Вовка
Автор King21044 Часть 1 Июльское солнце нагрело сухую растрескавшуюся землю так, что жгло пятки. Кузнечики в желтой траве стрекотали громко, как заводные игрушки, а воздух от зноя дрожал. Душно было, будто в бане, и Вовка весь взмок, пока дотащился в горку до дому.
— Болтаешься по самой жаре! — крикнул брат из окна, явно повторяя папины слова. — Напечет тебе голову, станешь дурачком!
Эта идея ему понравилась — он улыбнулся ей сладко и мечтательно.
Вовка поставил в тень ведро с карасями, пристроил на углу удочку. Сунул руки в карманы шорт, прищурился, стараясь разглядеть в темном квадрате окна конопатую мордаху брата. Тот взобрался на подоконник, свесил ноги на улицу и стал кривляться: сморщил нос, скорчил рожу, показал язык:
— Влетит тебе!
— Чего?
— Того! Всыпет отец вечером!
— Не всыпет.
— Всыпет, всыпет! — брат даже подскакивал от радости, — обязательно всыпет!
— Да за что?
— Тебе-то? Ха-ха! Тебе всегда есть за что!
— И за что же? — Вовка и сам догадывался, что отец всыплет, но до того у брата была довольная физиономия, что нипочем нельзя было соглашаться.
— Да уж найдет за что!
— Не найдет!
— Найдет!
— Чего найдет?
— Да чего хочешь! Что ты «баран упрямый»! За то одно тебя драть надо, пока ты не поумнеешь, так папа сказал! — выпалил брат по памяти и рожу вредную скроил.
Много было чего Вовке на это ответить, да такими словами, за которые точно могут всыпать, так что осталось только молчать и глядеть исподлобья, как брат куражится. Спорить с мелким вечно не хватало слов и терпения, особенно, когда он вот так начинал изводить.
Злость с обидой росли, разливаясь в груди горечью и заставляя кулаки сжиматься. Под босой ступней удачно оказался комочек засохшей земли размером с яблоко, и теперь удобно было его ногой незаметно отколупать.
— Ах, папа так сказал? — Вовка сложил на груди руки и прищурился. — А тебе не за что всыпать?
— А мне за что?
— Да уж найдется!
Брат покраснел, и ехидная улыбочка с его лица стерлась. Взгляд сделался обиженный, явно он не ожидал, что в эту игру можно играть вдвоем.
— Тебе всыпет, тебе! — рассердился он. — Тебе, а не мне! Дурак!
Кусок сухой грязи наконец поддался, Вовка наклонился, будто нашел чего интересного у самых ног, незаметно поднял свой снаряд и с размаху метнул его брату в рожу. Тот взвизгнул по-девчачьи, но увернулся, шмыгнул внутрь комнаты и оттуда, из укрытия, противно заныл:
— Расскажу-у, всё папе расскажу! Что ты камнем кинул расскажу! Чуть окно не разбил! Выдерет тебя-я…
Вовка часто мечтал, как бы брата куда-нибудь деть — так было бы хорошо совсем без него. Вот если бы сдать его обратно в тот магазин, в котором взрослые берут детей! Он даже однажды заговорил об этом с отцом — ведь можно вернуть вещь, которая тебе не нужна, или хотя бы отдать в комиссионку, вот бы и брата так? Конечно, много денег за него не дадут, но всё же…
Папа поглядел тогда на Вовку поверх очков, потрогал свои усы и сказал, что вернуть брата не получится — Ромку брала мама, и без неё сдать его назад нельзя, к тому же, он уже не новый. Это было понятно, хоть и обидно.
— А если его в детдом отдать? Ведь в детдом можно? — с надеждой спросил Вовка.
— Мы никого в детдом отдавать не будем. — Ответил папа. — Выкинь это из головы!
Отец сказал «нет», значит нет. Спорить с ним было без толку. Оставался, правда, ещё один маленький шанс:
— А, может быть, Ромка совсем и не наш? — не сдавался Вовка, — чего он такой вредный? И волосы у него рыжие, а у нас светлые? И глаза у него не наши, и уши! И…
— Он наш! — отрезал папа. — Хватит. Учись с ним ладить.
