Отправлено: 21.12.20 00:36. Заголовок: Каникулы. автор РМС

Любопытный рассказ




КАНИКУЛЫ (автор РМС)

От автора:

Я сразу должен сказать, что это не совсем «литературные опыты». Три четверти этой истории правда, а если я что-то и добавил, то больше для того, чтобы заполнить пробелы в памяти и лишь совсем чуть-чуть местами приукрасил.

Мне сейчас чуть-чуть за пятьдесят, так что подавать историю в стиле «в наше время пороли всех» - глупо. Не всех. Но многих. И никакого особого удивления это не вызывало. Небольшой город, военный городок при особо секретной научной части, традиционное общество, так это назовём. Из моих близких друзей периодически доставалось всем, кому больше, кому меньше. Кто-то отделывался подзатыльниками, кого-то пороли всерьез, а моего друга, жившего двумя этажами выше, даже как то отлупила тапком старшая сестра, студентка-медичка, причем за то, что мы устроили у него в квартире дикий бардак. Узнал я с его слов, разумеется, но это был еще не тот возраст, чтобы тематически фантазировать, я полагаю. Я даже чувствовал некоторую вину за то, что разгром устроили вдвоем, а получил он один. Но восстанавливать справедливость не рвался, «умри ты сегодня, а я завтра». Хотя потом, намного позже, я испытал некоторую зависть к подобному опыту. Правда, подробностей я не знал, так что если его сестра побила через штаны, такому опыту - грош цена.

Забавно, но у меня были фантазии на эту тему, потому что друзей пороли, а меня нет. Но все эти фантазии испарились почти сразу, столкнувшись с реальностью.

Опять надо сделать отступление: родители меня не пороли, а отец всегда был противником подобного метода воспитания, так что когда в мою жизнь пришел Ремень и всякое другое, я не раз слышал как он спорил с матерью, которая взяла в свои руки процесс воспитания, и стала штатным домашним палачом. Но у матери был железный аргумент: "Ты в командировках девять месяцев в году, а я тут с ним одна! И сама разберусь как лучше..."

В нашем городке отцы почти все пропадали в долгих командировках на разных объектах, и у матери была мечта о том, что когда-то отец это всё переслужит, и получит повышение уже в Москву, в головную контору, что со временем и произошло, но это другая история.

Скажу больше, я даже не думаю, что крутой поворот в методах воспитания был идеей матери. Почти все жены в городке были подругами и тусовались у кого-то по вечерам за чаем, делились житейским опытом, так что даже могу предположить, что главным вдохновителем была «тетя Лида», которая своего Димку, учившегося на два класса старше, порола точно. Она насоветовала, а моя матушка наслушалась и энергично начала претворять идеи в жизнь.

До четвертого класса, я был отличником и имел репутацию "ну очень умного ребенка", при этом еще и оставаясь не ботаном, а полноценной шпаной. Учеба давалась слишком легко и первые три класса я заканчивал с грамотами, а вот потом пошло трудней, когда предметов прибавилось. При этом середины не было, по тому, что мне было интересно, я меньше пятерки никогда не имел, а вот по остальному перебивался трояками. И хуже было другое – учителя жаловались матери, что я умный, но ленивый (что правда). И вот это ее и злило больше всего.

Когда в пятом классе я принес дневник с оценками за первую четверть, лафа закончилась. Я обнаружил себя стоящим у софы на коленях со спущенными трусами, а мой зад энергично обрабатывался тапком. Было очень больно, хоть я и не ревел, но не ревел потому, что не ревел никогда, но обещания учиться хорошо, не лениться и не врать из меня было выбито. И затем в каникулы мать усадила меня учить пропущенное. Нет, не на целый день, конечно, с утра и примерно до обеда я гулял, но потом должен был учить. И отвечать выученное. И с этим получилась неудача, потому что в первый день я просидел за столом, рисуя и что-то читая, в результате вечером был уложен на колени, и еще и отшлепан, а потом долго стоял в углу.

Помогло? Ну, не очень, если честно, только фантазии на тему порки исчезли. Зато я стал еще умней и хитрей, я умел удалять листы из дневника, забывать сообщать про родительские собрания, не давать дневник на подпись и много что еще. Так что во время учебы мне доставалось редко, разве что пропущенное собрание всплывало, а однажды классная зашла домой пожаловаться лично. А больше ни за что меня не били, потому что даже мать считала, что всякое мелкое хулиганство и драки для мальчишки естественны, и даже если я начинал пререкаться, то желания прибегнуть к насилию у нее не возникало, она просто ругалась. И даже «уд.» по поведению ее не впечатлял. Удовлетворительно? Ну и хорошо...

Периоды покоя заканчивались с каждой четвертью, когда в очередной раз выяснялось, что мои успехи в школе были не такими уж впечатляющими. А к концу года вдруг дневник заканчивался, причем месяца за два. И тогда у меня начиналась «адская неделя». Мать в очередной раз решала, что ну теперь-то она меня точно исправит, и бралась за дело со всей энергией, которой у нее было много.

И в эти дни порола она меня каждый день, обещая пороть еще больше. То есть, и это началось не сразу, и я думаю, что знание о том, что порка по уже отбитому заду никак повредить не может, пришло к ней от «тети Лиды», которая к тому же была еще и медиком. И в каникулы мать приходила примерно в три часа на обед (работала она всего в квартале и время обеда могла выбирать сама), брала тапок и лупила меня до полного своего морального удовлетворения, а тот самый мой зад постепенно наливался разными цветами и к концу периода активной дисциплины выглядел уже довольно живописно.

Вот многие говорят, что лучше пусть выпорют, но не устраивают долгих чтений нотаций и знакомого всем родительского вытягивания нервов. Но моя матушка, как человек творческий, сумела оба процесса совместить. Порка не была просто поркой, это был именно воспитательный процесс, когда серии энергичных ударов чередовались как раз с нотациями, истребованием ответов, обещаний и прочим. И по моей скромной оценке занимало это около часа. Субъективно.

В шестом классе случился очередной поворот, тапок покинул сцену и сменился старой отцовской портупеей. Спасибо, тетя Лида. А может и кто-то еще...


Для тех, кто не знает, расскажу: портупея – это наплечный ремень, который обычно надевался в наряд, с кобурой. Он гибкий, из хорошей кожи, неширокий, но довольно толстый. И что хуже всего, тот его конец, который продевается в пряжку, уже самого ремня, а за годы ношения становится еще и мягче. Кто с предметом знаком близко, тот сразу поймет как жгуче может бить такой дивайс.
Сначала она его просто наматывала на руку, но сочла неудобным, и потом просто отрезала ножницами, потому что портупея старая, а отцу давно выдана новая, так что не жалко.


Произошли и некоторые изменения в процедуре наказания. Теперь я лежал в родительской спальне на кровати, подложив под бедра валик с софы из гостиной, а штаны с трусами снимал совсем, потому что как-то порвал резинку трусов, дергая ногами. И на обед мать уже приходила именно для того, чтобы обед приготовить, а порола меня возвращаясь с работы. Опять мы «беседовали», время от времени она начинала крутить мне то одно ухо, то другое, лупила ремнем так, что я дыхание терял, давала мне его поймать, а потом я должен был признавать свои ошибки и пытаться найти им оправдания, доставалось второму уху, потом снова ремень всласть гулял по попе и так далее. Затем она готовила ужин, давая мне возможность постоять носом в стену в коридоре у кухни, после чего мог, наконец, надеть трусы и идти ужинать.

Хорошими каникулами были только летние, когда отец был дома и брал отпуск и мы все ехали на Юга. Летом я не получал совсем, потому что не учился и поводов не было. И еще отец всегда был дома на Новый год, а где-то третьего числа уезжал, так что Новый год я тоже любил, потому что мать не хотела отца расстраивать, как она мне говорила. Ну а после отъезда все начиналось снова, ежедневный ремень в больших дозах.

Никаких комплексов на этой почве у меня не возникало, со всеми случается. И к тому же я точно знал, что поводы даю, это был как негласный договор. Но при этом терпеть порки было проще, чем «браться за ум» или что там положено делать в таких случаях. Я знал, что примерно через неделю боевой пыл у матери угаснет и начнется спокойная жизнь. Но каникулы все же не любил, а дневники в особенности.

Опять же влияла моя упёртость, если меня именно заставлять что-то делать, то я часто делаю наоборот. Я не плакал и даже не орал громко во время порки, хотя с высоты своего опыта скажу, что она действительно была по-настоящему сильной, и я упорно играл в пионера-героя, от которого никогда не получалось добиться нужных и правильных слов сразу. Если бы я был чуть гибче, что сразу бы переходил на «мамочка, я больше не буду» и думаю, что отделывался бы куда легче. Но вот не мог, характер.

 Отправлено: 21.12.20 00:44. Заголовок: ***

Шестой класс плавно перешел в седьмой, я жил полноценной жизнь дворовой шпаны до осенних каникул, до получения четвертных итогов. И в тот день шел домой точно зная, что мне надо планировать подушку на стул и ближайшие дни будут несколько мрачными и болезненными.

Одна из подруг матери, кажется Тамара, так ее звали, жила в соседнем подъезде. Жила без мужа, он погиб, зато с дочкой Юлей, моей ровесницей, которая училась в другой, английской, школе в центре города. Мы не пересекались с Юлей в компании, потому что она была умница и отличница из другой школы, а я шпана, но знали друг друга хорошо, потому что матери близко дружили. Так что, встретившись на улице, обычно болтали, иногда вместе с семьями выбирались на природу вместе, то есть не друзья, но вот дети, которые все время рядом.

В этом году мать с Тамарой сдружились ближе и если шли к кому-то в гости, то Юля приходила к нам домой, чтобы не оставаться дома одной допоздна. Я к этому относился спокойно, она не мешала мне, а я ей, иногда мы вместе смотрели телевизор или любили листать старые подшивки «Вокруг Света», которых у нас дома была тонна, с шестидесятого года, кажется.
Позже я понял, что Юля была еще и довольно красивой девочкой, в мать, но она носила очки, у нее были кудрявые светлые волосы, и еще она была довольно высокой и, наверное, немножко крупной, но очень гармонично сложенной, так что в те времена я все эти достоинства просто не умел оценить, так что вместе мы не «гуляли» и компании у всех были свои. Ну не мог правильный пацан гулять с отличницей в очках. А у нее, как мне кажется, и компании особо не было.

И вот первый день каникул, вечер, я лежу на своей кушетке без трусов, позади где-то час «воспитания» и как раз очередная доза ремня терзает мои ягодицы, и тут звонок в дверь. Я помню даже, как испугался самого звонка, он в мире отчаянной боли в попе и бесконечных обещаний начать учиться (да, была уже эта фаза, результат был достигнут) показался чем-то посторонним как НЛО.
– Лежи! – скомандовала мать и пошла открывать, прикрыв, но не захлопнув дверь.

