Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

ПОРКА С ЛЮБОВЬЮ

В начале своей трудовой деятельности довелось мне побывать в одной экспедиции. Отпуск у меня был длинный, отчего бы не использовать свободное время для того, чтобы съездить в неизведанные места с интересными людьми? Нанялся к ним и поехал. Не по специальности, не за большие деньги, а ради романтики, - молодой еще был, тянуло ко всему необычному. Должность моя в экспедиции была невысока - что называется «на подхвате», «принеси это» да «подай то». Меня вполне устраивало. А насколько я их устраивал – тут сомневаюсь, потому что дела мои как-то сразу не заладились, и началось все с крупного прокола по моей вине.
Отвечая за оборудование при переездах с места на место, я очень скоро запутался в своем хозяйстве, и часть его забыл в управлении какого-то лесхоза, где оно было временно складировано. На новом месте недостачу хватились, от души отматерили меня, и послали обратно на попутках по лесным проселочным дорогам в село, где размещался леспромхоз.
Доехал я хорошо, оборудование под расписку забрал. А дальше вышел такой казус: целый день начал лить затяжной дождь, и ни один водила не соглашался ехать по раскисшим дорогам, чтобы подбросить меня до нового пункта пребывания нашей экспедиционной группы. Так и застрял я там неизвестно на сколько дней. Предупредил, конечно, по телефону, выслушал в ответ еще более отборный мат, сказал что плохо слышно, и повесил трубку.
Надо было переждать дожди, но прежде найти место, где я буду их пережидать. В своем воображении я видел уютный диванчик в коридоре правления, но председатель посоветовал мне иное:
- Обратись-ка ты, Слава, к нашему церковному старосте, он, помнится, еще ни разу не отказывал приезжим богомольцам в приюте.
Какой из меня богомолец, понятно. Но попытка – не пытка.
Старосту я нашел в местной церквушке, нет, не старинной и красивой, а перестроенной из трансформаторной будки и пока еще не действующей. Церковь, впрочем, не была православной, это был молельный дом какой-то неизвестной мне секты. Но мне-то какое дело?
Староста Сергей Николаевич (он просил называть его просто Сергий) – моложавый, плотного крепкого телосложения, не то что я, – с ухоженной бородкой, серьезный, с внимательным взглядом, с каким, наверное, насквозь людей видят, поинтересовался: крещеный ли я? - и, услышав, что окрещен еще во младенчестве покойной бабкой, пригласил пожить в его доме, пока не кончатся дожди. По каким-то своим приметам, он определил, что такая погода ненадолго. Жил он в своем доме с супругой, которую отрекомендовал мне как «матушку Анну» и с их сыном Тимофеем лет десяти-одиннадцати.
Мне отвели чулан с лежанкой, проблема жилья была решена. Я закупил кое-что из продуктов в сельмаге, где в единственном отделе продавалось все от хлеба, макарон и консервов до сапог, топоров и мужских семейных трусов, и стал ждать у моря погоды.
Староста Сергий посоветовал мне не терять времени даром и сходить в местную баню, чтобы не остаться немытым, потому что баня работала всего два дня в неделю, из которых только один был мужской, и неизвестно когда мне еще представится случай качественно помыться. Была как раз суббота, в бане собрался весь местный бомонд, и я быстро договорился с шоферами, кто меня сможет отвезти к своим. Условий было только два: когда кончатся дожди, ну и небольшое материальное вознаграждение.

Вернувшись в дом старосты, я обнаружил там какую-то настораживающую торжественную тишину. Все словно притихли и затаились. Ужин прошел в строгом молчании. Поблагодарив хозяев, я отправился в отведенный для меня чулан.
Прошло около получаса. Я уже разделся и лежал, стараясь заснуть, как вдруг ко мне вошел Сергий и пригласил в избу. Я как был неодетый, зашел, чтобы выслушать его. Как я заметил, здесь сельские нравы были простые, даже на улице мужиков в одних трусах видел. Так что когда Сергий предложил мне остаться с ними для чего-то, я не стал возвращаться, чтобы одеться поприличнее.
