Отправлено: 10.01.22 01:51. Заголовок: Вечер в Даунтауне. feyerverk

Вечер в Даунтауне

feyerverk



www.clubpn.org/phpBB3/viewtopic.php?f=7&t=593




Незапамятным весенним утром Алла и Элла пили пиво на крыше детского сада. Только что их отчислили из школы сроком на две недели. Не только их двоих, весь одиннадцатый «А». За жестокую шалость авторитетной хулиганки-двоечницы, подсунувшей дохлого мышонка на учительский стул. Виновницу не выдали, и было решено наказать весь класс.
- Лично мне по барабану, - резюмировала Алла, подудев в полупустую пивную бутылку, нижняя губа прижималась к горлышку, и от резко выдыхаемого воздуха производился звук, менявший высоту в зависимости от объема содержимого в бутылке. - Подумаешь, наказание! А Викторию Валентиновну жалко, добрейшей души человек.
- Так этим и пользуются всегда, - поддакнула Элла. – Либо ты, либо тебя. Умей внушить авторитет! Поставить себя не смог - вот и расхлебывай.
- Уродские законы социума.
- Почему, норм. – возразила Элла. – Мы все тут пользуемся безнаказанностью, пойми. Оборзели до неприличия. Раньше как было? На рожон полез – изволь отвечать собственной шкурой. Авторитет учителя был непререкаем. Славное, черт возьми, времечко!
- Раньше - это когда секли?
- Да наши все, зуб даю, только об том и мечтают. И директриса, и завучиха, и классная. Спят и видят во сне! С них же все ржут, пальцем показывают. А так – приструнили бы, пикнуть никто бы не смел.
- Да ладно, Элка, всегда хватало отморозков. Уважение, знаешь ли, заслужить надо. Угрозами и битьем уважать не заставишь.
- Заставишь еще как! – воскликнула Элла. - Тебя, неженку, просто не драли ни разу.
- Тебя драли, что ли, - усмехнулась Алла. - Такая же неженка.
- Ну и что, - не смутилась Элла. - Зато я могу себе это представить. Дико же больно было наверняка. Чем их там… Розгами! Вообразить, честно говоря, не могу, насколько это больно должно было быть. Читала свидетельства из девятнадцатого века – человека вчетвером держали, чтоб из-под ударов не вывернулся.
- Байки из склепа, - снова усмехнулась Алла. - Фигня это всё. Художественное преувеличение. Лично мне это было бы по барабану. Меня бы не понадобилась держать. Стиснула бы зубы, выдержала и давай месть изобретать. Меня, наоборот, только бы раззадорили такие репрессии. Бессмысленно это всё. Доказано, что толку нет от наказаний. И школы от них отказались. Ну а кого-то, напротив, такое обращение ломает. Убивает индивидуальность в человеке. Тоже ведь хорошего ни фига. А? Что думаешь? – допитое пиво давало о себе знать, хотелось спорить, дискутировать.
- Я не желаю углубляться в теоретические рассуждения, - заявила Элла, тоже прикончив свою бутылку. - А предлагаю провести эксперимент. Мы спускаемся в укромный закуток, я стегаю тебя веточкой десять раз, и если ты выдерживаешь все десять, не просишь раньше срока о пощаде, я покупаю нам добавочное пиво. Два пива. По бутылке каждой. А если сломаешься, сдашься – что ж, тогда пиво с тебя.
- Отлично, я согласна! – воодушевилась Алла.
Выпитое настроило на авантюрный лад. Обе устремились в расположенный посреди крыши люк. Лестница вела в детсадовские помещения; садик не работал, здание предназначалось под снос; спальня, столовая и игровая зона изобиловали разноцветным хламом. Мешались под ногами целлулоидные пупсы с оторванными головами и конечностями; пестрела шелуха лопнувших воздушных шариков; ветер, свистевший сквозь разбитое стекло, трепыхал пиратский вымпел. Там и сям виднелись кубики с буквами и цифрами по граням; Алла, машинально побегав по ним глазами, легко прочитала свое имя. Впрочем, помимо двух «Л» и двух «А» ей попались также «Щ» и «Ъ».
