской паре глаза. Скрещиваются восхищенные взгляды. Кивают одобрительно головы.

* * *

Императрица Елена слушает очередной доклад мажордома.
- Еще одно дело, Ваше Величество. Это касается Его Высочества и слуг. Возможно, не стоит мне говорить об этом, конечно…
- Продолжайте.
- На балу в честь дня вашего рождения случился казус. Один из пажей пролил горячий чай кронпринца. Был испорчен парадный костюм. Томашек, впрочем, все тут же исправил. Паж был наказан и переведен в дворцовые истопники.
- Ну и?
- А потом тот случай… Истопник простудился…
- Помню. Фидель, кажется, испанец. Максимилиан был так озабочен! Да, сын, возможно, проявил излишнюю горячность. Но ведь и доброту и заботу. Что вас смущает?
- Кронпринц потребовал вернуть Фиделя в пажи. И в последнее время предпочитает пользоваться услугами только его и Томашека. Мало того, проводит в компании Фиделя почти все свободное время.
- Кхм... С обязанностями паж справляется? Чем они заняты обычно вдвоем?
- По службе нареканий нет. Нуууу… Гуляют по парку, тренируются выездке, приручили несколько белок. Кронпринц потребовал Фиделя в партнеры на спортивных занятиях. Читают.
- Вильямс не против?
Мажордом смущенно опустил глаза.
- Господин главный наставник считает это даже полезным. Кронпринц стал больше заинтересован в уроках.
- Вот видите!
Елена принялась что-то писать.
- Но, Ваше Величество! Паж… Испанец… Они зовут друг друга Филом и... Максом!
- Ах, Генрих, какой зануда… Вы что, не были мальчишкой?
- Однако, Ваше Величество, пристало ли Его Высочеству водить столь тесную дружбу со слугами?
Прерывая возражения, императрица вручила мажордому только что подписанную бумагу.
- Я назначаю Фиделя Торреса вторым камердинером кронпринца. Томашек уже стар, помощник ему не помешает. Да и Максимилиан не раз просил об этом.
Растерянный распорядитель дворцовой прислуги склонился в покорном поклоне.

__________
²Кто поставил посуду так? Руки оторвать надо! Узнаю, кто это сделал... Будет порка! (ит.)

³Почему жизнь так несправедлива? Работаешь с утра до ночи, и они так относятся к тебе... Порка и рубить дрова послали. Что я наделал? Что я делал не так?.. Хочу есть и пить. Вставать больно очень. Задница в огне… Он в мягкой постели. Эх, жизнь… (исп.)

⁴шедевр придворных портных (фр.)

 Отправлено: 17.09.20 18:13. Заголовок: VI. Год четвертый. Д..

VI. Год четвертый
Долгожданные Густав с Амалией, или Испытание дружбы кровью

Скоро Рождество.
Максимилиан смотрит в окно на тихо кружащиеся и медленно падающие снежные хлопья.
На растущую рядом рябину прилетела стайка ярких снегирей. Склевав несколько ягод, снегири, вспорхнув, улетели прочь.
Кронпринц повернулся. В зале стоит высокая, до самого потолка, елка. Хотел в какой уже раз подойти и внимательно рассмотреть нарядную елку. Но не успел. За дверью послышались шум и радостные крики.
- Густав. Амалия. Приехали.
Максимилиан выбежал из зала.
Точно. У парадного входа было столпотворение.
- Максимилиан,- взвизгнула Амалия и бросилась к кузену.
Подбежав, пытается прыгнуть на него. Но в толстой длинной шубке и несколько раз обернутая шарфом очень неповоротлива. Меховые варежки тоже мешают. Со стороны это выглядит смешно. И Густав, не выдержав, конечно же, рассмеялся над сестрой, загоготав чуть ли не на весь дворец.
- Максимилиан, как ты вырос. Я до тебя дотянуться не могу. Ты же всего на год меня старше. И в том году был чуть-чуть всего выше, - прогнусавила Амалия, продолжая прыгать вокруг.
Максимилиан тоже не удержался от смеха.
- Амалия, разденься сперва. Ты будешь вся мокрая. Как тебя укутали…
- Это потому что у меня опять не дышит носик. Чтобы не разболелась на праздник, одели потеплее.

* * *

Матильда прикрыла дверь своей комнаты.
- Слышишь, Анна? Прибыли, кажется, герцоги Саксен-Кобург-Готские.
- Чего ты так радуешься?
- Не знаю. Все радуются. Максимилиан ждал своих кузенов, они давно не виделись.
- Нам-то от этого не легче, Матильда. Лишние хлопоты. Соберутся втроем - караул будет. Уж я-то знаю. А эта Амалия такая противная девчонка... Приглядись к ней. На ворону похожа.
- Скажешь тоже - на ворону... – тихонько засмеялась Матильда.
- Да-да. Волосы черные, как вороньи перья, и нос большой, словно клюв. А Густав похож на гуся. Шею вытянет, шипит на всех, высматривает, кого бы клюнуть побольнее.
- Анна, скоро Рождество. А ты о грустном, - Матильда подняла руки и закружилась. - За окном... Ты видела? Красиво как.

