Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Первая порка

– … Короче, даже не сомневайтесь, пацаны, всех из салаг в фазаны переводить будут. Так что по 24 горячих обеспечено. – Рыжий парень с кривоватой ухмылкой закончил свой рассказ.
За окном проплывала тайга – поезд мчал на Дальний Восток. Призывники, все как один остриженные наголо, понуро молчали – впереди их ждали два года службы на Китайской границе, и, судя по рассказу рыжего, брат которого уже отслужил и много чего порассказал, первый год ничего радостного не предвещает.
– Ну, мне-то, собственно, пофиг, – нарушил я молчание. – Служить буду год, так что все «горячие» делим на двое…
– С высшим, что ли? – презрительно процедил рыжий и сплюнул сквозь зубы – Тьфу, устроился…

***
Служить мне действительно предстояло год, так как призывался я после института. На весь эшелон нас набралось таких несколько человек.
Первый месяц – карантин – прошел скучно. Зубрили устав, учились ходить строем, а больше спали.
Зато в роте началась другая жизнь. В первый же день мускулистый, налысо остриженный (хотя и «дед») сержант осмотрел меня внимательнее, чем других. Я был худой, просто тощий, нескладный и, несмотря на то, что по возрасту превосходил остальной контингент, выглядел ребенком.
– Чувствую, с тобой придется поработать серьезно, – многозначительно сказал Сергей. И хотя в его голосе не было злости, ничего хорошего интонации не предвещали.
У Сергея было две особенности. Он никогда не орал, в отличие от всех сержантов, почти не матерился и команды отдавал довольно тихим голосом. Но в этом голосе звучал такой металл, что ослушиваться не хотелось.
Вторая особенность показалась мне в те годы крайне странной: сержант спал голым. Правда, ночевал он, в основном, в каптерке, но когда ее заваливали комплектами новой формы, располагался на своей койке в казарме. Раздевался, как ни в чем не бывало, и, подтянувшись на руках, закидывал свое ладно скроенное тело на верхний ярус.
«Даже не стесняется, подонок», – со злостью думал я, завидуя спортивной фигуре молодого мужчины. Сам я даже наедине с собой не мог в ту пору остаться без трусов – чудовищно стеснялся. Но пуще всего раздражал меня мужской атрибут командира – длинный, объемный, словно раздутый от гордости – полная противоположность моему скромному полудетскому «хозяйству»…

***
Отношения с сержантом не сложились сразу же. Я со своим интеллигентным и независимым характером меньше всего соответствовал представлению Сергея о правильных армейских порядках. Стоило ему лишь намекнуть на какие-то «строгие меры», о которых я не имел понятия, как я тут же отсылал его к Уставу и тоже негромко, но внятно объяснял, что я не ябеда, но при первой же попытке выйти за рамки, ни минуты не сомневаясь, доложу командованию части.
– Стукач! – возмущенно ахал сержант и обдавал меня презрительным взглядом.
– Я не стукач, Сергей, – отвечал я. – Я вижу тех, кто в самоволку ходит каждый вечер, вижу, как пацаны бухают, и я, по-моему, никого еще не заложил. Но со мной ты будешь все полгода до своего дембеля обращаться исключительно по уставу.
– Да пошел ты! – круто поворачивался на каблуках сержант и смачно сплевывал на пол – Посмотрим, гнилая интеллигенция!
«Да уж не ты, быдло» – мысленно добавлял я, глядя ему в спину.

***
«Перевод» прошел без меня. Если честно, мне было стыдно – ведь пацаны не возражали, чтобы их отходили деды. Не радовались, но и не возражали.
– Хорошо, – сказал я сержанту, – согласен на двенадцать. Мне служить год, а не два.
– Или двадцать четыре, как всем, или ничего, – ответил командир.
– Тогда ничего.
Хреново было у меня на душе, но представить, как черный кожаный ремень обрушивается на мою задницу, я был просто не способен.