- Мы тут с матушкой посоветовались, и решили пригласить вас. У нас тут семейное дело намечено. Вы человек новый, светский, нашей духовной специфики не знаете. Как бы вам объяснить?
Тут он задумался и, тщательно подбирая слова, разъяснил в чем дело.
Короче, я думал, что сейчас он затеет какой-нибудь долгий и нудный всенощный молебен, но всё оказалось гораздо проще и неожиданней. По субботам они с матушкой Анной устраивали что-то вроде покаянного вечера за накопившиеся за неделю грехи. Каждый признавался в чем согрешил, раскаивался, после чего получал ото всех прощение. «Пока храм не действует, мы заменяем этим таинство исповеди», – пояснил мне Сергий. Теперь я понял почему они были весь вечер такими сосредоточенными, словно пришибленные. Отужинав, они как раз собирались каяться. А поскольку их сынишка согрешил в эту неделю как-то особенно сильно, было решено вслед за его чистосердечным раскаянием подвергнуть его наказанию ради полного прощения. И вот тут, чтобы усилить педагогический эффект, и было решено пригласить меня, чтобы обеспечить более внушительный «кворум» при разборе его мальчишеских грехов. Мне также как человеку взрослому было предложено сказать в адрес Тимофея в воспитательных целях какое-нибудь свое назидательное поучение. Главное – чтобы всё, включая порицание согрешивших и наказание Тимофея, было совершено с любовью, чтобы никто не ощущал себя обделенным добрыми чувствами, и понимал, что даже осуждая, его все равно все любят.
Мне, правда, было не совсем понятно: как это - любить и наказывать? Я если бы наказывал, то точно только потому, что человек достал уже, разозлил меня. А если бы я любил и уважал его, то ни о каком наказании не шло бы и речи. Но то, что я находил несоединимым, отлично соединялось в понимании Сергия и его домочадцев. А в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и я предпочел помалкивать о своих сомнениях.
Мы прошли из прихожей в большую комнату, где Сергий прочел молитвы перед выцветшими бумажными иконками-календариками. Затем отправили Тимофея в его небольшую боковую комнатку за ситцевой занавеской.
- А мне тоже каяться? – спросил я из любопытства, чтобы не сесть в лужу из-за незнания как себя вести в неизвестной ситуации.
Сергий слегка опешил, а потом ответил:
- Как пожелаете, молодой человек. А впрочем, это очень хорошая идея. Пусть Тимофей увидит, что все мы грешны, что все нуждаемся в покаянии и прощении. Просто назовите свои грехи и покайтесь в них.
«Ну уж нет, - подумал я. – Как бы не так! Все мои грехи захотели узнать, любопытные больно. Да мне их всю ночь придется перечислять. А как узнаете в чем я грешен, так из дома выставите. Уж лучше честно промолчу. Скажу только то, что и так всем известно – про прокол с оборудованием».

Мы все прошли в комнатку к Тимофею. Мальчишка уже разделся и залез под лоскутное одеяло на кровать.
Сергий произнес торжественное вступительное слово и начал с себя процесс очищения. Каялся в основном в своей вине, что никак не получается наладить церковную жизнь.
- Ну в чем же здесь твоя вина, если подрядчики тебя всё время подводят? – возражала матушка Анна.
- Молился плохо, матушка, вот в чем. – Ответствовал ей Сергий.
В итоге решили, что большой вины за ним нет, дело он совершает хорошее. И порешили: пусть усугубит молитвы, этого достаточно.
Следующей была очередь матушки Анны. Она что-то прошептала на ухо мужу и тот, поморщившись, ответил, махнув рукой:
- Про это не надо!