* * *

Рождество… Такой это праздник, когда собираются самые близкие. Конечно, проводят балы и приемы, но это потом, а сам праздник по традиции сугубо семейный.
Занятий у Максимилиана нет. Учителя разъехались на праздник по домам. Даже Вильямс вернулся в Англию на какое-то время.
Император Рудольф, всегда занятый, наконец-то может провести несколько дней с родными. Отвлекают только совсем уж неотложные дела. Но он старается решить их как можно быстрее. И побыть наедине с женой. Посидеть в обнимку перед камином или смотреть в окно, наблюдая, как резвятся на улице дети. А потом и сами, смеясь, выбегают на улицу. И, позабыв свои титулы, все вместе катаются на больших санях с горки, снежками кидаются. Уставшие, все в снегу, идут домой обедать.
А вечером в большом зале, где стоит елка, усаживаются, завернувшись в пледы. Елена на кресло, а дети кто где, около нее. Она читает им сказки. И в это счастливое и недолгое время нет императора, императрицы и кронпринца. Это рождественское волшебство делает их папой, мамой и сыном. Пусть только на чуть-чуть. Но это такие дорогие Максимилиану мгновения...
Он сидит на полу, на подушках. Потихоньку двигаясь к маме. Вот уже прижался к коленям сбоку. Елена, не переставая читать, гладит его кудри.
Егоза Амалия, как обычно, сидеть долго на одном месте не может. Ходит вокруг елки, сопя, рассматривает украшения. В основном это яблоки, имбирные пряники, пастилки и орехи. Бумажные цветы, феи и ангелы из чеканной латуни ее не очень интересуют. В снежинках и звездах из серебряной фольги играют, отражаясь, огоньки свечей.
- Где же он? - еле слышно шепчет юная герцогиня.- Ну, где же? Ааааа, вот он. Мой заяц. Мы шили его вместе с маминой портнихой. Потом подарила Максимилиану. А он взял и посадил его на елку.
Заяц сшит из розовой ткани. С черными глазками и красным носиком. Вокруг шеи - воротничок из белых кружев.
В кресле, около окна, лениво развалился герцог-братец Амалии. Смотрит в темное окно и думает, что бы такого натворить и остаться надолго у всех в памяти. Но клонит ко сну и ничего не придумывается. А сказки давно уже не интересны. Себя Густав считает ужасно взрослым, ведь ему 15.
Тринадцатилетний Максимилиан вроде бы тоже подросток. Но сказки слушает с придыханием, ведь читает их мама. В последнее время он все реже видится с ней. И минуты чтения - возможность просто побыть рядом, прижаться, согреться ее любовью...
Читает императрица таким спокойным, нежным голосом, что даже Рудольф, перебирая бумаги, время от времени замирает, прислушиваясь к очередной фантазийной истории.
От того в зале царит особенный, неповторимый уют и покой.
- Ну, вот и все,- дочитав, говорит Елена. - А теперь всем спать.

* * *

Этим утром кронпринц проснулся поздно. Фидель принес ему завтрак.
- Доброе утро, Макс.
- У Густава был уже, Фил?- потягивается и зевает Максимилиан.
- Нет еще. Тебе первому принес.
- Остерегайся. Густав любит поиздеваться.
- Я уж понял. Буду настороже.
За посудой камердинер вернулся, однако, сердитый.
- Да, Макс, ты был прав. Еле поднос удержал, когда он поставил подножку. Только я же ученый, - Фидель подмигнул. - Помнишь, ты как-то с чаем тоже…
У кронпринца дернулись губы. Отвел взгляд, будто крошки с камзола стряхнуть.
- Отнеси побыстрее, да скажи мажордому, мол, мне ты очень нужен. Пойдем навестить белку. Пока гости гулять не собрались.
Фидель дальше смущать друга болезненным прошлым не стал. Широко улыбнулся.
- Я быстро.
Всю дорогу в укромный уголок парка Максимилиан думал, как раньше ему было интересно с Густавом и Амалией. Когда несносные слугами дети что-то вытворяли.. Он так сильно их ждал… Но с Фиделем вдвоем, оказывается, интереснее и приятнее. А эти двое его всем сейчас раздражают – обликом, голосом, поведением.
Подойдя к старой березе, друзья кивнули друг другу и свистнули. Теперь они делают это вместе. Хотя Фиделю пришлось долго повозиться, обучая кронпринца.
- Макс, посмотри, как ты ее откормил… Она же в дупло не влезет скоро.
- Просто пушистая зимой,- протянул Максимилиан белке полную горсть орехов.
По веткам спускаются за угощением еще несколько хвостатых зверьков…
На обратном пути, уже дойдя почти до ворот замка, где всегда расстаются, чтобы вернуться по разным дорожкам, услышали прервавшее оживленный их разговор гнусавое:
- Маааакс.
Вывернувший из-за угла Густав, намеренно и грубо ткнувшись в плечо Фиделя, окинул его презрительным взглядом.
- Он камердинер твой всего лишь, Макс. А с тобою на ты…
- Послышалось, Густав. Это я говорил, - кронпринц небрежно махнул рукой Фиделю и сказал с нажимом на первое слово: - Ты свободен. Иди.
- Ваше Высочество,- церемонно откланялся камердинер. – Ваша Светлость.
- Даааа? Ну, лаааадно... – протянул подозревающе Густав, но Максимилиан уже тащит его к дворцу.
- Что он тебе… Пошли. Позовем прогуляться Амалию.

* * *

Матильда зашла в комнату герцогини прибраться. Поправила балдахин.

Все разбросано... Одеяло почти на полу...

На просторной кровати лежит горка подушек. На них – кукла боком, мятое платье задралось.
- Какая красавица! – присела Матильда рядом. Побаюкала будто младенца. - Не любит тебя хозяйка. Бросает, - осторожно поправила платье, расправила кружева, аккуратно перевязала бантик.
Кукла смотрит на нее почти живыми глазами.
- Эх, мне бы тебя… Я бы такое платье сшила…
Вновь обняла фигурку, прижав, покачала. Поставила себе на колени и начала рассказывать.
- Когда я была маленькой и жила с мамой, у меня не было игрушек. Однажды мама нашла в сундуке очень красивый лоскуток. Она подошла к печке и начала перебирать поленья. Нашла небольшую, аккуратную чурочку. Положила на лоскуток и завернула. "Смотри, дочка, теперь у тебя есть Лялечка. На. Играй". Маленькая Тильда была счастлива. Целыми днями играла со своей куколкой. Потом отец сделал куклу из соломы. А потом... Дом сгорел. И мои куклы тоже.
Прижав к себе куклу, девушка заплакала.
- Мама... Мамочка…
Дверь в комнату распахнулась.
- Ааааааааа,- завизжала с ходу Амалия, подбежала, со всей силы ударила кулачком в бок, схватилась за куклу. – Отдай! Гадина. Пошла вон.
- Я только хотела поправить платье, Ваша Светлость.
Густав и Максимилиан шли следом за Амалией, еле ноги волоча после прогулки. Амалия их замучила. То на санках вместе катались, то в салки играли… Мальчишки вымотались, мечтали быстрее добраться до своих комнат. Но услышав крик, тотчас оказались рядом.
- Что случилось, Амалия? Что она тебе сделала?
Густав подошел к горничной. Он выше ее. А та сжалась и кажется перед ним совсем маленькой, хотя они одногодки.
- Куклу чуть не сломала,- завопила Амалия.
- Я только...
Договорить Матильда не успела.
- Мерзавка, – отвесил пощечину Густав.
Девушка схватилась за щеку, слезы покатились из глаз, капая на передник.
- Ваша Светлость… Я... Простите…
- Вон отсюда,- закричал Густав и замахнулся еще раз, но, глянув на Максимилиана, не ударил.
Матильда выбежала, задев краем платья ногу кронпринца.
- Что стряслось? – появился в дверях Томашек. - Максимилиан. Ваше Высочество. Что? Вам плохо, мальчик мой? Какой бледный…
- Явился,- через губу процедил Густав, – к шапочному разбору.
У своих покоев Максимилиан Томашека отослал.
- Оставь меня. Один побыть хочу.
- Переодеться бы…
- Волю взял пререкаться? – неожиданно грубо крикнул кронпринц. Дверь перед носом камердинера с силой закрылась.
Прислонившись к стене, Максимилиан сполз на пол. Перед глазами стоит Матильда в слезах, держащаяся за щеку. И Густав, такой грубый и властный.

