Отправлено: 05.05.19 15:15. Заголовок: Ну, пожалуйста, поверь мне!

Хочу предупредить: рассказ тяжёлый и абсолютно нетематический, но он не мог остаться ненаписанным, поскольку завершает трилогию о Хрупкости. Любые совпадения случайны.
…………………………………………………………………………………………………
Мягкий графит легко скользил по гладкому листу, и, как всегда, магия линий в штриховке завораживала Максима. Карандаш в его тонких пальцах словно улавливал настроение, и учебный рисунок, заданный в художественной школе, наполнялся неповторимым смыслом.
Внезапно дверь открылась – и вошёл отец, сразу заполнив своей крупной фигурой маленькую комнату на мансарде. Максим вздрогнул от неожиданности и вскочил, неловко зацепив край листа и разорвав его до половины. Потемневшими от страха глазами мальчик смотрел на отца, пытаясь вспомнить все детали прошедшего дня, в котором, видимо, было что-то, за что сейчас он будет наказан: отец всегда поднимался в его комнату только для этого. Последний раз – полгода назад.
Тогда Максиму исполнилось тринадцать, и он перешёл в другой – уже почти взрослый, с выездными выставками, обязательным использованием профессиональных материалов – класс художественной школы. Отец не одобрял такое увлечение, считая, что мальчику больше подходит спорт или техника, однако не препятствовал. Когда Максим впервые вместе с мастером и ребятами из школы попал в художественный салон, он словно увидел бесконечные миры, которые можно создать этим разнообразием красок, грунтовок, графитовых карандашей. Как он проклинал потом тот миг, когда решился взять у отца деньги и, в одиночку съездив в центр города, купил две коробки пастели. «Не в деньгах дело, – говорил отец, сидя на стуле в этой мансардной комнате, – это кража, сын. Ты мог попросить – разве б я тебе отказал? Это обман: ты взял тайком. Это нарушение запрета: ты не должен один выезжать из посёлка». Максим чувствовал себя преступником, не знал, куда спрятать газа от полыхающего красным стыда. До мельчайших подробностей он помнил, как отдавал дрожащими руками сдачу, расстёгивал джинсы, спуская их вместе с трусами до колен, помнил каждую секунду самой строгой в его жизни порки. Он долго терпел, потом кричал, плакал, но впервые ни о чём не просил.
Вообще-то отец наказывал Максима ремнём не так уж часто – и всегда за дело. Самая первая порка была в четыре года, когда малыш устроил истерику в магазине игрушек. Потом, сидя в детском кресле автомобиля, Максим уже не ревел, а только всхлипывал, чувствуя какую-то неуловимую перемену в отце. Дома он был раздет снизу, уложен на кровать и выпорот. Те давние десять стежков отцовским ремнём были несильными, но Максим сразу заплакал, заколотил ногами, попытался вырваться, но отец, крепко и одновременно мягко придерживая мальчика за спину, неумолимо наносил удары по быстро краснеющей ребячьей коже. После порки он молча вышел из комнаты, а Максим ещё долго не мог подавить глубокие судорожные всхлипы. Уже успокоившись, мальчик слышал доносившиеся с первого этажа голоса родителей, потом в комнату вошла мама – её глаза были красные и вспухшие, – укрыла Максима одеялом, напоила чем-то тёплым и сладким. Позже, когда он почти засыпал, в комнату вошёл отец, сел рядом и взял в свою большую руку маленькую горячую ладошку сына. Максим повернулся к нему и, блестя глазами, в которых лишь недавно высохли слёзы, тихо спросил:
– Папа, ты меня любишь?
– Конечно, малыш, я тебя очень люблю!
– А почему тогда бьёшь?
– Я не бью, – голос отца слегка дрогнул, – я тебя наказал, потому что ты плохо себя вёл.
