Отправлено: 17.08.20 21:22. Заголовок: Быковка. Автор Егор.

Быковка.
Автор Егор.



"Сука!" - смачно выругался я в адрес плетущегося передо мной минивэна. Нет, ну действительно! Тут скорость девяносто! А он восемьдесят еле ползет! Не иначе, как какая-нибудь домохозяйка с шопинга. Ну, ездила бы днем, а не тогда, когда люди с работы возвращаются и домой торопятся!

Откинув голову на подголовник, я постарался переключить внимание на что-нибудь другое. Объехать ее я все равно не смогу - тут однополоска. А обгонять по встречке в Канаде не принято. Чревато. Это вам не Россия. Да и вообще мне доктор запретил волноваться. Даже вон какие-то таблетки выписал. Возраст, давление, сердце и прочая херня. А чтобы не волноваться, надо думать о чем-нибудь хорошем. Ну, например, об отпуске, в который я собираюсь через неделю.

Вот с мыслями о нем я и доехал до самого дома.
А дальше все, как обычно: душ, обед, возня на участке (цветочки - это, конечно, красиво, но их же, блин, надо еще и регулярно поливать!). И, наконец-то, отдых: телек, на ста двадцати программах которого нечего смотреть, или компьютер, в котором всегда можно найти что-нибудь интересное. Да, но сперва - новости.

Читать или смотреть новости - это, кстати, наша национальная особенность. Местным все по барабану. Это только нашим обязательно надо знать, что и где происходит в мире. А уж про Российские новости я и не говорю. Все - включая криминальную хронику и новости культуры.

Кстати, а что там у нас в мире криминала...
Та-а-ак. "...Мать выкинула ребенка с балкона". Сука! "У безработного Н. посреди бела дня отняли сумку с пятью миллионами рублей". Хорошо быть безработным в России. "Мэра города К. посадили за взятки". И так далее.

М-да. Ничего интересного. Все, как обычно. Так. А что там еще...
"...Житель деревни Быковка Томской области зарубил топором соседа за то, что тот не дал ему опохмелиться."

"Быковка?! Томской области?! Неужели та самая?!"

Вот так да! Услышать в Канаде о далекой забытой Богом сибирской деревне, которая всего лишь однажды случайно мелькнула в моей жизни... Это же сколько лет назад было? После восьмого класса... Значит, это мне было пятнадцать. А сейчас... То есть сорок пять лет назад?! Ну да. Сорок пять. Елки-палки!

Оторвавшись от компьютера, я подошел к бару и налил себе сразу полстакана "Глентвидича". Подсев лет десять назад на виски, я постепенно полностью ушел от водки. А что - те же самые сорок оборотов (а бывает и больше), но пьются не в пример легче. И главное потом никакого опохмельного синдрома. Пью я их, правда, не так, как тут принято, а по-нашему - по-русски, как водку - без всяких там соломинок, льда и прочей херни.

Быковка...
Как там у Высоцкого - "где мои семнадцать лет"? Ну, то есть, в моем случае - пятнадцать.

М-да. Окончание восьмого класса, экзамены и летний лагерь труда и отдыха в деревне Быковка.

Даже не верится, что это когда-то было.
Конечно, многое забылось, но...


Отправили нас тогда туда, кажется, где-то через неделю после сдачи последнего экзамена. Нас - это два параллельных восьмых класса. (В смысле уже бывших восьмых). Правда поехали тогда далеко не все. Кто-то по окончанию забрал документы и ушел в ПТУ, кто-то по состоянию здоровья отмазался, кто-то еще что. Короче, поехало нас человек сорок. Нет, даже меньше. Ну и плюс обе классухи, физрук и военрук.


Да, вот что еще хорошо запомнилось: мы тогда волокли с собой туда взятые из дому раскладушки, матрасы, подушки, одеяла, постельное белье. В общем все, что надо было для спанья.

Сейчас такое, наверное, кажется дикостью. А тогда это было в порядке вещей.
Короче, привезли нас в эту самую Быковку и заселили в здании пустующей школы. (Пустующей - не в том смысле, что из-за каникул. А в том, что ее уже года три назад как закрыли из-за того, что не было кого учить. Как мы потом узнали, на всю деревню было всего с десяток ребятишек школьного возраста. И держать для них "целую школу" оказалось слишком накладно. Поэтому было решено закрыть ее, а детей на время учебы отправлять в интернат, который находился в райцентре).


В общем вот в эту пустующую уже три года школу нас и заселили.
А представляла она из себя большую избу с шестью комнатами. Кстати, как мы туда все влезли со своими раскладушками, я до сих пор не понимаю.
Рядом со школой стояла еще одна изба, но уже поменьше, которую специально к нашему приезду переоборудовали в кухню. Столы же для еды стояли прямо на улице под одним большим навесом.
Ну и "удобства", естественно, тоже были на улице - в деревянных домиках с вырубленными сердечками на дверях.
В общем, "романтика".


...Как только мы закончили расселяться, учителя собрали нас и кратко рассказали, как будет проходить наш "отдых и труд".

