Отправлено: 20.04.21 23:13. Заголовок: Стекло. Автор Veka

Стекло.
Автор Veka.
- Попробуйте только разбить еще и это, - недоволно сказал высокий мужчина двум мальчишкам, которые держали только что купленный им в хозяйственном магазине квадратный кусок стекла, пока он расплачивался за него.
Ребята серьезно посмотрели на взрослого. Один из этих 12-летних пацанов, Илья, был его родным сыном, а другой, Данька, племянником, довольно, впрочем, давно живущим вместе со своим дядей и двоюродным братом. Мальчишки были одногодки, похожи друг на друга словно родные братья и быстро стали друзьями не разлей вода. Они ходили в одну школу и даже в один класс, и если один из них попадал в переделку, то можно было с уверенностью сказать, что и другой где-то поблизости. Вот и сегодня они угодили по уши в неприятности разом. Оба мальчика увлекались футболом и обожали устроить где-нибудь перепасовку, не всегда, к сожалению, находя для этого подходящее место и время. В результате сегодня они таки умудрились выбить мячом стеклянную перегородку, отделявшую школьный коридор от класса. Конечно, никто, кроме самого стекла, не пострадал, но училка разоралась, вызвонила на работе отца, и теперь им троим пришлось переться в магазин и покупать это треклятое стекло. А потом еще и вставлять новое стекло на место выбитого. За все время, с того момента, когда они встретились с отцом в кабинете директора, пока обмеряли проем и преобретали стекло нужного размера, отец проронил от силы одно-два слова.
Это был плохой признак.
Конечно, справляться с двумя непоседливыми оболтусами было очень и очень сложно. Но отец при этом не был поклонником телесных методов воспитания и прибегал к ним очень редко, в самых исключительных случаях. Однако, оба мальчика подозревали, что именно этот случай - как раз и есть исключительный. Они, тем не менее, оба хорошо знали на собственном опыте, как тяжела может быть рука этого мужчины при приложении ее к их обнаженным задам, и теперь угрюмая неразговорчивость отца их не на шутку беспокоила.
Дорога обратно в школу прошла в тревожном молчании. Однако, училка, в кабинете которой было выбито стекло, молчать на могла в принципе. Еще в первый раз, когда отец только пришел в класс, чтобы произвести замеры, она не умолкала ни на минуту, в самых черных красках описывая ужасное будущее, ожидающее "этих отпетых хулиганов", "вандалов" и "террористов", и перечисляя неисчислимые бедствия, к которым могла привести эта, в общем-то, обычная шалость. Оставалось только удивляться, каким чудом школьное здание выстояло и дело обошлось без массовых жертв. Ее трескотня ничуть не улучшила настроения отца мальчишек, который, вместо того, чтобы отдыхать после работы, вынужден был изображать из себя стекольщика. К тому же, училка очень прозрачно намекала, что мол "вишенка от яблоньки недалеко падает" и "теперь понятно, в кого такие родятся".
Впрочем, когда стекло, наконец, было вставлено и засияло первозданной чистотой, настроение учительницы изменилось. Продолжая поливать бранью обоих провинившихся мальчишек, она принялась возносить хвалу их "такому мастеровитому" и "сразу видно интеллигентному" папаше, стыдя их за то, что они "позорят такого хорошего отца". Отец в это время всерьез прикидывал, как бы поудачнее уронить молоток ей на голову.
Когда, наконец, распрощавшись с училкой и облегченно вздохнув, все трое отправились домой, ребята предприняли еще одну попытку разговорить отца и попытаться все же прояснить ситуацию. Они понимали, что виноваты, но знали отходчивый характер своего папы и надеялись получить прощение.
- Надо ж так много болтать, - осторожно заметил Илья, выходя из школы. - Трещит и трещит, как пулемет!
- Н-да, - неопределенно произнес папа.
Обрадованный тем, что удалось получить от отца хоть такой ответ, Илья тут же постарался развить успех:
- И мелет ведь все какую-то ерунду!
- Не скажи, - сдержанно возразил взрослый. - По крайней мере, в одном она права.
- В чем?
- Да в том, например, что вы могли и вправду кого-нибудь покалечить. Осколки-то все внутрь посыпались - вдруг там стоял бы кто? Посекло бы так - мало не покажется.
- Да не было там никого - перемена же была!