Больше Вовка этот вопрос не поднимал, но ведь помечтать-то было можно. В его фантазиях противного брата то крали цыгане, то меняли в магазине на велосипед, то забирала к себе баба Зина с крайнего дома, давая взамен щенка. Словом, верило сердце в чудо.
Дома тоже было жарко. Вовка сунул карасей в холодильник, кое-как подмёл с пола землю, ссыпал её с совка за окно. Погонял по избе мух. Вымыл ноги.
Брат сидел на печи и гримасничал:
— Вы-ыдерет, — тянул он гаденько, — за то, что табак у него воруешь. Я расскажу!
— Расскажи. — Буркнул Вовка.
— И расскажу!
Вовка смахнул тряпкой крошки со стола и стал расставлять тарелки — скоро отец должен был прийти на обед.
— Расскажу, как ты морковку керосином полил, чтобы не полоть! — не унимался брат.
— Ну, расскажи. — Вовку, казалось, ни чем было не пронять.
Брат завозился недовольно на печке, слез и ходил теперь за старшим по пятам, как приклеенный: Вовка во двор, воды из колодца принести, и он следом; Вовка в сенки, молока про кружкам разлить, и брат туда же. Ходит хвостом и дразнится:
— Расскажу, как ты простыню на куски порвал, чтоб гамак сплести! Расскажу, как траву поджёг и чуть пристройку не спалил!
— Ну, и расскажи!
— И расскажу! Сам к пруду ушел, а меня запер! — заныл брат. — Папе расскажу…
— Конечно, запрешь тебе! Да ты и минуты не дашь посидеть спокойно, будешь бегать вокруг — то жарко тебе, то скучно, то слепни кусают, то попить, то поссать! А я без тебя карасей наловил целых три штуки! Папа придет, обрадуется!
Брат наморщил веснушчатый лоб, видимо, прикидывая, стоят ли три карася всего перечисленного, и купится ли папа на них, забыв и про табак, и про морковку. А ну как, и правда, обрадуется добыче и брату не всыпет?
Какие расчеты были в рыжей голове произведены и какие они дали результаты, было неясно. Брови брат нахмурил, губы выпятил. Надулся.
Тарелки были расставлены, хлеб нарезан. Ходики пробили два часа. Отец пришел, и все сели обедать.
За столом болтать было запрещено — отец не любил. Только сам скажет бывало коротко: «С хлебом ешьте» или «Не вертись» — это брату, тот вечно за столом как юла крутился.
— Опять плечи обгорели. — Кивнул отец Вовке. — Болтаешься по жаре.
— Ерунда. — Буркнул тот в ответ и поднял взгляд: у папы за ухом торчал карандаш, а на рубашке, в том кармашке, куда он обычно клал ручку, синело чернильное пятно.
Вовка глянул на брата, тот ел молча, сосредоточенно вычерпывая холодник из тарелки. Мало говорить он не умел, бывало, если откроет рот, то никак не заткнуть, а за столом нельзя. «Когда я ем, я глух и нем» — так говорил папа, а тем, кто с первого раза не понимал, мог и ложкой по лбу дать. Брат по лбу ложкой получить не хотел, потому и помалкивал.
— Кто из вас, бандитов, ручку мою сломал? — спросил папа, когда суп был съеден, а молоко выпито, — говорил же, не трогать! Единственную сорочку приличную мне испортили, всё чернилами перепачкано. Кто, признавайтесь?
Брат вдруг побледнел так, что даже веснушки на нем поблекли, рот открыл, захлопал синими глазищами. Вовка потряс головой.
— Хулиганы и вредители. Узнаю кто, выдеру! — Сказал папа и ушел.
Вовка убрал посуду в таз, залил водой. После еды клонило в сон. Он вышел на улицу, обошел дом и в тени разлегся прямо на траве, сунув под голову майку.
Где-то под стрехой свили гнездо воробьи, и теперь оттуда сыпался сор и слышались писк и возня. Далеко, за колхозным садом, рыл землю трактор и ворчал, будто кто-то горло полощет. Куры соседские лениво квохтали за забором. Самое время было поспать. Отец к ужину придет, тогда уж…
— Вовка! — брат подкрался незаметно, лег ему под бок и ткнул в брюхо пальцем. — Ты спишь?
— Чего тебе?
— А хочешь, я солдатика тебе отдам своего, самого большого, того, с винтовкой, хочешь?
— На черта он мне нужен. — Зевнул Вовка.