Не вдаваясь в подробности, в общих чертах это должно было выглядеть так: подъем, завтрак, четырехчасовой ударный труд на благо Родины (то есть в данном случаи колхоза), обед, развлечения (спортивные игры, викторины, походы в лес, на речку и прочие), ужин, свободное время, танцы ("если будете хорошо себя вести") и отбой.

Правда тут же возникла проблема с поварихами (двумя местными бабами неопределенного возраста), которые, сидя на крыльце кухни, тоже все это внимательно слушали.

Оказалось, что "они предупреждали Егорыча (председателя колхоза), что ужин готовить не будут". Потому как "им скотину надо кормить" и "в огороде дел невпроворот". И "они не намерены торчать тут целый день".

Кое-как успокоив не на шутку заведшихся поварих, военрук (он был у нас начальником лагеря) пообещал утрясти этот вопрос с председателем.
Однако состоявшийся на следующий день разговор с председателем происходил уже по абсолютно другому поводу (впрочем, потом и по этому тоже).

А случилось вот что: ночью пошел сильный дождь и потекла крыша. Причем сразу в нескольких местах, да так сильно, что на полу образовались здоровенные лужи.

Но это было еще полбеды. Хуже было другое - судя по всему, вода где-то что-то замкнула в проводке. В общем был большой "бум" с искрами и не стало света.


Председатель... Но тут надо сперва сказать пару слов о нем. Потому как это была настолько колоритная фигура, что я помню его по сей день.

Внешне он был ничем не примечателен - лет шестидесяти, "маленький-плюгавенький", с небольшим животиком. Но в остальном... Во-первых, за весь месяц, что мы пробыли в Быковке, я ни разу не видел его трезвым. Нет, пьяным я его тоже ни разу не видел. Просто он всегда был "слегка под градусом". А во-вторых, как он говорил! Большую часть его словарного запаса составлял мат. Поэтому, разговаривая с нашими классухами, он в основном мычал и пытался объясняться жестами. А если все же, забывшись, добавлял что-то матерное, то тут же очень искренне извинялся. Ну, не умел человек разговаривать по-другому! Но как он выражался, когда не надо было следить за чистотой речи! Такие "высокохудожественные" обороты я слышал потом только еще от одного человека в своей жизни - от командира части, где я служил.

Приехав к нам в начале десятого (как-никак первый трудовой день) и узнав о том, что случилось ночью (обе классухи чуть ли не в истерике бились), он сделал успокаивающий жест рукой (типа "не волнуйтесь") и тут же укатил куда-то на своем раздолбанном "Газике" (ГАЗ-69).

Пока мы вытаскивали на улицу промокшие одеяла и раскладывали их на солнышке, он вернулся. И не один. Вслед за ним из машины вылез какой-то помятый небритый парень с бычком в зубах и маленьким потертым чемоданчиком.


Через минуту мы уже знали, что "это Толик - наш (в смысле колхозный) электрик".

Дальнейший разговор председателя с Толиком лучше всего излагать на манер одного известного сатирика.

Объясняя суть дела, председатель попутно поведал Толику о своих интимных отношениях с погодой, старой школой и ее электрической проводкой. (Мы стояли невдалеке и все слышали).

Оказалось, что Толик тоже состоял в интимных отношениях с этой самой проводкой, причем не раз, и вообще "этот старый сарай (в смысле школу) давно пора было пустить на дрова".

На предложение отремонтировать проводку Толик ответил категорическим отказом. А потом загнул такую длинную фразу с электрической терминологией и подробностями из интимной жизни тех, кто делал эту проводку, что обе классухи чуть в обморок не грохнулись. Мы же, раскрыв рты, переместились поближе к разговаривающим - о существовании ряда слов мы даже не подозревали.

Однако на председателя этот спич Толика не произвел ни малейшего впечатления. И как только Толик замолчал, мы тут же узнали много интересного о его интимной жизни, а также интимной жизни его матери - оказалось, что председатель имел с ними обоими половую связь. Причем неоднократно. Более того, он клятвенно обещал Толику снова повторить все это, если тот не отремонтирует эту "непутевую" проводку.


Угроза председателя не испугала Толика. Однако, вняв его "мольбам", он предложил свой вариант выхода из сложившийся ситуации.

Вариант состоял в следующем. Он (Толик) попробует восстановить эту неоднократно использованную в интимных целях проводку. Но, во-первых, он не самоубийца копаться в ней, пока она мокрая. А с учетом того, что на пару ближайших недель обещают дожди, высохнет она не скоро. А во-вторых, ему для огорода нужна машина навоза. Тогда, возможно, проводка высохнет быстрее.

Из того, что ответил председатель, мы узнали еще много всякого интересного о Толике и его сексуальных предпочтениях. А также и то, что вместо навоза Толику придется любоваться половым органом председателя и даже совершать с ним определенные развратные действия.


Видя, что страсти накаляются, военрук, который до этого тихонько стоял в стороне и делал вид, что ничего не слышит, решил переключить внимание председателя на другой, как ему казалось, более "мирный" вопрос и поведал о проблеме с поварихами, которые отказывались готовить нам ужин.

