Отправлено: 12.11.23 22:07. Заголовок: Автор King21044. Маленькая история

Маленькая история

Автор King21044



Часть 1

Вообще-то это я была во всем виновата. Ну, может быть, не во всем, но началось всё с меня и моего дурацкого любопытства. В секретер к Тёмке мне лазать было нельзя, но я всё равно лазала. Он об этом знал, ругался, даже грозился меня поколотить, но дело до этого не доходило. В секретере ничего особенно интересного не было, брат, как узнал, что я там регулярно роюсь, всё важное заныкал, оставил только учебники с тетрадями. В них я тоже заглядывала, но это было, конечно, не то. Другое дело — коробка.

Коробку из-под кроссовок брат хранил под кроватью в дальнем углу, — дурачок, думал я не найду, — а в коробке прятал всё, что не предназначалось для моих глаз и рук: перочинный нож, который он выменял у Кольки Беспалова на блок жевачек, стреляные гильзы и один целый патрон, ручку, которая пишет пятью разными пастами (он ею очень дорожил, а я бы сломала), лохматый теннисный мячик, круглый как галька камушек янтаря, сигареты в мятой пачке (Тёмка вообще-то не курил, я ни разу не видела), коробок охотничьих спичек с толстыми разноцветными головками и фотографию совсем голой женщины. Там было много чего еще, ассортимент постоянно менялся, что-то из коробки исчезало, что-то появлялось. Например, маленький трупик воробья провел в ней всего дня три, и пачка китайских петард тоже в секретном месте не задержалась, а как исчезла, Тёма ходил с перевязанным пальцем.

В общем, это было замечательное собрание мальчишечьих тайн, которое меня так и манило. Когда брата дома не было, и мне становилось скучно, или просто под настроение, я забиралась под его кровать и беззастенчиво рылась в его секретах. Мне было простительно. Мне было семь. Тёме одиннадцать.

В тот роковой день я тоже сунула нос в Тёмину коробку с целью провести основательную ревизию, — как-никак больше недели уже его секреты оставались без моего внимания, — открыла крышку, и из-под неё вдруг вылетел целый ворох мятых купюр. Не знаю, сколько там было денег, мне показалось, что ужасно много — целая куча! Брат потом сказал, что накопил по тому курсу долларов тридцать, при средней зарплате в нашем городке под две сотни — не так уж плохо для пацана. Помню, что я ужасно испугалась, просто до дрожи! Даже разревелась прямо там в пыли под кроватью. Не знаю, что меня так испугало, скорее всего просто вид больших денег. Семья у нас была мягко говоря небогатая, как и большинство знакомых и соседей, к деньгам у нас относились с пиететом. Никаких карманных денег у меня не бывало отродясь, у Тёмы если и были — какие-нибудь копейки, может быть что-то отец и давал, но точно не столько!

Это я решила, что Тёмка их украл — никаких других мыслей, откуда у него столько денег, мне в голову не пришло, и выходит, что и отца этой идеей тоже заразила я. Папа потом, правда, говорил, что сам должен был во всем разобраться, и я здесь ни при чем, но это я выбежала его встречать с обеда вся в расстройстве со словами: «папа, Тёма кучу денег украл».

В любой семейной драме, если она начинается с конфликта, всегда можно отследить ту первую искру, от которой всё загорелось: неосторожно брошенное слово, плохой поступок, несправедливость — то, с чего всё началось. Так вот, началось всё не с этих моих слов. Отец мне попросту не поверил, даже, помню, рассмеялся: «Кучу денег, говоришь? Пойдем посмотрим, посчитаем». Когда я его привела в нашу с Тёмой спальню, он смеяться перестал.

— Это Тёмины вещи? — отец подошел к постели, на которой я оставила коробку с ворохом банкнот сверху. — Откуда они у тебя?

Пришлось объяснить откуда. Тут-то до меня и стало доходить, что я что-то не то сделала. Мы с братом друг на друга отцу никогда не стучали, не приходилось, видимо, из-за разницы в возрасте, а может быть, не ябедничали, потому что жили без мамы, и, если что, перед отцом некому было за нас заступиться. Так и держались вместе, прикрывали друг дружку даже, и тут я такое отколола. Не со зла, конечно, а по глупости.

Отец подержал в руках коробку, потрогал пачку засаленных купюр, посмотрел на меня с сомнением.

— Пошли-ка обедать, мышонок.

Про отца мы с Тёмкой точно знали — он не злой и не строгий, если его не бесить. Если довести, то да — мог и сорваться: накричать, поставить в угол, даже отшлепать (такое случалось редко, но случалось), впрочем, нас с братом он любил, палку не перегибал, несправедливости мы от него не видели.

За столом я то и дело поглядывала на отца, пытаясь по глазам прочитать его реакцию и понять, что будет дальше. Задницей я уже чувствовала, что развязала мешок с бедой, точнее открыла с ней коробку, но сама беда еще не стряслась, и я прикидывала шансы всё исправить пока не поздно.

Ел папа молча, смотрел или перед собой, или в тарелку, не шутил, не подмигивал, как обычно. С другой стороны и не ругался, и не хмурился.

Я ерзала на стуле, мучаясь от неопределенности. Сердится папа на брата или нет? А есть за что? Если Тёма деньги украл — это плохо, потому что воровать плохо. Но ведь деньги — это хорошо! Если он ограбил банк, например, то мы теперь богатые, это же здорово! Такие были времена, что понятия о добре и зле перестали были абсолютными, границы между ними несколько размылись, и даже мне, сопле, было понятно, что в вопросе денег, в том числе чужих, не всё так однозначно. Я решилась и катнула пробный шар:

— Пап, а как ты думаешь, откуда у Тёмки столько денег?