Элла вышла наружу, оставив Аллу ждать внутри развороченной детской. Вернулась спустя минуту с тоненьким побегом. Уже был май, из раскрывшихся почек на сорванной веточке вовсю выглядывали клейкие листики; Элла помахала ею в воздухе, пробуя на гибкость.
- Пойдем поглубже, чтобы с улицы не увидели, - поманила Элла и повела Аллу в одно из служебных помещений, где было что-то вроде кладовки; громоздились пластиковые ведра, валялась веничная труха. Окна отсутствовали, - Это место нам подойдет, - решила Элла.
В углу стояла парта типа школьной, с поднимающимся верхом. Элла со скрежетом выволокла парту на середину, обмахнула со столешницы пыль рукавом свитера, попросила Аллу взяться руками за противоположный край парты. Примерилась прутиком. Поинтересовалась у Аллы – молча, вопросительным хмыканьем, позволит ли та себя частично обнажить; получив в ответ кивок, спустила ей до колен слои одежды, задрала ей на спину футболку и балахон.
- Ну что, десять раз! – объявила.
Алла почти не вскрикивала, только шумно вдыхала и выдыхала, иногда быстро перебирала ногами после особенно болезненных стежков. Элла считала про себя удары. Алла издала долгий стон облегчения, когда выдержала все положенные десять.
- Уф, ну, с меня пиво, - с облегчением выдохнула и Элла.
Алла поднялась, оделась, но с места не тронулась.
- Ну, пошли на свежий воздух, - Элла отбросила свое орудие подальше в угол.
Молча вышли.
- Что? Что скажешь? – Элла, чувствуя некоторую неловкость, пыталась разговорить примолкнувшую Аллу.
- Постой. Не так быстро. Давай постоим, - попросила Алла.
Глубоко вздохнула несколько раз подряд.
- Ты вообще как? Все окей? – насторожилась Элла.
- Да. Окей. Только это я проиграла наш спор, а не ты. Пиво с меня. Я принесу. Жди на крыше.
- Почему с тебя? Ты же всё выдержала. И молодцом!
- Нет. Ты была права. Выдернула меня из иллюзии, из наивной самоуверенности. Да, я стерпела твои десять. А если бы было пятнадцать? А если двадцать? Выдержала бы? Совершенно в этом не уверена. Это что-то сильнее меня. Сильнее человека. Не стоило мне самообольщаться. Поэтому я проиграла наш спор. Мне и угощать.
- Ладно уж, пусть будет боевая ничья! Ты меня угощаешь, а я тебя, - Элла улыбнулась, протянула Алле ладонь для рукопожатия, и они пошли в сторону супермаркета.


***

Обстановка в столице, конечно, отличалась. В гуще автомобилей чуть ли не по разделительной линии магистрали гнал на хорошей скорости моторный велосипедист; правил одной рукой, в другой держал самокрутку, подносил то и дело дымящуюся ко рту. Мимо здания Центральной автостанции проковылял похожий на наркомана немолодой не то панк, не то байкер в футболке с надписью по-английски: «Только через мой труп».
Алле понадобилось в туалет, и он послушно возник – «службы», или «услуги», в буквальном переводе с русского на местный. Она начала спуск по ступенькам под землю, но на полпути замерла – на площадке между пролетами распласталось тело пожилой женщины, а молодая девушка, посторонняя прохожая, быстро искала что-то у себя в мобильнике.
- Может, вызовем «Скорую»? – предложила Алла. Лежавшая энергически воспротивилась, Алла замерла в ожидании неизвестно чего. Мимо сновали, протискивались. Количество стремящихся на подмогу постепенно росло; здоровый мужик попытался, подхватив лежавшую под мышки, поставить ее на ноги; та застонала, выругалась, легла обратно. Наверное, у нее что-то болело. Вокруг собралась небольшая толпа, люди наперебой давали советы, что-то предлагали, набирали номера мобильных. Алла почувствовала себя лишней, спустилась под землю к кабинкам. Когда мыла руки, подняла глаза на себя в зеркале; слева оказалась мусульманка в платке с выглядывавшими из-под платка проводками наушников; справа прихорашивалась молоденькая темнокожая. Алла увидела в зеркале разом всех троих и ощутила, что почти не ассоциирует себя с отражением бледнолицей русоволосой женщины по центру; с тем же успехом Алла могла бы проассоциировать себя и с этой арабкой, и с этой темнокожей, чему препятствовало лишь сопоставление себя в центре – с отражением в центре, лишь крохотное интеллектуальное усилие… И одежда на Алле – куртка, свитерок, воротник рубашки из-под свитера – все это было как бы не принадлежавшим лично ей, а просто, что ли, потому что так положено. Чем-то вроде маскировки.
