Папаша
автор King21044 27 августа 2023 г.
Мама Сашке больше не снилась. Теперь, когда приходил черед кошмара — с устатку, после тяжелого дня, например, или на больную голову, — сквозь муть размытых страхов прорывался другой сюжет: Филька куда-то пропал, он, Сашка, бегает, ищет сына и никак не может найти. Это было куда страшнее, чем потеряться самому. Паника не давила и не душила, как раньше, а наоборот — заставляла бестолково метаться. Просыпался он всегда в смятой постели, на перекрученной жгутом простыне, с готовым выпрыгнуть из груди сердцем.
Первые секунды после пробуждения он ещё хотел по инерции куда-то нестись, кричать и звать сына, а потом включались мозги, и приходило осознание, что это был всего лишь сон — и вот тогда в растрепанную кошмаром голову на миг заглядывало настоящее счастье.
Сашка не мог понять, особенно в такие минуты, как же он жил раньше — без Фили. Нет, он хорошо помнил все свои оправдания — ему некогда, сын у бабушки, там ему лучше, — но всё это казалось какой-то глупостью. Сейчас даже представить было страшно, что Филька живёт не с ним, а где-то в другом месте. Сами собой вспыхивали в голове тревожные вопросы — а где? А почему? А что случилось?
Под утро, за час или меньше, до того как сработает будильник, когда и приходили обычно кошмары, Филька спал особенно крепко, и Сашка смело шел к нему в комнату, садился на постель с краю и, не боясь разбудить, подолгу смотрел на спящего сына. Никому на свете он бы в этом не признался, это казалось как-то не по-мужски — слишком сентиментально и странно, но это была его радость, его компенсация за пережитой во сне ужас.
Филька всегда спал на боку. Во сне он сопел, и его серьезное лицо становилось ещё серьезней. Сашка сидел, глядел на Филю и думал, какой же он был идиот — сам, своими руками, украл у себя целый год жизни с сыном. И у Фили этот год украл. А мог ведь так и остаться «отцом выходного дня», так и не узнать, какой Филька славный, вычеркнуть навсегда себя из его жизни, а его — из своей.
От таких мыслей Сашкин взгляд, наверное, становился горячее, Филя его чувствовал и начинал хмурить брови и ворочаться, просыпаясь, так что приходилось быстро на цыпочках убегать, чтобы не смущать парня.
Утро теперь начиналось не с кофе и сигареты, а с зарядки, душа и каши. Зарядку делать было лень, кашу Саня терпеть не мог, но как-то неловко было заставлять сына вести здоровый образ жизни в одиночку, вот и приходилось делать растяжку и приседания, отжиматься, подтягиваться, варить овсянку, есть овсянку. И ничего — со временем втянулся!
— Ты до скольки сегодня? — спрашивал он обычно хмурого по утрам Фильку.
Тот ворчал, что до двух или до трех, недовольно доедая кашу. Но в этом его ворчании не слышалось больше обиды или настоящего недовольства. Оно было привычным, домашним, родным. Даже уютным по-своему.
В общем, жизнь изменилась. Она стала теперь делиться не на «до зарплаты» и «после зарплаты», как раньше, и не на будни и выходные, а на «до каникул» и «после каникул», на «до школы» и «после».
Саня думал, что будет страшно. Он гадал первые дни новой жизни — каково это, снова становиться отцом? Малодушно игнорировал сообщения в родительском чате, долго сомневался, ставить ли в свой телефон электронный дневник, боялся идти на родительское собрание. А потом страх прошел. Школа оказалась хорошая, на собрании никто не клянчил денег на шторы, не стыдил и не ругал. В чате обсуждали не оформить ли всему классу абонемент в бассейн и решали всем миром задачи по математике, а в дневнике были в основном четвёрки да изредка могла заглянуть одна-другая троечка.
Страх родительства исчез. Зато новый, родительский, стал только крепче. Из ночных кошмаров он перекочевал в реальность, свернулся калачиком на дне души и то и дело ерзал там, нашоптывая: с твоим сыном может что-то случиться, что-то плохое, он может пропасть, он может попасть в беду. В какую? Придумай сам. Что ты сидишь? Встань. Что ты стоишь? Ты знаешь, где твой ребенок? Позвони. Уточни.
Саня сопротивлялся, гнал тревоги прочь, но они все равно то и дело всплывали. С ними можно было смириться и жить дальше, но было любопытно — нормально ли это?
*
Голос Ковальчука в трубке переливался словно песня — то выше, то ниже. Он басил, когда рассказывал о текущей ситуации, и срывался на крик, когда описывал возможные перспективы.
— Ебнет оно, Сань! Ебнет, ей-богу! А этим пидорасам все равно! Я говорю, марка-то какая? Марка-то на другую нагрузку рассчитана, у вас самих по схеме под ригелем усиление должно быть, а вы мне, пидарасы, какую марку даете?
Саня прижимал телефон плотнее к уху, чтобы Ковальчук не обогатил случайно лексикон сидящего рядом сына, и размеренно поддакивал.