- Что не было - так это вам повезло. Могли быть - что на перемене все сразу в коридор выходят? Нет. По крайней мере, учительница там оставалась.
- И вовсе не все в класс посыпалось, - вступил в разговор Данила. - Кое-что и в коридор выпало, а том только мы с Илькой и были...
- Тем более, - отрезал отец. - Вам хотелось мячик попинать - а люди пострадать могли, и вы сами в том числе. Да и стекло в магазине мне не бесплатно выдали, и времени вон сколько из-за вас пришлось потратить, да и уроки у вас, небось, не сделаны!
Ребята виновато глядели себе под ноги, внимательно изучая дорожку, по которой шли. Илье попалась мятая банка из-под колы, которую он тут же пнул ногой.
- И вообще, - продолжил свою грозную речь отец, - что-то вы, юноши, последнее время от рук отбились. Распустились. По поведению - замечания, оценки - с тройки на двойку, лениться стали, по дому ни черта не делаете, стекла, вон, бьете... Все! Пора вплотную заняться вашим воспитанием."
Ребята совсем повесили голову. Все это было им хорошо знакомо: "плотное воспитание", "ежовые рукавицы" и все такое прочее периодически возникало в их жизни, приводило к весьма болезненным ощущениям в их задницах и давало некоторый временный положительный эффект. Однако вскоре папа, как правило, "отходил" и все возвращалось на круги своя, то есть ограничивалось угрозами и нотациями, пока чаша терпения вновь не наполнялась до краев. Однако сейчас настал, кажется, именно такой момент, и им не оставалось ничего, кроме как постараться пережить грозу, напоминая себе, что все это когда-нибудь обязательно кончится.
Дома отец, строго посмотрев на детей, велел:
- Отправляетесь в свою комнату делать уроки. И в ваших интересах сделать так, чтобы я не слышал от вас никакого постороннего шума. После ужина проверю. А потом, перед сном, мы займемся вашим поведением.
Пока папа готовил ужин и занимался другими домашними делами, ребята, честно пытаясь не очень шуметь, занимались своими домашними заданиями. Ужин прошел в напряженном молчании. Отец все еще явно был слишком сердит на мальчишек, а те не могли думать ни о чем, кроме предстоящего наказания. Чаще всего, папа просто шлепал их по голым задам прямо в постелях перед сном, но в последнее время иногда стал применять и ремень. Это было около 40-50 шлепков или 15-20 ударов ремнем. И то и другое было весьма больно, но они, конечно, предпочли бы ремню шлепание, если бы у них был выбор.
Убрав посуду и остатки ужина, все трое прошли в детскую комнату. Отец предпочитал не хвататься за ремень после каждой двойки, а ежедневно и вдумчиво заниматься с ребятами, несмотря на усталость после рабочего дня. И это приносило плоды. Но в этот раз, делая уроки, мальчики явно думали не о школе, и потому проверка домашних заданий заняла много времени, что не прибавило хорошего настроения ни им самим, ни отцу. Закончив, папа приказал детям готовиться ко сну и вышел. Мальчики сходили в туалет, приняли душ, расстелили постели, разделись, оставшись только в трусиках-плавках и майках, и сели в своих кроватях, тревожно ожидая прихода отца. Время шло, но никакого движения за порогом комнаты слышно пока не было. У Ильи что-то громко пробурчало в животе. Данька чувствовал себя не лучше. Так прошло минут десять.
Отец появился на пороге, неся длинный кожаный ремень. Надежды, что все еще обойдется, окончательно рухнули. Мальчики молча встали около своих кроватей, опустив головы.
- Ваше поведение за последнее время резко ухудшилось, - начал отец слова приговора, - очевидно, что предыдущие меры не дали необходимого эффекта, и я решил ужесточить ваше наказание.
Ребята начали дрожать, внимательно слушая грозную речь взрослого.
- Поэтому сегодня вы получите и шлепание и порку, - продолжал он. - Наказание будет проходить в три приема: сначала каждый из вас по очереди получит шлепание, а затем, также в очередь, две порции ремня по 15 ударов каждая."
Мальчишки не поверили своим ушам. Не только шлепание, но еще и порка ремнем? Две порции по 15 ударов? Всего, значит, 30 ударов? Это было много хуже, чем они могли себе представить, когда с ужасом ожидали расплаты.
- Но, папа... - начал было Илья.
- Дядя... - ошеломленно пролепетал Данька.