Вот у Эллы не так, подумала Алла, поднимаясь из-под земли на воздух. Женщина теперь уже не лежала, но сидела, постанывая; рядом был кто-то из ее родственников, и выходило, что Алле теперь уже было ни к чему беспокоиться, только и оставалось, что позабыть эту женщину, выдворить за пределы внимания. Она мысленно сконцентрировалась на Элле, к которой, собственно, и приехала в столицу, в гости.
Элла, теперь ее звали Эфрат – многие, переехав, брали себе новые имена – работала с реактивами в химлаборатории; за ее работой можно было наблюдать прямо с улицы через большую стеклянную стену. Алла не отказала себе этом в удовольствии, постояла, понаблюдала. Эфрат, стоя к Алле спиной у раковины, мыла колбу, потом она закрутила кран, поставила колбу на столик. Сунула руку в широкий карман белого халата, вынула телефон.
- Да тут я, тут уже, слежу из-за угла, - улыбнулась Алла, отвечая на звонок.
Эфрат обернулась, улыбнулась ответно, сложила пальцы вверх щепоткой, что значило просьбу подождать. Алла кивнула, не прекращая улыбаться; при виде Эфрат ей всегда почему-то хотелось улыбаться, а если они виделись после долгого перерыва в полгода или год, Алла запросто могла начать беспричинно смеяться, просто от переполнявшей энергии, от радости встречи. Эфрат переехала на несколько лет раньше Аллы; теперь, когда их друг от друга отделяли всего сорок минут междугородней езды, они стали видеться регулярно, около раза в месяц.
Из белого Эфрат переоделась в черное, в джинсовую куртку и джинсовую юбку. Вышла наружу. Они обнялись.
- Где мы? – спросила Алла спустя минут десять ходьбы. - Кажется, никогда тут не бывала.
- Это Даунтаун. И мы тут были с тобой. На концерт ходили полгода назад. Мой дом отсюда в двух шагах, вон там.
- Концерт помню, а дорогу не помню. Я хорошо запоминаю, когда одна. Когда с кем-нибудь иду, не концентрируюсь на обстановке. А на диалоге, на собеседнике.
«А уж когда я с тобой, Эфрат, - продолжила про себя Алла свою мысль, - Так вообще кругом ничего не вижу. Проваливаюсь в тебя, Эфрат, тону в тебе».
- У меня в городе тоже есть Даунтаун, - сказала Алла. - Тоже кафе, магазины, ночные клубы. Потише, конечно, чем здесь.
Дома Эфрат предложила Алле нарезанный авокадо и консервированные артишоки. Несмотря на то, что Эфрат жила на последнем, пятом этаже старого дома (подниматься надо было пешком по винтовой лестнице, с беленых стен отставала штукатурка, а кое-где лестничные пролеты украшала эмалевая роспись – фазаны, цапли, зеленые заросли) – несмотря на высокий этаж, звуки с улицы переполняли дом Эфрат, Алла уже привыкла к этому мареву звуков, мешанине из автогудков, мелодий из кафе, разноязыких реплик. Алле это почти не мешало, а Эфрат подавно. Эфрат налила себе полстакана мартини, предложила и Алле.
- Спасибо, - отказалась было Алла. – Не хочу перед сессией. Чтобы не приглушать ощущений. С другой стороны, хочется быть с тобой на одной волне. Давай, что ли, самую малость.
Эфрат кивнула, поставила перед Аллой ее мартини, добавила к авокадо и артишокам блюдце оливок. Алла выпила, взяла себе оливку.
- А куда можно положить косточку? – спросила.
- Это хороший вопрос, - Эфрат оглядела стол. – Ща. – вернулась с тарелкой для косточек, - Ну, за тебя, - Эфрат стукнулась донышком стакана о стенку стоявшего на столе стакана Аллы.