А если бы я был на месте Густава…

Максимилиан мечтательно закрыл глаза. В душе соревновались боль от унижения нравящейся ему девушки и сладкое наслаждение от возможного к ней прикосновения…

* * *

Кронпринц спешит на занятия конной выездкой. Но, сбежав по ступеням, замер. Все деревья вокруг под огромными снежными шапками. От проглянувшего из-за туч солнца снег искрится и переливается, как россыпь бриллиантов. Воздух словно наполнен благостью недавно наступившего Рождества.
На девственно-белом партере Максимилиан увидел Фиделя. Тот старательно чистит дорожку.
- Фил, смотри как красиво!
- Да, красиво,- выпрямился камердинер и перевел дыхание. – Только лучше бы лето было.
- А ты чего здесь? Или дворников не хватает?
- Мажордом послал. Густав жалуется - плохо прислуживаю,- развел руками Фидель. - Лучше снег почистить, чем высекут.
Шапка у него съехала набок. Выбились слипшиеся от пота пряди. Шея голая.
- Не холодно? – поежился Максимилиан, поднимая у друга воротник. – Простудишься.
- Да ты что? У меня вся спина мокрая. Руки горячие. Потрогай.
- Еще и без варежек, - погрозил кронпринц.
- Вон, на ступеньках лежат. Попробуй, почисть столько снега. Не только варежки снимешь.
Максимилиан обернулся к дворцу.
- Иди-ка ты, Фил. Амалия идет. За ней Густав покажется. Снова увидит нас вместе…
Амалия с радостным визгом с разбегу плюхнулась в сугроб.
- Сколько снега! - сгребла руками охапку и бросила перед собой.
- А где Густав?
- Его Вильямс завалил вопросами.
- Да? Вильямс уже вернулся? Так быстро?
Максимилиан стоит на нижней ступеньке, спиной к дверям, смотрит, как Амалия лазает по сугробам и разбрасывает снег во все стороны. Она ползает, прыгает и катается, весело заливаясь звонким смехом.
- Макс, ну ты смотри, что делает… - подошедший с лопатой на плече Фидель указал свободной рукой на герцогиню. - Мы с самого утра чистили. Она сейчас за пять минут все раскидает. А достанется опять нам. Ну что вытворяет эта девчонка? Эх, вот схватил бы этого поросенка и на лавку. Розгами!
- Что бы ты сделал?- возмутились за спиной.
Фидель чуть не уронил лопату съехавшую с плеча лопату. В последнюю секунду успел поймать, не дав загреметь по ступенькам.
За ними стоят Густав и Вильямс.
- Так что ты собрался сделать с моей сестрой? А ну, повтори!
- Ни... Ничего, Ваша С-с-светлость, - запинается побледневший Фидель.
- Ничего? – усмехнулся Густав. - Это тебя сейчас розгами на лавке. Это ты поросенком визжать будешь.
- Густав, не об Амалии он говорил,- попытался защитить друга Максимилиан.
- Я все слышал, Ваше Высочество, извините, - с почтительной издевкой прервал герцог. - Я не глухой. И сэр Генри...
Вильямс посмотрел на Максимилиана. Согласно кивнул.
Густав доволен. Окликнул проходящего мимо слугу.
- Эй, ты! Позови мажордома. Быстро!
Максимилиан снова бросил взгляд на Вильямса, ища защиты. Но главный наставник по традиции невозмутим. Всем видом показывая: помогать не намерен, сами выпутывайтесь, осторожнее быть надо.
- Вы что столпились? – подскочила разрумянившаяся Амалия. Весело запрыгала, хлопая в ладоши.
Густав ткнул пальцем в Фиделя.
- Вот этого пороть сейчас будут. Знаешь за что, сестренка? Тебя хотел на лавке розгами высечь, до поросячьего визга,- Густав противно засмеялся.
- Меня-я-я-я-я? – замерла и захлопала длинными ресницами Амалия.
Покрасневший Фидель уперся взглядом в землю.
- Ну, Макс, что ты молчишь? – настойчив Густав. - Приказывай.
Максимилиан понимает, что придется это сделать, но никак не может произнести нужные слова. Обычные слова, которые столько раз…
- Высечь! – будто плюнул, наконец, в лицо озабоченно подошедшему мажордому и быстро пошел во дворец.

* * *

Полутемный подвал. Лавка. Розги. Дюжий конюх заворачивает рукава по локоть. Густав вальяжно расположился в кресле. Амалия устраивается поудобнее у него на коленях. Рядом стоит Вильямс без всяких эмоций.
Отошедший к окну Максимилиан думает, что совсем недавно сам был ничем не лучше. Также чуть что обрекал на порку провинившихся или попавших под горячую руку слуг. Никогда не задумывался, а больно ли им, что они чувствуют при этом и после. Только на себе испытав, начал все чаще проявлять жалость. А сейчас вот малодушно отдал под розги друга…
Фидель, уже без ливреи, расстегнул штаны. Бросив взгляд на Амалию, оголил только попу. Часто вызываемый для порок дворцовой прислуги конюх, однако, не церемонится. Хмыкнув, сдернул бесстыдно штаны и белье до колен, завернул к подмышкам рубашку, ткнул в шею:
- Ложись!
Мальчишка вытянулся было на лавке в струнку. Но нет. В присутствии августейших особ порщик оплошать не хочет. Вдруг покажется им, что жалеет приговоренного… Потянул за ноги к краю, развел их, заставив обхватить лавку. Там же, снизу, связал вслед за лодыжками руки. Так откляченной, напрягшейся попе под розгой будет больнее.
Амалия, неотрывно смотря на позорно, будто лягушка, распяленного Фиделя, залилась возбужденным румянцем. Густав довольно кивнул.
Конюх выбрал розгу и замялся. Максимилиан ведь молчит.
- Максимилиан, Ваше Высочество… - тронул за рукав отвернувшегося к окну кронпринца слащаво улыбающийся Густав. Развалился в кресле, как в придворном театре, ожидая нетерпеливо первых вскриков и воплей. Не оскомину ведь набившее будет сейчас меццо-сопрано.
Амалия хихикнула.
Максимилиан, вздрогнув, обернулся.