И тут же мы узнали, что обе наши поварихи падшие женщины, и что председатель каждое лето состоит с ними в половой связи. И не только с ними, но и со всей их родней. Но ему это уже изрядно надоело.

Выпустив пар, председатель перевел дыхание, извинился перед онемевшими классухами, бросил: "Вы ето - не волнуйтесь. Щас я все улажу", и, бодро запрыгнув в "Газик", умчался, не особо разбирая дороги.


Вернулся он только к обеду, когда мы поспешно затаскивали все еще сырые одеяла обратно в школу, потому как снова начал накрапывать дождь.

Вернувшись, председатель радостно сообщил, что пока не починят проводку (а судя по тому, что мы слышали, ее не починят никогда), нас расселят по хатам. А заодно он договорился с хозяевами, что они будут кормить нас ужином. Так что "все проблемы решены" и сейчас придет машина, которая начнет развозить нас.


Классухи были в шоке. А вот военрук с физруком, похоже, здорово обрадовались такому повороту дел.
Потом они все вместе долго о чем-то спорили и ругались между собой.

Но в итоге вариант, предложенный председателем, все же был принят, и нам официально объявили, что нас "расселяют по домам местного населения". И тут же была прочитана длинная лекция на тему того, как мы должны себя вести. А заодно и сказано, что "если что..." Ну, а дальше шел длинный перечень кар за это. Как-то: "годовая двойка по поведению, плохая характеристика, вызов родителей в школу". И прочие. (Интересно, как они все это собирались воплощать в жизнь, если были каникулы. Но тогда мы свято верили в это). А вообще мы были счастливы. Вот она - настоящая свобода!

Правда потом наша радость немного поубавилась, потому как мы оказались разбросаны по всей деревне. Причем расселяли нас кого по трое, кого по двое, а кого и по одному. Так, например, я оказался в гордом одиночестве. Да еще и на самой окраине деревни.


Кроме этого, не знаю, как там председатель договаривался с хозяевами, но, похоже, большинство из них было не слишком счастливо такому подселению. По крайней мере тот мужик и его жена, к которым меня заселили, показались мне какими-то слишком уж мрачными и угрюмыми, когда меня привезли к ним.


Мужику было под пятьдесят, а его жене, наверное, чуть меньше. Мужика звали Арнас, а его жену - Эдита. Они были литовцами и только недавно переехали сюда из Красноярского края (это мне председатель успел сообщить, пока я выгружал из машины свою раскладушку и матрас).

"Деревенский быт" произвел на меня "неизгладимое" впечатление. До этого я еще ни разу в жизни так близко не соприкасался с ним.

Однако, как оказалось, мне еще повезло. Понял я это, когда немного позже побывал "в гостях" у своих одноклассников.

По сравнению с другими, у моих хозяев в доме было относительно чисто и можно даже сказать уютно. Да и во дворе дядя Арнас (так я потом стал называть хозяина дома) каждую свободную минуту что-то ремонтировал, правил и отстраивал. А то, что и было где-то что-то поломано, разрушено, так скорее всего это было еще до их переезда сюда и у него просто еще руки не дошли до этого.

В других же домах, где жили мои одноклассники, я видел только грязь и разруху. А хозяева там, казалось, вообще никогда не бывали трезвыми. Моих же я никогда не видел пьяными.

Кстати, "литовцев" - так в деревне называли дядю Арнаса с женой - не любили. Это я уже потом из разговоров понял. Тогда я, правда, не понимал - почему.


В общем, как оказалось, несмотря на не очень хорошее первое впечатление, с жильем и с хозяивами мне повезло.

Ну, а дальше потекли наши "трудовые" будни.

Утром нас будили хозяева, у которых мы жили. Народ в деревне вставал рано, и председатель договорился с ними и об этом.


Затем мы полусонные плелись через всю деревню к школе, где была наша столовка. И уже оттуда после завтрака нас увозили на работу. А к обеду привозили обратно. И после обеда мы уже "культурно отдыхали". Ну, а ближе к семи мы разбредались по домам, где нас ждал ужин. И потом уже, если не намечались танцы, занимались кто чем.


Кормежка - что там, что там - была ужасная. В столовке это было вообще что-то несъедобное (вонючая баранина, слипшиеся одним куском макароны и прочее в том же духе). А у хозяев - если это и было более-менее съедобно, то совсем немного. К тому же тут еще сказалась особенность деревенской пищи. Так в первый же день после кружки парного молока меня всю ночь носило в туалет.

Так что мы были там все время полуголодными. И единственное, что нас спасало, это сельпо в соседней деревне. Правда ассортимент там был довольно-таки скудный. И все, что мы там покупали (пока были деньги), это был хлеб, частик в томатном соусе, черствые пряники, сигареты и... "плодово-выгодное".

Дымили и пили мы только потому, что в этом была какая-то "взрослость" и романтика, а не потому, что так уж сильно хотелось (по крайней мере в нашей компании). Но все это было чисто символически. По-настоящему "эх, гульнуть" нам не позволяли финансы. Да и опыта еще как такового не было.
В общем вот так мы "отдыхали".