Выпитое сделало четче разноголосицу звуков. Алла прикрыла веки, погрузилась в звуки.
- Работаешь? – спросила Эфрат.
- Ага. – Алла открыла глаза. – Устроилась на завод в упаковочный цех. Две смены по двенадцать часов. Питание, подвозка. Помещение отдельное, чистое. Никакого рабочего гвалта. Сидим коробки делаем. Что хорошо, одни девчонки. Не лезет ни одна собака.
- Понимаю, - кивнула Эфрат. – Из лабы как выйду на перекур, обязательно кто-нибудь прикопается. Лет эдак под семьдесят. А как ты ешь? Как спишь?
- Обедаю в столовой на работе. Есть веганское меню. Дома, вечером… Да вот как у тебя сейчас. Помидор себе могу порезать. Авокадо.
- А сон? Лучше, чем было?
- Ну, так. Бывает, сплю, бывает, нет. Кошмары часто. Вот пару дней назад – хоть убей не помню, что приснилось – люди, коридоры. Проснулась в два вся в липком ужасе.
- Бедненькая ты. - Эфрат запалила самокрутку в деревянном мундштуке, затянулась, повернулась к открытому окну, чтобы выпустить дым, - У меня примерно то же самое. Слоняюсь среди ночи из угла в угол. Что, так и не заснула?
- Удалось под утро ненадолго. Помастурбировала и отключилась.
- Ого. Тебе так можно разве? Вроде договаривались. Сама просила запретить, страдает, мол, менталочка. И без толку. Накидываем ударов?
- Ну экстренный был случай! Я от ужаса не знала куда деваться! Ужас-то со мной остался, хоть и проснулась. Слиняла в фантазии. И помогло.
- Ну раз помогло… Че за фантазии-то хоть?
- Можно еще мартини, - Эфрат кивнула и разлила мартини по стаканам, они с Аллой чокнулись, выпили, - Очень живая вышла картина, как будто я и не сама придумала всё это, а мне показали, ну как во сне. Не обижайся только, там про тебя. Даже неловко рассказывать. В общем, мы были в таком здоровом ангаре – я, ты и Жанна, московская моя «верхняя», помнишь, рассказывала. Жанна тащится от российской армии, воинских причиндалов, такого всего. Плюс тут эти девахи с автоматами в каждом автобусе – в общем, что-то у меня такое про войну сложилось, этакий паззл, мы были все втроем в военной форме, Жанна была моей начальницей, типа, старшей по званию, а ты только-только заступила на ее место. И ты должна была сменить Жанну, выполнять те же обязанности по присмотру за мной, отдаче приказов и все такое. Жанна показывала тебе, как надо правильно меня наказывать, проводила практический семинар. Я лежу привязанная, вы нависаете, Жанна сечет, сопровождая это дело устным комментарием, чем и куда следует попадать, с какой силой, с каким углом замаха, где больно, где терпимо, где невыносимо больно и так далее. Ты слушаешь внимательно, киваешь. Жанна передает тебе девайс, или у тебя есть свой, не помню, ты прилежно копируешь действия Жанны, вы неторопливо обмениваетесь уточняющими репликами, оставляя без внимания мои адовы вопли…
- Нда. – откликнулась Эфрат. – А чего ты, собственно, в армию не пошла как переехала? Могла бы ведь по документам. Тебе полезно было б. Дисциплина, вся фигня. Как ты любишь.
- Да как-то, знаешь, в стороне я от этих дел, - чуть смутилась Алла.
- Здесь тебе не как у нас, - усмехнулась Эфрат. – Кто не с нами – враг! Тут нельзя быть в стороне. Шучу. Я сама в стороне. Так. Что ты мне там вчера кинула в мессенджер? – Эфрат нахмурилась, взяла со стола телефон, понажимала в разные места, - Вот она, наша с тобой переписка. «Завтра, если можно, посильнее». Чего так? Воодушевилась армейской темой? Не, окей, посильнее так посильнее.
- Может, и не надо посильнее, - пробормотала Алла, чувствуя, как пересыхает горло и становится трудно дышать.