В детстве мальчишки делились иногда подробностями домашнего «воспитания» – мне казалось это чем-то диким. В нашей семье такое просто не могло никому прийти в голову!
Вовку, жившего по соседству, лупили частенько – даже во дворе были слышны его вопли. «Как же так, – недоумевал я, когда Вовка как ни в чем не бывало выходил во двор, – как же он чувствует себя после такого?» А Вовка ерзал задницей по скамейке, кривился и через полчаса забывал про всякую боль.
Мне все это представлялось верхом варварства.
После «перевода» я часто вспоминал Вовку, ловя на себе косые взгляды сослуживцев. Никто не сказал ни слова, но, может быть, это и было самое худшее?..

***
– Вот тут клумбочку кирпичиком обложить, вот так наискосок – толстый потный капитан показал мне, что делать с кирпичами, сложенными штабелем возле клумбы и, вытирая пухлую шею носовым платком, засеменил в штаб.
Несмотря на жару, с задачей я справился быстро – бордюр вокруг клумбы получился отменный.
– Курить есть? – вдруг услышал я за спиной тихий хрипловатый голос. Мой «закадычный враг» осмотрел клумбу и остался доволен.
– Знаешь ведь, что не курю.
– Ну и правильно.
Я расстегнул гимнастерку и присел на кирпичный бордюр. Сергей опустился рядом. Мне вдруг показалось, что он хочет заговорить со мной, но не решается. Пока я мысленно искал тему, сзади послышалось пыхтение – мокрый от пота капитан спешил принимать работу.
– Ой бля-я-я, – завыл он вдруг, как баба на базаре, у которой свистнули кошелек, – ой бля-я-я, да что ж ты выложил? Не так надо было, не так – зубчиками вот такими.
– Вы же сами мне показали! – не выдержал я. – Я же при вас начал!
– Я? Я показал?! – истерически завопил капитан бабьим голосом. – Я сейчас покажу! Эй, сержант!
Сергей поднялся.
– Как стоишь?! Смирно! Слушай мою команду. Раз у тебя такие нерадивые подчиненные, сам – ты понял? – сам сейчас быстро переложишь весь бордюр. Ты понял?
– Так точно, – ответил Сергей, стоя навытяжку. На его щеках играли красные пятна.
– Выполнять! О боже, боже – и капитан, отираясь платком, зачастил обратно.
– Во мудак. Ну ладно, переделаю, – и я принялся вынимать кирпичи из земли.
– Уйди – тихо, но выразительно произнес сержант.
– Послушай. Я все сделал правильно. Этот мудак сам не знает, чего хочет. Ты здесь ни при чем, я переделаю сам.
– Я сказал, уйди – Сергей смотрел на меня мутным злым взглядом. – Уйди по-хорошему…
– Ну и хрен с тобой! Ну и потей здесь! Ты думаешь, я не знаю, чего ты на меня взъелся? Высшее образование мое тебе покоя не дает! Это здесь, в армии, ты мной командуешь. Год будешь командовать, а потом всю оставшуюся жизнь я буду командовать тобой и такими как ты!
– Орать не надо. – Сергей спокойно посмотрел мне в глаза, злость его вдруг улетучилась. Будешь, будешь мною командовать. Мне вуз не светит. Я приемный по физике сходу на пять сдал, сразу в Новосибирский универ поступил. Школу с медалью закончил, потому из приемных только один сдавал.
Сержант ловко и быстро извлекал из земли кирпичи. – А тут беда. Малый с пацанами полез на стройку, с третьего этажа сорвался. Лежит, ходить не может. Сделали операцию, вроде все бесплатно, только денег ушло не меряно. Мать в долги залезла – нас двое у нее, отец от рака умер. Так что я на работу вместо вуза. Руки у меня нормальные, устроился хорошо. Заработал классно, пока в армию не призвали. Сейчас не могу помочь, зато долги отдали. Вернусь снова на ту же работу, ждут меня.
– Мал… – слова застряли у меня в горле, – малый-то поправился?