С того раза перед каждой поркой отец немногословно, но весомо объяснял, в чём провинился Максим и почему он должен быть наказан. Спрашивал: «Ты согласен?» И только после тихого «да» приказывал спускать штаны и ложиться на кровать. За все годы Максим так и не смог привыкнуть к боли, каждый раз, раздеваясь, чувствовал мелкую дрожь, весь сжимался в ожидании первого удара, уже получая ремня, не мог долго терпеть, плакал и умолял простить. Иногда после строгой порки мокрой была не только подушка, но и простыня.
Максим принял как данность, что любовь отца проявляется и так – в спокойных, весомых словах, коротких приказах и боли, сильной, жгучей, постепенно и неотвратимо заполняющей всё тело. Но всё же после той самой первой порки что-то изменилось в его отношении к отцу: Максим не мог, например, как прежде, увидев отца ещё издали, броситься к нему, обвить руками его шею и тесно-тесно прижаться к его тёплой и слегка колкой щеке. Подбегал, смотрел в глаза, когда отец, улыбаясь, приседал, чтобы оказаться на одном уровне с Максимом, – и не мог обнять! Отец перестал быть Другом. Был Защитником, Воспитателем, Помощником, но не Другом. А ещё – он навсегда перестал быть оранжевым.
Максим с раннего детства умел видеть людей, животных и даже пространство в цвете – сияюще-оранжевом, грустно-синем, нежно-зелёном. Всегда оранжевой была Булька – рыжая помесь сардельки с табуреткой, которую мама с Максимом взяли в собачьем приюте. Оранжевым заполнялось пространство комнаты, когда карандаш в руках Максима послушно проявлял видимое внутренним взором. Мама тоже часто была оранжевой, но её грусть отсвечивала зелёным. Отец виделся через насыщенно-синий, а во время наказаний – фиолетовый. Красным был его ремень, особенно тогда, когда после порки отец неспешно заправлял его в брюки. Во время строгого наказания ремень просто полыхал огненно-алым, и всё пространство комнаты ещё долго пульсировало красным цветом боли.
………………………………………………………………………………………………….
Герман был уверен, что он всё в своей жизни контролирует, подчиняя ещё в юности выстроенному плану. Перфекционист по натуре, он во всём стремился к порядку и совершенству: закончил с красным дипломом университет, организовал небольшой, но стабильный бизнес. К тридцати годам добавил к своим качествам жёсткость, бескомпромиссность, быстроту принятия решений. Вот только создать семью долго не получалось: ни в одной из бывших в его жизни женщин он не видел свою жену. Когда Таня, придя на собеседование, впервые появилась в его офисе, он, поражённый тёплым, мягким светом её глаз, поймал себя на мысли: «Какая светлая девочка!» Она была совсем юной – на десять лет младше Германа – студенткой, приехавшей в большой город из далёкой деревни. После свадьбы Герман убедил Таню оставить учёбу и полностью уйти в семью, тем более что вскоре родился сын.
Подрастая, Максим всё больше становился похожим на Таню, невысокую голубоглазую блондинку, но если в ней хрупкость и мягкость безмерно нравились Герману, то в Максиме – будущем мужчине – иногда раздражали. Это была первая нестыковка с правильностью подчинённой разуму жизни Германа.
Второй оказалась реакция Тани на предложенные Германом методы воспитания сына. «Мы должны быть едины в этом вопросе… Строгость ведёт к успешности… Необходимо корректировать поведение… Порка как исключительная мера воздействия вполне приемлема… Наказание не отменяет любви… Меня отец тоже так воспитывал, у меня нет на него обиды…» На все разумные доводы Германа Таня отвечала молчанием, в котором чувствовалось несогласие, - и это было первым противодействием, исходившим от неё. Герман, как всегда, сумел настоять, но всё же каждый раз, поднимаясь к Максиму для наказания, закрывал на задвижку дверь его комнаты.
