Взрослый
Автор King21044
Часть 1
Снег в городе совсем растаял, открыв кучки собачьего дерьма на пожухлых газонах. Лед на Неве пошел в трещину, потом раскололся и вздыбился. Посредине реки серая вода выступила темными проталинами, поток стряхнул с себя ледяную скорлупу и погнал белые обломки через город в Балтику. Только по берегам возле пристаней и отделанных гранитом набережных ещё узкой кромкой держался лёд. Чайки, заложив крылья за спины, с задумчивым видом прохаживались по нему, словно собрание умников, решающих головоломку. То и дело их молчаливые раздумья оглашались громким хохотом: иногда весельчаку вторили другие, но чаще крик смолкал под укоризненными взглядами.
Ещё вчера казалось, что всё — конец зиме. Сейчас полезет первая травка, мать-и-мачеха расцветёт яркими желтками, ветки деревьев подернутся изумрудными мазками молодых листочков. Только весна в очередной раз всех обманула — подразнила калачем жёлтого солнышка и скрылась. Ночью подмораживало. С неба цвета застиранной наволочки сыпало колючей поземкой. Круглые, похожие не пенопласт, шарики кружились по черному мокрому асфальту, снова засыпая землю белым.
На пристань речных трамвайчиков Петька с Серым пошли погонять мячик. Почему на пристань, а не на площадку, как все нормальные люди? Потому что Петьке приспичило пофоткаться с мячом на фоне Невы. Черные бутсы со шнуровкой цвета индиго, графитовые треники и голубая ветровка, видите ли, хорошо сочетаются с новой стрижкой «под Бекхэма», и скрывать от мира такую красоту — преступление, а явить её миру лучше всего на фоне эффектной панорамы Невы и старых индустриальных районов. То, что Бекхэм не делал разноцветного мелирования, а гонять мяч на пристани решительно негде, Петьку не смущало.
Погода к играм на свежем воздухе не располагала. Пока шли по набережной, Серый высказался по этому поводу недвусмысленно. Холод у воды и правда ощущался сильнее, куртки продувались насквозь. Ледяной ветер кусал Петьку за голые щиколотки. Серый натянул капюшон и бормотал под нос что-то про клоунов, разодетых шлюх и отмороженные задницы.
Петька ворчание игнорировал. Капюшон он не напяливал — боялся испортить укладку. Лапки в модных бутсах поджимались, но образ юного футболиста урбан-стайл на фоне большой воды так и просился на фото.
На пристани было пусто, до начала навигации ещё оставалось несколько недель. Серый стучал мячом по бетону набережной, тихо матерясь, пока Петька выбирал нужный ракурс для съёмки.
Наконец, всё было готово. Серый работал фотографом, Петька с мячом в руках на фоне дальнего берега делал модную мордочку, подкидывал мячик, крутил его на пальце, — с десятой попытки, — показывал в камеру «козу», и другие актуальные жесты. Под конец сессии даже расстегнул молнии на куртке и кофте, чтобы показать мужественную грудь, но Ладожский ветер лизнул по голому телу, и Петька под смех приятеля тут же закутался до самого верха.
Вышло как-то мало и не слишком убедительно. В получившихся фотках не хватало героики — на них был лишь замёрзший пацан с мячом и смешной стрижкой. Петька приуныл.
— Чего тебе ещё не хватает? — ворчал Серый. — Пошли домой! Уже яйца задубели.
Петька с тоской и сомнением поглядел на свинцовую воду, лёд и чаек.
— Ну, или поплавай с ними, а я поснимаю! — фыркнул Серый.
Вокруг никого не было. Петька, хитро улыбнувшись, подошёл к краю пирса и перелез за ограждение — за висящую железную цепь, прикидывая, как ловчее слезть вниз, на лёд.
— Ты чего, Пит? Ты куда? Ты что? — Серый заволновался и схватил друга за рукав.
— Да, ладно, не кипишуй! Лёд ещё твердый. — Петька оглянулся по сторонам и спрыгнул вниз. Под ногами чуть хрустнуло, наверное, скрипучий снег примялся. Чайки медленно расступились.