Господи Боже, спасибо. Фидель не смотрит, он отвернулся.

Чуть заметный кивок.
Заждавшаяся розга взвизгнула и безжалостно впилась, обожгла с оттяжкой. Вспухла красная полоса.
- Мммммм,- застонал Фидель.
- Так его, - пискнула обиженная Амалия. – Так! И посильнее.
Розга свистнула снова. Еще раз. Опять…
Фидель, уткнувшись в скамейку, кусая губы, держится. Да! Вот она, полнится у подбородка лужица слез. Нет! Его воплей они не услышат. Макса он ни в чем не винит.

Аййййййй… Он не мог по-другому… Ууууууййййййшшш… Кто за язык тянул? Ммммммххххххххмммммммм… Сам виноват…

Максимилиана сковало будто морозом. Сцепил за спиной ладони в ломающий пальцы замок. Застыл статуей. А в душе полыхает пламя.

Не терпи! Закричи! Фил… Прекращу. Пожалуйста!

Вильямс то и дело украдкой смотрит на принца.

Ему больно. Почти как Фиделю. Нет, в тысячу раз сильнее… Молчит. Держится. Хорошо. Эта дружба будет испытана кровью…

На дрожащем, вспотевшем теле полосы сливаются в ярко-красное озеро боли.
Снова взмах. Свист…
Черкнуло наискосок. Будто ножом разрезая рубцы почти поперек.
Бледное лицо кронпринца оросила алая морось.
- Аааааааааааааааааааа!!!!!!!
Фидель выгнулся, побелели ступни и кисти. Забился, как стреноженная птица. Иглами впились в Максимилиана распахнувшиеся, остекленев, глаза.
- Хватит! – не сказал - просипел кронпринц.
- Ты что, Макс? Мало! - взвился из кресла Густав. – Да ему за такие слова…
- Еще! Еще! - завизжала, стуча по подлокотнику кулачком, Амалия.
- Все! Я сказал! – уже громко и беспрекословно повторил Максимилиан.
Видя в его глазах искры опалившего сердце огня, возражать никто не посмел.
Конюх поспешно бросился развязывать ремни.
Густав обидчиво отвернулся.
Амалия поджала губы.

* * *

Вечер.
Который уж час кронпринц безвыходно в своей комнате. Не раздеваясь, свернулся в комок на кровати. Ему мерзко, противно, гадко.
- Не хочу. Убери, - мельком глянул на принесенный Томашеком ужин, уткнулся снова в подушку. – Не возвращайся. Сам разденусь.
На звук двери вновь приподнялся, застенчиво отвел припухшие после слез глаза.
- Там… Нууу… Фил… Пригляди, пожалуйста, сам.
Обернувшийся Томашек кивнул. Грустно и понимающе.
Дверь с легким щелчком закрылась.
Максимилиан тяжко вздохнул.

Завтра! Уедут они уже завтра. Фил простит. Я надеюсь. Все будет как прежде…

 Отправлено: 17.09.20 18:16. Заголовок: VII. Год пятый. Поце..

VII. Год пятый
Поцелуй за кустами роз, или Когда ненависть уступает любви

Максимилиан с утра без уроков. Вильямс уехал куда-то. Отец где-то на смотре в войсках. Императрице нездоровится.

Самое время навестить маму.

Пятый год жизни кронпринца идет по строгому расписанию, составленному господином главным наставником и одобренному отцом-императором. Придворные церемонии, уроки, спорт, военная подготовка… Разве что вечером, да вот в такие редкие моменты улучишь полчасика почитать тебе самому интересную, а не программой образования навязанную книгу, проведать с Фиделем белку и слетающихся на крошки птичек. Или к маме зайти вне графика без опасливой оглядки.

«Хватит уже сюси-пуси! Я сказал, Елена. Так и будет», - с горечью всплыл в памяти жесткий приказ императора.

Раз или два в неделю. Не чаще. Чаю попить, хорошо если вместе пообедать. Вильямс следит строго. Томашек только после долгих жалобных уговоров соглашается порой посторожить у дверей, нарушая правила.
Тем ценнее сейчас минуты.

Мама! Быстрее к маме!

Отбросив грусть и сомнения, кронпринц на счастливых крыльях поворачивает к апартаментам императрицы, когда впереди вышла горничная с подносом для завтрака.

Матильда!

Максимилиан юркнул к окну, прикрылся тяжелой портьерой. Сам не знает почему, но ему нравится наблюдать за этой девушкой. Красивой и стройной. Пышные, рыжие волосы сейчас перевязаны зеленой лентой. Изумрудной, как ее глаза. В левой руке держит поднос, правой аккуратно прикрыла за собой дверь. Принц скользнул взглядом на изящную, тонкую, белую ладонь с узким запястьем и длинными пальцами.
Горничная, ничего не заметив, понесла поднос на кухню. Невидимым шлейфом расплескался вслед легкий лавандовый аромат.
Максимилиан постоял еще немного, тряхнул головой, будто наваждение сбрасывая, и, постучав, вошел в спальню императрицы.
На большой, широкой кровати она утопает в пышных, легких перинах, скользком розовом шелке и кружевах.
- Мама, как ты себя чувствуешь?
- Уже лучше. Дорогой, подойди. Мне так хочется обнять тебя.
Сбросив тяжелый, изумрудами в золоте унизанный по всем краям кафтан из баснословно дорогого, золотом и шелками вышитого венецианского бархата излюбленного цвета аметиста, кронпринц прилег сбоку, потянулся.
- Любимый мой Максимилиан, - ласково обняла его и прижала к себе, оглаживая поверх тонкого пурпурно-шелкового камзола, - расскажи как у тебя дела. Как успехи в учебе?
- Все в порядке, мама. Не волнуйся.
- А сэр Генри не очень строг?
- Нет-нет, - поспешно ответил кронпринц.
Они лежат в обнимку, и каждый думает о своем.
Императрица тоскливо размышляет, как редко видит единственного сына. Как мало знает о нем. Вот и сейчас он рядом с ней совсем уже взрослый и о чем-то думает.