- И я не намерен, - повышая голос, веско произнес отец, - обсуждать с вами это решение. Вам следовало бы подумать о возможных последствиях раньше. Гораздо раньше. И если вы не хотите получить добавку, то прошу - кто первый?
С этими словами он прошел через комнату и сел на стул лицом к подавленно молчавшим детям. Так как никто из пацанов не выказал никакого желания быть первым, отцу пришлось самому делать выбор:
- Ты, - сказал он, показывая на Илью.
Тот несчастно оглянулся на притихшего Даньку и, опустив голову ниже плеч, поплелся к отцу. Подойдя, он остановился прямо пред ним и, помявшись, без напоминания сам спустил свои трусики до пола. Отец нагнулся и, когда мальчик выступил из лежащих на полу трусиков, поднял их и отложил в сторону. Затем он уложил совершенно не сопротивляющегося ребенка к себе на колени и крепко прижал к себе. Тело паренька, лежащее поперек колен взрослого, было почти обездвижено, а ноги упирались в пол. Папа немного закатал майку мальчика, открывая себе больший простор для деятельности на его заду. Можно было начинать.
Отец положил руку на маленький, чуть дрожащий зад паренька, готовый для шлепания. Какое-то время он просто мягко массировал его ягодицы, затем поднял ладонь и обрушил первый звонкий шлепок. Удар был достаточно силен, чтобы вырвать у мальчика небольшой вскрик и оставить ясно различимый белый отпечаток пятерни на его попе. Он стал быстро розоветь, но новый столь же сильный шлепок догнал первый, вызвав те же последствия. Затем последовал третий и четвертый. Мальчишка уже не сдерживал слезы, громко откликаясь всякий раз, когда большая ладонь отца приходила в соприкосновение с голой кожей его зада. Отец методично обрабатывал всю поверхность ягодиц мальчика, превращая ее в одно большое ярко-красное пятно и заставляя сына биться и плакать все сильнее и сильнее. Его ноги оторвались от пола и дергались во все стороны. Плач превратился в громкий постоянный рев, прерываемый только для очередного вскрика после нового контакта голой задницы мальчика с карающей рукой его отца. Он очень сильно пожалел, что был столь неосторожен сегодня! Это было действительно больно!
Он не имел возможности считать столь быстро и сокрушительно обрушивающиеся на него шлепки, но можно было сказать, что их было не менее 60. Впрочем, Илье казалось, что их, по меньшей мере, 100!
Наконец, это закончилось. Мальчик не сразу понял, что водопад ударов на его горящий словно в огне зад прекратился. Услышав приказ отца, он поднялся и, не пытаясь утирать потоком льющиеся сопли и слезы, отошел, чтобы встать рядом со своей кроватью. Его руки были заняты - он остервенело тер свой опаленный болью зад. Данька, стоящий все это время напротив и со страхом глядя на экзекуцию двоюродного брата, с удивлением заметил, что член Илюхи увеличился и смотрел теперь вверх, стоя по стойке "смирно".
- Теперь, ты, - спокойно и, как показалось Даньке, зловеще произнес его дядя.
Он, тяжело вздыхая, также снял трусы и подошел вплотную к дяде. Затем он, подобно Илье, оказался уложенным поперек колен, ожидая своей порции наказания. Рука со звоном опустилась прямо на середину его маленького зада, оставив столь же четкий быстро краснеющий след, как и во время предыдущего шлепания. Мальчик вскрикнул от боли и стал плакать. Удары сыпались с частым щелканьем, как горох. Ягодицы пацана быстро приобретали яркий цвет, его зад извивался, ноги дергались в разные стороны и молотили пол. Он, не в силах сдерживать себя, ревел, извиняясь и умоляя дядю прекратить наказание. Однако, тщетно.
Вдруг частое хлопание прервалось. Илья, стоящий в стороне и все еще растирающий свои ягодицы руками (его эрекция ничуть не уменьшилась, а, кажется, только выросла от вида наказания двоюродного брата), удивленно заметил, что отец, вместо того, чтобы отпустить его товарища, зацепил одну из его ног своей, так что […] Данилка определенно плакал и извивался сильнее своего брата.
Дядя отвечал за него перед его родителями, живущими далеко на севере, и имел над ним все полномочия. К его чести он никогда не делал различия между своим сыном и племянником ни в вопросах наказания, ни при поощрении. Обычно если кто-то из двоих был более виноват, то он и получал больше, независимо то степени родства. В данном случае, дядя имел точную информацию о том, от чьей именно ноги мяч полетел в стекло, и хотя конечно виноваты были оба, у Даньки были все основания ожидать, что его порция окажется более болезненной, чем брата.