– Не совсем еще. Но ходит. Ничего, выздоровеет, никуда не денется. Вот так. А теперь – иди.
– Сергей, я…
– Крууу-гом!
Уходя, я слышал за спиной звук аккуратно складываемых кирпичей.

***
Казарма засыпает дружно. Солдат за день набегается так, что не успеет голову на подушку положить, а уже сон видит.
В этот вечер я встал через полчаса после отбоя, надел брюки и майку, влез в шлепанцы и стал ждать.
Сергей ночевал в каптерке. Наверно, еще не ложился: только что к нему завалился Васька по прозвищу Хохол, сержант из другой роты – крупный парень с украинским акцентом. «Да когда же тебя черт заберет?» – мысленно поносил я Хохла. Меня охватило нетерпение. Тот же как назло и не думал выходить из каптерки.
Наконец, дверь скрипнула, и Васька затопал к выходу. Я подошел к каптерке. Все внутри напряглось – смесь страха, решимости и какой-то подспудной гордости за себя заполнила все мое существо. Я вошел и плотно закрыл двери:
– Разрешите обратиться, товарищ сержант?
Сергей сидел в спортивных штанах и майке и пришивал к кителю шеврон.
– Чё надо? – спросил он, смерив меня долгим взглядом.
– То самое… – ответил я и попытался улыбнуться. Внутри у меня что-то оборвалось.
– Что – то? Чего явился? Команда «отбой» была.
– Явился получить…
– Что получить? Яснее говори.
– Ремня! – рявкнул я, покраснев до корней волос.
– А-а-а, – протянул Сергей и снова взялся за иголку. Повисло молчание.
– Свободен, – сказал, наконец, командир, откусывая нитку.
– Я не уйду.
– Уйдешь прямо сейчас.
– Нет не уйду, пока не получу то, что заслужил!
– Да ну? А я тебя и пальцем не трону – на кой мне надо с замполитом объясняться?
– Слышишь, ты! Не делай из меня скотину. Замполита вспомнил. Узнает только тот, кому ты сам расскажешь. Короче: я не уйду.
– Во как. – Во взгляде парня появилось любопытство. – А ты вообще представляешь, чего просишь? А, маменькин сынок? Тебя в детстве часто драли?
– Ни разу.
– Ни разу?! Погоди – это что же, ты вообще никогда не получал ремня?!
– Ни разу.
– Ахренеть… – протянул сержант, – вот она, интеллигенция гнилая.
– Не гнилая, а просто интеллигенция. Я порядков армейских не устанавливал. Но раз есть они – буду подчиняться. И я не уйду, пока не получу по полной!
– По полной? Уверен?
– Да.
– Ну гляди. Ты сам напросился.
– Сколько всыпешь?
– Значит так. Разговорчики – отставить. Говорить будешь, когда я прикажу. А пока – молчать и выполнять команды.
– Есть, товарищ сержант!
– Получишь 24 как салага и 25 за кирпичи. Итого 49.
– Давай уж 50 для ровного счета.
– Отставить разговоры! Я не ясно сказал: молчать? – И подойдя к шкафу, добавил, как всегда, тихо, но твердо:
– Раздеться.
Только теперь я понял, как сильно волнуюсь. Дрожащими руками расстегнул ремень, ширинку, приспустил штаны, прикрываясь майкой.
– Раздеться команда была! Что не понятно? – Сержант повысил голос и достал из шкафа кожаный офицерский ремень
– Что, сс… совсем? – заикаясь, пробормотал я.
– Ага, – буркнул сержант.
От моей былой решительности не осталось и следа. «Козел, – пронеслось в голове, – ну и радуйся…»
Скинул шлепанцы, бросил на пол штаны, майку, трусы.
– Смирно!
Я вытянулся. Лицо горело, как будто меня засунули в печь. От стыда глаза заволокло слезами. «Не дождешься, чтобы я заревел, – твердил я мысленно, – ну и смотри, смотри, сука». Я представил себе ехидную улыбку сержанта, разглядывающего мое скромное «хозяйство».