А потом добавил:
- Матушка накануне уже покаялась мне. Так что, ее пропускаем. Одно нехорошо, что вперед мужчин сейчас полезла. Твоя череда последняя в дому.
- Виновата!
- Простим?
- Прощаем! – ответили мы с Тимофеем.
- Ну а теперь у нас остались Тимофей и наш уважаемый гость Вячеслав. С кого начнем?
- Со старшего! – с какой-то готовностью воскликнул Тимофей, словно желая оттянуть обсуждение его самого.
- Это хорошо, что ты понимаешь, что старшие выше тебя. А вот почему ты впереди старших-то полез? Надо было уступить слово Вячеславу. Тем более что он наш гость.
- Простите, батюшка и матушка, и вы, дядя Вячеслав, тоже. – Промямлил оплошавший Тимоша.
- Прощаю! – ответил я машинально и тут же осекся.
Зачем я полез отвечать вперед хозяина? Пришлось спешно добавить:
- Простите, что вперед хозяина залез!
Извинился и сам удивился своим словам, - быстро же я усваиваю домостроевские порядки, прямо на лету всё схватываю.
- Вот-вот! – Обрадовался Сергий. – Учись, Тимофей, настоящему-то смирению, мотай на ус!
И Сергий с благодарностью посмотрел в мою сторону, словно он и ждал чего-то подобного от меня.
- И все-таки мы начнем с Тимофея, - продолжил Сергий. – Вячеслав как гость, еще не совсем освоился. Пусть сначала посмотрит всё, а потом расскажет нам о себе. Итак, Тимофей, давай.
И бедный Тимоша начал что-то мямлить о том, что пил простоквашу в постный день, что не поздоровался с каким-то дядей Васей, и что опять играл на улице с этим курильщиком Яшкой, что купался без разрешения и без трусов на речке, что срывал и грыз незрелые яблочки…
- Простим? – остановил поток его пустословия Сергий.
- Простим! – хором ответили мы.
- Но ты не все сказал, – опять начал Сергий. – Не будем здесь это обсуждать при госте, куда ты там лазил руками, но мы с тобой уже об этом поговорили, и ты знаешь, что твой проступок серьезный, и ты заслужил самое строгое наказание. Мы тебя любим, не любили бы – не желали бы твоего исправления. А для твоего исправления, как нам ни горько, мы вынуждены тебя наказать, чтобы ты исправился. Только так ты можешь быть прощен. Приготовься.
Бедный Тимоша совсем поник головой. Он вылез в одних трусах из-под одеяла и лег на живот.
- Ну а трусы-то чего не спускаешь? – удивился Сергий. – В твоем положении стесняться нечего, да и некого.
Тимоша нехотя стянул почти до колен черные семейники.
В руках у строгого папаши уже звякал пряжкой ремень. Сложив его вдвое, он подошел к постели Тимофея и назидательно сказал:
- Помни, что мы наказываем тебя, но делаем это с большой любовью к тебе и для твоей же пользы.
Потом он с большой любовью и с таким же большим размахом опустил ремень на сжавшуюся от ожидания порки мальчишечью попку. Тимоша взвизгнул от такого проявления папашиной любви, захныкал. А ремень продолжил гулять по его оголенным ягодицам. Тимоша выл и орал белугой, - вероятно, от избытка обрушившейся на него батиной любви. Задница его плясала, уворачиваясь от ремня, а он настигал ее, оставляя заметные рубцы на нежной коже парнишки.
Впрочем, порка была не слишком продолжительной. После чего Тимофей был всеми дружно и с большой любовью прощен.

Я понял, что дошла очередь до меня.
- Самое главное Вячеслав, не надо ненужных подробностей и всего такого личного, - выразительно взглянув на меня, дипломатично попросил Сергий.
- Хорошо, - ответил ему я и начал: - Я виноват в том, что не захватил оборудование и был вынужден вернуться за ним, сорвав все сроки работы направленной государством экспедиции…
В общем, выложил то, что было.