Эфрат повернула к Алле светящийся экранчик, Алла прочла собственное вчерашнее сообщение. «Завтра, если можно, посильнее».
- Ладно, как знаешь, – усмехнулась Эфрат, - Можем вообще отменить, я усталая и вялая, просто полежим пообнимаемся.
«Завтра, - усмехнулась Алла про себя. – Вечно это завтра. Завтра все время хочется посильнее. Или – вчера! Вчера, типа, было то, что надо. Или даже недостаточно сильно, можно было и еще посильнее. А если сегодня, а уж если прямо сейчас… Так, надо срочно брать себя в руки…»
- Нет, я хочу, - упрямо возразила она, - Просто хочу сначала выяснить одну вещь. Знаешь, почему я попросила посильнее? Есть нижняя граница боли, но есть и верхняя. То есть, я имею в виду… У тебя тоже ведь есть некий предел. Предел боли, которую ты готова мне причинить. Мне хочется его почувствовать. Познать.
- Это для меня как-то слишком замороченно, - улыбнулась Эфрат одними глазами, - Тебе-то как лучше? Ты обо мне не думай. Отпусти ты хоть со мной свой долбаный контроль. Посильнее скажешь, будет посильнее. Смотри сама!
Алла вдруг почувствовала себя не готовой к экзамену школьницей или актрисой, забывшей в разгар спектакля весь текст. Эфрат встала из-за стола, опустилась перед Аллой на корточки, забрала ее ладони в свои, заглянула ей в глаза.
- Мне страшно, - вымолвила, наконец, Алла, ища, куда бы отвести взгляд. – Всё рушится, осыпается карточным домиком, - Алла уткнулась глазами в черную футболку Эфрат, где была изображена голова козла по центру пентакля в окружности и было написано что-то по-гречески, - Хочется прозреть. Увидеть все в реальном свете, и чтобы он уже не гас. Остаться в истине навеки.
- Я понимаю, - кивнула Эфрат, продолжая смотреть в лицо Аллы, хоть та и спрятала глаза, - Но ты нужна мне. Живой и в твердой памяти.
- Я бы стерла всю свою память, забыла бы, кто я есть. Память… Нелепые горести, смехотворные неурядицы. Знаешь, мечтаю о чем? – Алла подняла глаза на Эфрат. – Чтобы никто не мог сбить меня с толку. Огонь внутри, и чтобы ни одна сволочь не могла задуть. Только пальцы бы пообжигали. Понимаешь? Не зависеть от обстоятельств. Не вовлекаться.
- Ну это шиза, как по мне, - спокойно сказала Эфрат, вставая и подходя к столу за табаком, - Смеешься? Как это не зависеть от обстоятельств? – скрутила самокрутку, вставила в мудштук, подожгла, вставая к окну, - Тебе скрутить?
- Пока не надо, спасибо. Почему шиза? Духовная сила. Ты не веришь? – Эфрат в ответ лишь качнула головой, выпуская дым в окно.
- С какой стати ты про это заговорила? – спросила Эфрат, вернувшись за стол. - О духовной силе? Ударилась в религию? Что-то новенькое.
- Я нет. Мне слабо. А они молятся, и нам хорошо от этого, нас согревает их огонь, - Алла кивнула в сторону окна, откуда урывками долетали звуки дискотеки.
- Кто, датишные? Я тебя умоляю. У тебя романтизация. А ты попробуй углубись. Тексты почитай. Знаешь, чего у них каждый мужик по утрам произносит? «Благодарю тебя, Боже, за то, что я не женщина». Трэшачок, не? И втемяшивают ни в чем не повинным деткам с малолетства свою пургу. Не, окей, лично я не против. Тебе-то зачем?
- Кто мы друг другу, Эфрат? Зачем нам эта боль?
- Сама меня просишь.
- Да, но в действительности-то выбора нет у меня.
- Ну да, такая уж твоя судьба. Страдать периодически от моих рук. Но выбор есть. Можешь ведь и не со мной. Качни приложуху, кинь объяву. Стройными рядами явятся по твою душеньку.
- По мою задницу, - Алла улыбнулась.
Эфрат прошла вглубь комнаты, сняла с крючка вешалки стек и рассекла им воздух.