Я подумал, что может соседка за солью, или вдруг отец вернулся из командировки досрочно, или что еще, но прямо за дверью послышался голос Тамары и… и Юли. Юли, отличницы из другой школы, приятельницы по посиделкам за старыми журналами… а я прямо тут, почти голый, с поротым задом, лежу за еле прикрытой дверью.
Я прислушался. Юля пришла посидеть вечерок, а матери куда-то собрались. Моя так с работы и не переодевалась. Она лишь предложила Юле посидеть пока в гостиной, потом заглянула ко мне в комнату и сказала, что на сегодня хватить и я могу вставать, пояснила Тамаре, что как раз меня порола, и на этом они ушли, захлопнув за собой дверь.

Я услышал как Юля сняла сапоги и прошла в соседнюю комнату...
Очень сложная гамма чувств, очень... Просто шок! И если кто помнит такие трёхкомнатные квартиры в девятиэтажках, то от двери ты попадаешь в прямоугольную прихожую. Сразу налево идет коридорчик на кухню мимо ванной и туалета, прямо две двери, левая в гостиную, а правая как раз в родительскую спальню, а налево из прихожей дверь в мою комнату. А трусы и штаны именно там. И чтобы туда попасть, нужно пройти мимо двери в гостиную, где Юля может сидеть или на диване перед телевизором, что еще ничего, или в кресле напротив двери, которое она как раз и любит.
Так вот мои штаны с трусами лежали в моей комнате. А я был в родительской.

Паника была такая, вместе с диким ужасом, что я даже не догадался во что-то завернуться, хотя бы в покрывало с кровати. Я не полез в шкаф за отцовскими штанами, например, но это как раз нормально, я до сих пор не умею лезть в чужие шкафы, а родители никогда в жизни не рылись в моих вещах. Но, хотя бы покрывало…

В общем, я решался минут пять, а потом просто двумя руками натянул не слишком длинную трикотажную майку до колен и так быстрым шагом проскакал к себе, увидев в кресле Юлю, которая при этом, обычно очень белокожая, сильно покраснела.

Схватив с кресла трусы и треники, я буквально запрыгнул в них, выдохнув с облечением, но потом облегчение снова сменилось страхом, потому что мне надо было идти к хорошо знакомой девочке, а девочка знает, что меня, такого орла и героя, только что пороли прямо вот здесь, за стенкой, пока она поднималась по лестнице вместе с мамой.

Я сначала пошел в ванную, где умылся и посмотрелся в зеркало. Так вроде ничего, но физиономия красная, волосы растрепаны, уши надраны. Краткий осмотр подвергшейся главному воздействию части тела показал ровную малиновую красноту с множественными заостренными захлёстами на правой ягодице сбоку и таким же узорчиком внизу, ближе к… ну, вы поняли. Мать старалась распределять воздействие равномерно, но не догадывалась меня просто переворачивать, так что иногда стегала на обе половинки, а иногда старалась бить только по левой.

Умылся снова, зачем-то почистил зубы, причесался, и пошел к гостье, стараясь сделать такой вид, как будто и не произошло ничего, втайне надеясь на то, что она правила игры примет и сделает вид, что ничего не заметила и не поняла.

– Тебя пороли? – спросила Юля, едва я вошел в комнату.

Румянец пылал на щеках, а большие голубые глаза сейчас стали шире очков. А я почувствовал, как краснею сам снова, до ушей. Буркнув что-то, я подошел к телевизору и плюхнулся на диван, сделав вид что мне очень интересно.

– Саш, тетя Лина тебя порола? – Юля решила, что я не расслышал первого вопроса, наверное.

Она вообще была честной, прямой и довольно наивной девочкой. И ей было ужасно интересно!

– Да.

Я как бы между делом подтвердил очевидный факт, стараясь при этом понять что там происходит на экране.

– А за что?

– За четверть.

– Да? – круглой отличнице это было непонятно. – Больно?

– Больно.

– По…, – тут она потерялась, не знаю как правильно выбрать слово. – По… заднему месту?

– Юль, а по чему еще? – я повернулся уже к ней, поняв, что так просто не отделаться.

И я не умел грубить девочкам, если девочки хорошие. Нет, я умел послать дворовых дев при необходимости в три этажа, грузчики бы обзавидовались, но Юля была именно хорошая и положительная.

– Без трусов? – глаза стали еще шире. – Ты же без трусов вышел, да?

– Без трусов, – обреченно подтвердил я. – Вообще без трусов.

– Ой, а очень больно?

– Очень, Юль.

– Ох ты… меня никогда не били. Слушай, а тетя Лина тебя часто порет?

– Когда как, – подал я плечами. – В каникулы часто, а так не очень.

– И всегда без трусов? – уточнила она. – А чем?

Мне захотелось застонать, но вместо этого я все же ответил:

– Всегда. Ремнем.

– Ух ты… а сидеть больно сейчас?

– Не очень.

– А в прошлый раз когда била?
– Давно. Месяц назад, наверное.

– Ну, это и не часто, – голос Юли прозвучал чуть разочарованно. – Если раз в месяц.

И тут чёрт меня дёрнул ляпнуть:

– В каникулы часто, я же сказал. Завтра опять будет.

– Завтра? А завтра за что?

– За это же самое. Она меня все каникулы порет, каждый вечер. Так ясно?

– Ой, ужас! – Юля снова покраснела. – Каждый вечер? Ты не плачешь?

– Я сейчас плачу?

– Нет. Но глаза красные.

На это я не ответил ничего. Дальше у нас был обычные вечер как бы вдвоём, но как бы и порознь в квартире, мы поужинали тем, что мать оставила на плите, но мысли Юли заняты были только одним и каждые пять минут она возвращалась к порке. Ей было интересно все и она совершенно не стесняясь выспрашивала, невзирая на мое явное нежелание это обсуждать. А сколько ударов? А как я лежу? А зажимают мне голову между колен? А страшно? А стыдно снимать трусы? А почему я их совсем снял, а не спустил? А я снимаю трусы в своей комнате и так иду в другую уже без трусов? А почему я трусы снял, а майку не снял? То есть это «тетя Лина» заставляет снимать трусы совсем, а майку не заставляет? И так далее...

Тема моей беструсовости, во время порки, её как-то особенно интересовала!
И еще она регулярно интересовалась больно ли мне сейчас? А сейчас? А сейчас так же больно как и до этого, или не так? Из-за нее я даже не принес на кухню маленькую подушку-думочку, которую любил подкладывать в такие вечера, и в результате ужинал, сидя на жесткой ламинатной табуретке. И так мы беседовали часов до десяти вечера, пока не вернулась мать, а Тамара не увела дочь домой. А после того, как мать обнаружила, что я ничего сегодня не учил, она меня еще и отшлепала, сказав, что Юля Юлей, а учиться она мне не мешает.

Лучше бы с неё пример брал, с медалью школу закончит.

 Отправлено: 21.12.20 00:44. Заголовок: ***

***

На следующее утро, я предъявил зад к инспекции, и по результатам быстрого осмотра получил уверения в том, что он вполне годен к дальнейшей обработке ремнем. Как будто он хоть раз был не годен. Но до обеда я был свободен как птица, а может быть и до вечера, если наплевать на учебу. Но осенняя погода была мерзкой и я никуда не пошел, так и просидев дома с книгой, и даже попытался что-то учить, но в голову ничего не лезло. Порка все равно будет, так или иначе, а вчерашнее происшествие меня прибило так, что до сих пор не мог прийти в себя.

Вернувшись с работы, мать сначала что-то приготовила, потом зашла ко мне, по обыкновению скомандовала снимать трусы, что я пусть и без особой охоты, но немедленно исполнил, и за ухо повела в спальню. Я всегда снимаю их у себя и потом так иду к месту казни. Потом спохватилась, послала меня в гостиную за валиком с дивана и когда я его принес, привычно разместила сначала валик посреди кровати, ближе к левому краю, а потом меня поперек валика, голым задом вверх. Открылся шкаф, с верхней полки была извлечена обрезанная портупея, затем мать присела рядом и ловко ухватила меня за левое ухо, поворачивая голову к себе.

– Объясни, почему ты такой ленивый, – последовал первый вопрос.

Объяснить это я не умел никогда, мог только утверждать что не ленивый, но такой ответ не принимался.

– Что тебе мешает учиться, а?

Второй вопрос был ничуть не проще первого, ответ не удовлетворил, так что она еще немного позанималась ухом, затем встала, поддернула мне майку повыше, почти до подмышек, затем размахнулась…

Второй день всегда больней чем первый. Так вроде и не болит уже к вечеру, но это пока пороть не начали. И тогда все краски становятся ярче. Уже после первого десятка ударов я вцепился в подушку, а на втором - начал тихо подвывать. Мать била ловко и умело, старясь сделать как можно больней сразу, не давая передышек и нанося по несколько ударов подряд по одному месту, лишь потом переходя на другое. Мой дергающийся и подпрыгивающий зад как будто бросал ей вызов, и она быстро увлекалась процессом, словно музыкант-виртуоз, старающийся извлечь из своего инструмента самые звонкие аккорды.

Пауза, ремень лег мне на спину, ладонь прижала меня к кровати, сильные пальцы нащупали правое ухо, потянули, затрясли.

– Ты мне не ответил, что мешает тебе учиться?

В принципе, можно и не отвечать, ей сам ответ не нужен. Ей нужно видеть, что я действительно сожалею о том, что оказался в такой ситуации. Из меня, как искру из камня, надо высечь, в прямом смысле этого слова, настоящие, подлинные эмоции. Поэтому пока можно было просто протянуть: «Я не зна-а-аю...».

– Давай попробуем понять вместе, – ехидным тоном. – Я тебе помогу.

Нет, еще не началось, опять другое ухо. Но ухо тоже больно, пусть и не так как ремнем. И унизительней.

Диалог чуть затянулся. Уши, несколько подзатыльников, шлепков, теперь за ухо поднять на колени, чтобы «я могла тебе в глаза смотреть», очередной неудачный ответ с моей стороны, и к тому же она решила, что я упираться начал, так что опять в позицию и опять виртуозная работа ремнем. На этот раз левая половинка только, конец захлестывает практически в ложбинку между ягодицами. Я уже хоть и тихо, но ору в подушку, ноги в одних носках сучат по покрывалу.

Я никогда не закрывался руками и не пытался убрать попу. От этого мать отучила меня почти сразу, когда только «занялась воспитанием», убирая мои руки: «Я предупреждала. Начинаем все снова». Я даже не уверен в том, что если бы этого «снова» не было, я получил бы больше, мать никогда не назначала количества ударов, а просто порола до тех пор, пока не решала, что довольна результатом, а результат требовался такой, чтобы я уже искренне, со всем пылом, просил прощения и пощады, и обещал что угодно. Но вот сработало. И я во время экзекуции хватался руками за всё, мотал головой, дёргал ногами, но моя попа недвижимо покоилась в самом удобном для битья положении. Сотрудничала, так сказать...
Она словно жила отдельной жизнью, и если я весь остальной хотел отсюда сбежать, то она меня не пускала и удерживала на месте. Вроде как, у тебя свои дела, а я свои тут не закончила, у меня массаж.