О чем? Что его волнует? О чем переживает? Вильямс так строг! Чуть что - розги…

Она, слава Богу, порки не видит. И даже не слышит. Но слуги…
Мажордом во время доклада смущенно и неуклюже прикрывает локтем строку расходной ведомости с цифрой затрат на очередную заготовку ивовых прутьев, из которых немало предназначено в Учебный кабинет кронпринца.
Мнется и запинается Томашек, стараясь не выдать дотошно расспрашивающей императрице, что Вильямс опять высек Максимилиана.
А на днях и вовсе…
В Картинном зале наткнулась на двух молодых лакеев. Свечи неспешно зажигали к обеду.
- Стулья-то расставляли в Банкетной – надо было бы кронпринцу подушку, - с улыбкой говорил один. – Помягче. Не сядет ведь сегодня.
- Да уж. Визжал голопопик знатно, - усмехался второй. - Убирал после ошметки в учебке. Чуть не десяток розгачей Вильямс обломал.
Вызванный императрицей мажордом, скрутив лентяям-болтунам уши, заверил с поклоном: тотчас обоим зады нещадно распишут, чтобы работали толково да помалкивали.
- Построже, - кивнула согласно.
Потом представила эту картину, Максимилиана. И послала вслед фрейлину.
- Не очень там с розгами. Для острастки только.
Мысли вернулись к сыну.
Она, конечно же, понимает, что император Рудольф прав, что по-другому нельзя. Максимилиан - наследник престола, ему править огромной страной. Слишком большая ответственность. Но ее сердцу-то не легче. Она же видит, как осторожно сын прижимается к ней напряженной спиной. Потому что там, скрыто аметистово-бархатными кюлотами, скрепленными под коленом отглаженными бантами пурпурного шелка с изумрудными в золоте пряжками, пятная наверняка кровью снежно-свежее добросовестными стараниями дворцовых прачек белье с отделкой цветочно-узорчатым кружевом из той же знаменитой рукодельем Венеции, ее мальчик мучительно-больно изранен. Исполосован, будто шкодливый школяр-простолюдин или те обалдуи-лакеи.
Императрица тайком смахивает слезу.
А Максимилиан лежит, устроившись уютно у мамы под боком, и думает о Матильде.

Почему? Ну почему она не выходит из головы?

Все время о ней думается. Вспоминаются ее движения. Как она делает при встречах книксен и смотрит в пол, не смея поднять красивые изумрудные глаза. Как нежно плывет платье от ее грациозной походки. Как развеваются волнистые волосы… Аромат лаванды…
С самого утра думается о ней. И перед сном тоже. Даже во время учебных занятий не может он сосредоточиться на предмете.
- Ваше Высочество!.. Ваше Высочество! - то и дело будто издалека врывается в его мысли раздраженный голос трясущего за плечо учителя. - Я задал вам вопрос. Извольте ответить.
- А? - переводит кронпринц затуманенный взгляд от окна. Смущенно улыбается.
- Возмутительно, Максимилиан! Что с вами?
- Просто засмотрелся в окно и не расслышал вашего вопроса. Повторите? Пожалуйста!
- Опять?! Это невыносимо! Вы совсем меня не слушаете. Я буду вынужден жаловаться сэру Генри.
И снова кронпринц растянут на лавке.
- Учите. Слушайте. Запоминайте, - с оттяжкой сечет Вильямс голую попу.

- Это она во всем виновата. Матильда. Ненавижу ее. И - люблю!

* * *

Задумчиво возвращающегося с уроков кронпринца притормозили громкие голоса за стеной Буфетной.
- Матильда! Как можно было?! Уж кто-кто, но ты…
Обычно эталон соответствия рамкам этикета, требующим, что бы как бы с кем бы и где бы ни было, спокойной выдержанности, первая статс-дама Двора княгиня Ауэрсберг, славящаяся умением без крика и рукоприкладства призвать к порядку любого, разошлась не на шутку в смеси удивления, возмущения и гнева.
- Не брала ничего! Правда! Не знаю кто… Не я!
Девичий голос, столь приятный кронпринцу в его романтично-желанных, хотя часто оканчивающихся поркой мечтах, дрожит и запинается.
- Ваша Светлость, ну что тратить время, слушать это вранье… Коробку нашли под кроватью Матильды. Пустую. Обертки валялись тут же. Какие еще нужны доказательства? – равнодушно-бескомпромиссный баритон мажордома, никогда не встающего на защиту дворцовой прислуги.
Статс-дама все же медлит с решением.
- Ну, а ты что молчком, Анна? Ты в той же комнате. И ничего не заметила?!
Скрытно припавший к щели в дверях кронпринц видит смущенно поджатые губы девушек, отводящую взгляд Матильдину как бы подружку Анну.
- Что ж… Генрих! Матильда сегодня без ужина. И десерта - две недели.

Ха! Такая тихоня … Ну вот и ей досталось, - улыбается кронпринц, поддавшись влиянию ненависти, то и дело борющейся с любовью. - Оставят без сладкого. Ничего, стройнее…