Петька осторожно шагнул, ещё раз и ещё. Лёд держал. Сквозь серость на небе сверкнуло солнышко, снег под ногами заблестел. У кромки льда с весёлым хлюпаньем плескалась Невская водичка. Одна из птиц сидела насупившись у самого края, Петька шагнул к ней, позвал: «Цып-цып-цып», та смерила его удивлённым взглядом, но осталась на месте. Петька подошёл ещё ближе.
— Петь? — перепуганно звал Серый, — не надо, Петь! Не ходи, там опасно!
— Да, ладно! — Петька отмахнулся.
Ещё пара шагов, и огромную чайку можно было поймать руками. В голове вспыхнул образ — фотка с альбатросом на руках. Петька наклонился, взял птицу осторожно за мягкие бока и поднял.
— Тяжёлая! — крикнул он Серому. — Фоткай быстрей!
— Дурак, ты, Пит! Вот дурак! — Серый беспокойно носился по пристани, но фоткать не забывал.
Петька перехватил альбатроса половчее и прижал к груди. Птица, хоть и оттягивала руки, но сидела смирно.
— Может он больной какой-то! — Серый уже чуть не плакал, — чего он так сидит? Брось ты его, Петь, пожалуйста! Иди назад, опасно!
— Просто я ему нравлюсь! Я буду звать его Алик! — Петька уже с трудом удерживал свою ношу, ласково поглаживая перья на крыле.
Треск донёсся словно издалека, глухой и басовитый. Лёд под ногами осел и качнулся. Льдина вокруг Петьки откололась, накренилась сперва влево, зачерпнув воды, потом вправо, так сильно, что казалось вот-вот перевернется. Петька переступал по ней, пытаясь сохранить равновесие. Алик на руках сидел тихо.
— Петя! — Серый заорал истошно.
Надо было разбежаться и перепрыгнуть со льдины на берег, но разлом ширился, лёд под ногами качался, не то что разбежаться, устоять на ногах было непросто, ещё и с птицей в объятьях. Петька стоял как изваяние на постаменте и глядел, как берег уплывает все дальше.
— Блядь, Алик, мы попали! — сердце стучало как бешеное, льдину крутило в быстрине, унося в русло, где течение сильнее. Альбатрос дернулся, оглушительно крикнул Петьке в лицо и улетел. — Алик!
Серый носился взад-вперед по пристани уже метрах в пятидесяти. Вот теперь стало по-настоящему страшно. Петька пустил слезу.
***
Через резиновый борт ховеркрафта Петьку перетащили за шиворот, сам он боялся со льдины и шагу ступить. Мужики его о чем-то спрашивали, но зубы у Петьки стучали так, что ни слова было не сказать.
— Ноги, спрашиваю, мокрые? — кричал усатый дядька.
В бутсах хлюпало, но Петька отчаянно затряс головой.
— Драть тебя, пацан, некому!
Петька всхлипнул.
— Дурачьё смешное! Ревёт он, — бурчал дядька, — сейчас бы рыб уже кормил! Балбес! Хорошо, приятель твой тревогу поднял, да мы рядом оказались!
До берега домчали мигом, пристали плотно, с борта на пристань Петька сиганул как кузнечик. Пока дядьки в кабине возились, он сцапал Серого за край ветровки и дал стрекача.
Бежали так быстро, что физрук, если бы видел, на год вперёд им все нормативы зачёл. Только когда уже в глазах темнеть стало, перешли на шаг. Оба оглянулись назад, не сговариваясь. И пристани, и набережной уже след простыл, добежали от страха чуть не до Пролетарской. Петька остановился без сил, согнулся пополам, так в боку кололо.
— Довыпендривался, мудак?! Пофоткался? — Серый с трудом дышал, хватая ртом воздух, как рыба на берегу. — Козел! Твою мать. С птицей он... Алик у него!
Серый матерился уже не стесняясь. Петька и не знал, что друг такие слова умеет складывать.
— Ты ведь им не сказал, как нас зовут? — Петька прервал поток ругани.
— Да как-то не до этого было, знаешь ли!