Разговоры чередовались с ударами, уши горели, а зад - так и вовсе пылал, причем боль была какая-то двухслойная – огонь снаружи и тупая, ноющая внутри. Устала шея, я просто уткнулся лицом в подушку, но до конца «сеанса воспитания» было ещё далеко. Инструмент, под смычком музыканта, еще не начал издавать нужные, настоящие, не фальшивые звуки. Стадия искреннего раскаяния только начала приближаться.

И тут… да, тут снова звонок. Кто на этот раз?!

Щелчок звонка и голос Юли:

– Тетя Лина, а можно мне у вас сегодня? Вы же уходите с мамой?

– Да Юленька, заходи, – звук поцелуйчика в щёку. – Раздевайся, посиди там, я тут занята немного. Как ты четверть закончила? – это уже точно для меня.

– Хорошо, одна четвёрка, по физкультуре.

– Ну какая ты умница! Иди, садись... Я пока Сашу наказываю, скоро закончу.

– Вы его бьёте?

Юленька, святая простота! Ну, кто тебя за язык всё время тянет?

– Да, бью, Юленька, ремнём. Он - как ты - не умеет, одни тройки в четверти. И не хочет учиться!

Это неправда, там даже несколько пятёрок. Такая мысль мелькнула, сквозь бурю остальных. Мать, хотя бы сейчас, закончит? Ведь знаю, что дальше я не смогу держаться с достоинством, и с девочкой в соседней комнате…

– Только не заглядывай туда пока, хорошо? А то он с голой попой лежит.

– Хорошо, тётя Лина.

Вот не знаю, может быть лучше заглянула по-тихому, чем вот так объявлять…

Дверь прикрылась, но не до конца, рука взяла ремень с кровати.

– Так, на чем мы остановились?

Нет, не за ухо, сразу к делу. Теперь чуть вдоль пошло, от спины к ногам, гибкий кончик портупеи впивается прямо в низ попы, где она встречается с ногами. Виртуозно, самый кончик в самую складку. Это чтобы «сидел и помнил». А-ай, а вот теперь пошло самое плохое, это уже почти «между». Рука оттянула ягодицу чуть в сторону, ремень впивается в половинки почти изнутри, в правую не так больно, но сейчас кончик пойдет вдоль левой…

– А-а! – в подушку. – А-а-а!

Вот она, приближается, финальная и самая драматичная часть концерта. Теперь перерывов не будет, теперь только порка. Боль и огонь, перед глазами круги, сам не слышу, что ору. Да, началось. И учиться буду, и лениться не буду, и ой больше не надо, и вопросы градом: «Обещаешь? А ну повтори! Повтори, чтобы я слышала! А вот так, вот так, чтобы запомнилось, чтобы знал!»

Бурильщик, наконец, прорвался сквозь толщу породы упрямства, и теперь оттуда бьет фонтан искренних, честных эмоций. Я даже самому себе клянусь в этот момент, что буду, буду учиться, буду вообще отличником и все такое, что с ленью покончено. Ремень просто танцует на пылающей попе, хлеща во всех направлениях, старается не дать угаснуть рассвету, дать моей душе воспарить. Подушка изо всех сил давит крик своим мягким брюхом, я чувствую, как с одной ноги сполз шерстяной носок.

Все, финал... Пошли ровные, сильные удары поперёк. С каждым из них подушка принимает протяжное «а-а-а», вопросов никто не задает, теперь не до них, теперь вроде как надо вбить новую искренность моих намерений прямо в зад. Иногда она увлекается на этой стадии и тогда совсем беда. Мать вообще увлекающаяся, а когда знает, что делает что-то правильное и очень полезное, от чего мне - только польза, а ей - развлечение, то иногда процедура затягивается, до полной нестерпимости. В этом есть вызов, настоящий вызов, надо доказать мне, что она может меня - упёртого и сопротивляющегося - превратить в визжащего ребенка.

Всё. Всё? Да, теперь точно всё, потому что пальцы снова на ухе.

– Ты запомнил, что обещал?

– Да-а, запомнил.

– Повтори!
И я старательно повторяю все, что должен сказать. Этот ответ всегда одинаков, но мать хочет его именно таким, вот прямо от чистого сердца, она это чувствует.

– Посмотрим... – ремень убирается в шкаф. – Вон в тот угол пока встань! Юля в гостях, не шляйся по квартире голяком.

Можно подумать, что я сейчас сам хотел постоять с голым задом в коридорчике у кухни, разглядывая узоры на двери стенного шкафа. Рука снова хватает меня за ухо и тащит в угол, где занавеска прикрывает трубу отопления. Затем мать вышла, о чем-то негромко поговорила с Юлей, вернулась в спальню и начала одеваться к выходу. Причесалась перед зеркалом, подошла сзади, пару раз звонко шлепнув, сказала:

– Я пошла, буду поздно. Садись и учи, я проверю.

И на этих словах быстро ушла, так и не выпустив меня из угла, поэтому выходить пришлось без разрешения. Будь она здесь, это бы безнаказанным не прошло, но ее нет. И вообще учить сказала, в углу не получится.

Черт, опять трусы в той комнате. Дверь вообще открыта, но Юля не заглядывает и ее не слышно. Нет, уже слышно.

– Саш!

– Что?

– Ты все еще без трусов?

– Да, Юль!

– Хочешь, я тебе трусы принесу?

Блин… ну вот прямо в лоб.

– А то тебе опять без них придётся идти, а тебе вчера стыдно было, я видела.

Видела. А слышала ты сегодня сколько? Ой, какой ужас… вот прямо сейчас бы под землю провалиться и там остаться навсегда. Все ведь слышала, от начала и до конца, самое мое падение из положения героя - до уровня просящего прощения ребенка, которого лупцует мама. Все крики, все просьбы о пощаде, все «ой, больше не надо», все обещания быть паинькой.

– Принести?

Голос сдвинулся ближе к открытой двери, в проем упала тень.

– Не заходи!!! – я оттянул майку ниже.

– Хорошо. Принести? Я просто спросить хотела.

– Принеси, – вздохнул я обреченно. – Они на моей кровати лежат, и штаны там.

– Сейчас!

Дверь. Я подскочил к двери и прикрыл ее так, что мог лишь выглядывать и высунуть одну руку. Юля повозилась в моей комнате и вышла оттуда с трениками в одной руке и трусами в другой.

– Эти?

– Да, – я протянул руку.

Почему-то ожидал, что она трусы уберёт и начнет дразнить, но Юля хорошая девочка и просто отдала мне вещи. Я подобрал с кровати свалившийся носок, натянул, затем оделся. Ну что, надо отсюда выходить. И валик взять, я его сам на место всегда отношу, а то ещё и за него добавит.

Юля стояла прямо под дверью, терпеливо меня поджидая.

– Ой, я всё слышала, наверное ужас как больно, да? – она это громко прошептала, глядя на меня чуть ли не восхищенными глазами.

– Да, Юль.

– Та-ак долго!

Я обошел её и зашёл в гостиную, но она тут же оказалась рядом.

– Слушай, а это ремнём? Она тебя ремнем била?

Надо сесть... У меня всегда после такого вечернего «воспитания», немного ноги дрожат и вообще в голове звон. Про попу я и не говорю, она сейчас словно нечто чужое и раскаленное, приставленное к моему телу, которое отчаянно хочет избавиться от этого инородного предмета. Я даже ощущаю как отдается вибрирующей болью каждый шаг.

– Ремнем?

– Юль, ну что ты опять пристала? Дай отдохнуть немного, – я пристроил валик на диван. – Ремнем.

– А это зачем надо было? – теперь она на валик переключилась.

– Его вот так кладут, а я на него.

– Как кладут?

Я положил валик поперек дивана.

– Вот так.

– И что?

Вот все же проще сразу все объяснить, чем отбиваться.

– Надо лечь вот так, – я показал руками. – Тогда задница высоко и ее удобно пороть. Ремнем пороть. Без трусов. Больно.

Сдвинув валик на место, я лег на диван, закинув руки за голову. Так хотя бы рядом не подсядешь.

– А тетя Лина тебя не все время порола, еще и ругала, да? Я же все слышала. То бьет, то не бьет. А в конце тебя уже жалко стало, когда ты кричать начал.
При этом, Юля вдруг подтащила с дивану кресло и влезла в него с ногами, явно приготовившись к долгой и интересной беседе.

– Не все время, – я чуть расслабился лежа и как-то Юлин голос словно издалека доходить начал. – То бьет, то мораль читает. Достала своей моралью.

Плюнув на все, я перевернулся на живот. Вот так пока лучше всего, и подушечку под голову.

– Больно на спине лежать? – тут же последовал вопрос.

На самом деле не больно, даже сидеть на мягком не больно, а больно вообще, то есть болит весь зад, независимо от положения. Но на животе почему-то легче расслабиться. И уже все на сегодня, теперь только завтра вечером… может и вправду заняться собой? Заставлять себя учить эту чертову химию? А смысл? Пороть все равно будет, потом перестанет, до следующих каникул далеко. Ладно, завтра об этом подумаю, не сейчас.

– Угу, – сказал я просто чтобы она отстала. – На спине больно.

– А почему у тебя трусы в той комнате, а тетя Лина тебя в той бьет?

– Не знаю. Всегда так делает.

– А почему такие уши красные?

– Не знаю. Жарко.

– Ой, ладно, – она даже радостно засмеялась, словно поймала меня на чем-то. – Уши тоже крутит? Она тебя держит за уши, что ли?

– Не-ет, – простонал я. – Просто крутит, чтобы больно было, пока мораль читает. То порет, то за уши таскает. И подзатыльники фигачит, пока говорит.

– А еще я слышала как она тебя в угол поставила! – Юля почему-то объявила это очень гордо. – Почему она сказала, чтобы ты голым не ходил?

Она хоть что-нибудь пропустила?

– Шутка у нее такая.

– Но ты же в углу без трусов стоишь, да? Это же из-за меня, что я здесь? Она тебя в другой угол ставит?

Юля умная девочка, отличница. Иногда это начинает очень сильно огорчать.

– Там, возле кухни, – я махнул рукой.

– Долго?

– Полчаса, наверное.

– А потом трусы надеть можно?

Да сколько можно эти трусы обсуждать? Она сейчас лопнет от любопытства, но можно хотя бы после всего не мучить этими расспросами? И просто прицепилась к трусам, что ее так распирает?

– Потом можно.

– И уши больше не крутит?

– Не крутит. Потом все, свободен до завтра.

Если бы я был старше и умней, то все же про «завтра» не говорил вслух. Но у меня болел зад, кружилась голова, а думал я больше о том, как заставить Юлю отстать с бесконечными расспросами о том, о чем мне говорить стыдно. Поэтому ляпнул. Зря.

– Завтра она опять пороть тебя будет? – и снова эти восхищенно расширенные голубые глаза.

– Каждый день, сказал же, Юль, – я вздохнул. – И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра...

При этом, странное дело, я не ощущал от нее никакого злорадства или желания дразнить. Но и сочувствия никакого тоже. Ей было просто жуть как интересно, а еще за всем этим прослеживалось что-то… не знаю, что-то вроде восхищения. Юля смотрела на меня как на героя, который преодолевал невероятные испытания. Без трусов. И ей хотелось об этом знать все-все-все.