Наконец и это шлепание было закончено. Напоследок дядя еще раз обработал шлепками всю поверхность ягодиц Даньки, вызвав новый прилив боли, но после этого ему все же было позволено встать и занять свое место у кровати, растирая горящие ягодицы.

---

 Отправлено: 20.04.21 23:14. Заголовок: Стекло. 2

Илья, чья попа уже болела не столь интенсивно, вдруг с ужасом вспомнил, что закончился только первый этап наказания, а впереди еще два, причем куда более болезненных, чем этот. Даньке же пока еще было ни до чего - его беспокоил только его собственный полыхающий зад. Отец поднялся и приготовил ремень.
- Ну, давай, - отец сопроводил этими словами приглашающий жест, обращенный к Илье.
- Па-апа, пожа-алуйста, не на-адо, я больше не бу-уду, - заныл тот в ужасе от того, что вот-вот должно произойти. Он должен теперь получить целых 15 ударов ремнем по попе, которая и так горит, как будто под ней черти костер развели! А потом - еще 15!
- Ты заработал 2 дополнительных удара ремнем. И если сейчас же не займешь свою позицию, заработаешь еще.
Мальчик, всхлипывая, неловко взобрался на свою кровать коленями. Затем медленно и осторожно, словно боясь, что она может выскочить из-под него или ужалить, лег животом на низкую спинку, перегнувшись вниз. Он крепко ухватился руками за ножки кровати, а ноги распрямил вытянул вдоль. Отец критически посмотрел на сына и приподнял повыше на плечи его майку. Но это его не удовлетворило. Он взял с дивана одну из подушек и просунул ее под низ живота мальчика[...] Вот теперь можно было начинать.
- Ты должен вслух считать удары. Громко и четко, чтобы я слышал. Если ты забудешь посчитать удар или изменишь свое положение в момент удара, то он просто не будет засчитан, - сказал отец. - Понятно?
- Да, папа, - выдавил из себя испуганный мальчик.
- Начали.
Ремень просвистел в воздухе и впился в уже весьма потрепанные и болезненные ягодицы парня.
ЩЕЛК!
- Ааааййййоооооууууу! - завопил он.
- Не слышу! - резко сказал отец.
- Раз! - тут же закричал Илья, ужаснувшись тому, что может заработать еще один лишний удар к предстоящим пятнадцати. То есть, уже семнадцати! Илья в страхе подумал, что не вынесет этого и умрет.
- Ладно, на первый раз прощаю, - сказал отец. - Но если еще раз пропустишь - получишь два!
Ремень вновь просвистел в воздухе и обрушился на многострадальную попу мальчика. На этот раз тому удалось вовремя подавить крик и сказать "Два!". Он не мог видеть, как через его зад протянулась уже вторая ярко-красная полоса, но его ощущения давали ему вполне ясное представление о том, что делается на его заду. Кажется, там произошел атомный взрыв!
ЩЕЛК! "Три! Ой, не надо!" ЩЕЛК! "Четыре..." ЩЕЛК! "Пять!"
Слезы заливали глаза пацана, он уже не плакал, он завывал от опаляющей боли, едва успевая как-то собраться и вовремя выкрикнуть номер очередного удара. Попа его ходила ходуном, дергаясь и извиваясь, на пунцовом лбу выступил крупный пот, и капли то и дело слетали на пол, когда мальчуган резко вскидывал голову, получая удар за ударом.
ЩЕЛК! "Шесть." ЩЕЛК! "Семь." ЩЕЛК! "В-восемь." ЩЕЛК! "Девять." ЩЕЛК!
- Десять! - но это до конца мучения еще далеко, осталось еще пять и два дополнительных удара! Как он проклинал теперь свой невыдержанный язык! Ведь отец предупреждал его, что нытьем и жалобами он может заработать себе добавку. "Боже! Когда же это прекратится! Я хочу, чтобы это кончилось прямо сейчас!" Но парень был умен и достаточно понятлив, чтобы не предпринимать ничего, что могло бы еще ухудшить его положение. Попытка убежать или просто изменить позицию, потереть руками гудящий от боли зад - все это были возможности для этого. Поэтому лучше было терпеть и смиренно ждать окончания порки. Единственное, что он мог делать в таком положении сколько угодно - это рыдать и вопить. И Илья пользовался этой свободой на полную катушку.