— Как в тот раз будет, точно говорю, — вещал Ковальчук, — придется колхозить, чтоб поебень не вышла, а нас же потом за это и выебут!
— Разберемся, Серёг, — успокаивал Саня. — Я скоро буду.
— Да какое там! — крикнул в сердцах Ковальчук и отключился.
Завтрак пришлось урезать.
— Ты сегодня до часу? — спросил Саня у сына.
— Угу. — Филя недовольно ковырял овсянку с черникой.
— После школы домой?
— Угу.
— Позвонишь?
— Угу.
— На обед суп.
— Угу.
— Вечером глянем «Мстителей»?
— Угу.
— Всё, я побежал. Посуду помоешь?
— Угу.
— Да где эти чертовы ключи?!
— В кармане куртки посмотри.
— Я тебя… ну, ты знаешь.
— Угу. Я тебя тоже.
*
У Ковальчука болела спина. Он двигался по этажу с грацией вилочного погрузчика, и если бы не отборный, художественный мат, которым он приправлял каждое свое действие, можно было решить, что его давно заменили роботом.
Архаровцы всей бригадой изображали бурную деятельность. Матерились они по-русски — научились от местных, — а кричали на своем. Гвалт стоял неописуемый. Паллеты с хрупким, как вафельный торт, газобетоном сгрузили неудачно, прямо посреди стройплощадки, и теперь они страшно мешали. Ковальчук хмурился, но молчал, только нервно поправлял на талии пояс из собачьей шерсти.
На работе было много беготни, споров и криков, попыток подсунуть левые накладные, разгрузиться раньше срока и прочая и прочая строительная суета. Саня бодался с поставщиками, созванивался с конторой, качал права, требовал доплату и неустойку — словом, всё было как обычно.
С часа дня он достал телефон из кармана и носил его в руке, боясь пропустить звонок.
Филя позвонил в половине второго.
— Я дома, — буркнул он в трубку.
— Хорошо. Суп погреешь?
— Угу.
— Что там в школе?
— Нормально.
Диалог каждый день был один и тот же, разве что супа могло на обед не быть, но Саня ждал звонка, и когда Филя задерживался, начинал трястись.
К обеду случилось то, чего все боялись и в глубине души ждали — тяжеленную балку архаровцы сгрузили прямо на газобетон, в итоге ни балки, ни газобетона не осталось.
Ковальчук изможденно прислонился спиной к стене и прошептал:
— Жизнь — это просто бесконечная энтропия.
— Чего? — не понял Саня.
— Вселенная, говорю, постоянно расширяется. Миллиарды галактик отдаляются друг от друга. Перед лицом механик космического масштаба местные проблемы мелки… Это меня жена к психологу водила, там научили отвлекаться, смотреть на проблему со стороны.
Он потянулся, смачно хрустнул позвонками и вылил на рабочих такой мощный поток отборной ругани, что Сашке стало смешно. Он дал ему выговориться, а потом спросил:
— Слушай, Серёг. У тебя ведь двое детей?
— Трое, — поправил прораб.
— А ты не думаешь, что с ними…
— Сашка замялся, пожевал губами, — что с ними может что-нибудь случиться?
— В смысле? — напрягся Ковальчук.
— Нет, ну… Я имею в виду, ты за них волнуешься?
— Ясен хуй, волнуюсь. Ты это к чему?
— Постоянно?
Прораб поглядел на Саню подозрительно, а потом хмыкнул, нахмурившись:
— Постоянно. И ты привыкай, папаша. Такова наша доля!
*
Фильки дома не было. Саня словил нехилый флешбек, стоило зайти в квартиру — такое же ощущение пустоты и красноречивая тишина, как в тот раз, когда он сына едва не потерял по-настоящему.
Сердце заколотилось, ладони вспотели, навалилась та самая паника, что во сне бестолково выматывала.
Он рысью вбежал в Филькину комнату, огляделся: вещи, одежда были на месте. Достал трясущимися руками телефон, набрал сына. Филя долго не отвечал, словно раздумывал — брать, не брать. Наконец ответил.
— Ты где? — крикнул Сашка заполошно.
— Да иду я уже, — грубо ответил Филя своим хрипловатым голосом и тут же отключился.
— Ну нифига себе! — удивился Саня. Филькина дерзость даже не зацепила, до того такое его поведение было неожиданным. Уйти чуть не на ночь глядя из дома, непонятно куда, непонятно зачем, ещё и огрызнуться. Какие-то новости.
Саня вышел на лоджию покурить и успокоиться. На улице уже темнело. Он достал из заначки сигарету, щелкнул зажигалкой. И сколько ему ещё ждать? Пять минут? Десять? Час? Филька трубку больше не брал.
Сигарета в руках тряслась и обжигала пальцы. Курить было невкусно, противно даже, Саня затягивался по привычке — всю взрослую жизнь так стресс снимал, так что же теперь. Только он решил, что ждать больше не будет и побежит искать, как дверь в предбаннике щелкнула.