— А я папе скажу, что ты сказал «черт». — Прошептал брат неуверенно, больше по привычке, не дразниться он сейчас пришел, это ясно было по просительному тону и по жалобной рожице.
— Отстань! — буркнул Вовка и повернулся спиной.
— А хочешь, червей тебе для рыбалки наковыряю? Целое ведро наковыряю! И ябедать не буду больше никогда, хочешь?
— Не хочу! — рявкнул Вовка, — надоел ты мне хуже горькой редьки!
Брат растянулся рядом на траве, вздохнул обиженно:
— Вовк? Я папе ничего-ничего про тебя не расскажу, честное слово!
— Да уж, конечно, не скажешь ты… Чего тебе надо?
Вовка нехотя повернулся к брату. Тот лежал на боку, сжавшись в комок и нахохлившись, как выпавший из гнезда птенец, и глядел в ответ большими синими глазами, такими честными, что стало ясно — нашкодил, не может быть у хорошего человека, которому не за что по жопе дать, таких честных глаз.
— Ты, что ли, ручку папину брал? — догадался Вовка.
— Я. — Признался брат и зажмурился. — Понимаешь, я хотел посмотреть, как она чернилами заправляется, и правда ли, что из нее стрелять можно, а она вдруг раз — и потекла! Прямо из пера брызнула! Я крышечку обратно закрутил…
— Колпачок.
— Ну, да, колпачок. Думал, она больше не потечет, а папа и не заметит, а он заметил…
Брат замолчал, поджал к груди руки и весь скукожился.
— Ну всё. — Усмехнулся Вовка мстительно. — Всыпет тебе теперь!
Конопатая рожица сморщилась, и Ромка весь затрясся — сперва молча, а потом в голос заревев.
Странное дело, хоть и не любил Вовка брата, хоть и мечтал обменять его на что-нибудь полезное или сдать куда-нибудь, а каждый раз, стоило тому заплакать по-настоящему, и в груди у Вовки все сжималось. Ромкины слезы вызывали панику: хотелось непременно сделать всё, чтоб тот прекратил: вернуть игрушку или отдать свою, объявить победителем, согласиться на нечестную игру, назвать ложь правдой — что угодно.
Может быть, из-за того, что брат был маленьким и казался очень хрупким, может быть, из-за того, что папа всегда говорил, что нужно его беречь и защищать, а может, потому, что Ромка был похож на маму?
Брат ревел всегда от души — уж если начинал, то отдавал этому делу всего себя без остатка: заламывал руки, орал во всю глотку, пускал из носа пузыри, а изо рта слюни. Вот и сейчас рожица его покраснела, он выгибался дугой и бил кулачками в землю.
— Перестань! — шипел Вовка. — Хватит орать!
— Вы-ыдерет!
— Не выдерет.
— Папа сказал, выдерет! — ревел мелкий.
— Ну, получишь по жопе, и всё. Чего реветь-то. — Успокоил Вовка.
Брат затих в ужасе, замер, словно не веря своим ушам, потом судорожно сквозь сопли всосал в себя полную грудь воздуха и заревел еще громче.
Про сон можно было забыть. Жаркий день, еще минуту назад дремотный от духоты и вялый, от Ромкиных воплей проснулся: птицы зачирикали сердито, заорала у соседей в третьем доме коза — истошно, будто стараясь брата перекричать; застучали где-то молотки, дядя Саша включил в сарае свой станок — кончился тихий час.
Вовка поднялся, отряхнул с себя сор и муравьев. Поглядел на вопящего брата: тот драл глотку, заливаясь слезами и катаясь по земле.
— Хватит реветь! Не станет он тебя наказывать! Подумаешь, ручка…
— А если станет?
— Не станет. Он к вечеру и забудет про неё.
Ромка утирал красную физиономию руками, размазывая сопли, мямлил и икал:
— А если… он… не забудет? А если… он… вы… дерет?
— Будто он драл тебя когда-то. — Ухмыльнулся Вовка.
Брат, вроде, успокоился, только вздыхал тяжело, по-взрослому, и то и дело скручивал резинку на своей футболке в толстый жгут, то наматывая колбасой до самой груди, то разматывая назад — это он так нервничал.
— Ты ему не скажешь?
— Не скажу!
— Честно?
— Честно!