Спустя краткий промежуток времени Алла лежала голой в маленькой спальне Эфрат, внутренне похолодев и и тайком поглядывая на нависшую Эфрат; та стояла в расслабленной позе, опираясь спиной на стену, одна ее нога была согнута в колене и тоже упиралась в стену. Фигуру по диагонали перечеркивала линия занесенного над Аллой стека; линия пришла в движение; Алла вскрикнула, подобралась. Серия из нескольких последующих ударов, впрочем, лишила Аллу остатков самообладания; внутренне паникуя, она приложила максимум усилий, чтобы остаться в лежачей позе; пальцы сжались в кулаки, Алла заскулила. «Ты просила посильнее» - раздался голос. «Да! Да!» – сдавленно вскричала Алла и шумно выдохнула на следующий удар, но распределить дыхание не удавалось, удары сыпались сплошной серией, не давая толком ни выдохнуть, ни вдохнуть; в финале серии Алла расхохоталась. Снова посыпались удары; Эфрат не ограничивалась традиционной зоной воздействия; кончик стека приземлялся то между лопаток, то ужаливал бедро, всякий раз обманывая ожидания и застигая врасплох. Алла, стонавшая сплошным стоном, глуша его в подушку, ухитрялась тем не менее еще и посматривать на Эфрат, так и оставшуюся в своей расслабленной позе. Облокотившаяся о стенку, она даже и не замахивалась-то как следует, стегая вползамаха, будто происходившее не стоило ей никаких особенных усилий. В полумраке спальни Алла заглянула в лицо Эфрат. Глаза ее смотрели серьезно, сосредоточенно.
- Ну чего, может хватит на сегодня? – спросила Эфрат, поймав на себе взгляд Аллы. Та отвернула лицо.
- Хватит или нет? – переспросила Эфрат. Алла не ответила, и снова удар за ударом.
- Хватит, хватит! – взмолилась Алла.
- Эх, а я только разошлась, - Эфрат отложила стек. - Ну хватит так хватит. Ого, ну и следочки. Лежи, я лед принесу.
Алла все никак не могла прийти в себя, не могла унять дрожи и даже в первую секунду не ощутила холода льда у себя на теле.
- Ты просила посильнее! – будто себе в оправдание напомнила Эфрат.
- Да, да. Просила. – голос Аллы вздрагивал, как и тело, - Спасибо тебе.
- Всегда пожалуйста. Хочешь в душ? Накрыть одеялом? Мартини? Скрутить сигарету?
Алла выбрала мартини и сигарету. Закурила, как была, голышом, высунув голову в окно спальни. Снова зазвучал Даунтаун, заиграли мелодии, на фоне угасающей боли проступили голоса, автосигналы, шум ветра в деревьях.
Эфрат села рядышком на кровать, принесла и себе самокрутку с мартини. Вставила самокрутку в мундштук, запалила, затянулась. Выпустила дым, нечаянно толкнувшись щекой в щеку курившей Аллы. Обняла ее за плечи свободной рукой, Алла погладила пристроившуюся у нее на плече ладонь Эфрат. Вывернулась из объятия, легла в глубине кровати.
- Накрыть тебя? – спросила Эфрат; Алла помотала головой. – Полежи-полежи. Во сколько твой автобус? Ты как обычно, поедешь на последнем? Провожу, если ты не против. Дойдем минут за пятнадцать. Так что у нас еще сорок минут в запасе. Ты знаешь… Я вижу все твои метания. Со стороны их сложно не заметить. Суетишь, ерзаешь, прячешь глаза. Порка попускает, но ненадолго. Мечешься по замкнутому кругу, то на себя бесишься, то на окружающих, даже на меня, я-то знаю. В Каббале есть понятие «цимцум», оно непереводимо, но если попытаться передать смысл, оно обозначает сокращение света. Добровольное самосокращение. Точнее, в предсшествовавшем мире оно было добровольным, а теперь уже нет. Замороченно, не буду объяснять. Короче. Если Бог создал мир и людей, Бог любящий и всеблагой, отчего всё вокруг так по-уродски, так по-тупому? Ты никогда про это не думала?
- Я всю жизнь об этом думаю, - ответила Алла с кровати.