- А сверх того смелой воришке и трусливой врунье - розги, - не дала княгиня Ауэрсберг насладиться по-детски мелочной, но все-таки местью. – Сотню. И подружка пусть смотрит. И прочие слуги. Проследите, Генрих. Неповадно всем будет впредь!
Враз потерявший улыбку Максимилиан, распахнув двери, буквально влетел в Буфетную.
- Что случилось? Вы так грозно кричали, княгиня! Почему плачет Матильда?
- Ваше Высочество знает, я обычно добра к слугам, - выпрямилась из сумбурно-торопливого книксена, натягивая маску сдержанности, первая статс-дама Двора. – Но сегодня… Воровство! Вот здесь, в шкафу была коробка сладостей…
- Всего-то? А шуму… - улыбнулся все же кронпринц, но, краем глаза видя тщетно гасимые всхлипы Матильды, тут же нахмурился. – И даже розги!
- Не абы каких, извините, Ваше Высочество! Штучный подарок Их Величествам посольства Блистательной Порты⁵.
- А Матильда причем? Взять мог кто угодно… Ах, не надо, Генрих! Повторяться не надо. Коробка… Фантики… Я слышал.
На душе, однако, во всю заскребли кошки. Презент ведь был долгожданного посольства этого… Он именует себя братом Солнца и Луны, внуком и наместником Бога на земле, превозносится над императором Священной Римской Империи. Хотя всем известно: нет в Европе, да и в целом свете никого, равновеликого Aeterna Augustus⁶ (крепко вбил Вильямс в память Максимилиана древний титул предков кронпринца, отца, а в будущем и его самого) – наследнику божественных римских властителей Цезаря, Октавиана, Марка Аврелия⁷.
И в этом-то все и дело.
Два дня назад кронпринц гордо стоял чуть ниже трона родителей, принимая удивительно раболепные поклоны уж сколько веков грозных для Вены воинственных турок. И даже тайком облизнулся, когда в чарующей обилием и ценностью череде подарков османского султана Мехмеда III открыли сандаловую, выложенную шелком коробку, полную фигурных сладостей в расписных пергаментных обертках, где что ни возьми - будто живой зверь-экзот: львы, леопарды, медведи, дельфины, морские коньки...
Да, сдобное тесто всего лишь, сахар, орехи, фрукты, ягоды, мед, многоцветье съедобных красок… Но это не просто сладость, это значимый символ предлагаемой давним врагом государства дружбы. А кто-то без спроса взял этот символ и… съел. Будто зачерствелый штрудель с перезрелыми яблоками или тощую курочку-леденец на необструганной палочке из рук бродячего торговца.

Плохо! За такое кому угодно не поздоровится. Если узнает отец – сотня розог покажется пшиком!.. Спасать!.. Как?.. Делать что?!. Разве вот …

В облике Максимилиана ничто не выдало разрывающих голову мыслей.
- Сласти взял я. Папа не любит сладкого. Маме надо беречь фигуру. Чего вкусноте пропадать…
Тишина, и будто не люди – скульптуры в Буфетной. Даже Матильда не всхлипывает, изумленно глядит на кронпринца.
- Вы?! Ваше Высочество! – княгиня Ауэрсберг очнулась раньше других. – Их Величества знают? И… Почему же коробка была в комнате горничных?
- Хотел угостить девчонок, - пожал плечами Максимилиан, вскинулся обиженно-гордо. – Кронпринцу и это нельзя?
- Можно. Разумеется, Ваше Высочество для этого в полном праве, - пояснил из-за спины тягостно-знакомый голос.

Вильямс! Черт! Кто доложил уже? Порка!

- Есть, правда, нюансы… Ваша Светлость, поступок Его Высочества можно ведь обсудить приватно, княгиня?
- Как вовремя, господин главный наставник! И как верно… - корсаж парчового платья княгини Ауэрсберг, хоть и предельно туго шнурован, не скрыл вздыбившего грудь вздоха ее душевного облегчения.
- Благодарю, - подавил усмешку Вильямс, взглянул на Матильду, Анну, чему-то кивнул сам себе и вновь посерьезнел. - Продолжим, Ваше Высочество, в Учебном кабинете. Не так ли?
Вслед побледневшему, но гордо-прямому кронпринцу - книксены и поклоны. Почтительно-... удивленно-... настороженно-... молчаливые. Всех ведь охватила прострация.

* * *

- Анна, Вильямс высечет Максимилиана? Как жалко! Неужели это все-таки он?
- Нам с тобой обошлось – радуйся. О нем тебе что за забота, Матильда? Он же кронпринц. И конфеты – мелочь. Дерут его за другое.
- Ауэрсберг же сказала: подарок султана! Кто посмел? Нет, не верю, что Макс!
В ближнем коридоре бухнуло что-то об стену и взвыло. Градом посыпались звучные тумаки.
- Постой-ка, подруга! Макс? Что я слышу… Ты так о кронпринце?
Не ответив, Матильда кинулась к месту нового ЧП во дворце.
За углом второй камердинер кронпринца прижал к стене одногодка-лакея. Душит. И лупит абы куда, кулаков не жалея.
- Фидель! Ты чего? За что?
Привычно спокойный испанец сейчас будто бык, разъяренный корридой. Не видит, не слышит вокруг никого. Даже Матильду.
- Ты... Зачем?.. Кто взял?.. Говори!.. Знаешь… Придушу! Говори! Кто?!
- Людвиг! – взялась разнимать драчунов Анна. – Фил! Оставь его!.. Что ты стоишь, Матильда?!
Словно пьяный Фидель отшвырнул Анну, не глядя. И опять, схватив за грудки свою жертву:
- Говори!.. Ты доложил?.. Почему?.. Кого покрываешь?
- Да она это! – помидорно-красный уже от удушья младший лакей Людвиг фон Бюттель указующе вскинул слабую руку. – Анна!
Бросив лакея, свалившегося, как сенная охапка, Фидель кинулся к девушке.
- Стой! – ухватила его Матильда. – Анна, ты? Почему?!
Лицо как бы подруги перекосилось в неожиданно ядовитой усмешке.
- Я! А ты думала только тебе все? Все же видят. Как на тебя смотрит. Как говорит… Возомнила? Да кто ты такая? Подстилка кронпринца! Ха-ха! Поматросит и бросит… Спас тебя ненаглядный? Радуйся! Не ты ж, он орет щас под розгой… И все! Кончено твое счастье, подруга…
Матильда окаменела. Вдохнула.
- Аххххр!
Мазнув с отлету пощечиной Анну, Матильда унеслась безоглядно.
- Ну, и тварь же ты… - шагнул к Анне Фидель. Та прикрылась, ожидая ударов. Получила, однако, всего лишь презрительно-смачный плевок.
Уходя вслед Матильде, второй камердинер кронпринца слегка пнул испуганно сжавшегося комком на полу фон Бюттеля.
- А ты, Людвиг, дурак. Черт с вами! Завтра вас здесь не будет и ладно.

* * *

- Ваше Высочество! Стойте!
Всегда наедине, а особенно в такие тягостные моменты, сэр Генри зовет кронпринца Максимилианом. Так что сейчас, скрывая смущение высокомерием, не глядя на почтительно, хотя и с усмешкой открывших двери лакеев, решительным широким шагом войдя в ненавистную порой Учебку, подойдя к скамье наказания, готовый покорно спустить штаны кронпринц удивленно остановился. Пальцы замерли на пуговицах кюлотов.