— Не знаю. — Отец не поднимал взгляд.

— А мы теперь богаты?

— Нет.

Разговор не клеился. Я сдаваться не собиралась и продумывала следующий вопрос, но отец меня опередил:

— Где твой брат болтается, скажи на милость?

Я пожала плечами.

— Болтается где-то.

— Вы после школы сразу домой пошли?

— Сразу. Он меня с продленки забрал и побежали домой. Тёмка рюкзак кинул и удрал, а я дома осталась, тебя ждала.

— И часто он так убегает?

— Да каждый день почти. А что такого? — мне в поведении брата ничего подозрительным не казалось. После школы мы шли домой, Тёмка грел обед, — самой мне запрещалось брать спички и зажигать газ, — заставлял меня есть суп, а сам хватал бутерброды и убегал. Конечно, узнай папа, что он кусовничает, ему бы это не понравилось, но я брата не выдала. Гулять Тёмке не запрещалось, дома он сидел только наказанный (да и то не всегда), до вечера убегал куда-то с друзьями.


Отец убрал грязную посуду в мойку, вытер со стола и пошел в большую комнату, которая у нас была и холлом, и гостиной, и папиной спальней. Я ходила за ним хвостом. Там папа достал из серванта семейную заначку: жестяную банку из-под каких-то сластей, пересчитал её содержимое. Даже мне несмышленой стало понятно, что в папиной пачке денег больше, чем в Тёмкиной коробке.

— Мышонок, ты отсюда ничего не брала?

— Нет. Зачем? — мне, наивной душе, и правда деньги были ни к чему.

— Ну, мало ли. Может, поиграть?

Я затрясла головой.

— Прости. Это я уже хватаюсь за соломинку.

В папиных словах я ничего не поняла: ни почему он извиняется, ни про соломинку.

День дальше шел своим чередом, я сделала на кухне свои немногочисленные уроки, поиграла на полу в большой комнате. Удивительное свойство детской психики: отвлекаться от проблем при любой возможности. Хоть я и вздрагивала, заходя в нашу с братом спальню при виде лежащей на кровати коробки, но мне стало казаться, что это какая-то взрослая проблема, которая ни меня, ни Тёмку не касается. Папа на кухне возился с ужином, что-то бубнил телевизор. Маленькое затишье в грозу между вспышкой молнии и громом.

Тёмка вернулся, когда за окном стало темнеть. Дверь щелкнула, он вбежал в прихожую взъерошенный и чем-то довольный, скинул куртку, грязные кроссовки, крикнул: «курицу жарите?» и побежал на кухню.

— Артем, надо поговорить. — Папа взял его за плечо и повел в спальню.

Меня не звали, но я все равно с ними увязалась. В спальне брат увидел свою коробку и обомлел.

— Откуда деньги? — отец сел на постель рядом с коробкой, сгреб купюры в кулак.

Тёма молчал.

— Откуда?

Я выскочила из комнаты в коридор, таким строгим оказался папин тон и крутила головой, переводя взгляд с отца на Тёмку и обратно. Мне совсем не понравилось, что брат ничего не говорит. Он молчал так, словно был виноват, и мне стало страшно.

Отец стал считать купюры, но бросил их на кровать. Вытряхнул все из коробки — там денег уже не было, но Тёмкины сокровища разлетелись по смятому покрывалу. Вот он — гром, поняла я, вот она, беда. У Тёмки по щеке поползла слеза.

— Откуда деньги? — рявкнул отец. — Оттуда? — он кивнул головой в сторону нашей «гостиной».

— Я не воровал! — Темка затряс головой.

— Тогда откуда?! Что за тайна такая?!

Никогда еще папа не кричал ни на кого из нас так, как тогда на брата. Потом я поняла, почему Тёма молчал — язык от страха отнялся.

— На работе тянут и тянут, несут всё, что не прибито! Всё кругом стырено, всё продано и перепродано! И дома еще! Как ты посмел? Как ты у своей же семьи посмел?!

Я ни слова не поняла, но тоже расплакалась и от страха, и с братом за компанию — таким страшным казался отец.

— Я не брал! — Тёмка бормотал сквозь слёзы, утирал мокрый нос рукой, — это мои...

Папа как будто успокоился. Он сидел, тёр лицо руками, будто спросонья. Потом встал и тихо сказал Тёмке: «Пошли, поговорим».

Тёмка поплелся первым, отец вышел следом, увидел мои слезы и кивнул в спальню:

— Ты посиди здесь, мышонок, ладно? У нас взрослый разговор.






Часть 2



Тёмка плелся, повесив голову, отец шел за ним, как конвоир. Дверь в гостиную папа закрыл, и тут меня затрясло. Я поняла, что случилось что-то очень плохое, и что виновата в этом я, не надо было мне, дуре, лезть в Тёмины секреты. Ну были у него деньги, и чёрт бы с ними, а теперь и Тёма на меня разозлится, что я в коробке рылась, и папа на него рассердился за что-то. Мысль, что отец мог решить, будто брат украл деньги из семейной заначки, мне даже в голову не приходила.

Отец никогда нас всерьез не бил, я даже не представляла, что такое может случиться. Угрожать — угрожал, и меня, и Тёмку пугал ремнем, мог отшлепать, но больше символически. Так что, устраиваясь возле дверной щели, я собиралась подсмотреть и подслушать тот самый «взрослый разговор», который не для моих ушей.

Щель между косяком и старой дверью была приличная — палец проходил. Всю комнату сквозь неё видно не было, но папин диван и край окна были как на ладони.

Брат сидел на диване всхлипывая и вытирая нос, папа стоял прямо напротив окна, мне было видно только его силуэт. Говорили они тихо, слышно было еле-еле.

