Отправлено: 05.10.14 13:10. Заголовок: Как я стал смелым

Как я стал смелым (автор Янина Мазератти.)

Глава 1.

«Взы-взы» - будоражаще свистит розга. «Ааа» - в такт ее свисту подвывает Ленка.
Ленка лежит попой кверху на серой деревянной лавке, расположившейся прямо на их дворе, недалеко от баньки, и получает очередную субботнюю взбучку от своего отца. Ленка - обладательница салатовой коротенькой майки, круглой голой попы и стройненьких голых девичьих ножек.

Я заблаговременно залез через выломанную в заборе доску на их участок и притаился за бочкой, что стоит между банькой и забором. Оттуда мне довольно хорошо виден весь процесс экзекуции.

Рядом с лавкой, на которой распластана Ленка, стоит кадка с розгами. Ленкин отец дядя Миша - мужик лет сорока, в синих трениках и коричневых сандалиях на босу ногу, с голым торсом, со слегка нависающим над трениками животиком - сечет Ленку взятым из кадки мокрым прутом длиной в метр с лишним. Тетя Фима – Ленкина мать, женщина лет тридцати двух, статного телосложения, с пучком на голове и в цветастом ситцевом сарафане, придерживает Ленку за ноги, чтоб не дрыгалась и не мешала, стало быть, воспитательному процессу.

«Взы – взы» - и с каждым взмахом розги по спине у меня пробегают мурашки, от которых и жутко страшно, и почему-то приятно одновременно. От этого зрелища невозможно оторвать взгляд. Когда розга со свистом опускается на Ленкину попу, попа будто бы подскакивает, Ленка завывает. Через несколько секунд вой стихает, переходя в приглушенный плач, дядя Миша вновь делает замах, вновь свистит розга, опускаясь на Ленкину попу, и вновь повторяется вой, переходящий в плач. На попе одна за другой вздуваются красненькие полоски.

Во время очередного замаха и свиста розги из моего горла, неожиданно для меня самого, раздается странный звук – что-то среднее между громким вздохом, кашлем и вскриком. Ленка ожидаемо завывает, а дядя Миша удивленно поворачивается в сторону бочки, за которой я прячусь. Я сижу, ни жив, ни мертв от ужаса. Дядя Миша, так и не выпустив из руки розгу, направляется в сторону бочки, извлекает меня оттуда за ухо и со словами: «Что, басурман, попался? Кто тебя научил на чужой двор залазить, да на голую девчачью задницу глазеть? Тоже розог захотел? Ну, сейчас ты у меня их получишь!» - тащит меня, не выпуская из цепких пальцев ухо, в сторону лавки. Меня всего колотит, я в панике тараторю: Дядя Мишенька, миленький, не надо, больше не буду», кажется, я даже готов обделаться со страха … и в этот момент … я вдруг просыпаюсь.

Вижу над собой взволнованное лицо матери: «У него жар, пропотел вон весь, может врача вызвать?»



Глава 2.

Мы с родителями переехали из Ярославля в городок под названием Галич, что в Костромской области, чуть меньше года назад, купили тут небольшой домик с участком. Продать квартиру в Ярославле и переехать нам пришлось потому, что отца пригласили главным инженером на Кожевенный завод. Зарплату неплохую предложили, да и красиво тут, природа, озеро опять же. Маме рожать скоро, решили, что на природе ей с дитем нянчиться будет лучше.

Меня отдали в местную школу, в пятый класс. Ленка Парамонова учится со мной в одной школе, только она на два года старше меня. Она, понятное дело, меня не замечает, я для нее малявка, ей ведь уже тринадцать. А мне она нравится, только я виду не подаю. Даже наоборот. Как вижу, что она мимо идет, или обзову как-нибудь, или язык покажу, или подножку, будто невзначай, сделаю. Она обычно в ответ: «Дурак дураком, и уши холодные», да идет себе дальше, будто меня и не существует вовсе.

Недавно я узнал от Степки Никифорова, что Ленку отец по субботам порет ремнем или розгами сечет. Тут, в Галиче, многих наказывают. Никто этого не стесняется, мальчишки в школе друг другу рассказывают, следы даже, бывает, показывают. Для меня это все в новинку было, потому что меня самого родители никогда не пороли, да и не припомню, чтобы в Ярославле кто-то из ребят в школе рассказывал о том, что его выпороли.

Парни тут, случается, даже как будто с гордостью синяки на задах предъявляют, да хвастаются друг перед другом, кто, чем, сколько ударов выдержал, и смог ли не орать во время наказания - это у них такое своеобразное мерило смелости и выносливости. Мне любопытно эти рассказы слушать, я даже парням завидовал, пожалуй. Понимал, конечно, что порка - это очень больно, но попробовать немножко, не очень сильно, вроде как и самому хотелось. А уж когда Степка мне поведал, что пролез в прошлую субботу сквозь дыру в заборе Парамоновых, да подглядывал, как отец Ленку драл, так я вообще от волнения несколько дней спать не мог, все себе эту картину живо представлял, в красках.