Казалось, время остановилось. «Какой же я дурак, – ругал я в мыслях уже себя, а не Сергея. – Раскис, как барышня, вчера же все вместе мылись в бане, что ж теперь-то стесняться?»
Сквозь слезы я взглянул на сержанта. Он убрал подушку с койки и намотал на руку конец ремня. Похоже, мое «достоинство» его совсем не интересовало.
– Ко мне! – Сержант сел на стул в центре каптерки.
Я зашлепал босыми ногами по полу. И опять невыносимо стыдно стало от мысли, что Сергей сейчас смотрит на мой болтающийся член.
Однако на лице Сергея не отражались ни насмешка, ни удовольствие. «Ко мне подойди», – сказал он уже вполне мирным тоном, и прежде чем я успел опомниться, взял левой рукой за шею, нагнул и перекинул меня через свое колено. «Разогрев», – добавил Сергей.
Шлёппп! – ладонь командира звонко опустилась на мои ягодицы. Больше всего меня поразил звук – я даже не думал, что это так громко.
Шлеппп! – я начал ощущать боль, но не сильную.
– Это что же, как в детском саду будет? – осмелел я.
Бэмц! – ладонь командира припечатала попу с двойной силой. Ого! Это уже не шутки.
– Я же сказал: мол-чать!
И снова: бэмц! Я начинал понимать: да, это не шутки. Господи, что же будет, когда дойдет до ремня?..
После десятого шлепка последовала команда «встать!» Теперь мне было уже не так стыдно стоять навытяжку перед своим мучителем – попа давала о себе знать.
– На койку. Жопой кверху. Считать удары.
…Свист. Звук, доселе не слышанный мною в жизни. Жгучая боль.
– Раз…
Новый удар.
– Два…
– Нет, не два. Ни одного пока.
– Я же считаю!
Третий удар.
– Не знаю такого числа – «раз».
Жаххх!...
– Один…
– Правильно.
Четвертый удар стал, таким образом, первым…
Я задергался.
– Еще раз дернешься – привяжу.
– Не надо…
Жаххх! Жаххх! Казалось, этот звук слышит вся казарма, вся округа.
«Молчать буду как партизан» – крутилось в голове. После двенадцатого я начал стонать. После двадцатого крик перешел в рев. После двадцать четвертого сержант объявил перерыв.
Я уткнулся в одеяло, чтобы Сергей не видел моих слез.
– Зря геройствуешь – сержант затянулся сигаретой. – Дать закурить? Ах да, ты же у нас не куришь, интеллигенция.
– Делай свое дело, гад – проскрежетал я зубами.
– Успеется. И это я – гад? А мне казалось, меня кто-то попросил себя выпороть.
Странно, но теперь мне было совершенно безразлично, что Сергей внимательно рассматривает мое распластанное тело.
– Чё худой такой? Дрочишь, наверное, часто – Сергей усмехнулся, видя как краска густо залила мое заплаканное лицо. – Да ты не стесняйся, нас тут двое мужиков. Ничего, в армии поправишься. Я тоже пришел как щепка. Режим дня – великое дело. А дрочить полезно.
Сергей говорил медленно, как бы не замечая моих всхлипываний.
– Кстати, только дурак молчит, когда его порют. Орать надо, понял? Так легче.
«Хрен тебе», – подумал я. Но скоро убедился, что сержант был прав на все сто.
После тридцатого я мертвой хваткой вцепился в спинку койки, чтобы не вскочить.
Тридцать пять, тридцать шесть… Кто это вопит, неужели это мой голос? Сорок… В голове бухает какой-то молот, мешает считать… Бежать уже не хочется. А что это за звук? Почему звук ремня по заду, а боли нет? Проклятые слезы – забили весь рот и нос, нечем дышать…
Сорок восемь, сорок девять…
– Ну?! Чего остановился? Гад, сука…
– Все. Ты свое получил. Встанешь по моей команде.
Рев все еще вырывается из моей груди. Возвращается чувство боли. Нет сил терпеть… Постепенно я перестаю рыдать и начинаю дышать нормально.