— Ты можешь мне объяснить зачем? Мы же одна семья! Я же горбачусь на работе этой треклятой, чтобы вас вытянуть! — басил отец.

На Тёму мне смотреть было жалко, он глядел на отца снизу вверх такими глазами, что внутри все сжималось.

— Ты же видишь сам, как мы живем! Концы с концами еле сводим. Ты не такой уже маленький, чтобы не понимать! Я даже знать не хочу, на что это... — отец, кажется, понял, что опять кричит и стал говорить тише, — как ты посмел?

Тёма всё повторял: «Я не крал».

— Где ты их взял в таком случае?

— Я не воровал. Это мои.

— Еще и врешь? — сказано это было совсем спокойно и даже устало, и я решила, что всё, взрослый разговор закончен, папа брата отругал, тот поплакал, и теперь разойдутся.

— Ну и всё тогда. Слова кончились. — Папа встал напротив двери и заслонил мне весь обзор, что они там дальше делали, было не видно, только доносилась какая-то возня. Тёмка всхлипывал, что-то шуршало и позвякивало, отец сказал: «трусы тоже». Я сидела под дверью, ждала, когда они уже выйдут — есть хотелось, жареной курицей пахло на всю квартиру, — что там можно делать так долго, я не понимала.

Потом из-за двери послышались звонкие хлопки, будто ковер выбивали, я уже хотела встать и уйти на кухню, но тут раздался какой-то писк, а потом Тёмка заплакал. Он вообще-то редко это делал при мне, я уже и отвыкла, и вдруг так горько, навзрыд. И тут до меня дошло.

Сама поражаюсь, с какой яростью я тогда влетела к ним в комнату. Благо дверь была не заперта, а то я бы, наверное, её выломала.

Тёмка лежал на диване со спущенными до колен штанами, а отец стоял с ремнем в руке, и лицо у него было такое, словно болели все зубы разом. Я кинулась на него и помню всё повторяла: «ты что!», «не смей!», «ты что!». Папа меня обнял за плечи и притянул к себе, а я колотила его крошечными своими кулачками.

— Мы с Дюшей вдвоем, — брат сквозь слезы начал рассказывать, а мы с отцом даже не сразу услышали, — мы металлолом сдавали.

— Какой металлолом? — отец уже бросил ремень на ковер, повернулся ко мне, я тянула его за свитер, видимо, хотела порвать, ревела и рычала, а папа держал меня за руки, — подожди, мышонок! Какой еще металлолом?

— Цветной! — Тёмка говорил прерывисто, всхлипывая через слово, — мы штуку одну нашли, медную, за неё сразу пятьсот рублей дали. Мы стали собирать. Трубки всякие. Обрезки.

— Почему сразу не сказал? — папа наконец отцепил меня от своего свитера, я села на пол напротив дивана. Попа у Тёмы была вся в красных полосах, я такого никогда не видела. Брат одной рукой прикрывал голое тело, а другой натягивал трусы.

— Потому что собираем по помойкам! И возле автомастерской, за гаражами. Дюше сказали, чтобы он туда не совался, а то накажут.

— Что за ерунда, почему ты мне сразу не сказал, Артем? — папа как будто снова стал сердиться, и я тут же вскочила ему наперерез.

— Ты бы тоже мне не разрешил! — Тёма справился с трусами и теперь натягивал джинсы. — А я хотел вам с Анькой на подарки.

Отец молчал ужасно долго. Брат натянул штаны, лежал теперь, уткнувшись носом в диванную подушку, и даже реветь перестал, только вздыхал как-то странно. Я схватила с пола ремень и отбежала с ним подальше.

— Мышонок, пойди выключи газ под сковородкой. — Попросил папа.

— Никуда я не уйду! — я замотала головой.

— Ну, пойдем вместе.

Папа всё-таки вывел меня из комнаты, выключил на кухне плиту. В спальне усадил на кровать, — ремень я так и держала за спиной, и отдавать не собиралась.

— Ты, пожалуйста, собери всё аккуратно в Тёмину коробку, ладно? Всё-всё, и деньги тоже. — Попросил папа. — И коробку убери туда, где она была, хорошо?

Я надулась, но согласно кивнула.

— А ты куда?

— Нужно нам с Артёмом объясниться.

— Опять взрослый разговор? — я вскочила.

— Нет уж, ты останься здесь. Нам с тобой теперь надо всё исправить: ты вещи Тёмины обратно сложи, а я пойду извиняться.

— Без ремня? — уточнила я.

— Без ремня. — Папа грустно улыбнулся. В дверях он обернулся, поколебался немного, — только, знаешь, дай-ка мне сигареты, а всё остальное верни как было на место.

Я металась как челнок между нашей спальней и большой комнатой. Сокровища Тёмкины укладывала обратно в коробку и бегала подслушивать. Говорил в основном отец, мне плохо было слышно о чем, он сидел на полу возле дивана, на котором брат так и лежал пластом, и повторял «почему не сказал?», «почему?», «дурак».

Коробку я сунула на место и стала ждать развязки: пора было ужинать. Через какое-то время Тёма скользнул в ванную, потом, не глядя на меня, в спальню. Папа пошел за ним, но вернулся один.

Ужинали мы вдвоем, брат из спальни не вышел. Папа сидел хмурый.


— А Тёма с нами есть не будет? — я возила по тарелке вареную картофелину.

— Он потом поест.

— Он наказан?

— Нет, мышонок, он не наказан. Просто он не хочет сейчас с нами кушать.

— Он обиделся? — догадалась я.

— Думаю, да. — Вздохнул папа.