Часть 2
До вечера Вовка переделал кучу дел: вымыл посуду с обеда, сходил к бабе Мане за молоком, вытряс половики, заставил брата умыться, умылся сам, поймал ведром лягушку в колодце и выпустил её в канаву, достал из погреба на ужин колбасы, даже поставил в вазу на комоде свежих цветов — лютиков и ромашек. Всё, чтобы к приходу отца было за что похвалить.
Ромка болтался следом, совался бестолково под руку — больше мешал, чем помогал, но хотя бы не ревел.
Отец с работы вернулся хмурый. Рубашку с пятном кинул в кадку с бельем, поворчав недовольно, за стол сел в майке. Поужинали в нервной тишине. Вовка с братом обменялись взглядами, сами убрали со стола, помыли посуду.
Спать ложиться было рано, играть обоим ни во что не хотелось.
— Чего притихли, хулиганы? — спросил папа, развернув газету на странице с кроссвордом.
— А Вовка… — начал было мелкий, но осекся, застыл с открытым ртом, потрогал пальцами свои редкие как штакетник зубы, глянул сперва на брата, потом на отца, собираясь с духом.
— Что? — нахмурился папа.
— А Вовка карасей поймал! Три штуки!
Папа улыбнулся — усы его распушились в стороны, как у кота.
— Караси это хорошо. — Кивнул он. — А вот кто из вас, бандитов, ручку мне испортил? И как теперь рубашку мою отстирать? Кому всыпать на орехи?
Ромка переминался с ноги на ногу, теребил край футболкии, казалось, опять готов был вот-вот разреветься. Носом он шмыгнул и глянул в ответ так жалобно, словно еще утром и не радовался сам тому, что Вовке всыпят.
Вовка пожал плечами, шагнул вперед:
— Я испортил.
Папа оторвался от кроссворда, посмотрел удивленно:
— Ты? — поднял он брови, — зачем?
— Хотел посмотреть, будет она чернилами стрелять или нет. — Соврал Вовка.
— Ну, и как? Стреляет?
— Нет. — Развел руками Вовка. — Пачкается только.
Отец отложил газету, отодвинулся от стола, покачал головой, поманил выразительно пальцем.
Каждый раз, получая по заднице, Вовка прикидывал, справедливый это обмен или нет. Например, десяток шлепков за украденную у папы сигарету — это обмен честный, а тот же десяток за неприличное ругательство — обидно, потому что это же просто слово. Десяток ремнем за двойку по контрольной — нормально, а тем же ремнем за то, что выбил брату зуб — нечестно, ведь зуб у брата вырастет новый! Вот и сейчас было непонятно: если считать, что наказывает папа за табак и морковку — то одно, а вот получить за брата — это совсем другое, это обидно, и от того больно.
Ремень, впрочем, папа из штанов не вынул, значит, просто отшлепает — уже легче.
Шорты Вовка расстегнул, спустил пониже, улегся к отцу на колени. Тот сказал: «Хулиган и вредитель» и хлопнул ладонью по тому месту, которое не загорало. Вовка сказал: «Ай» и вцепился покрепче в папину ногу.
Ладонь у отца была широкая, а рука тяжелая, так-то радости бывало не много от его шлепков, но в этот раз лупил он явно вполсилы. Вовка от удивления даже чуть было не обернулся, но папа придержал за плечо:
— Лежи уж, экспериментатор.
Из позиции «попой вверх, носом вниз» комната выглядела странно, всё в ней казалось не на своих местах: окна были меньше, а стулья со столом больше, печка белела далеко, и из-за её потертого бока выглядывала Ромкина мордаха — глаза на ней были большие, а вот что было в них — страх или любопытство, было не разглядеть.
Шлепки не кончались, после десятка папа продолжил, но бил как-то вяло — словно сор из корзинки вытряхивал.
Вовка заметил, что щели в полу полны были удивительного: пуговица от школьной рубашки — вот она, оказывается, куда делась; крошечная монетка в одну копейку — эту надо не забыть потом достать, булавка, маленькая почтовая марка, семечка от тыквы — и это всё на чистом с виду полу.
Папа впечатал Вовке по заду последний шлепок — двадцатый и отпустил с миром. Тот натянул штаны, потер слегка зудящую задницу, поглядел на отца удивленно, а тот вдруг хитро подмигнул и снова погрузился в кроссворд.