ЩЕЛК! "У-у-уй! Одиннадцать." ЩЕЛК! "Две-ай!-надцать." ЩЕЛК! "Тринадцать." ЩЕЛК! "Четырнадцать." ЩЕЛК! "Пятнадцать." ЩЕЛК! "Шестнадцать." ЩЕЛК!
- Семнадцать! - неужели конец? Да! Папа позволил Илье встать, дал ему платок и велел слезть со своей кровати и отойти к стене. Он с жалостью смотрел, как сын, медленно и косолапо переваливаясь, сползает с кровати на пол, стараясь не делать резких движений, чтобы не побеспокоить исхлестанную, покрытую багровыми рубцами попу. Это должно быть очень больно! Отец живо вспомнил свое собственное детство в далеком районном городишке. Как он ненавидел порки тогда! А вот теперь - вынужден драть своего собственного ребенка. И драть жестоко. Ибо - заслужил!
Настала очередь Даньки отведать ремня. Он стоял бледный и, казалось, даже забыл о собственной боли, глядя на мучения двоюродного брата. К тому же, несмотря на последствия сурового дядиного шлепания рукой, от вида беспомощного Ильи, корчащегося под хлесткими ударами ремня, у него началась эрекция. Даже боль в попе чуть уменьшилась. Но теперь она снова как-то разом вся вернулась к нему, и Данила, с трудом передвигая ноги, влез на кровать брата и занял на ней такую же постыдную и неудобную позу кверху попой, в которой только что на ней находился Илья. Дядя […] повторил для него все те правила и предупреждения, которые касались предстоящей порки ремнем, особо подчеркнув, что Илье уже досталось на два удара больше. Убедившись, что племянник его понял, дядя приступил к порке.
ВЖЖИК! ЩЕЛК!
Ремень хищно просвистел в воздухе и впился в алые ягодицы второго мальчика.
- Раз!
Первый удар прочертил на попе пацана первую густо-красную полосу, контрастно выделяющуюся на общем алом фоне. Мальчик вскрикнул и тут же заревел во все горло, не в силах сдерживать боль хоть мгновенье.
ЩЕЛК! "Два! "ЩЕЛК! "Три! " ЩЕЛК! "Четыре." ЩЕЛК! "Пять." ЩЕЛК! "Шесть!"
Дядя порол его не сильнее, но и не слабее сына, однако, казалось, что Данька менее остро реагирует на удары, чем брат. И хотя номера ударов он также произносил сквозь льющиеся градом слезы, но делал это четче, да и извивался на кровати меньше. Он явно собирался принять эту порку лучше, чем Илья.
ЩЕЛК! "Семь!" ЩЕЛК! "Восемь!"
Очередной удар случайно пришелся прямо на дырочку пацана, прорвав все его защитные барьеры и заставив вскочить со своего места и затанцевать по комнате, держась руками за ягодицы. Дядя дал ему немного времени, чтобы успокоиться, но затем вновь велел лечь на скамью.
- Ты получишь дополнительный удар за то, что встал раньше положенного времени, - сказал он. - И этот последний удар не считается - ты ведь не посчитал его!
Так что, продолжим с девятого. Ясно?
Несчастный Данька, вновь устроившийся на месте, слезливо промычал снизу согласие. Порка возобновилась. Дети должны усвоить, что правила незыблемы, и научиться стойко переносить беды и удары, на которые так богато наше тяжелое время.
ЩЕЛК! "Девять!" ЩЕЛК! "Десять!" ЩЕЛК! "Одиннадцать!" ЩЕЛК! "Двенадцать!" ЩЕЛК! "Тринадцать!" ЩЕЛК! "Четырнадцать!"
Данила выл и вскрикивал от боли, его зад стремительно становился похож на попу его брата, который стоял неподалеку и во все глаза наблюдал за происходящим. Уж он-то, только что точно также высеченный, мог в полной мере оценить и понять чувства своего друга. Но дело близится к концу - осталось всего ничего! Всего два удара, считая дополнительный. Илья так переживал за товарища, что сам был готов торопить время, хоть это и приближало вторую серию его собственной порки.
ЩЕЛК! "Пятнадцать!" ЩЕЛК! "Шестнадцать."