— Ну вот! Значит, предкам они не скажут! Считай, ничего и не было! — Петька улыбнулся. — Нифига приключение! Ты всё сфоткал?
— Я думал, ты утонешь! — Серый смотрел сердито, даже ноздри раздувались.
— Ну, ладно тебе, Сер...
Друг дёрнул плечом и, развернувшись, пошел прочь:
— Да иди ты!
Петька кинулся было догонять, но в боку опять закололо. Серый, натянул капюшон и, не оборачиваясь, шел в сторону дома.
Часть 2
Дома никого не было. Мама работала допоздна, отец, видимо, тоже был сегодня занят. Это было кстати — даже думать не хотелось, как бы они отреагировали, узнав, что сын чуть не уплыл на тающей льдине в Финский залив.
Петька полез в душ, с удовольствием прогрелся под горячими струями, смыл себя ужас и позор сегодняшнего дня. После мытья захотелось есть, он переоделся в домашние шорты и футболку и побежал на кухню. Сунулся в холодильник: задвинув кастрюлю с супом, прошёлся по колбасе и сыру, наскоро пожарил яичницу из пяти яиц, запил все остатками холодного молока.
Теперь можно было звякнуть Серому, узнать, чего он обиделся, если надо — извиниться. Пусть скинет фотки, заодно расспросить, как это приключение смотрелось со стороны — если презентабельно, то можно и в Тикток залить. А что — красивый парень отважно путешествует на льдине в обществе ручного альбатроса! Ну, почти ручного.
Замок входной двери щелкнул, кто-то пришел пораньше. Петька вышел посмотреть.
Отец тяжело дышал, словно поднимался по лестнице. Он запер дверь, обернулся, оглядел Петьку с головы до ног, сел на пуфик у двери и закрыл лицо руками.
— Пап, ты чего? — аккуратно спросил Петька. Чутье подсказывало, что как-то отец узнал про его приключения, и сейчас грянет буря. Он сунул руки в карманы шорт, напустил на себя независимый вид и приготовился к обороне.
— Петь, ты скажи, может, у тебя болезнь какая, а? — тихо спросил отец, — может, ты не в силах с собой совладать, что тебе вечно надо пройтись по самому краю? Бывают же всякие там… — Папа сделал неопределенный жест рукой.
— Ой, бать, да ладно! — Петька стоял насупившись, разглядывал свои босые ноги.
— Может быть, тебя кто-то туда толкнул, сынок? Может, ты упал случайно? Прогуливался, знаешь ли по набережной, налетел легкий ветерок, и тебя сдуло на лёд? — сарказмом папины слова уже вовсю сочились.
— Никто меня не толкал. — Петька дернул носом, — не надо вот так ядовито...
— А что же тогда остается, Петь? — перебил отец. — За каким, мать твою, лядом ты туда полез, можешь ты мне объяснить?!
Лицо у отца покраснело, глаза, как всегда, когда он сердился, раскрылись широко, того и гляди выпадут.
— Ну, сфоткаться. — Буркнул Петька. Оправдываться было неловко. Нужные слова в голову не шли — может потому, что отец подловил его внезапно! Вот если бы было время подготовиться, придумать что-то, он бы не мямлил.
Отец молчал. Только пыхтел, как паровоз.
— Пап. Ну, глупо получилось. Я понимаю. Но ведь все нормально! Я ведь не погиб!
На последних словах отец как-то странно пискнул, а лицо его, красное, как клубника, стало приобретать лиловый оттенок.
— Ну, сглупил я, пап. — Петька вспомнил, что повиниться — лучшая тактика. — Не подумал.
— Так от глупости, Петь, средство-то есть хорошее! Честное слово, отличное средство! — Отец стал проворно расстегивать и вынимать из штанов ремень. — Мне знаешь, как хорошо помогало, сынок?
Петька сделал шаг назад, уперся спиной в стену, замотал головой:
— Ты ведь обещал, пап!
— Обещал, Петь! Сам помню, что обещал! А что прикажешь делать? Нет, ты мне скажи, мне-то что делать, когда мне твой друг звонит со словами «Петю со льдины посреди Невы сняли!» — пояс отец держал петлей и тряс им, словно рисовал в воздухе знаки вопроса. — Ну, будь тебе, сынок, десять лет, я бы понял! Любопытство, азарт мальчишечий! Но в пятнадцать-то? Надо же с этой глупостью что-то делать, а?