 Отправлено: 18.08.20 20:56. Заголовок: А, ну да. Как я говорил,

А, ну да. Как я говорил, были еще иногда вечерами танцы (если дождя не было). Открывали в "кухонном" домике окно, выставляли привезенный с собой проигрыватель, ставили пластинки и танцевали.

Местные нам не мешали, потому как взрослых, кроме выпивки, похоже, вообще больше ничего не интересовало. А из наших ровесников в деревне был только один Данька - не совсем нормальный, тихий, спокойный паренек. Днем он пас коров, а вечером приходил к нам (в смысле к школе). Но ни к кому не цеплялся, не приставал, а просто тихонько сидел в стороне и всем улыбался.

Было в деревне еще где-то с десяток более мелкого народа. Но с этими вообще была "дружба и любовь". Днем они с удовольствием гоняли с нами мяч, показывали окрестности, принимали самое активное участие во всех конкурсах и викторинах, которыми нас пытались развлечь учителя. А вечером весело скакали вместе с нами на танцах.


Ну, это все было в послеобеденное время. А до обеда, как я уже говорил, мы каждый день (кроме выходных, конечно) четыре часа работали то в поле, то на ферме.

Я сейчас уже точно не могу вспомнить, чем мы там конкретно занимались. Сколько потом еще было таких поездок - и в институте, на работе. Но точно помню, что уставали мы здорово.

В общем, вот такой вот был у нас лагерь труда и отдыха в деревне Быковка.


Но запомнился он мне не этим, а другим.

Случилось это, когда мы уже пробыли там большую половину смены.

К тому времени воспитательский запал наших педагогов заметно уменьшился. И они уже не так настойчиво терзали нас всякими развлекательными программами после обеда. И если кто-то отпрашивался куда-нибудь (например, "помочь хозяевам в огороде". Правда я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь на самом деле этим занимался), они его охотно отпускали.

В тот день, распив после обеда "фауст" (бутылку 0.7 литра) на пятерых, наша компания распалась. Димон и Витька пошли клеиться к девчонкам. Генка побежал читать ходивший по рукам детектив, который ему дали только на день. Леха сказал, что ему это все уже осточертело и вообще хочется домой, и поэтому он идет спать.


Оставшись в итоге в гордом одиночестве, я еще немного потусовался со всеми, а затем, отпросившись, тоже пошел "домой".

По пути я встретил Арнаса с женой. Сказав, что они идут в Миховку (это та деревня, где был магазин) и вернутся часа через три-четыре, Арнас спросил, не надо ли мне чего купить. Поблагодарив его и сказав, что ничего не надо, я поплелся дальше.

Придя "домой", я первым делом переоделся (трико вместо старых школьных брюк, которые я одевал на работу, и кеды вместо резиновых сапог). А дальше... Дальше я вдруг понял, что мне абсолютно нечем заняться. И главное еще погода была такая (периодически накрапывал дождь), что никуда не пойдешь.

Поэтому, устроившись в большой комнате у окна, я принялся листать старые журналы, лежащие аккуратной стопкой на столе. При этом я так увлекся, что даже не услышал, как хлопнула входная дверь. И обнаружил, что кто-то пришел, только лишь тогда, когда из сеней раздался громкий голос:

- Арнас!


Следом за этим в комнату вошел незнакомый мне здоровенный дед.

Увидев меня, он на секунду замер, а затем с очень сильным акцентом спросил:
- А где Арнас и Эдит?

- Хозяева в Миховку пошли. В магазин, - охотно сообщил я. - Сказали часа через три вернутся.

- Прагарас!
- Что? - не понял я.
- А ты кто? Зачем тут? - проигнорировав мой вопрос, спросил дед.

- Я... Саша. Я это... работаю тут, - несколько растерявшись от такого напора, сбивчиво объяснил я. Дед был явно не из местных (а судя по акценту, как и Арнас, литовец) и я решил, что "Зачем тут?" - это он хочет знать, что я делаю тут в деревне.

- А-а, - одобрительно протянул дед и, подойдя к столу, грузно опустился на табурет.

Теперь я смог хорошо рассмотреть его. Аккуратно подстриженная борода, темные с частой проседью волосы, густые брови и глубоко посаженные глаза. А еще крепкие жилистые руки с огромны мозолистыми ладонями, в каждую из которых, наверное, запросто могло поместиться по две моих.

Усевшись, дед молча стал наблюдать, как я листаю журнал. (А что мне еще оставалось делать. Ну не разговорами же его развлекать. Тем более, я даже не знал кто это. Хотя, раз спросил Арнаса, наверное его знакомый).

Однако, помолчав с минуту, дед сам завел разговор:
- Работаешь, говоришь? - громко хмыкнув, спросил он. И тут же закашлялся. - Воды принеси!

Резко подскочив, я быстренько мотанулся на кухню и, зачерпнув там воды, так же быстро принес ее все еще не откашлявшемуся деду. При этом я успел про себя заметил, что "гость" хоть был и в возрасте, но явно не блистал хорошими манерами - где его "пожалуйста".