На этот раз парень сумел собраться и вытерпел порку до конца, ни разу не ошибившись в счете. Правда, ближе к концу голос мальчика дрожал, и казалось он вот-вот вновь сорвется в безумную "пляску" боли по комнате.
После этого ему было позволено встать и отойти к стене, туда, где с замирающим сердцем стоял Илья. Мальчик сумел найти силы и мужество, чтобы украдкой чуть пожать руку двоюродного брата. Ему казалось, что сам он вынес свою порку куда менее мужественно.
Место на кровати, постель на которой была скомкана дрыгавшимися ногами обоих пацанов, вновь оказалось вакантно. И только сейчас Илья сообразил, что наказание все еще не закончилось! И снова настала его очередь! Это было немыслимо, его зад не стал болеть хоть чуть-чуть меньше по сравнению с тем, что было, когда он вставал с пружинистого эшафота в прошлый раз, и вот теперь уже пора было снова ложиться. Слезы сами собой потекли из его глаз, но протестовать, как он уже знал из своего опыта, было опасно.
"Последние 15 ударов - и все закончится... Последние 15 ударов - и все закончится...", - лихорадочно стучало в его мозгу, когда он занимал позицию для порки. - "Только бы не ошибиться в счете!".
- Ладно, - произнес отец, - считать не надо. Но это - все, что я могу для тебя сделать. Ты сам и твой брат - причины всего этого. Вините только себя самих. А теперь держись крепче. Я не хочу бить вас больше, чем нужно.
Ремень, просвистев в воздухе, щелкнул, опаляя его уже без того горячий зад новой волной боли.
ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК!
Кошмар жуткой боли вернулся на несчастные, торчащие высоко вверх ягодицы и бедра паренька. Как будто не было этой долгой паузы, в течении которой отец драл Даньку. Ремень стегал вспухшие алые ягодицы, словно поставил целью перебить пацана пополам. Считать не нужно, но орать, умолять папу прекратить, простить, перестать - это можно, и слова, вперемежку с воем, визгом, криком и всхлипами, неслись изо рта Ильи. Отец оставался непреклонен.
ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК!
Сколько же еще там до конца? Илье казалось, что еще немного, и он погибнет здесь, под градом ужасных сильных ударов. А отец продолжал хлестать, равномерно полосуя попу сына.
ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК!
Илья не сразу заметил, что боль больше не прибывает, накатывая волнами, а гудит и вибрирует на ягодицах и бедрах, как колокол, как рельс при приближении скорого поезда. Сильные и добрые руки погладили его взмокшую спину, подхватили тело, подняли, поставили на ноги. Илья уткнулся в папину грудь и зарыдал.
Плакал он около пяти минут - плакал горько, с всхлипами, спазмами, вздрагивающими плечами. Отец дал ему выплакаться. Но и растягивать эти "нюни" и "телячьи нежности" он не хотел. Нужно было еще закончить с племянником.
Илья, утирая все еще неостановимо льющиеся слезы, был отправлен снова в ванную. А Данилка - на кровать, попой вверх. На этот раз дядя был аккуратен и постарался не попадать ремнем в особо чувствительные места. Впрочем, теперь вся поверхность попы и тыльная сторона бедер подростка была именно таким местом. Данька так же как и Илья несколькими минутами ранее выл и метался, кричал и плакал, но с кровати не сбегал, и ремень исправно делал свое дело.
ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК!
После порки Данька был чуть более сдержан, чем Илья. Он сумел обуздать свои слезы быстрее, пока его дядя нежно гладил и ерошил его волосы. А потом они пошли в ванну вместе и нашли там Илью, нежащегося и лелеющего свой зад в едва теплой водичке. Парень безропотно уступил место брату (ванна была небольшая, и вдвоем подростки туда уже не вмещались). Папа обернул Илюху полотенцем и нежно, стараясь не задевать израненную попку, вытер мальчишку насухо. Илья был сонным и податливым. Отец взял мальчугана на руки, отнес и уложил мальчика в его предварительно расправленную постель.
Когда через десять минут он принес в детскую комнату столь же сонного и вымытого Даньку, Илья безмятежно спал, лежа на животе и выставив из-под одеяла свою сильно побитую красную попу легкому свежему ветерку, долетающему из приоткрытой форточки.
При написании данного текста ни один ребенок не пострадал.

vejkan.com/shpeler.htm

---