- Бог даровал человеку жизнь, но что подарит человек? Человек, созданный по его подобию? Кому он и что подарит? Нет света без его отсутствия, нет совершенства без несовершенства. И вот, самосохранения ради, чтоб не потонуть в своем избытке, свет стал иссякать. Сейчас в нас света меньше, чем наполовину. Ты никогда не замечала, что как только ухудшается твоя житейская ситуация, тебе парадоксально становится легче, будто ослабевает какой-то гнет. Этот гнет – «хлеб стыда», есть такое понятие. Стыда за наше существование. А стоит, скажем, заболеть… Или заняться тяжелой работой – не от хорошей жизни, не из прихоти, а по необходимости – как попускает. Парадоксально попускает. И эта твоя жажда…
- Угу, не продолжай. Я поняла. Хлеб стыда. Ай да Эфрат! – воскликнула Алла с довольным видом, - Подумать только! «Датишные»… - Алла передразнила недавнюю интонацию Эфрат, - А туда же, поди ж ты.
- Я не туда же, я сама по себе. – Эфрат убрала свой мундштук и тоже легла на кровать, но сохраняя дистанцию. Повернулась на бок к Алле лицом, приподнялалсь на локте, положила щеку к себе на ладонь, - В общем, кончай ты свои игры, оставляй полумеры, бросай на хрен свой упаковочный цех и перебирайся ко мне сюда. Осуществлю все мечты, да так, что мало не покажется. Всё у нас взаправду будет, а не как сейчас, «сегодня хочу послабее, завтра посильнее». У нас в лабе как раз нужна ассистентка. Будешь под моим руководством и дома, и на работе. Косяк на работе – дома порка. Времени не оставлю тебе личного. Книжки будешь читать только какие скажу. Уборка, готовка. Да, наверное, я не возьму тебя в лабу, лучше повешу на тебя домашнее хозяйство. Уборка, готовка, стирка. А? Как тебе перспектива? Буду приходить с работы злая, уставшая. Буду придираться. А ты и слова поперек сказать не посмеешь, от малейшего перепада моей интонации дрожать будешь крупной дрожью. Буду вести себя с тобой как последняя сука. Явлю истинный лик! Хочешь же, чтобы по-настоящему, а?
- Полный цимцум, - улыбнулась Алла в полумраке.
- Сколько, интересно, продержишься. Дней десять максимум по моему прогнозу. Повыдуло бы весь BDSM из твоей многострадальной башки. Ну? Как тебе мой план? Согласна?
- Спасибо, я подумаю, - Алла так и продолжала улыбаться.
…На последний автобус еле успели, пришлось бежать бегом. Эфрат проводила Аллу до автобусной двери, крепко обняла на прощание, попросила дать знать, когда та доберется. Автобус тронулся; Алла прикрыла глаза. Спустя неопределенное время зазвонил телефон, то была Эфрат.
- Прикинь, еле выбралась с вокзала. Дверь-то захлопнулась, когда тебя вышла провожать наружу на перрон. Мечусь от перрона к перрону, везде закрыто. Повезло – из-за стекла увидал чувак-марокканец, дверь открыл, выпустил. Стал расспрашивать. Кто, мол, эта девушка, которую ты провожала, есть ли муж. Я вижу, что ты несчастная, говорит. Оттого, что Бога не знаешь. Бродячий проповедник. Мне, блин, про Господа затеял впаривать.
- Ты из дома звонишь? По дороге не приставал никто, кроме проповедника?
- Не. Да, я дома, всё окей.
Алла кивнула, улыбнулась в трубку на прощание, спрятала мобильный. И подумала, что попадись ей такой проповедник где-нибудь ночью на автостанции, наверняка бы поверила ему, что несчастна – вряд ли приняла бы на веру всю его проповедь, очень вряд ли, но хоть на секундочку бы поверила, что несчастна, и что не знает Бога, оттого и несчастна. Она даже успела немного пожалеть Эфрат, подумала сначала с ее слов, что какой-то особенно выдающийся проповедник попался, саму Эфрат заставивший на мгновенье засомневаться, пошатнувший почву у нее под ногами. Но этого даже близко не произошло, поняла Алла. И перестала жалеть Эфрат, а заодно себя, и кого бы то ни было.