Ну что еще?.. Выпорет же. Ну и пусть! К чему разговоры…

Переглянувшийся с Вильямсом вездесущий и хмурый сейчас Томашек коротким взмахом руки велел разочарованным невидением происходящего в Учебном кабинете лакеям отойти. Двери тихо прикрыл сам. Снаружи.
- Максимилиан, наказание будет. Наверное… - главный наставник пристально посмотрел на воспитанника. – Прежде скажите. Как на исповеди. Зачем вы сделали это?

Что сказать… Я же не брал… Как объяснить… Матильда! Он разве поймет…

Августейший наследник престола, но сейчас всего лишь растерянный мальчишка присел на скамью, потупившись в «кирпичик» паркета.
- Вы не делали этого, Максимилиан. Вы солгали. Из-за Матильды. Я вижу, я знаю... Ложь во спасение. Так ведь?
- А? Ддда…
- Я рад за вас, Максимилиан. Я уважаю вас. Порки не будет.
- Никто не поверит, сэр Генри, - очнулся кронпринц. - Если не я, значит она…
- Кхм… Штаны… Ложитесь. Кричите. Погромче!
Розга с размаху из-за спины Вильямса свистнула в воздухе и, не коснувшись Максимилиана, выбила со звучным хлопком пылинки из суконной обивки скамьи.
- Ааааааа! - кронпринц, улыбаясь, заорал что есть мочи.
- Да не он это! Нет! За что?!
Двери Учебного кабинета распахнулись, грохнув с налету по стенам.
- Стой! Матильда! Нельзя!
Томашек все-таки сгреб в медвежью охапку, остановил в паре-тройке шагов кинувшуюся прямо к Максимилиану рыжую бестию.
- Сэр Вильямс! Это не он,– забилась Матильда заарканенной птицей. - И не я. Не надо!
- Мадемуазель! Отвернитесь! Спокойно! Воды, Томашек! - господин главный наставник отбросил так никого и не тронувший, но показательно, будто после крепкой порки, обломанный о скамью прут, подвинул ширму, скрыв ненужный девушке обзор кронпринца, оцепеневшего со спущенными кюлотами на лавке. - Ну, и кто же тогда, Матильда? – развернулся, прищурился. - Зачем? Кто решился оклеветать кронпринца? Или… вас? Вас обоих?
Она говорить не может. Зубы стучат по хрусталю придерживаемого камердинером стакана.
- Сэр Генри… - Томашек смущенно скосился на ширму.
- Да любовь у них. Мне ли не знать… А все это… Интриги из зависти. И еще кронпринцева дурость, - испанец Фидель вошел всклокоченным, но на удивление спокойным. Кинул взгляд на Матильду. Нахмурился. Глянул за ширму. Улыбнулся. - Господин главный наставник, - склонился в изящном поклоне, - мой рассказ приватности требует.
- Что ж, все знающий второй камердинер кронпринца… После всего, сегодня случившегося… Извольте! – согласился Вильямс. – Все понимающий первый камердинер, - доверительно подмигнул Томашеку, - будьте любезны, не сочтите за труд, проводите, успокойте без подробностей горничную императрицы.
«Медведь» приобнял хотевшую было вновь протестовать Матильду, прошептал что-то на ухо. Она кивнула, встала, неотрывно и красноречиво для всех в кабинете глядя на молчащую, будто нет за ней никого, ширму. И вышла.
Любопытствующие лакеи по строгому знаку Томашека закрыли все еще распахнутые двери Учебного кабинета и многозначительно переглянулись вслед любимой горничной императрицы, поддерживаемой под руку уважаемым всей дворцовой прислугой первым камердинером кронпринца.

* * *

- Его Высочество приказал: никого! – преградой встала пара лакеев между дверями в личные апартаменты кронпринца и Фиделем, явившимся с сервировкой ужина для Максимилиана, молча и ни на кого не глядя улетучившегося никому неизвестно куда сразу после событий в Учебном кабинете.
- Откройте! Не робейте, с вас спроса точно не будет. Мне, если что, нахлобучит, да и все.
Нашелся кронпринц в Библиотеке. Обычно они читают тут на двоих. Сейчас портьеры задернуты, свечи потушены, из приоткрытого окна неуютно веет прохладой.
- Ну и что? Так и будем сидеть?
- Чего явился? Я сказал…
- Высечь никак прикажешь? Что ж, вот колокольчик, звони, - вытянулся во фрунт, поджав губы, камердинер. - Я привычный. Только знай: потом снова приду.
- Что ты несешь, Фил… - поморщился Максимилиан.
- Ну тогда ешь давай! – манящий ароматами поднос оказался на столе перед кронпринцем, разогнали мрачный сумрак вспыхнувшие огоньки пятисвечного шандала. - Ладно б выпороли зверски… А так-то чего голодать… Да и к поркам ты тоже привычный.
- Она видела, Фил. На кобылке! Без штанов!
- Так вот отчего такой… Слышала, да. Все слышали. Орали Ваше Высочество, - не удержался от улыбки Фидель, - как будто нерадивого грума-мальчишку на конюшне взаправду плетьми дерут…
- Фил! – покраснел Максимилиан.
- Что? Молодец, говорю. Защитил девочку, не побоялся, - ободряюще похлопал Фидель плечо понуро скукожившегося в кресле кронпринца. - А Вильямс, гляди-ка, знатно придумал. Удивил! Вечно ж дубасит тебя почем зря…
- Не зарывайся! – раздраженно откинул наследник престола надкушенную было поджаристо-сочную перепелку. - Волю взял… Осмелел не по чину?
- Ну вот, опять… Я-то думал: мы – друзья. А ты…
- Извини! - притянул Максимилиан отступившего было на шаг погрустневшего камердинера. – Тошно мне. Нечаянно вырвалось…
- Да не видела она ничего, Макс. Томашек ее удержал, Вильямс тебя загородил. А даже если б и видела… - оттаял, подмигнул, подначивающе улыбаясь, Фидель. - Что тебе, похвалиться нечем?
Ответить помешал кронпринцу какой-то шорох у открытого окна.
- О! Да тут десерт, - из-за шелковой портьеры Фидель вынырнул с двумя крупными краснобокими яблоками и объемным бумажным кульком. – Попробуешь хоть, так ли уж вкусно турки расщедрились.
- Турки?
- Вот. Узнаешь? - высыпал камердинер на стол кучку злополучных кондитерских изысков.
- Откуда?! – оживился Максимилиан, высунулся за окно. - Эй! Кто тут?
Увы, средь парковой зелени Шенбрунна мелькнул только голубой край безвестного дамского платья.
- Что стоишь? – усмехнулся Фидель. – Догоняй! Зуб даю, она это. Никто б не решился другой.