— Это потому, что ты его ремнем! Я теперь тоже на тебя обижусь! — моя доля ответственности жгла мне душу, и я хотела поскорей её спихнуть.

— Тебе-то за что на меня обижаться? — удивился отец.

— За Тёмку!

— Хватит с меня Тёминой обиды. Её бы разгрести. — Отец выглядел расстроенным, — давай отложим Тёме курочки. Что он больше любит?

— Ножку!

— Отложим ножку.

После ужина я заглянула в спальню: брат лежал под одеялом, отвернувшись к стенке. Мне стало любопытно, никогда он так рано не укладывался.

— Пап, Тёма уже спит?

— Нет, не спит. А вот тебе пора. Давай-ка мыться и в постель!

Из ванной я выскочила как могла быстро, мне хотелось узнать, о чем отец с братом без меня говорят. Папа сидел на его кровати, перебирал на Тёмином затылке волосы:

— А если там химия какая-нибудь? Ты подумал?

Брат молчал.

— А если радиация? Черт знает, что они туда выбрасывают, какую дрянь, а вы, дурачьё, ковыряете.

Я юркнула под одеяло и грела уши.

— Тём? Дурацкая затея все равно. — Шептал папа.

Брат буркнул в подушку что-то, но я не расслышала.

— Попа заживёт, а здоровье не вернёшь. Вырастет вторая голова, будешь знать!

За окном голые ветки скребли в окно. Дождь пошел — капли стучали по карнизу.

— Тём? Чего молчать было, а? Вот, что я должен был подумать? — папа наклонился над его лохматой головой, — простишь?

Я напряглась, привстала. Слышно было, как они оба дышат: Тёма сопел в подушку, отец вздыхал. Брат молчал. Папа чмокнул его в затылок:

— Спокойной ночи.

Меня отец тоже обнял перед сном, поцеловал, пожелал приятных снов. Потом в гостиной заскрипел диван — он готовил себе постель. Потом стало тихо.

Я ворочалась. Мне не давали спать три вопроса: больно ли Тёмке, какой подарок он хотел мне купить и кто та женщина на фотографии. Папа никогда не наказывал меня слишком строго: даже когда шлёпал ладонью, было терпимо, но брату явно пришлось хуже, раз дошло до слёз. Тёмка был вообще-то не из плаксивых. Любопытство меня распирало, я уже собралась прыгнуть к брату на кровать и всё уточнить, но он вдруг сам завозился и вылез из-под одеяла.

— Тёмка, ты на меня обиделся? — зашипела я.

— Обиделся. — Брат ходил по спальне, в темноте сверкали его белые трусы и майка.

— Прости меня, пожалуйста, Тёма! Я дура, я не хотела, чтобы все так вышло, честно!

— Ладно. — Тёма одевался.

— Ты куда?

— Слушай, мышонок, ты не знаешь, где моя старая куртка, не здесь? — брат тихонько открыл дверь в кладовку.

— Я не знаю. Зачем тебе?

— Не хочу в прихожей шуметь, отец проснется.

— Куда ты собрался? — я вскочила и схватила его за руку.

Брат помолчал. Поправил ворот на свитере, чтобы шерсть не касалась голой шеи. Потупился:

— Я ухожу.

— Куда? — не поняла я, но на всякий случай вцепилась покрепче.

— Совсем ухожу. Из дома. Не шуми!

Легко сказать «не шуми», я от таких новостей подпрыгнула:

— Тёма, миленький, ну, прости! Ну, не уходи, пожалуйста! Куда ты пойдешь?

— Да уж есть места! — буркнул брат.

— К кому?

— Не знаю. Отвяжись!

— Я закричу, я отца разбужу!

— Попробуй только! Я тебя задушу, слышишь? Задушу! — Тёма закрыл мне ладонью рот. — Тихо! Я все равно уйду!

Я ревела и слюнявила Тёмке ладонь.

— Да тихо ты! Я, может быть, не навсегда уйду, слышишь? — брат прижал меня к себе и вытер ладонь о мою майку.

— А когда ты вернёшься? — я обнимала его в ответ.

— Не знаю.

— Тёма, я закричу, не уходи!

— Если отцу скажешь, я тебя убью, поняла? Вернусь и убью, клянусь! — брат вылез из моих объятий, — ладно, я может быть ещё вернусь и тебе принесу что-нибудь.

— Что?

— Не знаю.

— Подарок?

— Да! Так что молчи. Это в твоих интересах. — Тёмка меня обнял на прощанье и крадучись пошел в прихожую. Там он пошуршал немного, и щёлкнула дверь.

Я подбежала к окну, забралась на подоконник. Мы жили на первом этаже, окно выходило на угол двора, из него всегда было видно всех, кто уходит и приходит. Я прилипла к стеклу, высматривая в темноте брата. Наконец, в жёлтом круге света от фонаря мелькнула его синяя куртка с полосой на капюшоне, Тёма обернулся и побежал куда-то в темноту.

Я спрыгнула с подоконника, прошлась по нашей комнате, решая, что делать: наверняка брат меня обманул, никакого подарка он не принесет. И брата я теперь больше не увижу! Куда он ушел среди ночи? У нас даже родни в городе не было.

Я ничего не придумала и просто разревелась. Громко. Во весь голос.

---

 Отправлено: 12.11.23 22:10. Заголовок: Часть 3 Конеч..

Часть 3

Конечно мой громкий рёв отца разбудил. Он сам всё понял, когда вбежал в нашу спальню и увидел пустую Тёмкину постель. Пометался по квартире, собираясь, спросил у меня: «Давно он ушел?», но я рыдала и ничего толком сказать не могла, только показывала пальцем в сторону пустырей, куда в ночи удрал Тёмка.