– С ума сойти, – она даже рот ладошкой прикрыла. – И так же больно каждый день? И потом без трусов в угол?

Я лишь вздохнул.

– Ну расскажи, что ты просто лежишь? Расскажи как все начинается. Она сразу с ремнем приходит?

– Потом берет, из шкафа.

– А трусы ты когда снимаешь?

Вернулись к главной теме, разумеется.

– Сразу, – как в пинг-понг играем, мне лишь бы мячи отбить, не до очков.

– А потом?

– Потом беру валик вот этот, – я показал пальцем, – и ложусь.

– И сразу порет?

– Нет, сначала мораль читает немного.

– И уши крутит?

– И уши…

– А в угол сам идешь или за ухо?

– За ухо. И на порку за ухо. И везде за ухо.

– А куда еще?

– Никуда, я пошутил.

– А-а. Слушай, мне тетя Лина сказала посмотреть, чтобы ты учить сел что она сказала. Ты сядешь?

– Не знаю, мне отдохнуть нужно.

– А потом?

– Ну не знаю, сказал же.
– А если ты не сядешь, то что будет?

– Может еще вломить, перед сном.

– Опять ремнем? – тут Юля поразилась.

– Нет, рукой, ремнем завтра.

Она задумалась, потом сформулировала следующий вопрос:

– Но по… заднему месту?

Она все никак не может слово выбрать, чтобы назвать главный предмет событий. Стесняется.

– Ну да.

– И опять без трусов?

Мой долгий вздох.

– Опять.

– А уши? И в угол?

– Уже нет. Просто отфигачит и иди спать. Или не спать, ей все равно.

– А-а, – вроде как с разочарованием. – На этой штуке? – она показала пальцем на валик.

– Неа. На коленях.

– Это как?

– Ну блин…, – мне лень шевелиться чтобы показать, а так не объяснишь. – Потом объясню, хорошо?

– А рукой это как?

– Вот так, – я хлопнул ладонью по дивану.

– Как маленького? – Юля засмеялась. – Так маленьких бьют, я даже видела. Тетка одна девочку так шлепала, только стоя.

Я промолчал.

– Так же не больно, наверное.

– Если уметь, то больно. Мамаша умеет. И по отбитому еще. У меня отбивная там сейчас.

Странно, но я начал втягиваться в тот странный разговор. Позор мой Юля видела и слышала, скрывать что-то бесполезно, и я как-то подсознательно ощутил, что единственный для меня способ сохранить хоть какую-то гордость и достоинство в этой катастрофической ситуации – объявить это все своим героизмом, то есть примерно так, как сама Юля и думала, как я теперь понимаю. В общем, чуть отдохнув, я показал ей как лежат на коленях, принес и показал ремень, который вызвал у нее настоящее восхищение, она даже по ладошке себя им побила и поойкала, потом мы вспомнили про ужин, а потом просто болтали. Ну как «просто», Юля хотела говорить только о порке, а я уже махнул рукой на ее настойчивость, поэтому рассказывал что просила.


Когда пришла мать, Юля засобиралась.

– Учил он?

– Ой, нет, тетя Лина! – Юля вытаращила глаза и даже рот ладонью прикрыла. – Мы болтали и забыли!

– Хорошо, Юленька, – кивнула мать, провожая ее в дверь.


И когда так закрылась, сказала уже мне: – Тогда снимай трусы и неси в гостиную стул. Продолжим.

 Отправлено: 21.12.20 00:44. Заголовок: ***

* * *

Матери на работу, а у меня каникулы. Поэтому она разбудила меня перед тем как уйти:

– Показывай!

Уточнять не надо, и так все понятно. Я тут же перевернулся живот, и спустил трусы. С минуту мать рассматривала мой зад, потрогала захлесты, затем сказала:

– Ничего, все в порядке. Вечером продолжим. Пока думай над тем, как нормально учиться начать.

Вечер только вечером, пока можно просто поваляться. Боль почти ушла, только сбоку немного ощущалась и я себя успокоил тем, что любая порка заканчивается, а потом и не так все страшно уже.
Потом, в ванной, посмотрел на себя сзади. Получилось достаточно живописно. Сама попа в основном естественного цвета, но вдоль правой половинки уже идет лиловая каемка из слившихся следов от кончика портупеи, и такая же тянется по левой, но вдоль ложбинки. Несколько захлестов на ляжках, но это случайно. Хорошо, что на каникулах тренировок нет, а то бы трудно было на ковре возиться.

Погода совсем мерзкая, снег с дождем, так что я до обеда остался дома и даже пытался что-то учить, по крайней мере несколько задач по химии решил, чтобы приберечь на вечер, а то вчера и вправду на свежепоротое дополнительное битье слишком болезненно легло. Вечерний ремень обязателен и от него не сбежишь, но вот шлепка в программу не входит, она только как приз выигрывается. Мать так и называет обе процедуры – «порка» и «шлёпка», сразу все понятно.

Вечером мать пришла с работы чуть раньше почему-то, я ее еще не ждал, и в таком настроении, от которого у меня всегда в животе сжималось. Оно обычно означало, что принято какое-то особое решение на сегодня, а любое новое решение шло обычно во вред моим интересами. Когда Ремень сменил Тапок, настроение было у нее примерно таким же.

Долго мучиться незнанием не пришлось, она почти сразу сказала, что сегодня будет дома и займется мной «по-настоящему». Вроде как те два дня были «не по-настоящему». Холодный тяжелый ком внутри обосновался уже прочно, не собираясь никуда уходить, застучало сердце, в ногах появилась предательская слабость.

Пока она хозяйничала на кухне, я был призван с результатами учебы за день и она вроде бы даже немного удивилась тому, что я что-то сделал.

– Видишь? Все идет на пользу. Иди пока в угол, я не готова еще.

Угол обычно «после», но в такие дни как сегодня бывает и «до» тоже. Это когда матери уже хочется мной заняться, но еще занята, например, как сейчас. У нее котлеты на сковородке жарятся.
Я просто вышел из кухни в коридор, положив учебник и тетрадь на холодильник, и встал носом к двери шкафа, почти прижавшись.

– Штаны!

Ну да... Надеялся, что забудет, но не забыла. Я зацепил пальцами резинки и треников, и трусов, и спустил их до щиколоток. Мать почти сразу подошла сзади, поддернула мне майку и сильно нажала пальцем в самые отбитые места. Я тихо ойкнул.

– Болит? Хорошо, что болит. Стой и думай как сейчас орать будешь. Вот тут совсем чистенько, пройдусь сегодня хорошенько, – ее ладонь даже как-то ласково пошлепала меня по обоим ягодицам по очереди. – А мог бы просто учиться, и не врать все время. Неужели так трудно?

Это уже не было риторическим вопросом, это начиналось «воспитание», так что лучше было сразу обещать.

– Ну-ну, посмотрим...

– Сегодня никто не придет? – не выдержав, спросил я.

– Стыдно? – мать усмехнулась. – Стыдно когда видно. Что ты лентяй и врун. Завтра она придет, после обеда, заниматься с тобой будет. А сегодня надеру попу и в углу настоишься. И не дай бог она мне завтра скажет, что ты лентяйничал, вот не дай бог.

Вечер выдался тяжелым, но хотя бы без гостей. Мать, как и обещала, хорошо «прошлась» по местам без синяков, не оставив там живого места, добавила и по синякам. Предчувствие меня не обмануло, она увлеклась и всыпала куда сильней чем вчера, после чего привела в гостиную на дрожащих ногах и поставила в кресло на колени, задвинув его в угол, где я так и простоял больше часа точно, если судить по тому, что шло по телевизору.
Все это время меня мучил вопрос, который я задавать опасался: если отличница Юля будет завтра со мной заниматься до вечера, то меня опять будут пороть при ней? Можно было и уточнить, но я чувствовал, что делать этого не надо, мать меня «недопорола», просто решила что хватит, но рука у нее еще зудит. И если дать повод, то можно прямо сейчас оказаться у нее на коленях и разглядывать узор на ковре под аккомпанемент звонких ударов по заду, а мой зад просто не готов встретить такие угрозы прямо сейчас. Лучше тихо постоять в кресле, где куда удобней чем в углу, опираясь на спинку.

Но все же мысль из головы не шла никуда и пугала отчаянно. Пусть Юля и так все знает и все видела, но одно дело когда она просто здесь, а другое… Получается, что это она завтра решит, пороть меня или нет?

Нет, пороть мать все равно будет, но какая-то разница в этом есть. Соседская девочка не должна вместе с ней решать заслуживаю я этого или нет. Это нечестно.

В результате следующий день до обеда прошел в маете и тоске. Сидеть стало тяжелей, синяки разбежались по всей поверхности попы, болела шея, уставшая во время вчерашней экзекуции, а еще почему-то устали плечи как после тренировки, то ли слишком напрягал, то ли что еще.

Юля пришла к концу обеда, когда мать уже уходила, радостная и воодушевленная, со школьной сумкой через плечо. Раздевшись в прихожей и бросив сумку на пол, она зашла на кухню, получив стакан клюквенного морса от матери, которая ей сказала:

– Смотри, чтобы занимался, потом все проверь.

– Хорошо, тетя Лина, – закивала примерная девочка.

– Если будет лениться, скажи мне, я его сильней накажу. Ты понял? – мать придержала меня за руку на пути к раковине, куда я шел с пустой тарелкой. – Юлю слушаться! – два шлепка. – Если она мне скажет, что ты не слушался, – еще два, – то так получишь, что вчерашнее тебе щекоткой покажется, – несколько частых шлепков. – Все, Юленька, спасибо что пришла, – меня отпустили. – Не скучай тут. В угол его ставь, если что, – теперь мать еще и пошутила, – пусть слушается.

И на этом ушла, а я принялся за посуду.

– Сильно вчера порола? – первым делом спросила Юля, взяв из вазочки курабье.

– Сильно, она всегда сильно.

– Кричал?

– Не помню.

– Кричал, значит, – она заулыбалась. – И уши надрала? И в углу стоял? А потом еще била?

– Нет, больше не била. Раз выпорола и все.

– Да? – тень разочарования.

Ну давай же главный вопрос, не тяни.

– Трусы снимала?

– А как ты думаешь?

– Конечно снимала.

– А зачем спрашиваешь?

– Интересно же, – она вроде как удивилась вопросу. – Если бы меня мать била и трусы снимала, я бы со стыда сдохла, наверное. Болит?

– Конечно, болит!

– А по уже больному - больней получается?

– Больней, – я уже втянулся в почти привычный ритм «Юлин вопрос – мой ответ».

Но Юлю это явно не удовлетворяло, ей хотелось чтобы я рассказывал со всеми подробностями, а я отвечал односложно.

– А сегодня еще больней будет?

– Больней.
– Будешь кричать?

– Не знаю, – я пожал плечами.

– Будешь, – она снова заулыбалась. – Точно будешь, можем даже поспорить. А я тебя правда в угол ставить могу?