………………………………………………………………………………………………….
Отец закрыл дверь и, подойдя вплотную к Максиму, сел на стул. «Ты опять сделал это?» – спокойно спросил он, глядя в глаза мальчику. Ноги Максима сразу стали ватными, дыхание участилось, а голос вдруг охрип: «Что я сделал?» Отец говорил о пропавших деньгах, о том, что с первого раза Максим, видимо, не понял, что такое обман и кража, и придётся объяснить ему более сурово. Потом – о чём-то спрашивал.
Во время таких «предпорочных» разговоров Максим всеми силами пытался справиться с напряжением и чётко отвечать на все вопросы – даже риторические. Но сейчас спазмы страха и ещё какого-то столь же сильного чувства перехватили голосовые связки, и он молчал, глядя расширенными глазами на отца. После краткого и окончательного «ты будешь строго наказан» отчаяние от несправедливости совершающегося, сковавшее Максима, вдруг прорвалось – бурно, через торопливые слова отрицания, а потом через крик: «Папочка, я не брал! Ну, поверь мне, я не брал! Поверь – пожалуйста!» Но отец не верил, и Максим не видел возможности пробиться через глухоту этого неверия, а отчаяние всё клокотало в груди и вырывалось плачем. Максим бросился в угол и, опустившись на пол, вжался в стену, обхватил тонкими руками колени, словно пытаясь занять как можно меньше места в пространстве комнаты. Фигура отца, отсвечивая фиолетовым, надвигалась на него. Он был в полной его власти и мог только молить: «Ну, пожалуйста, поверь мне! Поверь! Поверь!» Максим чувствовал, что отца раздражает это сопротивление, необходимость силой укладывать его на кровать и сдёргивать вниз домашние тренировочные штаны с трусами. Он знал, что это раздражение отзовётся большей силой ударов, но ничего не мог с собой поделать: его затопило отчаяние, чернотой заполнявшее пространство комнаты.
Боль от ударов ремня, огнём вспыхивая на поверхности кожи, тут же пробиралась в глубь мышцы, накапливалась там, разрасталась, становилась невыносимой. Каждая её волна заставляла кусать губы, сжиматься, стискивать руками края кровати, пытаться увернуться, привстать. Дыхание перехватывало, Максим судорожно, со всхлипом, взрыдом, втягивал в себя воздух. На некоторое время обжигающая лава ударов прекратилась, и Максим, пытаясь отдышаться, обернулся и полными слёз глазами посмотрел через плечо на отца: «Папочка, миленький, я не брал… Поверь, пожалуйста, ну пожалуйста…» Но отец продолжил порку, боль опять заполнила собой весь мир, и, пробиваясь сквозь неё, как сквозь вату, Максим, уже почти не осознавая себя, с плачем выкрикивал: «Поверь, пожалуйста, ну пожалуйста!» И даже через некоторое время – уже в хрипе сорванного криком голоса – можно было расслышать «поверь… поверь… поверь…»
………………………………………………………………………………………………
Максим проснулся под утро – от черноты, заполнившей комнату во время вчерашнего наказания. Чернота скопилась в углах, висела на потолке, мешала дышать. Невозможно было от неё скрыться, невыносимо в ней быть – и Максим, стараясь лишний раз не прикасаться к болезненному, в чёрно-фиолетовых синяках телу, натянул джинсы, нырнул в свитер и тихо подошёл к двери. Уже взявшись за ручку, он вернулся, отыскал папку, в которой хранил свои рисунки и, словно им тоже нечем было дышать в этой черноте, прижал их к груди. Максим весь превратился в ощущения: прохладная гладкость лестничных перил, тихо щёлкнувшие дверные замки. У входа накинул куртку, надел кроссовки. Во дворе из холодного мартовского тумана выкатилась Булька, ткнулась в ладонь кожаным носом, лизнула тёплым языком. У Максима защипало в глазах, и он ускорил шаги: холодная тяжесть щеколды ворот – и он уже на улице. Сейчас идти – быстрее, быстрее! – на конечную остановку единственного автобуса, идущего в город из их коттеджного посёлка. Первого автобуса пришлось ждать долго, Максим продрог и, крепко стискивая папку с рисунками, согревал дыханием покрасневшие руки.