Отец, ругаясь и переворачивая всё вверх дном, бегал по дому, искал фонарик и ещё что-то. Я прощалась мысленно с братом и подарком, который он собирался мне купить.

— Мышонок, где мой ремень, черт возьми? Куда ты его дела?

— Я не отдам!

— Да не буду я его пороть! Я его пальцем не трону! — отец взял меня за плечи и легонько потряс, — Отдай ремень, детка, с меня штаны спадают, как мне без штанов брата твоего искать?

Я нехотя согласилась и выудила ремень из щели между стеной и своей кроватью. Папа подпоясался.

— Вот что, ложись-ка ты спать. Утром проснешься, а Тёма уже на соседней кровати дрыхнет! — папа взял меня на руки и уложил в постель.

— Ты его найдешь?

— Найду.

— А если не найдешь?

— Найду! Ты спать будешь? — папа накрыл меня одеялом.

— Нет.

— Спи, пожалуйста. Я скоро. Мы скоро!

Отец ушел, и я тут же вскочила. Залезла на подоконник, посмотрела, как он рысью побежал через двор и скрылся в темноте, в которой до этого исчез брат.

У меня в жизни было несколько ярких моментов, когда я чётко понимала, что взрослею. Например, когда мне в девять лет удаляли гланды, я неделю провела в больнице, отца ко мне не пускали, и я впервые осталась один на один со страхом и болью. Или в седьмом классе, когда в нашу школу пришел Женька Кораблёв, и я поняла, что пропала. Или, когда Тёмка поступил в институт и уезжал учиться в большой город, а я первый раз увидела, как отец плачет. Или в семнадцать в одной постели с тем же Женькой Кораблевым, когда стало ясно, что детство больше не вернёшь.

Вот и в ту ночь на подоконнике я первый раз почувствовала, как взрослею — пусть всего на несколько часов, но я точно стала старше. Это было не страшно, но ощущение было настолько ярким, что я запомнила.

Оставаться дома одной, даже ночью, я не боялась, и темноты тоже не боялась, наверное, потому, что меня никто не пугал ни волками, ни чудовищами. Я посидела у окна, посмотрела в темноту апрельской ночи, помню, поразмышляла о том, что если брат домой не вернётся, то вещи в его коробке станут моими, что безусловно хорошо: и спичкам, и перочинному ножику, да и всему остальному я нашла бы применение; с другой стороны, жизнь без брата будет хуже. Сомневаюсь, что я всерьез задумывалась, люблю я Тёмку или нет, скорее интерес был корыстный: с братом всё-таки было веселей — он меня развлекал, когда бывало настроение, защищал меня (и перед папой тоже), не давал в обиду в школе и во дворе, от него «по наследству» мне переходили разные ништяки — и игрушки, и книжки, и даже велосипед. И ещё, для меня, как ни странно, многое значил его жизненный опыт и авторитет: некоторые вещи он объяснял так, как не объяснил бы никто другой, ему я могла задать те вопросы, которые стеснялась (или боялась) задать отцу. В общем, без Тёмы мне было бы хуже, так я рассудила в конце концов.

Жёлтый круг от фонаря ползал по двору, дождь накрапывал, от батареи шел горячий воздух, глаза у меня закрывались. Я решила, что ждать и волноваться в постели удобней, чем на деревянном подоконнике, легла под одеяло и тут же уснула.

Как рассказывал потом папа, Тёмку он нашел за гаражами — перепуганного, замёрзшего и заплаканного. Не сразу, конечно: пришлось походить, покричать, пошарахаться между ржавыми боксами, наверняка на голове у отца прибавилось за время поисков седых волос. Почему отец пошел искать его за гаражи? Потому что больше бежать было особенно некуда: городок маленький, парадные закрыты, до пристани далеко, да и делать там нечего, а гаражи Тёмку манили с раннего детства.

Всё, что можно придумать гадкого, но интересного происходило именно за гаражами — старшие пацаны чинили там свои мопеды, там собирались местные гопники, те, кто только готовится гопником стать, и те, кто уже вышел из возраста. Все мужское население от шести до восемнадцати мерилось там силой, ловкостью, умом и, наверняка, чем-нибудь ещё. Это было место силы. Место, где мальчишка учился быть мужчиной, а мужчина мог опять стать ненадолго мальчишкой. И конечно брат знал там каждый закоулок, каждую щель — куда можно сунуться, где переждать ночь и непогоду, где скрыться от неприятностей. Папа тоже эти места знал, потому Тёмку и нашёл.

Тёма, правда говорил по-другому: он добежал до самой пристани, обида гнала его и дальше, прочь из города, в походы и приключения, но у лодочной станции (которая тоже брата всегда влекла) болталась какая-то пьяная шантрапа, Тёмка их испугался и вернулся назад — в родные гаражи, там, под каким-то драным навесом устроился, раздумывая, как быть дальше, и не вернуться ли вообще домой. Так что это не папа его нашел, а он сам позволил себя найти.

Как бы оно там ни было, а брат, слава богу, вернулся. Как папа уговорил Тёмку пойти домой, они оба не рассказывали, но утром, когда я проснулась, брат действительно спал на своей постели. Лежал он на животе, раскинув руки в стороны и дрых так, словно на нем неделю пахали — я с трудом его растолкала.

— Чего тебе? — Тёмка явно не обрадовался, что я ни свет ни заря разбудила его в субботу.

— Ты вернулся! — радовалась я.

— Вернулся. — Буркнул брат и отвернулся к стенке.

— Тём? Тёма? — я не отставала.

— Ну что?!

— Хорошо, что ты дома! Не нужен мне никакой подарок! Честное слово!

— И не получишь!

— Ты на меня злишься?