- Простим? – спросил Сергий.
Но никто еще ничего не успел ответить, как Тимоша, вынырнув из-под одеяла, спросил всё еще дрожащим после порки голосом:
- А это тяжкое прегрешение против государства-то?
- Ну, что-то вроде того, - не подумав сказал я, и заметил как нахмурился Сергий.
- Это не тебе судить, - ответил он не в меру разговорчивому Тимофею.
А тот не унимался:
- Так ведь, батюшка, ты сам днем говорил, что за такое разгильдяйство при Сталине бы расстреляли.
Воцарилась неловкая пауза. «Видимо, это была не последняя порка Тимофея, завтра будет еще одна», - догадался я. И чтобы сгладить возникшую неловкость, сказал:
- Твой батюшка прав, Тимофей. При Сталине так и было бы. При нем был порядок.
И я снова поймал благодарный взгляд Сергия.
- А если раньше расстреливали, то что бы сделали сегодня? – не унимался Тимоша.
Он словно хотел отыграться на папаше за порку, специально задавая неудобные вопросы.
- Сегодня всего лишь влепили бы выговор, – ответил, начиная заметно раздражаться, Сергий.
- А выпороли бы? – снова принялся за старое забывший страх пацан.
- Вот тебя надо бы еще раз выпороть, - ответил Сергий. – мало я тебя порю.
- А что я сделал? – хныкнул Тимофей.
Я не знал, как поступить в подобной ситуации. Наверное, надо бы пожелать всем спокойной ночи да уйти. Но я не успел это сделать, как Тимофей снова выдал:
- А дядю Вячеслава тоже будешь пороть? Он же государственное дело провалил! Всё равно что вредитель!
Вот ведь паршивец! Мало ему отец отвесил звездюлей.
- Нет, Вячеслава пусть порет его начальство, – вышел из себя Сергий. – А я лучше тобой снова займусь. Видно, мало ты получил.
Его рука потянулась к лежащему рядом ремню. Я понял, что очередная порка Тимофея состоится гораздо раньше, чем я предполагал.
Но тут кто-то тихонько коснулся меня сзади. Я обернулся. То была матушка Анна.
- Остановите его, пожалуйста, ведь запорет мальчонку, - дрожащим шепотом взмолилась она.
А Сергий тем временем отбросил одеяло и велел Тимофею снова спустить трусы, но, чуть помедлив, поправился: не спустить, а снять нахер вообще эти тряпки.
Тимоша начал подвывать в голос:
- Ага, опять с любовью… Ы-ы-ы-ы….
Тут я снова почувствовал робкое прикосновение сзади и услышал шепот, умоляющий меня заступиться за парнишку.
- Да! – сказал тогда я громко, – твой батя, Тимофей, как всегда прав. Меня должно было бы выпороть мое начальство. Но оно далеко. А мы здесь как раз занимаемся покаяниями и наказаниями. И делаем это с большой любовью. И сейчас твой батя выпорет и меня тоже, чтобы в этом доме восторжествовала справедливость и огромная любовь у всех ко всем.
Тимоша вытаращил глаза, а Сергий от которого я ждал очередного благодарного взгляда и сворачивания ситуации на нет, посмотрел на меня так, что я понял, что он видит меня насквозь, и что мой сарказм отнюдь не утаился от него.
- Что ж, справедливо. Готовься. – С не меньшим сарказмом сказал он.
И мы посмотрели друг на друга как заклятые враги.
Тимофей снова спрятался под одеяло, по ходу натягивая обратно трусы.
- И куда же мне лечь? – спросил я.
Я все еще не терял надежду, что Сергий наконец-то обернет всё в шутку и скажет: «ложись в свою постель в чулане и спи до утра со спокойной совестью, ты же во всём покаялся, и все твои грехи прощены», и мы все разойдемся, пожелав друг другу с большой любовью спокойной ночи.