Руку с ремнем отец опустил так резко, что Петька едва успел увернуться. Ремень просвистел в сантиметре от бедра.
— В следующий-то раз, сынок, тебе откуда прыгнуть надо будет для Тип-топа твоего? — отец снова стегнул, но Петька кинулся ему под руку и прошмыгнул мимо. Папа махнул ремнем вдогонку, не переставая истерить, — а может сразу голову куда-нибудь пихнешь, ради эффектного кадра?
Петька рванул по квартире, то и дело оборачиваясь — отец настигал с ремнем наперевес. Разбежаться было где — коридор широкий, просторный. Мама, когда ремонт делали, всё повторяла слово «минимализм», всю лишнюю мебель на дачу тогда свезли — места свободного стало много. Из коридора погоня перешла в кухню, там по кругу, потом обратно.
Отец за Петькой не поспевал, он брал не скоростью и не маневренностью — тут перевес был на Петькиной стороне, — а мощью и габаритами: все норовил подловить сына в узком месте, но юркость Петькина на адреналине возросла необычайно. Он выворачивался там, где, казалось, и блоха не проскочит, отец ремнем махал, целя пониже, да всё вхолостую. В гостиной погоня долго шла вокруг стола, пока отец, заревев как медведь, не сдвинул его в сторону. Петька нырнул под стол, чудом не получив все-таки по заднице, выскочил с другой стороны и побежал, не разбирая пути, в спальню родителей. Там, наконец, преследование завершилось — он запнулся о напольные весы и растянулся на кровати, отец тут же сцапал его за ногу, потянул и выволок на середину постели.
Брыкался Петька отчаянно. Пару раз Иван Петрович получил босой ступней сорокового размера по круглому пузу, но в схватке победил: сын был скручен, уложен животом на колено, а вторым коленом прижат так, чтобы не лягался. Ремень, выпавший из рук в процессе борьбы, лежал далеко, возвращаться за ним не хотелось.
Иван Петрович перевел дух, утер свободной рукой пот со лба. Петька шипел: «Пусти!» и «Попробуй только!», не переставая вырываться и кидая на отца гневные взгляды.
— Ничего, Петь. Ничего, сынок. Значит, так надо. Пусть лучше я возьму грех на душу, чем ты, дуралей, угробишься! — шорты Петькины он спустил вниз, заголив белую задницу, за ремнем было не дотянуться, а тапок лежал рядом.
Хлопо́к вышел громким и звонким — ремнем было бы тише. На Петькой попе тут же вспыхнул след — аккуратный и четкий, как оттиск подошвы. В другой раз Иван Петрович испугался бы и сбавил обороты, но сейчас злость на мальчишку и его безрассудство подсказывали, что так и надо!
— Когда же ты перестанешь в топку лезть, а? Когда же ты, дурачок, хоть немного начнешь наперед думать?
Шлепки как град сыпались на Петькину задницу. Тот в ответ пыхтел, вырывался, но голос не подавал. После восьмого, звонкого как выстрел, удара тапок из рук отца выпал, он наклонился подобрать, и тут же из глаз брызнули слезы. Иван Петрович вытер лицо рукавом, бросил взгляд на Петькин зад — краснело весело, но хотелось добавить — пусть мерзавец прочувствует! Резиновая подошва ещё раз десять опустилась на тощую попу. С каждым шлепком раздражение и страх отпускали, стало и мальчишку жалко, и за сцену неловко — подумать только, гонял родного сына ремнем по всей квартире, как какой-то домашний тиран.
— Петь? — отец держал руку на узкой Петькиной пояснице, не давая вывернуться, — долго ты себя как дитя неразумное будешь вести, а? Когда ты, черт возьми, поумнеешь?
Тапок Иван Петрович бросил на пол.
— Ведь у нас с мамой дороже тебя никого нет! Ведь ты же угробишь нас когда-нибудь, если сам не угробишься!