Впрочем, "спасибо" я тоже не услышал.
"Ну и хрен с ним," - подумал я, усаживаясь на место и снова беря в руки журнал.

После того, как дед откашлялся и напился, в комнате на какое-то время повисла тишина. Я продолжал листать журналы, а дед молча наблюдал за мной.

Так прошло минут пять.
А потом он встал и, взяв кружку, медленно направился на кухню.
"Как у себя дома", - недовольно подумал я, провожая его взглядом.


Вообще-то, этот дед уже здорово начинал меня раздражать - ну пришел, ну узнал, что хозяев нет, так чего сидеть! А теперь что - мне его до самого прихода Арнаса караулить тут, что ли?!

Вернулся он минуты через три. Но не сел, а стал в дверном проеме. А потом вдруг, ни с того, ни с сего, попер:
- А чего это ты, работничек, прохлаждаешься?


Наверное, если бы сейчас пятнадцатилетнему пацану кто-то посторонний сделал такое замечание, то он (этот посторонний) услышал бы о себе очень много интересного. А заодно и узнал бы, куда ему следует идти.

А тогда и время было другое, и мы были другими. И к старшим относились с уважением. Поэтому я хоть и выругался мысленно, но терпеливо принялся объяснять дотошному деду, что я уже наработался сегодня и теперь отдыхаю. Но то ли мое природное косноязычие сыграло со мной плохую шутку, то ли выпитое после обеда дало по мозгам, но получилось это, как я уже потом понял, наверное, все-таки немного хамовато.

- Ишь ты! Утомился, значит, - выслушав меня, усмехнулся дед. - Чуть поработал и отдыхать. И где это только тебя такого Арнас взял?

- Где надо, там и взял, - хмуро огрызнулся я. (Наверное, это все-таки алкоголь так на меня подействовал. Потому как в то время я был довольно-таки тихим. А в тот момент... Не, ну действительно - что значит "где взял"! Я что ему вещь какая-то?!)

- Ах ты...! - недобро сверкнул глазами дед. - Интересно: это кто тебя так со старшими учил разговаривать? Мало того, что ленивый, так еще и дерзкий.

- Чего это я ленивый? - оставив "дерзкого" на потом, возмутился я.

- А с того, что ты работать должен, а не штаны просиживать, пока хозяев нет! Ньекдарыс! - похоже, не нашутку разозлившись, рявкнул дед.

Причем тут "хозяева" - я не понял. А вот неведомое мне "ньекдарыс" очень даже смахивало на ругательство (уже потом, через много лет я узнал, что это по-литовски "бездельник").


Но пока я думал, как лучше ответить, чтобы отвязаться от этого, похоже, не вполне нормального деда, он, все больше распаляясь, продолжил:
- ...В доме не убрано! На кухне грязь на полу! А он сидит, прохлаждается! Журнальчики листает! А когда ему говорят, еще и огрызается. Да ты у меня после такого потом неделю не смог сидеть бы! Я вот Арнасу все скажу.


"Какой пол?! Причем тут Арнас?!"
Окончательно убедившись, что дед не в себе, я решил не спорить и вообще не обращать на него внимания - как будто его тут нет. Поэтому, безразлично пожав плечами, я снова уткнулся в открытый журнал.

Но похоже, такая моя реакция еще сильнее разозлила деда. Выдав в мой адрес длинную фразу на незнакомом мне языке (наверное, все на том же литовском), он резко подскочил к столу и навис надо мной:
- А ну живо работать!
- Что? - только и успел я растерянно пробормотать, как уже в следующий момент дед схватил меня за шиворот и одним рывком выдернул из-за стола.


- Я не Арнас! Я привык, чтобы меня слушались! Ты меня понял, шикнюс?! Понял, я спрашиваю?! - и дед сильно тряхнул меня. - А ну живо натаскай воду, а потом иди мой пол на кухне. И смотри мне - чтобы к приходу хозяев там все чисто было!

"Псих! Точно псих!" - пытаясь освободиться от все еще держащей меня за шиворот руки, испуганно подумал я. Испуганно - потому как, кроме того, что дед был явно не в себе, он, похоже, был еще и буйный. И значит запросто мог убить.

На все же его нелепые "натаскай воду" и "вымой пол" я только лишь слабо огрызнулся:
- Ничего я не буду. Пустите!
- Ах "не бу-у-удешь", - насмешливо протянул дед. - Ну, это мы сейчас посмотрим.


На что он там собирался смотреть, я так и не успел понять. Потому как в следующий момент дед резко шагнул к вешалке (а следом был вынужден сделать это и я) и сдернул оттуда какую-то кожаную "упряжь". Затем так же резко вернулся к столу (и тоже вместе со мной).

 Отправлено: 19.08.20 00:46. Заголовок: А дальше...

А дальше...

Отпустив ворот рубашки, дед положил мне свою тяжелую руку на затылок, и уже в следующий момент я оказался лежащим грудью на столе.