Чтобы не попасться Ленкиному отцу, Степка еще перед окончанием порки обратно в дырку в заборе полез, говорит, дядя Миша услыхал, побежал к забору, но поздно было, Степка уж вылезти и удрать успел. Дядя Миша только и смог, что вдогонку на него выругаться.


Если верить Степке, то Ленку каждую субботу дерут, да в теплую погоду всегда на дворе это происходит. Степка говорит, это чтоб в доме не пачкать, от розог обломки летят, их подметать потом надо. Степка знает, его самого отец так порет.
Представляя процесс Ленкиной порки, я так разбередил свою фантазию, что чуть не свихнулся. И тут как раз в школе Ленка мимо меня идет. Ну, я возьми сдуру, да и ляпни: «Ленка-пенка – драная жопа! А я видел твою жопу драную, когда тебя на той неделе пороли!» Ну и, как водится, язык ей показал. Ленка обиженно надулась: «Тебе это так не пройдет», и ушла.


Через пару дней маму вызвали к директору. В дневнике училка написала: «За безобразное поведение». Я сразу догадался, что это Ленка своим предкам наябедничала, будто я к ним залезал за ее поркой подглядывать.
Когда мама ушла в школу на беседу с директором, я ходил сам не свой. Рассказывать, что обманул Ленку, что сам никуда не лазил и не подглядывал, я не собирался. Если рассказать правду, то подставлю Степку, а уж ему-то отец такое никогда не спустит, выдерут только в путь! Да и вообще, я друзей не закладываю, не имею такой привычки. С другой стороны, я с волнением ожидал возвращения матери из школы: а вдруг они с отцом, посовещавшись, решаться меня выпороть? А что такого? Здесь ведь так принято, всех же порют! Я, конечно, боялся этого. Но и хотел одновременно. Даже не знаю, как свои тогдашние ощущения объяснить. Но я должен был попробовать и узнать, что я тоже – не трус, что для меня это, как бы, раз плюнуть.

Ну, короче, вернулась вечером мать от директора. Глаза закатывала, причитала: «Какой кошмар, Леша, наш сын – похабник! Кто бы мог себе такое представить!? Мы с тобой - приличные люди, а наш сын, как воришка, на чужой участок через забор влез, да еще и за голой девочкой подглядывал! Позор-то какой! Как будем людям в глаза смотреть?» Отец ее еле-еле успокоил, спать уложил, а мне лишь сказал: «Сын, я понимаю, ты взрослеешь, интерес к девочкам и все такое, но постарайся вести себя так, чтобы мы с матерью за тебя не краснели. Вон мать как разволновал!»
Помню, Степкин отец (Никифоров старший), когда я к Степке заходил математику делать, сказал как-то про моих родителей: «рафинированные интеллигенты». Он Степкиной матери это говорил. Я тогда не понял, о чем это он, и спросил, почему «рафинированные», и что это означает? Но он сказал, что это не моего ума дело. Может это он потому, что они у меня добрые?



Глава 3.

Ну, вот я, кажется, и решился. Я думал целых две с половиной недели. После того случая, как маму вызывали к директору. Покоя себе не находил, у меня будто в одном месте свербило что-то. Ну и вот, наконец, я понял, что должен так поступить.
И вот я сижу за бочкой на дворе Парамоновых. Дырка в заборе, про которую рассказывал Степка, действительно оказалась на месте, да и пролез я через нее с утра пораньше без особого труда. Сегодня суббота. Идут приготовления к Ленкиной порке. Дядя Миша уже притащил откуда-то кадку с розгами. Ума не приложу, отчего они не заделают эту дырку, если о ней все знают?

Вот вышла Ленка. На ней безрукавый голубенький домашний халатик до коленок. Ложится на лавку, приподнимает халатик и чуть-чуть приспускает беленькие трусики. Дядя Миша отодвигает трусики пониже, ближе к коленкам. А дальше все происходит точно, как в моем сне. Я схожу с ума от интереса и страха. Но нет, отступать поздно! Еще какое-то время заворожено смотрю на то, как порют Ленку: свист розги, Ленкин вой, плач, снова свист розги… Счет времени я потерял, я будто в прострации.

Ну, все, пора: набираю побольше воздуха в легкие и издаю странный звук, отдаленно напоминающий не то громкий вздох, не то кашель, не то вскрик. У меня трясутся поджилки и клацают зубы. Но теперь уж точно поздно! Да и убежать бы не смог, ноги не держат. Ленкин отец отбрасывает в сторону измочаленную розгу и, удовлетворенно потирая руки, направляется ко мне: «Ну, вот, наконец, и попался, поганец! Сейчас я тебе всыплю по первое число!»