— Ну? — спросил Саня, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. — И где ты был?
— Гулял, — проворчал Филя.
— Это как это? В девятом часу?
— А что? — у сына в голосе и во взгляде вдруг появился знакомый уже вызов. В прошлый раз было так же, а потом всё кончилось ссорой.
— Что мне гулять нельзя? Я что на цепи сидеть должен?
Саня опешил от такого наезда, растерялся.
— Что я тебя на цепь сажаю, что ли? Чего ты говоришь такое? — мямлил он. — Гуляй, сколько хочешь, но меня-то можно предупредить…
Очень хотелось сказать что-нибудь строгое, одернуть как-то по-взрослому. Как отец с мамой умели, в его, Сашкином, детстве. Но в голову ничего не шло, забыл он уже эту родительскую лексику. Вышло только вялое:
— Ну, ты вообще! Ты чего? Что это было?
Филька стоял и долго смотрел исподлобья своим тяжёлым взглядом. Наконец выдал:
— Эксперимент. Хотел посмотреть, что будет, если вот так. А то ты меня всё время дергаешь! То «где ты», то «с кем ты», то «как школа», то «когда домой». Надоело!
Он упрямо тряхнул головой, откидывая со лба волнистую, растрепанную челку и засопел яростно, как бодливый теленок. Саня даже попятился, но потом взял себя в руки.
— Я устал, Филя, и не просто так тебя контролирую, я за тебя беспокоюсь! А ты на мне эксперименты ставишь! — обиженно крикнул он. — Нашел время. И вообще! Было бы мне наплевать, так я и не контролировал бы вовсе.
На хмурой Филькиной мордахе на миг мелькнуло виноватое выражение, но он тут же спрятал его, отвернувшись. Шнурки на кроссовке никак не хотели развязываться, он наклонился, завозился, выставив кверху задницу, и тут уж Сашка не удержался и вмазал по ней ладонью — крепко, так что аж самому больно стало.
Филя подскочил от неожиданности, потёр зад и вперил в Саню взгляд, полный обиды и ярости.
— Эксперимент! — развел тот руками.
— А что, думаю, будет, если вот так? В воздухе повисла напряженная пауза, и скандал забалансировал на самой кромочке, как бывает, когда неясно, как реагировать — то ли обидеться, то ли рассмеяться.
— Экспериментатор, блин, — усмехнулся Саня. — С чем пиццу заказывать?
Филька помялся растерянно, как будто и правда раздумывая — надуться или забыть, но в конце концов хмыкнул и протиснулся мимо Сашки в ванную.
Пиццу взяли с ветчиной и грибами — компромиссную. Филя не ел оливки, Саня не любил креветок, а такую ели оба.
В телике Тони Старк, филантроп, плейбой и миллионер, примерял на себя роль отца — неумело, комично, прямо как в кино.
Саня ел пиццу, сворачивая треугольные куски трубочкой и запихивая в рот чуть не целиком, Филя сперва пропалывал свою половину от листочков базилика, потом кусал помаленьку, растягивая удовольствие. У него на затылке волосы росли розеткой, как у морской свинки, будто кочка отросшей травы завалилась от ветра в разные стороны, а посередине крошечная точка — прогалина.
У Сани стало за правило раз в два-три дня приложиться щекой в этой розетке — Филька чаще не разрешал, он вообще не любил всех этих нежностей, — теперь время подходило.
— Так ты чего, — спросил Сашка, как бы невзначай закидывая руку сыну на плечи, — теперь подросток? Так, что ли?
Филя поежился, промолчал, только глянул в ответ как-то непонятно.
— В смысле, станешь теперь раздвигать личные границы, пробовать меня на прочность, протестовать, бунтовать и всякое такое? — спросил Сашка.
— В двенадцать лет вроде рановато… Или началось?
— Не буду я бунтовать, — проворчал мальчишка. — Прости. И я не убегу, если ты об этом волнуешься.
— Вот как! — Сашка притянул сына к себе и прижался лицом к его макушке, — ну, это, конечно, очень здорово, только я ведь не об одном этом беспокоюсь, а вообще обо всем, что тебя касается. Представляешь? Придется нам как-то договариваться, а?
Первое время Филька всегда каменел, стоило его обнять или приласкать как-то, и Сашке понадобился целый год, чтобы побороть свою и его робость. Вот и теперь пацан в его объятьях замер, как пойманный воробей, но хотя бы не вырывался.
— Если так напрягает, что я жду твоих звонков и звоню сам, надо что-то придумать, но иначе я не могу. Я беспокоюсь.
— Угу.
— Может, повременишь с подростковым бунтом? Хотя бы годик-другой?
— Ладно.
Саня удивился, что так легко удалось прийти к консенсусу с обычно упёртым сыном, посмотрел на него недоверчиво, а тот буркнул, опять нахмурясь:
— Да это я так. Понарошку. Проверить просто.
https://ficbook.net/readfic/018a35ba-25f7-7524-8880-e946eb8b2470
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