Но Сергий был из породы слишком серьезных людей, которые всегда правы, чтобы заниматься какими-то шутками.
- А вот сюда ложись, на постель к Тимофею. Встань на колени на пол, а пузом ложись на постель.
Вот вед гад какой! Издевается. Было совершенно ясно, что выхода из ситуации уже нет. Тут не отшутишься. И я решился.
Встав на колени перед самой кроватью Тимофея, который сразу сдвинулся в угол, освобождая место, я лег корпусом поперек кровати.
- Спусти трусы, - властно сказал Сергий.
Ну точно ипанутый на всю голову! Хорошо, подыграем. Надеюсь, ему будет стыдно, что затеял эту комедию. Я чуть приспустил синие семейники.
- Ниже опусти.
Так он издевается? Вот сейчас как встану, да как двину… Но вспомнив, что я против Сергия как котенок против бульдога, я решил сменить тактику. Дам ему подсказку как все закончить. И я демонстративно стянул трусы до самого пола. Матушка Анна все равно не увидит сзади мое хозяйство, тут стесняться нечего, а то, что она увидит мой зад, так он у всех одинаковый. Да она, пожалуй, и не смотрит, поди уж отвернулась от срама.
- Только с большой любовью! – назидательно сказал я Сергию.
- Знамо дело, - отвечал он.
Удар ремня ожег мою заголенную задницу. Сергий ничуть не щадил меня. Второй удар, третий. Я закусил зубами одеяло и только поэтому не закричал. Тимошкино одеяло пригодилось весьма кстати.
- Ты уже не маленький, Вячеслав, не как Тимофей. – сказал с нескрываемой злостью Сергий, - и я буду тебя пороть не как маленького, а сильнее и дольше, сам понимаешь.
Я понимал. Хотел ответить ему в тон: «и главное – с большой любовью дери», но боялся, что если выпущу из зубов спасительное лоскутное одеяло, то не выдержу и разревусь, так ничего и не сумев ответить ему. Слезы катились из глаз. Задницу жгло так, как даже в детстве под отцовским ремнем не жгло.
Когда мое мучение кончилось, мы с Сергием старались не смотреть друг на друга. Но, отворачиваясь от него, я поймал полный благодарности и настоящей неподдельной любви взгляд от матушки Анны.
Спать в чуланчике пришлось на животе.

Утром меня разбудил водила, обещавший вчера в бане отвезти меня с оборудованием к экспедиции. Он просил денег на опохмелку – вчера они после бани изрядно наотмечались у кого-то на поминках, и многим из них сегодня было плохо.
- Деньги - только когда отвезешь меня, а то знаю я вас. Дам вам, вы снова напьётесь, и кто меня потом повезет?
- Да я сейчас тебя отвезу!
- Сейчас? В такой дождь?
- Да он же кончился давно.
Я прислушался. И вправду – по крыше уже не стучит.
- А дорога? Ее же развезло!
- Окольной поедем, я знаю как. Там нормально, асфальт.
«Если знаешь другой путь, чего же еще вчера не предложил? Алконавты несчастные!»
Я, потирая через трусы задницу, вылез из-под одеяла, морщась натянул брюки, надел рубашку.
- Ну, поехали, заводи свой звездолет.
Захватив ящик с оборудованием, вышел вместе с водилой, погрузил ящик в кабину, запрыгнул сам, помахал рукой выглянувшей в окно матушке Анне.
Мотор взревел, и мы быстро покатили по мокрой дороге.
В экспедиции не ждали моего скорого возвращения. Сразу же, конечно, послали к начальнику на взбучку. От него я вышел не в самом прекрасном расположении духа. Кто-то стал расспрашивать: что да как.
- Отстань, - рявкнул я.
- Подумаешь! Виноват, да еще и недоволен, если ему что-то говорят.
- Отстань. Все мои грехи мне уже отпустили.
- Чего???
- Того!
В тот же день я был уволен.