В такой ранний час в автобусе, идущем от одной окраины города до другой, почти никого не было, разве что на половине маршрута зашёл невысокий мужчина – серый, непрозрачный. На конечной остановке Максим вышел и, постояв в нерешительности, побрёл по обочине дороги просто потому, что нужно же было куда-то идти. И он шёл – в холодный туман, серый, прозрачный.
………………………………………………………………………………………………
Он увидел этого мальчишку сразу: худенький светловолосый кузнечик. Он знал, что тот, кто живёт в нём, любит таких. Что любит – именно таких! Он даже с досадой, с грустью подумал: «Ну что этот кузнечик делает в такой ранний час? Куда едет? Почему они встретились?» Он знал, что тот, кого он называл минотавром, обязательно проснётся в нём – и Он проснулся. Когда-то, в детстве, минотавр довольствовался бабочками, потом кошками, маленькими бродячими собаками, но год назад этого Ему оказалось мало. Ещё долго он с искренней грустью смотрел в глаза мальчишке на примотанных скотчем листках с отчаянной надписью «Помогите найти!»
Теперь он знал: это минотавр не спускает с мальчишки глаз, спрятанных за бифокальными линзами, это Он дышит его лёгкими, ступает его ногами в дешёвых кроссовках, оставляя ребристые следы на холодном песке обочины. Осталось ещё немного – и они встретятся…
………………………………………………………………………………………………….
Утром Герман впервые решил не заходить к наказанному Максиму: пусть прочувствует, подумает, раскается. Когда он доставал ключи из нагрудного кармана куртки, на пол, покружившись в воздухе, упала пятитысячная купюра, и он сразу вспомнил, как вчера на заправке второпях положил её вместо сумки в карман. Герман бросился в комнату сына – просить прощения, обнять, прижать к себе – и, похолодев, увидел пустую кровать со сбитым на пол одеялом. На столе, почти разорванный, лежал не законченный вчера учебный рисунок Максима: две руки – маленькая и большая, – обращённые друг к другу.
Потом в Германе жил один лишь разум, заставляя делать нужные звонки, говорить уверенные слова Тане, давать чёткие указания своим сотрудникам. Таня не могла плакать, она сидела на диване и, обхватив себя руками, раскачивалась взад-вперёд, глядя перед собой сухими, воспалёнными глазами.
Казалось, Герман опять всё контролировал, но было что-то, чему он просто не позволял вырваться, потому что знал: это затопит. И оно – затопило, когда, оставив Таню с вызванной им медсестрой, он впился руками в прохладный руль джипа и помчался сквозь туман по маршруту единственного отходящего от их посёлка автобуса. Его затопило отчаяние, защипавшее давно уже не испытанной теплотой слёз и задавшее бешеный ритм сердцу, которое словно выстукивало: «Я люблю тебя, малыш! Ну, пожалуйста, поверь мне! Поверь! Поверь!»
Герман вдруг вспомнил, как забирал Таню из роддома, как лучились тёплым светом её глаза, как он бережно, боясь уронить или оступиться, нёс к машине маленький свёрток и уже дома, осторожно отогнув кружевной край синего одеяла, заглянул внутрь. На крошечном розовом личике разомкнулись нежные, припухшие веки, и в маленьких щёлочках отец впервые увидел глаза своего сына. Герман трепетно, тихо прошептал «Привет» и почти задохнулся от щемящего счастья: в мире – Его ребёнок!
И вот теперь он мчался, разрывая молочный туман чёрной тяжестью летящего джипа, чтобы найти – обязательно найти! – в этом равнодушном мире ту единственную точку, где был его ребёнок… Пока ещё был…