Петька молчал, уткнувшись в пушистое покрывало. Отец оглядел пунцовую задницу — следы от тапка темнели на ней полумесяцами, как диковинный орнамент. Петька, почувствовав, что экзекуция закончена, опять дернулся, и переполз с папиных колен на постель.
Иван Петрович закрыл лицо руками. Жалко было сына, дурака. Жалко было себя — когда услышал от Сергея, что Петька выкинул, опять заныло в груди, опять стало так страшно, что ноги не держали, — как домой добрался, непонятно. Стыдно было за свою ярость. Стыдно было, что сына любимого бил — ведь сколько раз себе клялся, что пальцем больше не тронет.
Петька лежал рядом, сопел и тихонько всхлипывал, зад он прикрыл ладонями. Футболка задралась почти до подмышек, шорты болтались у колен. Тощее Петькино тело на синем покрывале казалось совсем бледным — он и так плохо загорал, всегда шёл веснушками, а уж к весне становился белым, как простыня. Отшлепанная попа краснела, словно чужая. Иван Петрович придвинулся поближе, осторожно погладил сына по голове. Тот лежал не шевелясь.
Волосы на Петькином загривке были мелкие и волнистые, как каракульча, на тонкой шее они редели и мельчали, превращаясь в пух, и дорожка из этого мягкого пушка уже спускалась ниже — к плечам, а там исчезала. Иван Петрович вспомнил, что раньше, когда Петька был совсем маленьким, у него и на спине между лопаток тоже был этот светлый пушок. Когда он исчез? Лет в семь.
— Петь? — папа ласково перебирал волосы на его затылке, — ну вот что мне с тобой делать?
Петька шумно выдохнул в покрывало, потер задницу. Повернулся к отцу спиной и натянул штаны.
— Куда собрался-то? — позвал Иван Петрович, — поговорить надо.
Петька, хоть и поморщившись, сел на кровать, и у отца от сердца отлегло — боялся все же, что перестарался, и боялся, что опять за сыном, теперь уже обиженным, бегать придется. Он сел поближе, обнял Петьку за плечи:
— У тебя усы растут! — заметил Иван Петрович, — Совсем взрослый, а все по попе лупить приходится!
Петька шмыгнул носом и вдруг разревелся: крупные, как бусины, слезы посыпались на мятые шорты. Он дернулся, но папа не пустил.
— Прекращай, Петь. Не так уж тебе и больно.
— Больно! — Петька выкрикнул обиженно, хлюпнув, утер нос рукой, — нет у меня никаких усов!
Отец улыбнулся.
— Я тебя люблю, Петь. Я за тебя боюсь до чертиков! Пожалей нас с матерью, а?
Всхлипывания прекратились. Резинка с пучка на макушке соскочила, и разноцветные пряди разлетелись по Петькиной голове во все стороны, как растрепанное гнездо. Иван Петрович прижался к этому гнезду щекой:
— Ты замечательный, Петь! Самый лучший! Только не надо вот так... рисковать. Пожалуйста!
Где-то в кармане Петькиных шорт раз за разом тихо тренькал телефон — приходили сообщения.
— Ты обедал? — спросил Иван Петрович.
— Обедал.
— Суп ел?
— Нет.
Отец вздохнул. Поцеловал Петьку в макушку и пошел на кухню. Петька собрал челку в пучок, затянул резинкой. Достал телефон. На экран высыпала гирлянда сообщений от Серого:
«Пит, прости, что сказал»
«Прости, пожалуйста!»
«Я думал ты утонешь»
«Дядя Ваня очень злится?»
«Ну прости!!!»
«Тебе попало?»
На смазанной фотке в конце переписки где-то бесконечно далеко от пристани, среди темной воды, на крошечной льдине стоял перепуганный насмерть пацан. Еще чуть-чуть и он пойдет ко дну.
«Знаешь как я испугался??! А тебе наплевать!!»
«Здорово попало, Пит? Ну прости!!!!»
Петька посмотрел на фотку. Вздрогнул и набрал в ответ:
«Да ладно, все норм :)»
https://ficbook.net/readfic/11934975
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