— Не злюсь. Отстань! Дай поспать! Что вы оба заладили?! — брат накрылся одеялом с головой и засопел.

Завтракали мы все вместе в почтительном молчании. Тёмка сердито грыз куриную ножку, которую мы с отцом для него оставили, я уныло ковыряла кашу, а папа пил кофе — он завтракать не любил. Молчание и неопределенность меня тяготили.


— Так вы помирились? — мне хотелось прояснить ситуацию.

Брат помрачнел и уткнулся глубже в тарелку. Папа смутился:

— Нет, детка, мы ещё не помирились. Пока нет. — Отец бросил на Тему осторожный взгляд. — Но я уговорил Артема всё-таки пожить дома, с нами, пока он меня не простит.

— Значит, это ты был неправ? — я решила расставить точки над «i».

— Да, мышонок, это я был неправ.

Сейчас я понимаю, как непросто отцу было сказать эти слова. Я знаю хороших людей, замечательных родителей, которые никогда не признаю́тся своим детям, что совершили ошибку. Есть какой-то врожденный механизм, который не даёт взрослым, неглупым людям признавать косяки перед своими детьми. Не знаю, что это — страх потерять авторитет или что-то другое, но я видела, как об эту стену ломаются жизни и детей, и родителей. Только годы спустя, уже сами будучи взрослыми, обзаведясь своими детьми, мы с братом поняли, как нам всё-таки повезло с отцом: при всех недостатках ему всегда хватало смелости и мудрости сказать: «Прости, я был неправ».

Впрочем, это взрослый человек способен оценить силу простых слов и важность маленьких поступков. Мы с братом тогда на это особого внимания не обратили: брат, по-прежнему, сердился, я радовалась, что он дома и, что мою часть вины за случившееся, кажется, обнулили.

После завтрака я помогла отцу с посудой, а потом пошла в гостиную смотреть мультики. Тёма был там, он сидел с книжкой на диване, поджав под себя ноги.

— Что ты читаешь?

— «Убить пересмешника».

Брат поерзал, сидел он как-то криво.

— Тём? — я плюхнулась на диван рядом.

— Ну?

— Тебе очень больно?

— А ты как думаешь.

— Больней, чем ладонью? — уточнила я.

— Больней.

Я не знала, что еще сказать. Спросить хотелось про многое, но Тёмка сидел насупившись, и во мне вдруг проснулась деликатность. Я поболтала ногами, полазала по дивану, заглянула Тёмке в книжку. Брат вздохнул:

— Мультики тебе включить?

— Я сама. — На самом деле мне хотелось поговорить с братом, но я видела, что он не в духе.

Мультики галдели. Я смотрела в телек. Тёмка делал вид, что читает, но сам тоже поглядывал на экран. Из кухни пришел папа, устроился между нами, и я сразу сунулась к нему под бочок. Брат сидел в углу дивана, папа потихоньку двигался к нему поближе, подтаскивая за собой и меня, видимо хотел обнять его другой рукой.

Тёмка вдруг вскочил, как ошпаренный, и выбежал из комнаты вон. Я взглянула брату вслед, потом на папу — тот вздохнул, нахмурился, покусал губу и обнял меня покрепче.





Часть 4


Суббота началась уныло. Обычно мы с братом дома не рассиживались, тем более весной, но вдруг зарядил мелкий дождь и оттаявшая грязь во дворе превратилась в жидкие топи. Тёмка и в дрянную погоду дома не оставался, а с ним и я выскользнула бы, не смотря на папино недовольство, но в этот раз брат словно заболел: сидел в спальне на кровати то с книжкой, то с журналом о какой-то своей технике, то, — что совсем уже не лезло ни в какие ворота, — с учебником по истории.

Я накручивала круги по квартире, мне было скучно. Душа моя тяготилась тлеющим семейным конфликтом, ничто не радовало: ни игрушки, ни мультики по телевизору. К брату я то и дело заглядывала, но он, казалось, и правда погрузился в чтение. Пару раз в спальню заходил отец, каждый раз, когда меня не было, и я ловила лишь обрывки разговоров: папа спрашивал, что Тёмка хочет на обед («все равно»), какой фильм будем смотреть вечером («смотрите, что хотите»).

После обеда папа собирался по каким-то свои делам. Перед уходом он поймал Тёмку в коридоре, держал за плечи и о чем-то спрашивал на ухо, брат недовольно бубнил: «болит», «нет, не уйду», «не сбегу», «ладно».

— Мышонок, ты брата сегодня не донимай, хорошо? — папа в прихожей взял меня на руки, — не беси его.

— Я и не собиралась! — щека у отца была колючая, и я выворачивалась, — я только хотела, чтобы он повеселел. Сколь можно грустить и дуться?

— Вот об этом я и говорю, не лезь к нему в душу. — Папа вздохнул и спустил меня на пол, — он имеет право дуться.

— Он теперь таким всегда будет?

— Надеюсь, что нет. Я что-нибудь придумаю.

С уходом отца Тёма как будто оттаял: позвал меня смотреть кино. Мы немного поспорили, что включить, я хотела «Золушку», а брат «Терминатора», которого я боялась. Сошлись на «Кролике Роджере». Кино мы смотрели уже миллион раз, помнили наизусть. В середине фильма я вдруг выпалила:

— Папа из твоей коробки только сигареты забрал, а всё остальное я назад сложила. Я ничего не брала, честно-честно!

Тёма опять помрачнел.

— Тёмочка, — я забралась ногами на диван и вилась вокруг брата лисой, — ты на меня не сердись, пожалуйста. Я больше в твои вещи никогда не полезу. Никогда-никогда.

Брат хмыкнул и выключил телек.