Закипая от негодования, я попытался выпрямиться обратно, но какое там - дед прижал меня к столу так, что мне пришлось даже отвернуть в сторону лицо, чтобы не расплющить себе нос.

А еще в следующий момент мое трико вдруг оказалось сдернутым вниз. Причем вместе с трусами.
- Что вы делаете?! - тоненько взвизгнул я. И тут же вдруг понял, что делает, вернее собирается сделать со мной этот ненормальный дед.

Сейчас, наверное, если бы пятнадцатилетнего пацана вот так вот силой уложили грудью на стол, а потом сдернули штаны, он бы подумал о совершенно другом. Но мы тогда о существовании этого "другого" и не подозревали. Зато все прекрасно знали, что такое отгрести по заднице ремнем.

- Пустите! Вы не имеете права! - задыхаясь от возмущения, снова попытался высвободиться я.


Возможно мне и удалось бы это сделать, если бы я был чуть посмелее. Но в то время я был довольно-таки трусливым - никогда не спорил с учителями, слушался родителей (в основном из-за страха перед отцовским ремнем), никогда не дрался и всегда покорно выворачивал карманы, когда пацаны у магазина стрясали "копейки". В общем, был тихой, зашуганной мямлей. И тогда - я даже не знаю с чего - но меня вдруг здорово прошибло от страха. И все мои "возмущения и несогласия" с происходящим, были больше словесными, чем физическими.


А потом мне прилетело. Да еще как!

Судя по равномерно распределившийся по всей попе боли, дед, как схватил в руку всю эту "упряжь-сбрую" (до сих пор не знаю, что там конкретно было и как оно правильно называлось), так всей ею и принялся охаживать мой зад.

Естественно, тут уже моему "возмущению" не было предела.

"Что вы делаете!", "Не имеете права!", "Пустите!" И даже такое "дерзкое", как: "Вы с ума сошли!"

Все это я успел прогнать по кругу, наверное, раз пять, прежде чем оно сменилось на уже более плаксивое: "Хватит! Ну, пожалуйста, хватит! Не надо больше! Больно!"

А оно действительно было больно. И даже очень!


Дома мне, как и большинству в то время, довольно-таки часто доставалось от отца ремнем. Но это и близко не могло сравниться с тем, как это было сейчас. Не говоря уже о том, что одно дело в детстве (к тому времени отец меня уже год, как не наказывал ремнем), а другое, когда тебе уже пятнадцать и ты считаешь себя почти взрослым.

Впрочем, как оказалось, и в этом возрасте можно было реветь от этого. Да еще как! Взахлеб! Реветь и слезно умолять "простить меня!", попутно клятвенно заверяя, что "я больше так не буду!" А именно это под конец порки я и делал.

Долупив меня до столь жалкого состояния, дед кинул мне под нос упряжь и, взяв за шиворот, вернул в вертикальное положение.

- Ну что - все понял? - грозно спросил он, отпуская меня. - Будешь работать?
- Д-да, - размазывая по лицу бегущие из глаз слезы, всхлипнул я.
- То-то же, - усмехнулся дед. - Ладно. Хватит выть. Иди работай. И учти: не успеешь до прихода хозяев - еще всыплю. Понял?


Чего уж тут было непонятного. Боль хоть и отступила немножко, но еще пульсировала где-то там, пониже поясницы. И от одной только мысли, что все это снова повторится, начинало трясти.
- П-понял.
- Ну так чего стоишь?! - и с этими словами тяжелая дедова ладонь "ласково" легла мне на спину, заставляя сделать шаг в сторону кухни. При этом я чуть было не грохнулся, запутавшись ногами в съехавших до самых щиколоток трениках и трусах.


Наклонившись и подхватив их руками, я прямо на ходу кое-как натянул их обратно. При этом каждое телодвижение, каждый шаг тут же напоминали мне о выпоротой попе.


...Более-менее я пришел в себя, когда уже затаскивал в дом последнее (пятое) ведро воды.

Конечно, я бы мог сказать, что "первой моей мыслью было бежать". Но что, мол, представив, что об этом узнают, я решил остаться и делать все, что мне велит этот сумаcшедший дед, в надежде, что скоро придет Арнас и "освободит меня".

Мог бы. Но это было бы неправдой. На самом деле все было куда прозаичнее. Я был до смерти напуган и зашуган этой поркой так, что все мои мысли в тот момент были только об одном - успеть вымыть пол до прихода хозяев, чтобы не нарваться на новую порцию "ремня". А насчет того, что все это противозаконно и вообще попахивает какой-то "уголовщиной", я даже и не думал.

Натаскав воду, я принялся мыть пол.

С этим процессом я к тому времени был уже хорошо знаком. Года три назад меня этому делу здорово обучил отец. Причем, вот же ирония судьбы - тоже ремнем.