– Пошутила она, Юль, у нее шутки такие.

– Ой, ладно, если я скажу, что ты плохо занимался, то она тебя больней выпорет, – Юля взяла еще печенье. – А так бы я тебя сама в угол ставила, если что. Она же сама сказала меня слушаться.
– Юль, – я уже в сердцах повернулся к ней. – Она сказала про занятия, а не про остальное. Ну ты сама нормальная?

– Да, – Юля кивнула и я заметил у нее в глазах какой-то нездоровый задор. – А если я тете Лине скажу, что ты вообще заниматься не хотел? Что тогда будет?

– А зачем тебе это говорить?

– Как зачем? Чтобы ты слушался. Покажи где в углу стоишь.

– Вон там, – я показал пальцем.

– Не-ет, ты встань. Как стоишь покажи.

Вздохнув, я отложил кастрюлю, которую мыл, и подошел к шкафу, почти упершись в него носом.

– Вот так.

– Но без трусов?

– Без трусов.

– Здорово. Но это не угол.

– Она так называет. Ей из кухни тут меня видно.

– А в твоей есть угол. За шкафом.

– Она в мою комнату почти не заходит, ей там не видно будет.

Я вернулся в кухню и принялся отмывать кастрюлю от остатков пюре.

– А без разрешения тебе можно из угла выходить?

– Неа.

– А ты вышел, я же не разрешила.

– Юль! – я чуть не отшвырнул кастрюлю. – Ты не борзей совсем, ладно?

– Тетя Лина сказала чтобы я тебя в угол ставила, – Юля смотрела на меня своими большими голубыми глазами. – Ты сам слышал.

– Ты шутки, вообще, понимаешь? Блин, ты чего такая тупая, что ли?

Глаза вспыхнули, про «тупую» не понравилось. Юля умная и сама это знает.

– Тогда иди в угол, – она упрямо наклонила голову и даже закусила губу. – Или я скажу, что ты не занимался и вообще меня выгнать хотел. И тогда она тебя в сто раз сильней выпорет, а я буду сидеть и смеяться. А ты будешь кричать и плакать, «ой больше не буду, ой буду послушным».

– А врать нехорошо. И я никогда не плакал.

– А я и не вру. Ты еще не занимаешься. И не слушаешься. А даст она тебе так, что заплачешь.

Я помню, что совершенно тогда потерялся. У меня хватило бы духу просто выставить отличницу Юлю за дверь, духу у меня на что угодно всегда хватало, но что-то удерживало от этого. И даже не страх перед вечерней поркой, меня особо удивить чем-то было трудно, но что-то другое. Вроде как сделай я это и дальше все пойдет неправильно, я даже сейчас не могу до конца разобраться в тех чувствах, а уж тогда и подавно не мог.

– Юль, ладно, мне посуду домыть надо, а потом заниматься будем. Хорошо?

– Посмотрим, – Юля пожала плечами, взяла еще печенье и протянула мне свой пустой стакан из-под морса. – На.

Я взял стакан у нее из руки, быстро помыл и поставил в сушку.

– Хорошо, пошли заниматься, – сказал я примирительным тоном.

В моей комнате мебели было немного. Стол у окна, за ним стул, еще стул в углу, кушетка, на которой я спал, и секретер со шкафом. А так вырезки из журналов на стенах, с машинами все больше, пара моделей самолетов под потолком, на леске. Обычная комната подростка.

Войдя в комнату, Юля огляделась, надолго задержавшись взглядом на пустом углу слева от двери, потом сказала:

– На столе убери. И мне стул поставь, убери с него все, – ее палец указал на пачку журналов «За рулем».


При этом сама она уселась на кушетку, поджав ноги в толстых теплых рейтузах. И в ее взгляде что-то изменилось, она смотрела на меня с каким-то странным любопытством, словно изучая. Она даже дышала как-то… не так, как обычно, словно волнуется.

 Отправлено: 21.12.20 00:44. Заголовок: ***

Я переложил журналы на секретер, придвинул стул, столкнул на столе в сторону кучу чего попало.

– Са-аш, – это как-то вкрадчиво прозвучало. – Наведи на столе порядок.

– Да нормально, места хватит, – я еще не совсем понимал, что изменилось в атмосфере.

– Порядок или становись в угол. Ты не слушаешься, я прямо сейчас тете Лине позвоню.

Вдруг до меня дошло, что она всерьез. И она позвонит, и скажет что я не слушаюсь, без всяких подробностей, и тогда мать снова придет в таким же вдохновенном настроении как и вчера, и что будет потом… Вечер все ближе и думать о нем хочется все меньше. Уже половина третьего.

– Хорошо, отстань, – выдохнул я и начал быстро убирать со стола все лишнее, рисунки, журналы, старые тетради и прочее.

– А когда тетя Лина тебе говорит что делать, она тебя всегда шлёпает?

– Нет. Это она сегодня что-то... Для тебя, наверное.

– А-а... Это она показывала, что если не будешь слушаться, то получишь по... попе? Так? – на этот раз слово «попа» далось ей почти без затруднений. Уже не «заднее место».

Я промолчал, убирая лишние бумаги в ящик стола.

– Саш, так? – Юля повторила вопрос. – Саш!

– Да, наверное. Только я и так получу.

– Тогда сильней получишь.

Я как по минному пою шел, причем в незнакомой местности, совершенно не понимая что я должен делать и как отвечать неожиданно изменившейся отличнице. Юля словно начала чувствовать что может мной командовать и ей это нравилось. Ее простая и даже наивная натура как-то очень легко втягивалась в эту роль. Она была возбуждена, на белых щеках появился румянец, она теребила пальцем пухлую нижнюю губу.

– Она тебя сразу бить будет, как придет?

– Наверное...

– Я тогда тебе оценки буду ставить сегодня, а потом ей покажу. Как в школе. Только в школе по… по попе не бьют, – она нервно хихикнула. – А с тебя снимут трусы и надерут попу ремнем.

– Юль, ты кайфуешь так, что ли? – возмутился я.

– Нет, – он вроде как чуть успокоилась, мотнув головой, словно отогнав муху. – Но ты все слышал, что она сказала. Ладно, давай заниматься, – она поднялась с кушетки и открыла свою сумку. – С английского начнем. Диктант будет. Я читаю, а ты пишешь, потом проверю.

– Юль, у нас английский разный, ты про школы забыла?

– Тут нетрудно. Если не знаешь какое-то слово, то спрашивай.

С диктантом я более или менее справился, у меня по английскому была тройка, но это больше из-за того, что часто попадался с невыученным, а так бы и на пятерку потянул бы легко. Юля сидела рядом, глядя в тетрадь, что я ненавижу, на самом деле. Вот не могу что-то делать, когда через плечо заглядывают. Я ей об этом сказал, но она проигнорировала, и я решил не накалять ситуацию дальше.

Затем она проверила написанное с красной ручкой, немного почеркала, потом сказала:

– Семь ошибок. Семь минут в углу.

– Что?!! – оторопел я.

– В угол! – теперь это сопровождалось решительным жестом. – Вон в тот! Будешь слушаться или мне позвонить? – и при этом в глазах снова появился тот странный блеск.

Все, тупик... Теперь или в угол, или разбираться я матерью. А уже почти четыре. Вздохнув и беззвучно выругавшись, я поднялся со стула, зашел в угол и встал, подчеркнуто демонстративно сложив руки на груди.

– Руки опусти и прямо носом туда, совсем, – Юлин голос вдруг сбился на какой-то мурлыкающий тембр.

Я проигнорировал.

– Десять минут. Или - звоню!

Опустив руки, я вдвинулся в самый угол.

– Довольна?

– Ага. Стой. А трусы не надо снимать?

– Не перед тобой.

Тут она не нашлась что сказать, повисла пауза. Но затем Юлю осенило:

– Потом у нас химия будет!

О моей ненависти к этому предмету она и так знала. Я ничего в химии не понимал, вообще. Когда у нас она началась, месяца три ее преподавал отличный учитель, с которым было интересно. Но потом он перешел в другую школу и вместо него за дело взялась скучная тетенька, которая не умел объяснить вообще ничего и при всех вопросах отсылала к учебнику. Так что химия была у меня чем-то вроде черной дыры, втягивающей в себя все надежды на благополучный исход этого нашего странного общения. Ума, чтобы понять, к чему Юля все ведет, хватало у меня и тогда. Я был умным ребенком, как я уже говорил, просто ленивым.

Юля все же продержала меня в углу лишних пять минут, придравшись к тому, что я руки за спиной сложил, после чего загнала за стол и с явным удовольствием открыла учебник химии.

– Молярность. Объясни мне что это такое?

Мы ничего не учили, она лишь с наслаждением гоняла меня по предмету, с удовольствием записывая все, что я не смог ответить. А не ответил я почти ничего.

– Два! – объявила она. – Даже - кол! С минусом! Ноль! Так и запишем...

– Юль… А тебе точно это нужно?

– Ты не слушаешься, ничего не знаешь, – она вывела на тетрадном листе большую единицу и несколько раз ее жирно обвела.

– Так мы учиться должны были, а не так как ты! – чуть не крикнул я в отчаянии, чувствуя себя загнанным в ловушку.

– Учиться будем завтра, я же должна была проверить что ты знаешь, а что нет? – она эдак по-учительски посмотрела на меня поверх очков. – Сегодня ремня, а завтра будем учить.

– Юль…, – мой голос предательски оборвался, и я почувствовал, как краснею до ушей.

– Что?

– Может… в угол лучше?

– Времени мало осталось, мне еще тебя по математике погонять надо. Хорошо, встань пока, я подумаю что будем проверять.

Я и, чувствуя как краснею не то что лицом, а всем телом, поплелся в угол. И встал туда носом, аккуратно сложив руки перед собой, чтобы не провоцировать Юлю, которая листала следующий учебник.

– Юленька, ну как вы здесь? – спросила мать, снимая пальто в прихожей. – Занимались?

– Да, тетя Лина, все время, – к моей радости ответила Юля.

– И как Сашка?

– Тёть Лин, скажите ему, чтобы он меня слушался!

– А он не слушался?

– То слушался, то нет.

Сердце рухнуло в живот со скоростью и силой оборвавшегося лифта.

– Ма! – тут же решил я выступить в свое оправдание. – Она твою шутку про то, чтобы в угол меня ставить всерьез приняла.

– Да? – мать немного удивилась. – Нет, Юль, это шутка была. А по предметам он как?

– По химии кол! С минусом! – тут же выпалила Юля. – По математике два. По английскому трояк. И учить ничего не хочет! Вообще!

– Не ври! – возмутился я. – Ты сама ничего со мной не учила!

– Я проверяла! Теть Лин, химию вообще никогда не учил, у него страницы в учебнике не расклеены!

– Даже так? – мать посмотрела на меня, вскинув удивленно брови. – А я его сейчас выдеру! – рука привычно протянулась и схватила меня за ухо. – Снимай штаны, – вторая рука тут же начала отвешивать шлепки.

– Она смотрит!