— Я ведь не думала, что всё так кончится. — Я обняла Тёмку за шею, — Хочешь, я теперь тоже на папу рассержусь? Хочешь?

— Мышонок, — Тёма выпутался из моих объятий, — принеси мою коробку, а?

Я напряглась:

— Зачем?

— Принеси.

Брат тогда подарил мне многое из своих сокровищ: кусочек янтаря и брелок в виде глобуса, кроличью лапку и монету с иностранной надписью, несколько цветных стеклянных шариков и чёрта, сплетенного из трубочек от капельницы. Ножик он оставил себе и спички тоже, но пообещал, что потом покажет, как они горят. Фотографию с голой женщиной я долго разглядывала:

— А кто это, ты знаешь?

— Не знаю, просто какая-то тётка. — Тёма пожал плечами.

— А зачем она тебе? — женщина на фотографии глядела прямо в камеру вызывающим и дразнящим взглядом, словно даже гордясь тем, что её сняли в постели голой.

— Я пока не знаю. Колька сказал бери, пусть полежит, потом пригодится. Вот я и храню.

— А пока не пригодилась? — уточнила я.

— Пока нет. — Тёма помялся. — Может, потом.

Деньгами брат не поделился, да мне и не надо было. Я сцапала своё богатство и сложила в банку из-под кофе, прятать её смысла не было, и я до лучших времён убрала банку в шкаф. Тёма свою коробку сунул обратно под кровать, теперь выходило, что секретов у нас друг от друга не стало. Ещё вчера вечером я всерьез (настолько, насколько может быть серьёзен семилетний ребенок) прикидывала жизнь без старшего брата — её плюсы и минусы, а теперь кинулась ему на шею и висела так долго, что Тёмка стал сердиться.

Папа вернулся вечером. Мы поужинали. Тёма опять ушел читать, мы с отцом устроились в гостиной перед телевизором, смотрели «Белоснежку». Отец сидел как на иголках, меня чуть не током било от его напряженных нервов. Несколько раз он бегал на кухню, но ничего не приносил, я догадалась, что он просто заглядывал в спальню к Тёме. Наконец, когда он подскочил в очередной раз, я решила поделиться новостью:

— Пап, а мы с Тёмой помирились! Он больше на меня не сердится!

— Вот как? Чудесно, мышонок, только он на тебя и не сердился, наверное.

— Может, и нет. Только и тебе хорошо бы с ним помириться!

— Хорошо бы, детка. Очень бы хорошо.

— Ты уж постарайся! А то время идёт, — учила я, — мы так все выходные кислыми просидим.

— Кислыми? — удивился папа.

— Ну, такими. — Я скорчила унылую рожицу.

— Я постараюсь, малыш. Только, думаю, твой брат так легко меня не простит, я здорово его обидел. — Папа вздохнул.

— Ты его не знаешь, он отходчивый! — рассказывала я, — он мне кучу всего сегодня подарил! И просто так! Он очень хороший!

Я надеялась, что мои слова папу подбодрят, но он только больше погрустнел, словно я его расстроила.

— Почему ты сейчас не пойдешь и с Тёмой не помиришься? — я не понимала, чего отец ждет. Мне казалось, это так просто — пойти и помириться.

— Детка. Мне нужно подобрать нужные слова.

— Скажи, что ты его любишь и просишь прощения! — подсказала я.

— Обязательно. Но этого мало. Нужно еще что-то.

Больше мы на эту тему не говорили. Принц поцеловал Белоснежку, та очнулась, и они под пение птиц и зверей уехали во дворец, чтобы жить долго и счастливо. История настроила меня на оптимистичный лад, и я решила, что как только папа подберет нужные слова, они с Тёмкой помирятся и всё будет хорошо. Мы все будем жить долго и счастливо.

***


Следующим утром во время завтрака тучи разошлись, небо посветлело, атмосфера будто бы слегка разрядилась. На завтрак был омлет, — Тёмкин любимый, — брат сказал папе спасибо и даже похвалил завтрак. Отец просиял.

Воскресенье — это особый день, последний выходной, из него хочется выжать максимум радости и отдыха перед поганым понедельником, и в моих планах точно не было скучать дома и томится в ожидании, когда мужики наконец помирятся, и все станет как прежде. Я уже готова была сама начать их мирить, но папа спутал мне все планы. Во-первых, ему нужно было срочно куда-то уйти, а, во-вторых, он потребовал, чтобы мы его дождались дома.

Тёма равнодушно пожал плечами и ушел смотреть телек, я возопила от несправедливости, но папа сказал: «всего часик», и я покорно поплелась вслед за братом.

Не помню, что мы смотрели. Папа вернулся быстро. Он сел на диван рядом с Тёмой, обхватил его так, что тому было не вырваться. Брат подрыгался немного, пошипел: «Отпусти!», отец сказал: «Не пущу» и зарылся носом в Тёмкины волосы.

— Послушай, сынок, — папа держал брата крепко за плечи, — батя у тебе живой человек, а живые люди ошибаются. Иногда сильно ошибаются, вот как я. Ты уж прости своего отца непутевого! Прости, пожалуйста! Я тебя очень люблю, Артём, у меня дороже вас с Анютой никого нет!

Тёмка больше не вырывался, прижался к отцу и сопел.

— Мышонок, — папа мне подмигнул, — а что это у тебя с руками?

— У меня? — я удивилась и осмотрела свои лапки.

— Почему у тебя пальчики такие кривые? На тебя, что «Щекотун» напал?

Тут я подыграла:

— Да, напал! Страсть, как щекотать хочется!