Было не больно и не обидно — странно, до того непривычно, что Вовка весь вечер старался папе на глаза не попадаться — а ну как передумает и добавит.
Брат вертелся вокруг, предлагая то игрушки, то книжки. И в прятки ему хотелось играть, и в салочки — всё сразу. То ли, настрадавшись за день, он старался теперь урвать перед сном побольше беззаботной радости, то ли хотел развлечь старшего брата, который после порки выглядел слишком притихшим. В конце концов, удалось усадить его за раскраску — Вовка читал ему про Незнайку, а брат тут же разрисовывал одежду героев полосами, отчего они становились похожими иногда на матросов, а иногда на заключенных. Так и скоротали вечер, пока отец не загнал по кроватям.
Ромка уснул сразу, только покрутился под одеялом на своей кровати, устраиваясь поудобнее, как щенок в коробке, и тут же засопел. Он вообще быстро засыпал — беззаботный, одно слово.
Вовке не спалось. Зад не то чтобы болел, но, скажем так — ощущался, от того и в душе было непонятно: за что он нынче получил? Выходило, что не за своё, а за брата, на которого глаза бы не смотрели. Как же так вышло? Вовка повздыхал, потер под одеялом задницу, поворочался.
В окно бился мотылек, часы тикали. Папа ходил за стенкой, скрипел половицами.
Вовка повернулся на бок. Брат спал, натянув одеяло до самого носа, даже в темноте было видно — конопатого. Палец он во сне больше не сосал, зато держал себя маленьким кулаком за рыжий вихор — такая у него была привычка.
Вовка стал рассуждать: с одной стороны, брат не виноват, что он рыжий и маленький, так уж вышло, наверное, только такие тогда и остались в том магазине. С другой, не повезло, конечно, что достался такой вредный. Почему, интересно, только братья и сестры бывают неудачные? Про собак или кошек такого никто из Вовкиных друзей никогда не говорил, а вот на братьев и сестер почти все жалуются. Может быть, они все вредные, и Ромка не исключение? И зачем только взрослые заводят еще детей? Неужели маме с папой было тогда мало Вовки? Купили бы лучше собаку или хотя бы попугайчика.
Брат во сне дернулся, пробормотал что-то неразборчиво и снова затих. Вовка отвернулся к стенке и стал водить пальцем по рисунку на обоях.
Шаги за стенкой стали тише — папа ходил на цыпочках. Пол скрипнул совсем рядом, щелкнула дверь, и он вошел в спальню: сейчас он поправит одеяло на мелком, потом у Вовки, вздохнёт и ляжет спать.
Папа постоял возле Ромкиной кровати, сказал тихонько: «Спи, спи». Присел на краешек Вовкиной:
— Не спишь ведь, бандит? — спросил он шепотом.
Вовока замотал головой.
— Чем грядку-то полил?
— Керосином. — Вздохнул Вовка.
— Обормот. — Усмехнулся папа. — А про ручку зачем соврал?
Вовка повернулся так резко, что загудели пружины в матрасе:
— Ничего я не соврал, я правда…
— Ладно-ладно! — улыбался отец, — а то я сыновей своих не знаю!
Он потрепал Вовку по волосам, укутал одеялом. Посидел, помолчал. Снял очки, потер переносицу и вдруг заговорил тихо, но сбивчиво, по-взрослому:
— Ничего, сынок, ничего. Выплывем. Ты молодец! Семья штука такая, надо иногда на горло своей песне наступать. Надо друг друга беречь, надо притираться… А папиросы у меня не таскай, а то ремнем всыплю.
Он наклонился и вдруг поцеловал Вовку в макушку, чего раньше никогда не делал. Надел очки, оглядел пацанов по очереди — младшего и старшего, и пошел к себе.
Вовка мало что понял из папиных слов, только что он молодец и про папиросы, но стало почему-то спокойней, как будто было в папиных словах одобрение — не за то, что Ромкину вину на себя взял, а за что-то другое — более важное.
Часы тикали, брат смешно сопел во сне, папа в соседней комнате ложился спать и кашлял. Вовка повернулся лицом к Ромкиной кровати, поморгал, чтоб в темноте увидеть его лицо и сказал тихонько:
— Ничего-ничего. Выплывем. Надо притираться…
https://ficbook.net/readfic/13127755
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