А все было очень просто. Гуляя на улице, я решил похвастаться пацанам новым номером "Малого Моделяжа" (был такой польский журнал в свое время). Забежав за ним домой, я в целях экономии времени не стал разуваться, а так и рванул в свою комнату (через большую - проходную). И назад. А дело было осенью. На улице грязь, слякоть. В общем наследил я конкретно. А с учетом того, что за день до этого мама мыла в большой комнате пол... А тут как раз отец с работы. Ну и давай - мол, убирай. А я возьми и ляпни что-то вроде того, что "мама придет и уберет". В общем, после непродолжительной словесной перепалки, отец всыпал мне, а потом заставил ползать на четвереньках и мыть пол во всей квартире.

В общем, как моют полы, я имел достаточно хорошее представление. И поэтому принялся за работу "со знанием дела". И если бы еще вот только задница постоянно не отдавалась глухой болью...

Вытерев напоследок пол насухо выжатой тряпкой, я встал на ноги и кряхтя, как старый дед, потянулся. И тут же услышал, как хлонула входная дверь и в комнате раздался голос Арнаса, а затем деда.

Нет, я не подслушивал. Просто они говорили достаточно громко и все было слышно. Что же касается того, что это была дикая смесь русского с литовским, то мне это нисколько не мешало - может и недословно, но я понимал, о чем они говорят, а большего мне и не надо было.

Дед оказался отцом Арнаса. И, перебросившись парой слов о погоде, они долго говорили о здоровье какой-то Аннэт. А вот потом дед заговорил обо мне. И по мере того, как он говорил, мое лицо все больше вытягивалось, а на глазах наварачивались слезы - оказывается, он почему-то решил, что я БАТРАК(!) Арнаса! Ну и...

Вначале Арнас никак не мог понять, о ком это дед ему толкует. А когда понял, да еще и узнал, что тот "поучил уму разуму этого лентяя" (то есть меня!)... Блин, как он кричал! (Правда, что он там кричал - я нифига не понял - это было по-литовски).

Что же касается меня... Узнав, что это оказывается была "всего лишь" ошибка, у меня вдруг так защипало в глазах! А когда взгляд упал на идеально вымытый пол, так и вообще там стало мокро.

Осторожно, чтобы случайно не загреметь, я взял ведро и тихонько вышел через заднюю дверь. И так же тихонько прикрыл ее за собой. После чего, оставив ведро у скамейки, я быстро ушел вглубь участка, где стоял покосившийся забор из длинных кривых жердей, а дальше начиналось бескрайнее колхозное поле.


Подойдя к забору, я облокотился на него руками и, уставившись в безрадостную серость деревенского пейзажа, впал в такую тоску, что чуть было не завыл.

Как не странно, но самым горьким во всем этом для меня было вовсе не то, что меня "по ошибке" выпороли, а то, что я, как последний дурак, мыл пол, да еще и старался, боясь получить добавку.

А вот на деда, как не странно, никакой обиды или злости не было. Ну, то есть, мысленно я его, конечно, крыл на чем свет стоит. Но без злости. Злость была только на самого себя и свою дурость.

...Не знаю, сколько я так простоял. Но когда уже начало темнеть, я услышал за спиной тихие шаги.

Обернувшись, я увидел Эдит - жену Арнаса.


Не доходя до меня метров пяти, она остановилась и, глядя себе под ноги, тихо сказала:
- Там ужин. Вы идите, пожалуйста.


Она всегда говорила с очень сильным акцентом. Но сегодня он почему-то был у нее намного сильнее обычного.

От одной только мысли о возвращении в дом мое лицо сразу залилось краской стыда. И первым моим порывом было отказаться. Но уже в другой момент мой живот просигналил мне голодным урчанием, и я понял, как голоден.

- Я... сейчас. Я приду, - слегка осипшим голосом, смущенно пробормотал я.

Эдит на секунду замерла, как бы ожидая еще чего-то. А потом быстренько повторив еще раз: "Приходите, пожалуйста", развернулась и пошла обратно к дому.

Проводив ее долгим взглядом, я тяжело вздохнул и тоже медленно побрел "домой". При этом мысли мои были самые невеселые - пускай все они (Арнас, Эдит, дед) мне и чужие, но все равно было до одури стыдно. Я и раньше каждый раз, когда мне доставалось, ужасно всегда переживал, что - а вдруг кто-нибудь узнает. (Ну, друзья, конечно, были не в счет - никто из нас друг от друга этого не скрывал. Но все остальные...). А тут получалось, что... И как мне с ними после этого?!


В итоге всех этих терзаний, когда я зашел в дом, мое лицо снова было красным от стыда.

Однако, увидев, что деда в комнате нет, мне сразу стало легче. А когда мой взгляд упал на стол, так я и вообще позабыл про все на свете.
Арнас и Эдит и раньше кормили меня вполне нормально. А тут так вообще стол просто ломился. Яичница (даже не знаю, на сколько там яиц), тарелка со всякими домашними сырокопченостями, салат из помидоров, всякая там зелень с огорода, свежевыпеченный хлеб (Эдит раньше только по выходным его пекла). И все это выглядело и пахло так аппетитно, что у меня аж "слюнки потекли".

Увидев меня, Арнас вздрогнул, громко кашлянул и тут же приглашающе показал рукой на придвинутый к столу стул (а раньше там всегда стоял табурет):
- Садись, Саша.