Отец повалил Тёмку на диван и растянул в струнку. Я села брату на ноги верхом, а папа сцепил ему руки над головой и задрал футболку. Тёмка сквозь смех ругался и выкручивался, но куда там — с нами двоими ему было не совладать. Я щекотала ему тощие бока и приговаривала: «смейся-смейся, выгоняй хандру!», брат фыркал и брыкался. В «Щекотуна» мы играли часто, то на меня он нападал, то на брата, а то на отца. Тёмины слабые места я знала, подмышками брат еще терпел, а вот когда я стала чесать ему голый животик, он занемог — согнулся пополам и завизжал истошно.

— Ну что, мышонок, как думаешь, он повеселел? — отец прижимал брата к себе, не давая уползти.

— Повеселел!

— Принеси тогда, пожалуйста, пакет из прихожей! Там, под куртками, на вешалке.

Я метнулась. Пока я шарила под одеждой в поисках мешка, папа внушал что-то Тёмке на ухо, а когда вернулась, брат опять улыбался.

В пакете оказалась коробка с мобильным телефоном. Нокия 3310 в сером корпусе. Мы с братом потеряли дар речи.

Это был нелепый подарок. Абсурдный даже. Наверное, поэтому он и сработал. Как и все семьи, живущие едва-едва над чертой бедности, мы привыкли к подаркам практичным: новый спортивный костюм, кроссовки, школьный ранец, шерстяные носки. Нам всем не помешал бы новый холодильник, хорошо было бы обновить гардеробы, пусть в том же секонд-хэнде, поход к стоматологу каждый раз пробивал брешь в кошельке, мы мечтали о пластиковых окнах и каждый год заклеивали старые рамы бумагой. У отца было две мечты: свозить нас на море и купить подержанную машину и для работы, и чтобы свозить нас на море. Да мало ли было дыр в семейном бюджете! И вдруг — телефон. Это был не подарок, это был жест.

Тёмка светился от счастья, и недоверчиво крутил в руках трубку:

— Кому же я буду звонить?

— Для начала мне на работу, если понадобится. Домой. У кого-нибудь из друзей рано или поздно появятся мобилки. Да мало ли! — отец махнул рукой.

Брат держал телефон двумя руками, словно боялся выронить, или что он вдруг исчезнет. Обвел нас с отцом полными восторга глазами и ткнулся лбом папе в грудь. Тот обхватил его и прижал к себе.

Они долго молчали, потом Тёмка вскочил и убежал в спальню. Вернулся он со своими деньгами и сунул их отцу. Тот замотал головой, но брат не отставал, говорил: «Это же все равно для всех!».

Брат берег мобилку как зеницу ока. Даже для взрослого эта вещь была дорогой и неоправданной: связь в нашем городке работала через пень-колоду, телефон не ловил в магазинах, в школе и даже дома не везде. На связь уходили все Тёмкины карманные деньги, да и их не хватало. Но это было невероятно круто. Это была статусная вещь. Только через два года телефон перешел от Тёмы сперва к отцу, а потом, еще через пару лет уже ко мне.

А на море в том году мы все-таки съездили.

цитата:

Примечания: По-хорошему, эту историю надо бы рассказать второй раз. Теперь от лица Тёмы)

https://ficbook.net/readfic/11976116#part_content

---

 Отправлено: 13.11.23 22:10. Заголовок: Guran пишет: А кс..

King21044 пишет:

цитата:

По-хорошему, эту историю надо бы рассказать второй раз. Теперь от лица Тёмы)

А кстати, да это был бы интересный литературный эксперимент! Если автор, конечно их любит?

 Отправлено: 14.11.23 15:05. Заголовок: Классно написано! :..

Классно написано! Что-то прям внутри колыхнулось.

 Отправлено: 14.11.23 22:47. Заголовок: Уверен, что этот рас..

Уверен, что этот рассказ - это чьи-то воспоминания, какого-то реального человека, потому что сочинить такое невозможно! Можно попросить автора черкнуть несколько строк о истории написания данного рассказа?

 Отправлено: 15.11.23 20:35. Заголовок: Ох, сколько ошибок с..

Ох, сколько ошибок совершают хорошие в принципе люди ...
- сестра, вот зачем по чужим вещам лазить? Рассказала все отцу (хотя я и не считаю это доносительством, т.к. она не хотела сделать плохо брату, скорее она испугалась);
- брат, не нашёл слов все сразу объяснить отцу, причём и ремня получил, за то что не рассказал, а не за сам проступок (которого и не было), а вот ночной побег для ребенка явно лишнее ...
- отец, допустил, что усомнился в родном сыне, без повода, наличие каких-то денег, это ещё не повод, опять же, помнить нужно, сколько дома припасено и не наводить напраслину на мальчика ... не смог поговорить с сыном и схватился за ремень ... но смог попросить прощения и исправить ситуацию

 Отправлено: 15.11.23 20:40. Заголовок: King21044 12 часов ..

allenax пишет:

цитата:

Уверен, что этот рассказ - это чьи-то воспоминания, какого-то реального человека, потому что сочинить такое невозможно! Можно попросить автора черкнуть несколько строк о истории написания данного рассказа?

12 часов и 31 минуту назад
King21044 пишет:

цитата:

Ну, формат "Взрослая героиня вспоминает детство с отцом и старшим братом" понятно откуда — "Убить пересмешника")) А все остальное — выдуманная история, конечно. Если бы авторы не умели выдумывать истории, они бы ничего не писали))

---

 Отправлено: 16.11.23 00:23. Заголовок: King21044 2 час..

Sakh пишет:

цитата:

Ох, сколько ошибок совершают хорошие в принципе люди ...

2 часа и 39 минут назад
King21044 пишет:

цитата:

Там есть вторая часть. От лица Темки)) «За гаражами» называется )

---