 Отправлено: 18.05.19 20:41. Заголовок: VwV пишет: Ладно, е..

VwV пишет:

цитата:

Ладно, если папа добрее мамы, то, пожалуй, можно и ему. Кому ребенок больше доверяет, тот и наказывать должен.

Дело не в доброте, а в авторитете. Приезжайте к детям раз в неделю, осыпайте их подарками и водите по интересным местам. Держу пари, вы для них будете куда добрее мамы, которая и за плохие отметки ругает, и сладкое есть запрещает и постоянно кричит. Но попробуйте наказать детей за что-то - мигом пошлют. Потому что вы не авторитет ни разу. А вот мать, в данной ситуации авторитет.

 Отправлено: 18.05.19 20:45. Заголовок: VwV пишет: Я за те..

VwV пишет:

цитата:

Я за телесные наказания с 12 лет с правом наказуемого заменить порку на какое-то не телесное.

Фантазёр вы, мой дорогой ) Как это вы в соседней ветке написали? "Дети должны сами соглашаться на наказание"? Это шедевр, вобще! )
...Что касается мамы Тима… Ну, а что? Да, она использовала порку и это, в принципе, можно понять: она должна была воспитывать сына в одиночестве, совмещая и мужские, и женские функции… Мальчиков воспитывать вообще трудно; а я жил, к тому же, в очень криминальном районе города и плохих примеров было более, чем достаточно; а ей ещё ведь и работать надо было, чтобы этому самому Тиму нашлось что покушать и во что одеться... Вы так попробуйте: дайте ребёнку всё, что нужно; обеспечьте ему высшее образование - а там уж и осуждайте, если не передумаете.
...У меня, лично, никаких обид нет; хотя, конечно, телесные наказания - это не сахар и не чай с вареньем… Но - что поделать? Справедливости ради, надо сказать, что после таких наказаний, она, некоторое время прощала мне всякие мелкие шалости и баловала… до первой серьёзной провинности с моей стороны; тогда всё повторялось… Вот такие "нежные порки"; как это вы, вообще, до такого словосочетания додумались? )

 Отправлено: 18.05.19 23:26. Заголовок: tim пишет: Фантазёр..

tim пишет:

цитата:

Фантазёр вы, мой дорогой ) Как это вы в соседней ветке написали? "Дети должны сами соглашаться на наказание"? Это шедевр, вобще! )

Не на наказание вообще, а на телесное наказание в частности. То есть надо исключить физическое насилие. Надо определить, сохранила ли мать доверие ребенка. Она должна убедиться в том, что не перегибает палку.
tim пишет:

цитата:

...Что касается мамы Тима… Ну, а что? Да, она использовала порку и это, в принципе, можно понять: она должна была воспитывать сына в одиночестве, совмещая и мужские, и женские функции… Мальчиков воспитывать вообще трудно; а я жил, к тому же, в очень криминальном районе города и плохих примеров было более, чем достаточно; а ей ещё ведь и работать надо было, чтобы этому самому Тиму нашлось что покушать и во что одеться... Вы так попробуйте: дайте ребёнку всё, что нужно; обеспечьте ему высшее образование - а там уж и осуждайте, если не передумаете.

А я Вашу маму не осуждаю. Я осуждаю общество, которое поставило ее в условия, когда приходится пороть, но не объяснило, в какой форме это допустимо делать, чтобы была польза, а не вред.
tim пишет:

цитата:

...У меня, лично, никаких обид нет; хотя, конечно, телесные наказания - это не сахар и не чай с вареньем…

Не чай с вареньем, но и не до невозможности больно и до паники страшно. Надо давать возможность ребенку перенести наказание с достоинством и не переставая соображать от боли.
Не страх перед наказанием, а опасение наказания. Не вопить в агонии, а терпеть и думать: ну когда же это процедура закончится! И какой же я дурак, что на нее нарвался.
tim пишет:

цитата:

Справедливости ради, надо сказать, что после таких наказаний, она, некоторое время прощала мне всякие мелкие шалости и баловала… до первой серьёзной провинности с моей стороны; тогда всё повторялось…