– Встать.
Слажу с койки. Сержант протягивает платок:
– Сопли утри.
Вытираю лицо и осторожно провожу рукой по попе. Мокро! Но ладонь чистая.
– Что, кровь ищешь? Да нет ее и в помине. К зеркалу шагом марш!
Теперь мне глубоко пофигу, что я голый, я просто не замечаю этого. Становлюсь спиной к зеркалу на дверце шкафа и осматриваю свои ягодицы. Красные, но не такие страшные, как ожидал увидеть. И никакой крови!
– Лицом к стене! Руки за голову!
Какая странная команда. Становлюсь у стены, складываю руки на затылке.
– Должен же я осмотреть результат своей работы – со смехом говорит Сергей и мне уже почти смешно, но…
Но раздается стук в дверь.
– Куда?! – Рявкает сержант при моей попытке дернуться в сторону. – Стоять. Это Васька, он свой.
В каптерку вваливается Хохол и шумно свистит, увидев интересное зрелище.
– Кого это ты так, Серега? Нехило отделал. Но и не по полной. Что, пожалел? Ба, та це ж Вадим! Во здорово! Пацаны завтра поприкалываются!
– Пацаны не узнают. Я ясно сказал? Ясно?
– Да ясно, ясно, чё ты, Серега. – Васька подходит ко мне. – Ну чё, Вадим, орал?
– Орал.
– Нормально он вынес, – говорит Сергей. – Все бы так. Уважаю.
У меня вдруг что-то щекочет в глазах.
– Ну ладно, я журнал занес. Спать потопаю. Пока, Серега. Ну, Вадим, мать твою! Кто бы мог подумать? Молоток.
Васька сваливает, а я стою у стенки голый с руками за головой.
– Отставить. Иди сюда. Вот, выпей чаю.
Беру дрожащими руками чашку. Стою.
– А чё ты стоишь? Думаешь, не сядешь? Ну и дурь у тебя в голове! Садись.
Осторожно присаживаюсь на деревянный табурет, ощущая прохладное дерево разгоряченным задом. С ума сойти, я могу сидеть!
Глоток за глотком горячего чая окончательно возвращает меня к жизни. И я вдруг вижу, что передо мной нет сержанта. Сидит напротив парень, которого вижу будто в первый раз – умный, серьезный, доброжелательный.
– Серега.
– Что?
– Спасибо…
– Не за что.
– Прости меня.
– Отставить. Мы не бабы.
– Ну все равно, прости. Знаешь, я тебя проклинал, когда ты порол меня, думал, от боли вырублюсь…
– Понятное дело, – Сергей улыбнулся. – Я батю своего знаешь, как материл, царство ему небесное, но не вслух, конечно. Меня-то он не так сёк. Я по два дня сидеть не мог…
– Странно, почему настроение такое хорошее после дикой боли?
– Потому что ты ее вытерпел. Ты сейчас сам себя уважаешь. Хоть и не знаешь этого…
Сергей снова улыбнулся. – Ну все, пора спать.
Мы встали.
– Сергей, спасибо. – Я протянул руку, и сержант крепко пожал ее.
– А знаешь… – я замялся.
– Ну что?
– Ну… Я не против, если ты меня за провинность снова накажешь… А что если… А что если не за что будет наказывать? – Я снова густо покраснел.
– Ну, если не за что, отведаешь прутьев вместо ремня. – Сергей рассмеялся. А потом вдруг посерьезнел, положил руку мне на плечо и тихо сказал:
– Я сам замечу. Я пойму, когда надо будет снова.
– Спасибо! Спасибо, Сергей!
Я подобрал с пола одежду и радостно выскочил в темный коридор.
– Трусы! – крикнул вдогонку командир.
Я положил одежду на пол и, быстро натянув трусы, снова поднял шмотки и зашлепал к своей койке. Казарма крепко спала, и никто не видел ни моей багровой попы, ни счастливой физиономии.