– Юленька, пойди в гостиную, пожалуйста, – спохватилась мать, ударив меня еще пару раз. – Саше надо раздеться надо для порки. Посмотри телевизор пока часок, хорошо?

– Хорошо, тетя Лина! – Юля бросила на меня торжествующий взгляд. – А можно в его комнате пока почитать?

– Да, конечно.

Юля гордо ушла в мою комнату, оставив дверь открытой настежь. А штаны я снял на диване в гостиной, попутно прихватив валик.

На этот раз я спорил. Что угодно, но от такой власти Юли мне надо было избавляться. Но удары пришлись в пустоту, мать просто сказала, что Юля девочка честная и прямая, и шутку не поняла. Но вот в остальном она права, и сейчас я за это получу сполна.
Мораль сегодня обрела чуть более предметные очертания, порка получила конкретный повод и мать драла меня именно за сегодняшние занятия. Ну и за все остальное.

– Чтобы слушался, слушался, чтобы учил! – повторяла она в такт ударам ремня, полосовавшим мой и без того избитый зад. – Слушайся! Она и так свои каникулы на тебя тратит, лентяй! Могла бы гулять, а она с тобой сидит!

Она в очередной раз за ухо поставила меня на колени, отвесила несколько подзатыльников, потом у нас опять пошел диалог из «почему ты такой?» и моих невнятных ответов. Вновь носом вниз, через валик, дальше кончик портупеи тщательно прошелся по всем еще хоть немного не отбитым местам, заставляя меня орать в подушку, потом опять поперек обеих ягодиц, всей своей жгучей мощью.
В какой-то момент я совсем перестал себя контролировать, дергался как под током, задыхался, орал в подушку, словно призывая ее меня спасти, мать даже вынуждена была немного придерживать меня за крестец, пока порола, а то сегодня я вполне мог куда-нибудь убежать вместе с попой, как та ни хотела остаться на месте, чтобы послушно терпеть порку дальше.

– Все, хватит с тебя, – мать запыхалась. – Не хотел в углу стоять, говоришь? Ну ничего, я тебя поставлю. Иди в кресло! – плотно схваченное ухо повлекло меня в гостиную, но я все же успел разглядеть, что Юля меня не видела с кушетки, на которой сидела. – В кресло! На колени! На два часа. И не вздумай трогать попу, руки вперед. Ты у меня навсегда лениться отвыкнешь, отличником станешь.

Я встал в кресло как было сказано. Мать отдышалась минут пять, потом пошла на кухню. До ужина у нее так руки пока и не дошли, только до ремня.

Юля так ни разу в комнату и не заглянула, хоть я этого и ожидал. Я слышал как она листала журналы, мать готовила, а я стоял в кресле с битым задом и время от времени трогал его, ощущая под руками тяжелый болезненный жар. Немного кружилась голова, но потом прошла, боль тоже понемногу отступала, но недалеко. Два часа мне стоять не пришлось, ужин был готов, так что мать вернулась, вывела меня из кресла и сев на диван, заставила нагнуться, демонстрируя ей результаты трудов.

– Неплохо, неплохо, – она быстро ощупывала мои ягодицы, сильно нажимая пальцами. – Можно еще, можно. Все, одевайся и иди ужинать, с тобой вообще обо всем забудешь.


Ужинали втроем. Мать быстро разложила все по тарелкам, села за стол сама, затем сказала Юле:

– Погоняй его еще по предметам, хорошо? Не устала?

– Нет, теть Лин, погоняю.

– Не слушается – зови меня, я его тогда еще и отшлепаю сегодня.

– Это как маленького?

– Точно, – мать засмеялась. – Как первоклашку. На колени и по голой попке. И потом опять в угол, тоже с голой попкой.

– Теть Лин, а он будет меня слушаться?

– Конечно. Будешь? Не слышу.

– Буду, – буркнул я.

– Что будешь?

– Буду слушаться.

– Кого слушаться?

– Ее, – я показал пальцем.

– У нее имя есть, – тон матери резко упал до точки замерзания. – Повтори все четко.

– Буду слушаться Юлю, – я покраснел.

– Так лучше. Юля, сразу зови, я ремень далеко не убирала.


Юля ушла в десять, перед этим услышав звуки шлепки из гостиной. Она все же на вопрос: «Как он учил?» ответила что-то вроде: «Ну так, мог бы больше стараться». И тут же проводила меня улыбкой, увидев как мать потащила меня на очередную расправу.


Шлепала долго и сильно, потом даже на руку дула, жалуясь на то, что совсем отбила ладонь. В угол поставить забыла, кажется, и я поплелся в свою комнату, где рухнул на кушетку на живот, думая о том, как же я ужасно влип. И если Юля начнет еще и рассказывать всем подряд о том, что здесь видела, то мне - хоть из дому беги.

 Отправлено: 21.12.20 00:44. Заголовок: ***

* * *


Утренний обзор зада дал совсем удручающую картину, к тому же боль отказывалась проходить. Настроение было совсем похоронным, а предчувствия и того хуже. Возникло желание набить Юле физиономию, вытолкать из дома, когда припрется, а потом будь что будет.

Юля пришла во время обеда, как и вчера, отказавшись есть, но получив стакан яблочного соку.

– Позанимайтесь хорошо, пусть у него в голове хоть что-то отложится, – сказала мать на прощание. – И вечером мне все расскажешь, я его накажу как заслужит.

– Хорошо, теть Лина, – с готовностью закивала Юля.

– Все, занимайтесь.

Она ушла, минут пять мы просидели в молчании. Юля просто разглядывала меня, вгоняя в неловкость, а мне говорить с ней не хотелось.

– Ну что, получил вчера? – нарушила она молчание. – Больно сидеть?

– Довольна?

– Конечно. Ты же не слушался.

– Юль, – я отодвинул недопитый сок. – Я даже в углу стоял два раза, а потом ты меня вложила.

– Я не вложила, а сказала правду, – и опять этот блеск в глазах. – Поэтому ты заслужил чтобы тебе надрали попу, – теперь слово не только давалось без проблем, но еще и произносилось с чувством. – А потом отшлепали как ма-аленького, – она улыбнулась. – Ата-та, ата-та. Посмотрим как у нас сегодня получится. И я видела как тетя Лина тебя за ухо тащила.

– Это когда ты видела? – я покраснел. – Ты на кушетке сидела.

– В стекло, в секретере, – она показала розовый язык. – Прямо вот так тащила, – она потрясла в воздухе воображаемое ухо. – Все видела. И твою попу, и не только. Кра-асная попа была, как помидор.

Неужели она и это заранее продумала? И поэтому попросилась в мою комнату? Юля - умная девочка…

– Все, мой посуду и пошли, – объявила она командным тоном. – Слушаться будешь? Или опять по химии погонять?

– Буду, – выдохнул я и пошел мыть посуду.

– Хорошо. А то мама по попе побьет.

На этот раз Юля осмотрела комнату внимательно, но не нашла к чему придраться. Устроила диктант по русскому, но и тут промахнулась - ошибок в нем не нашла. Но вроде бы не разочаровалась. Затем вдруг затребовала мой дневник, просмотрела графы за четверть и быстро выбрала то, за что оценки самые плохие.

– Химия! – объявила она торжествующе. – Сейчас решу с чего начнем… ты ее хуже всего знаешь, ее и будем учить.

Я закатил глаза, она это заметила и лишь усмехнулась с довольным видом. И минут через пятнадцать занятий она заявила:

– Совсем плохо. Иди в угол.

– Мать же сказала что ты не можешь, – возмутился я.

– Зато могу поставить новый кол с минусом, – она смотрела на меня торжествующе. – Даже два. И ты обещал слушаться, а не спорить. Сам выбирай, короче, в угол или два кола и будешь как вчера орать. И еще отшлепать попрошу.

Вздохнув с стоном, я поднялся и пошел в угол, встав на этот раз так, чтобы не навлекать на себя новых проблем. Черт с ним, лучше тут постоять, чем опять получать ремня, в таких дозах.

– Болит попа? – Юля переместилась на кушетку, сев под самую стену с поджатыми ногами.

– Болит...

– Сильно?

– Сильно...

– Долго пороть еще будут?

– До конца каникул.

– И шлепать?

– Когда как, не знаю. Если не нажалуешься, то сегодня может и не будет.

– Шлепать не так больно? Ты почти не орал.

– Не так, ремнем больней.

– Хочешь, попрошу чтобы тебя тетя Лина только отшлепала сегодня?

– Не, она не согласится. Она пороть предпочитает.

– А я очень попрошу, скажу что ты занимался и вообще слушался. Вдруг послушает? Она же тебя порет чтобы ты занимался, вот ты и начал, я так и скажу. Хочешь?

– Давай.

– Тогда снимай штаны.

– Что?!!
– Что слышал... Снимай штаны! – она сказала это тихо и как-то странно. – В углу стоят с голой попой, ты сам знаешь. Или я говорю, что ты вообще ничего не знаешь, ставлю кол и все такое. И не говори, что ты у меня больше кола по химии схватишь. И даже попрошу чтобы она тебя сегодня вообще излупила. Ну? Считаю до трех. Раз…

У меня закружилась голова и в глазах потемнело. Она сошла с ума. Но если опять наставит колов, то завтра я буду жить уже стоя и спать только на животе. А если не врет, то… вероятность получить просто шлепку показалось даром небес, наверное.

– Чтоб тебя, – пробормотал я и рывком спустил одежду к щиколоткам.

– Ой!

– Что?

– Ужас какой!

Я обернулся и увидел Юлю, смотрящую на мой зад с вытаращенными глазами.

– Твоя работа тоже, – сказал я, не удержавшись.

– Носом в угол, – она махнула рукой. – Разговорился. Но здорово она тебя… Болит?

– Спрашивала уже.

– Да-а… тогда точно слушайся, а то еще хуже будет, – в голосе промелькнуло злорадство. – Там все как… как… у меня сумка такого цвета.

Кушетка чуть скрипнула, затем шаги Юли послышались за спиной. А когда она присела на корточки, то я почувствовал как краснею всем телом.

– Вот эти старые, которые желтые? – спросила она. – Или наоборот?

– Желтые - старые, новые - темней...

– Да-а… а вчера все красное было, когда я увидела.

– Красное - проходит быстро, и потом - вот так...

Я отвечал как робот, полностью отрешившись от всех эмоций. Все, попал, падение до последней стадии, как мне тогда казалось. Но если порки не будет, то…

– Вот здесь как каемка получилась, – ее палец вдруг совершенно бесцеремонно провел вдоль левой ягодицы ближе к ложбинке. – И здесь, но тут шире, – теперь правая, сбоку. – Не больно когда трогаю?

– Нет.

– А как больно?

– Если сильно тыкать в синяки.

– Так? – палец резко ткнул в ту самую «каемку».

– Да.

– А что ты не… не орешь?

– Не очень больно, просто больней.

– А шлепать как больно?

– Ну… больно, я не знаю, – я пожал плечами.

Она поднялась с корточек и встала за спиной. Потом вдруг ее ладонь резко, хоть и небольно, шлепнула меня по правой ягодице.

– Так?

– Юль, имей совесть, – почти простонал я.