Баловала это хорошо, а вот прощать мелкие, чтобы потом очень жестко наказывать за не мелкие это устраивать ребенку ловушку. Только он, понимаешь, расслабился, тут его и выдрали как сидорову козу!
Ведь даже Бородавкин в "Мыслях о градоначальническом единомыслии, а также о градоначальническом единовластии и о прочем" писал:
"Конечно, обыватели должны быть всегда готовы к перенесению всякого рода мероприятий, но при сем они не лишены некоторого права на их постепенность. В крайнем случае, они могут даже требовать, чтобы с ними первоначально распорядились, и только потом уже палили. Ибо, как я однажды сказал, ежели градоначальник будет палить без расчета, то со временем ему даже не с кем будет распорядиться... И таким образом вновь упразднится административная экономия, и вновь нарушится величественная административная стройность."
Ты или и за серьезную провинность несильно шлепай или отшлепай за шалость, чтобы сообразил, что ни о чем большем шалости лучше и не помышлять.
А кроме шалостей есть лень и вызванные ей тройки-двойки. Шалости то, конечно, надо прощать.
tim пишет:

цитата:

Вот такие "нежные порки"; как это вы, вообще, до такого словосочетания додумались? )

Я говорил "нежно за ухо", а порка легкая, а не нежная.
Короче говоря, Вашей маме надо было дать правильные инструкции, а вам хоть какие-то минимальные права. Ну хоть стать на горох, если порку до конца дотерпеть не можешь. Ну как минимум!
Хотя, конечно, лучше не на горох, а в угол, пусть и на три часа даже. Сообразила бы, наверное, что если сын готов в углу три часа стоять, то как-то слишком все строго.

 Отправлено: 18.05.19 23:47. Заголовок: VwV пишет: Баловала..

VwV пишет:

цитата:

Баловала это хорошо, а вот прощать мелкие, чтобы потом очень жестко наказывать за не мелкие это устраивать ребенку ловушку. Только он, понимаешь, расслабился, тут его и выдрали как сидорову козу!

Таковы женщины; поэтому, Митрил прав, когда говорит, что сечь должен мужчина.
Но у женщины преимущество в том, что она после порки ребёнка ласкает и целует и обиды не бывает. Если мужчина сделает тоже самое: вытрет, скажем, слёзы ребёнку своим носовым платком; скажет, что он его очень любит - но ему пришлось сегодня наказать его ремнём, потому что он вёл себя очень плохо; поцелует, - то злобы в душе не будет.

 Отправлено: 18.05.19 23:56. Заголовок: tim пишет: Таковы ж..

tim пишет:

цитата:

Таковы женщины; поэтому, Митрил прав, когда говорит, что сечь должен мужчина. Но у женщины преимущество в том, что она после порки ребёнка ласкает и целует и обиды не бывает. Если мужчина сделает тоже самое: вытрет, скажем, слёзы ребёнку своим носовым платком; скажет, что он его очень любит - но ему пришлось сегодня наказать его ремнём, потому что он вёл себя очень плохо; поцелует, - то злобы в душе не будет.

Не все женщины таковы! И рядом с женщиной, конечно, должен быть мужчина, который в нужный момент хватает ее за хвост и объясняет, в чем она не права. Потому так и важна полная семья!
Опять же, смотрите. Мама перегнула палку, но мама не окончательная инстанция. Папа разобрался, маму отчитал, она сказала сыну, что погорячилась, он ее обнял и по рыцарски простил, как слабую женщину.
Отца он по рыцарски простить не может! Отец на такие слабости права не имеет. И лучше не браться за дело, в котором не имеешь права на ошибку и не предпринимать шагов, которые не могут быть исправлены и оспорены.
Хорошо, допустим, мужа у нее нет. А куда дедушка ваш смотрел?! Почему не ухватил за хвост и не накрутил его? На то и старшее поколение, чтобы вразумлять своей мудростью младшее.
А если и дедушки не было, тогда понятно! Совсем одна, конечно, крыша слегка поедет! Тогда и вовсе понять и простить надо.

 Отправлено: 19.05.19 00:07. Заголовок: WwW, а если ещё пр..

WwW,
а если ещё прадедушку на спиритическом сеансе вызвать с того света,то он всем хвоста накрутит. Правда,виртуально,но,ить,авторитет!)

 Отправлено: 19.05.19 00:11. Заголовок: VwV пишет: Тогда и ..