__________
⁵Османская Империя — трансконтинентальное государство, созданное в 1299 г. турками-османами под предводительством Османа Гази на северо-западе Малой Азии и просуществовавшее до 1 ноября 1922 г.
⁶Предвечный Август (лат.)
⁷Гай Юлий Цезарь (12 июля 100 г. до н. э. — 15 марта 44 г. до н. э.) — древнеримский государственный и политический деятель, полководец, писатель; Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (при рождении — Гай Октавий Фурин, 23 сентября 63 г. до н. э. — 19 августа 14 г. н. э.) — древнеримский государственный и политический деятель, основатель Римской Империи; Марк Аврелий Антонин (26 апреля 121 г. н. э. — 17 марта 180 г. н. э.) — древнеримский император из династии Антонинов, философ.

(Продолжение следует)

 Отправлено: 01.01.21 12:39. Заголовок: :sm36:..

 Отправлено: 02.01.21 09:38. Заголовок: Лучший, по моему мне..

Лучший, по моему мнению, исторический рассказ года. Красота самоценна и самодостаточна: и во внешности, и в характерах, и в отношениях людей, и в интерьерах дворцовых комнат. Хотелось бы в новом году увидеть полное художественное воплощение авторского замысла: показать взросление героя, его духовное развитие.

 Отправлено: 13.06.22 16:24. Заголовок: * * * - Постой-ка… ..

* * *

- Постой-ка…
Императрица Елена, скучающе фланирующая после ужина по парку Шенбрунна прохладным летним вечером в компании княгини Ауэрсберг, остановилась, увидев в недалеком боскете кронпринцева камердинера Фиделя.
Бесстрашно к колючкам зарывшийся в розовые кусты парнишка за чем-то увлеченно следит, то пригибаясь, то привставая. На лице сменяются улыбка, удивление, смущение, гордость…
Императрица, подняла повыше шуршащий по гравию подол атласного платья, заговорщицки подмигнула наперснице: тихо, мол, пойдем поглядим, и крадущимся шагом первой заскользила поближе к Фиделю.
Замерев за спиной парнишки, дамы глянули поверх кустов.
- Ах!
Сдавленный вскрик зажавшей себе рот княгини Ауэсберг заставил Фиделя подпрыгнуть и чуть не свалиться в царапающие заросли.
А за кустами, у плещущего фонтана с беломраморными купидонами и золочеными русалками Максимилиан, ничего не видя и не слыша вокруг, обнимал… любимую горничную императрицы. Прикрывшая пушистыми ресницами томный взгляд Матильда прильнула к груди кронпринца, откинулась, открывая шею и грудь страстным поцелуям…
Обсыпанный розовыми лепестками, растеряно-испуганный Фидель, неловко переступив ногами прямо по сломанным кустам, спрятал пунцовое лицо, согнувшись в безмолвном поклоне.
Вскрик Ауэрсберг, треск сминаемых Фиделем веток в мгновение ока разомкнул объятия Максимилиана с Матильдой. Влюбленные, в чьих чувствах не осталось ни у кого никаких сомнений, застыли, все еще позабыто держась за руки.
- Ваше Величество!
Мечущий молнии взгляд императрицы мог бы, наверное, испепелить оказавшегося вдруг рядом главного наставника кронпринца Вильямса.
Тот смущенно хмыкнул, прочищая горло.
- Позвольте…
- Незачем! - оборвала его императрица. – К чему пустые слова?
Яростный взгляд кронпринцу, брезгливо-уничтожающий - Матильде.
- Максимилиан, марш к себе!
Взмах с треском сложенного веера перед лицом первой статс-дамы Двора.
- Разберитесь с этой… княгиня!
Императрица бескомпромиссно развернулась и зашагала к дворцу.
Вильямс многозначительно глянул на кронпринца. Снова хмыкнул. Направился вслед императрице. Оглянулся.
- Что застыл, Фил? Не отставай!

 Отправлено: 14.06.22 16:21. Заголовок: * * * - Чтоооо? Имп..

* * *

- Чтоооо?
Императрица Елена аж задохнулась от переходящего в возмущение удивления.
- Это правда, Ваше Величество. Да, они влюблены не первый год.
- Да вы…
- Нет, нет. Ничего предосудительного, - спохватился Вильямс, осознав насколько признание его огорошило императрицу. - Платонически, так сказать. Дружески. Ведь ничего же плохого в дружбе мальчика с девочкой… Осмелюсь напомнить, вы с Рудольфом с пеленок до свадьбы дружили.
- До свадьбы?! В уме ли вы, Вильямс? Максимилиан и эта…
Императрица заскрежетала зубами, бессильно обмякла в кресле.
- Простите, Ваше Величество! Неуместно сравнение было, - запнувшись, все же продолжает Вильямс. - Всем ясно: у Максимилиана с Матильдой такому не бывать никогда. Однако… Кронпринцу 16 уже. Зов природы. Весна первой любви, - развел руками. - И если уж прямо… - смущенно кашлянул, - лучше так, чем с неизбежной потаскухой на сеновале.
- Ну, знаете… - стукнула по столу снова возбудившаяся императрица.
- Ваше Величество, осмелюсь напомнить. Сам Луи XIV в юности не гнушался. И потом, уже Король-Солнце, Людовик Великий, был весьма невоздержан. Лишь на закате, когда появилась мадам Ментенон… А брат его, Филипп Орлеанский… Или Генрих III Французский… Смазливые миньоны, неразлучный с Филиппом шевалье де Лорен…
- Хватит! Знаю! Что делать? Не дай Бог, узнает Рудольф…
- Не разлучайте их, Ваше Величество! Максимилиан не простит. Со своей стороны уверяю: скабрезности, непотребства, разврата я, как главный наставник, не допущу. Шестой год я с Максимилианом. Со всей ответственностью заявляю, как не раз говорил императору Рудольфу: у Ваших Величеств поистине золотой сын. И, уверен, Матильду вы приблизили к себе неслучайно. Прошу вас! Не рубите сплеча. Не лишайте их такого желанного счастья. Счастье будет и вам. А время придет – Максимилиан сам рассудит с помощью Божией, как ему дальше жить.
Императрица, откинулась в кресле, задумалась, смотрела в окно.
Потянулась к колокольчику. Решительно затрясла.
На звон явился лакей.
- Разыщите княгиню Ауэрсберг. Немедля.