– Два кола, – чуть не нараспев сказала она. – Два жирных кола, – еще шлепок. – И потом мама тебя ремешком, ремешком по попке. И в у-угол, – шлеп. – За ухо, – шлеп. – А потом на коленки и… – шлеп, – и шлепать. Как маленького. А ты так «ай, мама, я больше не буду-у», – шлеп-шлеп. – Хочешь?

– Не-ет.

– Тогда надо меня попросить, чтобы я тебя защитила, – шлеп-шлеп. – Хорошо попросить. Надо сказать: «Юленька, будь такой доброй, защити мою попу от ремешка», – шлеп. – И надо сказать «пожалуйста», – шлеп-шлеп. – Ну?

– Что?

– Говори. – шлеп. – Или колы. – шлеп. – И ремень.

– А если все равно ремень?

Шлеп...

– Ну-у…, – она задумалась, – тогда не получилось, – шлеп. – Но я буду стараться, ты сам все услышишь. И в любом случае меньше получишь. Ну? – шлеп-шлеп-шлеп.

Я и попросил. Не сразу правильными словами, она меня поправляла и заставила повторить трижды, но попросил.

– А что взамен? Зачем мне это делать? – она вдруг вспомнила о прерванном занятии и снова дважды шлепнула.

– А что надо?

– Ну…, – она сделала вид, что задумалась. – Надо еще попросить.

– Что попросить?

– Тогда надо сказать: «Юленька, ты такая добрая, наказывай меня сама, а я буду послушным», – шлеп-шлеп. – Или я не соглашусь и тетя Лина тебя выпорет, выпорет изо всех сил, и ты будешь орать. И попа, – шлеп-шлеп-шлеп, – станет совсем синей, – шлеп, – и желтой, – шлеп, – и вообще, как радуга.

– Ты офигела?!!
– Как хочешь, – шлеп. – Первый кол уже есть. Ремня, совсем скоро тебе дадут ремня, – шлеп-шлеп-шлеп. – Мама положит тебя на ту штуку голой попой кверху, – шлеп, – и будет поро-оть, – шлеп-шлеп. – А я еще и подглядывать буду, – шлеп. – И будешь стоять в углу, – шлеп, – а потом на коленки и опять по попе! – шлеп-шлеп. – Теперь до двух считаю! Раз! – шлеп.
– Юленька, – я даже голос свой не узнал. – Ты такая добрая…

 Отправлено: 21.12.20 00:50. Заголовок: ***

***


– Как вы тут? – спросила мать сразу, как зашла в квартиру.

– Хорошо, тёть Лин, – сразу затараторила Юля. – Вообще все хорошо. Мы химией занимались все время.

– И как?

– Много выучил, честно! Вот прямо совсем честно.

– Да? – мать удивилась, явно ожидая другого. – На пятерку теперь, что ли?

– За один день не получится, но мы очень много прошли, и задачи решали, и вообще. А по русскому - ни одной ошибки.

– Русский у него - и так хорошо, – мать вроде как задумалась. – И что теперь?

– Теть Лин, а можно его сегодня ремнем не бить, а? Он все делал, что я говорила, целый день занимался, так нечестно будет. Он занимается, а ему все равно ремня. Несправедливо.
Я стоял рядом красный как рак, с замершим дыханием, одновременно и сгорая от стыда, слушая этот разговор, и надеясь на его успех.

– Ремень ему - не за занятия, а за вранье и лень, – заявила мать. – Он знает за что.

– Теть Лин, ну, пожалуйста! А то он совсем сидеть не сможет! – Юля чуть не запрыгала от неподдельного отчаяния. – А мы завтра вообще целый день заниматься будем, я с утра приду.

– И что с ним делать?

– Отшлепать! А потом мы еще позанимаемся!

– Ладно, хорошо. Понял? – повернулась она ко мне. – Спасибо потом скажи, оболтус. Пошли, сразу с тобой разберусь, и иди - учи дальше.

Шлепать мать тоже умела мастерски, зад аж звенел под ударами, узор ковра перед лицом вздрагивал им в такт, кровь прилила к голове, и хоть я ойкал и сучил ногами, но был почти счастлив. Если вспомнить о том, что ждало меня на самом деле, это было как подарок. Мы даже обошлись без долгого чтения морали и занудной игры в вопросы и ответы, она просто отлупила меня, пока рука не устала, сделала паузу, потом еще добавила, но относительно вскоре я стоял в кресле на коленях почти счастливый. И даже воспоминания о том, что было днем, как-то отступили.
А вот день прошел так, что если бы не битье, то я бы до сих пор был в полном шоке.

Да, я попросил Юлю теми словами, какие ей были нужны. Она даже поломалась для вида, протянув: «Ну, я не зна-аю...» – потом потребовала повторить, но в конце-концов сказала:

– Ладно, уговорил... Надевай штаны и пошли учить дальше, я ни за что не наказываю.
Учить сели химию, понятное дело. Я терялся, запинался, путался в мыслях, а Юля настолько хотела как можно быстрей реализовать новые возможности, что уже минут через пять сказала:

– Хватит. Показывай, как тебя шлепать!

Тут я - как в стену врезался. Пока это все была только теория, но практика пришла ей на смену слишком быстро. Я замер, и Юля даже напомнила про кол, и про то, что она может и передумать.

Тогда я встал, выставил свой стул на середину комнаты, и пробормотал что-то вроде:

– Вот, на нем...

– И как дальше? Чтобы как тётя Лина бьёт, так же давай.

– Тебе на стул сесть надо.

– Хорошо, – она села. – А дальше?
– Я вот так должен лечь, – мой голос не узнать было.
– Ложись. Про штаны не забудь! Только совсем сними.
Сгорая от стыда, я стащил штаны, и трусы, и бросил их на кушетку, оттягивая майку спереди левой рукой.

– Аккуратно надо, – тут же требовательно сказала Юля. – Сложи на спинку стула.

Я, старясь не поворачиваться передом, сделал как она сказала, после чего снова оттянул майку и подошел к ней.

– Ложись, – сказала она радостно.

Я вздохнул и как в воду с вышки, опустился ей на бедра, продолжая оттягивать майку, пока она не прижмется моим телом, после чего - сжал ноги.
– Совсем нетяжело, – удивилась она.

А я заметил, что у нее на бедрах лежать чуть удобней почему-то.

– Теперь скажи, за что наказываем?

– За химию, – буркнул я.

– Точно. За то, что ты ничего не знаешь. Начали!

Бить она не умела и если бы попа не была и так вся отбита, я бы даже не страдал особо. Ее мягкая ладошка больше извлекала из моего зада звук, чем боль, хотя она понемногу и втягивалась, начиная шлепать чувствительней. Но все равно до виртуозного битья матери ей было далеко. Сама Юля быстро увлеклась, даже напевала что-то, потом сбилась на считалочки, я даже начал немного поойкивать, чтобы подыграть ей и она не наставила обещанных колов, разочаровавшись результатом, а потом как-то обнаружил, что все не так уж и страшно. А если точнее, то я уже пролетел все этажи по лестнице своего падения и что теперь? Теперь я лежу у Юли на коленях и она меня наказывает, потому что ей это нравится. Иногда лучше просто плыть по течению в надежде что оно само выбросит тебя на берег, чем пытаться бороться.

Шлеп-шлеп-шлеп… Слегка опухший от порок зад слегка вздрагивает при каждом ударе, перед глазами ноги в шерстяных носках и теплых рейтузах, звук шлепков в маленькой комнате кажется громким как щелчки пистонов. И у Юли никакой злости, никакого вот этого самого «я из тебя выбью то, что мне нужно». Девочке весело и хорошо. Она, правда, почему-то тяжело дышит, но это неважно. Ее левая рука лежит у меня на копчике, а правая гуляет по попе весело и задорно.

– Все пока! – объявила она вдруг. – Рука болит. Иди пока в угол, а потом - учиться будем.

Я встал, прикрываясь, и пошел в угол, где старательно встал как положено. Как Юля определила.

Учили мы немного, если честно. Юля быстро находила повод наказать снова, я ложился к ней на колени, и она снова меня била. Уже и больно стало, пожалуй, но все же не так, как под портупеей. После второго сеанса она сказала:

– Не надевай ничего, все равно сейчас провинишься, – после чего я сидел на стуле, оттягивая майку левой рукой до самого сиденья.

Ждать долго не пришлось. Она не только меня била, но еще и изучала следы на моем заду, давила туда и сюда пальцем, несколько раз ущипнула в разных местах, довольно сильно, снова била, дальше я переселялся в угол и она приходила «поболтать», уже привычно отбивая такт своим мыслям по моей попе… но это не было страшно, если честно. После второго вставания с ее колен я уже успокоился и как-то все это воспринимал как некую игру, что ли, некую извращенную форму «дочек-матерей». Или «в доктора» играем.

– Здорово! – объявила она, в очередной раз дав подняться. – Рука ужас как болит. Одевайся, скоро мама придет.

– Юль, – повернулся я к ней. – Ты обещала?

– Саш, вот честное слово! Ты свое сдержал, а я свое сдержу.

На следующее утро Юля прибежала к нам в десять утра, мать совсем недавно ушла на работу. Звонок в дверь застал меня в душе за привычным занятием: сквозь запотевшее зеркало с частично протертым паром я разглядывал зад. Хуже он не выглядел, что уже радовало. Накинув китайский махровый халат, я открыл дверь.

– Привет! – каким-то праздничным голосом объявила Юля прямо с порога. – Ты что, купаешься?

– Ага.

– Отлично, а потом - сразу в угол иди!

– Я не завтракал!

Она чуть задумалась, снимая попутно куртку и сапоги, затем кивнула:

– Тогда после завтрака. Мне чаю нальешь? Печенье там еще осталось?

– Осталось. Иди на кухню.

– Сумку положу сначала.

Я сразу поставил чайник на плиту и пошел в свою комнату, где Юля уже поставила стул на середину и уселась на второй.

– Мне переодеться надо.

– Переодевайся, – кивнула она. – Конечно.

Но, при этом, никакого намерения выйти - не продемонстрировала. Вздохнув, я просто взял свои вещи и пошел в гостиную, но она меня остановила.

– Здесь переодевайся.

– Юль…
– А кол по химии? – чуть ехидно спросила она, наклонив голову набок. – Кол, кол, кол, – повторила она нараспев. – И сильная-пресильная порка. Хочешь порку?

– Нет!

– А хочешь, чтобы я опять тетю Лину уговорила?

– Да!

– Переодевайся, – Юля счастливо улыбнулась.

По крайней мере я мог просто повернуться спиной. Когда снял халат, она вдруг сказала:

– Замри! Подойди.

Я так задом и подошел к ней.

– Больше желтого…, – она нажала пальцем на захлест. – Зато новых не вижу. Видишь как здорово вчера получилось? Теперь скажи: «Спасибо, Юленька, за то, что спасла мою попу от ремня!»
Я сказал, слово в слово.

– Теперь проси наказывать тебя сегодня построже.

Я и это попросил. Я вообще вошел в режим какого-то безразличия к происходящему. Что сказать? Пожалуйста. Что сделать? Пожалуйста.