VwV пишет:

цитата:

Тогда и вовсе понять и простить надо.

Да, конечно, я прощал - мама же! И я всё понимал.
...Но, тем не менее, - у женщин такие дела обязательно связаны с истериками, "выносом мозга"; и ещё неизвестно, что "тяжелее переносится".
С мужчиной иначе: провинилось дитятя? Папа спокойно снимает ремень и аккуратно его порет... Конечно, мужские порки более строгие; но неуправляемой бури эмоций потом не бывает.

 Отправлено: 19.05.19 00:31. Заголовок: tim пишет: С мужчин..

tim пишет:

цитата:

С мужчиной иначе: провинилось дитятя? Папа спокойно снимает ремень и аккуратно его порет... Конечно, мужские порки более строгие; но неуправляемой бури эмоций потом не бывает.

Уж лучше неуправляемая буря эмоций, чем хладнокровная ничем не объяснимая, кроме внутреннего зверства и непроходимой глупости, жестокость! Такое, в отличие от состояния аффекта истеричной женщины, нельзя понять, а следовательно и простить. Такого отца нельзя уважать!
Истеричную маму все равно будешь любить, а в ее нормальном состоянии и уважать! Да еще и собственную ответственность осознаешь: довел мать! Сам довел!
Хладнокровного палача-отца будешь презирать и люто ненавидеть.
Почувствуйте разницу!

 Отправлено: 19.05.19 07:48. Заголовок: VwV, и снова, приеха..

VwV, и снова, приехали. А ничего, что человек подверженный эмоциям и смене настроения просто не сможет наказать адекватно проступку? Получится, что если у мамы хорошее настроение, то она простит что угодно. А если плохое, то наказать может даже за мелочь, вроде незаправленной кровати или тройки за контрольную.
И здесь наказывайте хоть ремнем, хоть отбирание компьютера, но если ребёнок не будет видеть что наказания справедливы, и зависят только от "милости" мамы, то никакого толку от них не будет.

 Отправлено: 19.05.19 09:09. Заголовок: Митрил пишет: Получ..

Митрил пишет:

цитата:

Получится, что если у мамы хорошее настроение, то она простит что угодно.

Ну, конечно, сечь должен мужчина!
...Это может быть старший брат, к примеру, если отца нет. Или, просто, посторонний человек, которому мать доверяет - адекватный, интеллигентный и ответственный. Если мать считает, что сына надо наказать, она попросит этого человека выпороть его, поскольку сама не может - как в известном рассказе Чехова, когда дядя порол своего племянника по просьбе его матери - своей сестры. Там, правда, всё в юмористической форме подано, - но во всякой шутке есть доля правды.

 Отправлено: 19.05.19 09:57. Заголовок: Отдельные посты от ..

Отдельные посты от VwV, от Митрил, от Львовны и от Guran, связанные логически между собой, но вне темы поднятой в рассказе, перенесены в отдельную тему "Существует ли равенство детей и родителей перед законом?"















_________________________________________________

 Отправлено: 19.05.19 10:45. Заголовок: Митрил пишет: VwV, ..

Митрил пишет:

цитата:

VwV, и снова, приехали. А ничего, что человек подверженный эмоциям и смене настроения просто не сможет наказать адекватно проступку? Получится, что если у мамы хорошее настроение, то она простит что угодно. А если плохое, то наказать может даже за мелочь, вроде незаправленной кровати или тройки за контрольную. И здесь наказывайте хоть ремнем, хоть отбирание компьютера, но если ребёнок не будет видеть что наказания справедливы, и зависят только от "милости" мамы, то никакого толку от них не будет.

Вы все исходите из того, что все женщины дуры. Надеюсь, что это все же не так, а если так, то муж должен жену вразумлять.
Ну и справедлив сам факт наказания и то, что оно в любом случае довольно умеренное. А чуть сильнее или чуть слабее может и от маминого настроения зависеть, почему нет? Будет стимул вести себя так, чтобы у мамы всегда было хорошее настроение.