Слегка ошарашенный таким богатым столом, я подошел и сел на предложенный мне стул. Вернее попытался сесть. Потому как, едва коснувшись попой сидушки, тут же непроизвольно ойкнул и резко подскочил. Нет, не то, чтобы мне было так уж сильно больно. Ну, то есть, оно, конечно же, было больно. Но если бы я сделал это осторожно, неспеша, то вполне смог бы сесть (главное потом было не ерзать). Но забывшись, я плюхнулся всей тяжестью тела на свою довольно-таки сильно надранную задницу, и она тут же "отомстила" мне, напомнив о проишедшем острой болью.

Но не успел я даже переварить то неудобное положение, в котором оказался, как Эдит быстро выскочила из-за стола и стрелой метнулась в соседнюю комнату. А еще через несколько секунд вернулась оттуда с подушкой в белоснежной кружевной наволочке и положила ее мне на стул.

- Вот. Садитесь, пожалуйста.
Еще больше смутившись, я растерянно посмотрел на белую наволочку, а потом на свои не очень чистые спортивные штаны (где я тут в них только не лазил).

- Я... Спасибо. У меня спортивные штаны не очень чистые. Я в них всюду на улице... - замялся я.

На секунду в комнате повисла тишина. Но уже в следующий момент Арнас сказал что-то по-литовски, и еще через мгновение подушка оказалась прикрытой большим серым платком.

Окончательно смущенный такой заботой, я еще раз поблагодарил Эдит и осторожно опустился на стул.
Сидеть на мягкой подушке оказалось вполне комфортно. Ну, то есть оно, конечно, все равно чувствовалось, но не более.


За едой Арнас и Эдит не любили разговаривать. Вот и сегодня ужин прошел в полной тишине. Что, впрочем, было мне только на руку - не знаю почему, но мне как-то совсем не хотелось говорить о том, что случилось. А других тем я просто не видел.

На следующий день я был уже почти "в норме". Все мои "моральные страдания" приутихли. А что касаемо "пострадавшего места"... Ну, садился я, конечно, пока еще осторожно. Но это больше не от страха перед болью (тем более она была уже не такой и сильной), а просто чтобы случайно не ойкнуть и не привлечь этим к себе внимания. Потому как единственное, что меня действительно сильно волновало - это чтобы никто случайно не прознал о случившимся со мной.


Ну, а дальше...
Оставшиеся две недели Арнас и Эдит всячески охаживали и ублажали меня - кормили всякими вкусностями, а Эдит, несмотря на мои протесты, несколько раз стирала мои вещи.

И мне было ужасно неудобно.
Нет, я понимал, что всем этим они как бы хотят загладить вину за случившиеся. Но все равно было неудобно.

А потом я узнал их историю.
Как-то так само получилось, что в один из вечеров я от нечего делать принялся помогать Арнасу чинить сарай. И на следующий день продолжил. А потом через пару дней помог забор поставить. Потом еще что-то помог. В общем, стали мы с ним как-то больше общаться, разговаривать о том, о сем. Вот он мне в один из вечеров и рассказал: вначале о своем детстве (они тогда еще жили в Литве), об огромном хозяйстве отца, о войне (Арнас хотя и был тогда еще совсем маленьким, но многое помнил). А потом и о том, как после войны отца обвинили в черт знает чем, все у них забрали, а их самих посадили в теплушку и повезли в Сибирь. Только не сюда, а намного дальше. Сюда они только год назад, как смогли перебраться.


Помню, как меня тогда потряс его рассказ - как же так, что в "самой лучшей, самой справедливой стране" могла случиться такая "несправедливость"?!

Это потом уже, будучи взрослым, я узнал, что моя страна далеко не "самая лучшая и самая справедливая". И что таких, как Арнас, были сотни тысяч (если не миллионы). Узнал и понял, почему тогда Арнас с женой так охаживали и ублажали меня. Они боялись! Боялись, что я пожалуюсь, сообщу "куда следует", и их снова отправят в какую-нибудь холодную северную "тьму-таракань". Ну что за страна!

...Когда мы уезжали, Арнас собрал мне с собой целую сумку всяких деревенских "вкусностей". А потом еще принес поллитровую банку меда.
- Это мой отец передал тебе. Он вчера утром приезжал. Специально. И... Ты его прости, пожалуйста, Саша.

Приняв из рук Арнаса банку с медом, я на секунду замялся, а потом подняв глаза, тихо, но уверенно сказал:
- Дядя Арнас! Вы передайте отцу, что я на него не сержусь и не обижаюсь. Ну вот ни на столечко! Честное слово. А за мед - огромное спасибо.


...М-да. Быковка... Дядя Арнас... Ребята... Как давно это все было.
Вот же интересная штука жизнь! Это же надо было, чтобы через столько лет, за столько тысяч километров вот так вот услышать, вспомнить...
И, плеснув себе в стакан очередную порцию виски, я подошел к окну и с грустью посмотрел на растущую на бэкьярде березу.

"Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо, -
Отчего же мне не спится?
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые...
Хоть похоже на Россию,
Только все же - не Россия..."