– Молодец! Все, можешь надеть майку и пошли пить чай.

– А остальное?

– Не надо, потом все равно в угол и шлепать. Но майку можно. И носки, пол холодный.

Заботливая к тому же. "Пол холодный"...

Надел майку, уже привычно оттянул ее левой спереди и так пошел. Чай пришлось разливать одной рукой, хорошо что бутерброды с сыром были уже готовы и лежали в тарелке, накрытые другой. Юля с любопытством наблюдала за тем, как я справлялся и я все ждал что она заставит меня или убрать руку, или снять майку, но она этого не сделала. А дальше меня прикрыл стол, мы сидели напротив друг друга, так что позавтракал я в относительном спокойствии.

– У меня рука болит после вчерашнего, – жаловалась Юля. – Даже не знаю как тебя бить сегодня. Возьму ремень, наверное.

– Ремень нельзя! – вскинулся я.

– Это почему? – она удивилась.

– От него свежие следы останутся, – тут же взялся я аргументировать позицию. – Мать все заметит.

Не надо ремня, лучше как вчера, ладошкой, это я потерплю, учитывая, что у Юли прилив вдохновения и она тут будет лупить меня весь день, как я чувствую.

– Да? Жаль. А чем еще можно, чтобы не заметила? Придумай, а то химия будет. И тебе рукой не очень больно было, так не накажешь хорошо.

– Тапком можно, – я опять покраснел. – Она меня раньше им била.

– А следы?

– На том, что там сейчас, видно не будет. Но от него задница очень красная долго, час, наверное.

Вот в чем, но в следах я к этому времени очень хорошо разбирался.

– Тогда…, – она задумалась, – тогда я тебя тапком сейчас бить буду, а потом шлепать. Как надо бить тапком? На коленках?

– На коленях можно.

– А еще как?

– На коленях нормально.

– А еще как можно? – Юля надавила. – Как тетя Лина тебя лупила? Или я сама потом расспрошу.

– По-всякому, – вздохнул я тяжко. – У кушетки на коленях, например.

– А еще? Ну?

– Ну… на кушетке, лежа.

– На кушетке ремнем надо, – отвергла она такой вариант сразу. – Или розгами! Еще как?

– Ну…, – я опять покраснел.

– Ну?

– Ну, на кушетке на четырех костях.

– На четвереньках, в смысле? – уточнила она.

– Да.

– Мы по-разному будем, – кивнула она. – Решу как лучше. Давай, допивай уже чай, тебе в угол пора.

Хоть это все и было «наказаниями», сегодня поиском повода Юля себя не утруждала, а управлялась лишь маятником своего вдохновения. Я много стоял в углу, потом получил много тапка, с которым она начала управляться на удивление хорошо, то есть было больно. Сначала она отлупила меня у себя на коленях и ей понравилось, потом, через часок, побила у кушетки на коленях и ей понравилось меньше, как она сама сказала. Потом она даже в угол меня не ставила, мы просто болтали, она немного успокоилась, но прошел еще час примерно, и в глазах появился уже знакомый блеск.

– Все, давай еще накажу, – она решительно поднялась с кушетки и взяла со стола тапок. – Становись на четвереньки.
Прошло не больше трех часов с ее прихода, а меня ожидал уже третий сеанс.

– Мать скоро на обед придет...

– Еще…, – она посмотрела на часы, – еще… да, скоро придет. Тогда пока оденься, убери тапок и стой пока в углу.

И принялась раскладывать учебники по столу. Ни за какую учебу мы сегодня и не брались, ей было не до этого. Юля открывала для себя новые горизонты и даже новую себя, как мне кажется. Она получила власть надо мной и это ей нравилось так, что занимало все мысли. Она даже говорить начала по-другому, изменились слова, интонации, взгляд, который был то ехидным, то злорадным, то хозяйским и больше никакого удивления или неуверенности. Она меня оседлала, усмирила и теперь ехала куда хотела.

 Отправлено: 21.12.20 00:50. Заголовок: ***

А я… нет, я не могу сказать, что получал от этого удовольствие, моя натура на это не соглашалась, но никакого желания бунтовать… его просто не было. Я признал падение, признал безвыходность, признал, что ничего не могу с этим поделать, без того, чтобы не стало намного хуже, и принимал как есть. Безропотно стоял в углу, честно отвечал на все вопросы, послушно укладывался для битья, и при этом как-то ощущал, что ничего особо страшного не происходит. И даже начал воспринимать Юлю, как своего рода защитницу, то есть пока я «слушаюсь», она не даст устроить мне очередную "порку века" вечером.

И да, она совсем не издевалась, разве чуть-чуть. И даже била как-то ласково, хоть и больно, без всякой злости, а исключительно для собственного развлечения. Она просто познавала новое, ей было ужасно интересно, и пусть моя реакция на битьё - никакого сочувствия и не вызывала, но и не было желания обязательно меня сломить, перегнуть, доказать. Я даже начал ей подыгрывать, то есть старательней сучил ногами тогда, когда мог бы еще и потерпеть, ойкал, постанывал, чуть вилял задом и сжимал ягодицы. Пусть видит, что результат достигнут, и не ищет новых путей причинить мне боль. А как надо показывать то, что тебе больно, я знал лучше всех в мире.

Мать, придя на обед, прямо порадовалась, увидев нас обоих за столом, а потом еще и Юля, соблюдая свою часть договора, сразу ей сказала, что у нас все хорошо, я прямо с утра - весь в учебе, она довольна, и так далее. Мать даже покачала головой и сказала, что все же от порки есть польза, так меня и надо было драть, и намного больше!

Юля еле дождалась конца обеда и ухода матери, и едва за той закрылась дверь, как она подскочила с кухонного табурета.

– Все, пошли!

В комнате я уже без всяких напоминаний снял штаны с трусами, попрощавшись с ними до вечера, автоматически оттянул майку рукой, подошел к кушетке и встал, в затруднении...

Пока мне удавалось сохранять остатки скромности. Оттянутая майка, ноги вместе при лежании на коленях, когда Юля била меня на коленях у кушетки, я прижался к покрывалу вплотную. Но если ты стоишь на самой кушетке на четвереньках, то… То, со скромностью начинаются проблемы!

– Что? – спросила Юля.

– Ну… это…, - я даже не знал как объяснить.

– Что?

– Ну как сказать..., – тут я покраснел опять. – В общем…

– Все видно будет? – помогла мне она.

– Ага, – я закивал головой.

– Я знаю, – она вроде бы даже удивилась. – Конечно будет. Становись, быстро, – она похлопала тапком себе по ладони. – Не тяни время.

Я вздохнул и встал на четвереньки. Майка отвисла спереди и как-то меня прикрыла, но Юля, что-то тихо напевая, поддернула ее мне до плеч. Я в очередной раз почувствовал как краснею, чуть сжался, ожидая первого удара, но она вдруг положила тапок на кушетку и просто села рядом.

– Та-ак, – протянула она и сунув ладошку между бедрами, чуть похлопала по ним. – Пошире!

Я чуть раздвинул колени.

– Ещё...

Я развинул еще, хоть и несильно. Но она решила, что достаточно.

– Та-ак, – повторила она и я почувствовал ее руки на ягодицах. – Битая попа, да...

Дальше, к моему ужасу, она чуть раздвинула мне зад. Затем ее палец прошелся по следам порки в ложбинке.


– И тут пороли… Правда хорошо, что я тебя защитила?

– Да.

– Видишь, как хорошо меня слушаться, – она слегка шлепнула меня, затем ее руки вдруг прошлись по бедрам, погладив, затем по спине, потом ее рука нырнула вниз и провела по животу, почти коснувшись запретного места, но все же не коснувшись. – Ты же на борьбу ходишь?

– На самбо.

– А это что? – ее палец уткнулся в длинный шрам у меня на ребрах.

– С забора сорвался, на гвоздь налетел...

– Еще и хулиган, – я понял, что она улыбнулась. – Накажем хулигана?

– Да, накажем, – в этот момент я уже не понимал, что вообще надо чувствовать. Все было слишком странно, очень стыдно и одновременно с этим… Одновременно - пришло что-то новое!

– Проси Юлю надрать тебе попу!

– Юля, надери мне попу.

– А спасибо потом скажешь?

– Скажу!

– Еще проси, – руки легли на зад и сжали обе ягодицы.

– Юля, надери мне попу.

– "Пожалуйста..."

– Пожалуйста!

– Нет, все вместе скажи, – она снова чуть их раздвинула.

– Юля, надери мне попу, пожалуйста.

– Хорошо!

И она взяла тапок...

Это не было игрой, била она сильно. Хлопки резиновой подошвы об мой зад отдавались эхом от стен, я вскоре начал ойкать, закусывать губу, и даже непроизвольно чуть вилять задом, потому что именно в такой позе, удерживать попу на месте - было тяжелее всего.

Юля увлеклась... Она тяжело и часто дышала, раскраснелась, глаза - просто сверкали. Ее левая рука лежала у меня на спине, чуть нажимая, когда я начинал шевелиться слишком сильно, словно предупреждая, и я вдруг с ужасом почувствовал… Да, именно это я и почувствовал. У меня, простите, [censored]. И она сейчас это увидит...

Я попытался мысленно приказать непослушной части тела вернуться на место, но та - отказывалась. И чем больше я этого требовал, тем больше взбунтовавшийся орган отказывался подчиняться. У меня встал так, как вставал, когда я пред сном представлял голыми первых красавиц своего класса. И никогда, никогда в жизни ничего подобного не происходило со мной во время порки.

Я был возбуждён. И мне, кажется, это начинало нравиться. Да, я стоял почти голым на четвереньках перед знакомой девочкой, которая лупцевала меня тапком по заднице, и при этом испытывал такую [censored], какой у меня в жизни не было, хотя - в этом возрасте - она возникает, безо всяких усилий.

Юля перестала напевать и дышала часто. Потом вдруг остановилась, как-то резко сжав ноги в своих теплых рейтузах и оперлась обеими руками о мою спину. Я почувствовал как она слегка задрожала, потом резко вздохнула и протяжно выдохнула.

– Что?

– Ничего, заткнись, – она снова ударила меня тапком, но не сильно. – Устала немножко. Стой так.

Я замер. Зад привычно болел, хоть и далеко не так, как от материнского «воспитания». Член стоял уверенно и твердо, совершенно не желая менять своего положения.

– Попу проверю, – как-то расслабленно сказала Юля и я ощутил ее ладони на ягодицах. – Горячая и красная. Да, здорово красная. Как у мартышки.

– Сама ты мартышка, – буркнул я.

– Но-но! – она шлепнула меня рукой. – Разговорился. Мало получил? Стой смирно!

Она вдруг сложила руки и оперлась мне на спину, как на столик. Даже чуть покачала, затем хихикнула:

– Удобно. Книжки вот так на тебе читать можно. А вообще на четвереньках - здорово наказывать. И на коленках! Ты так попой смешно виляешь когда больно. Больно же было?

– Ага.

– Здорово. Наказали Сашку больно, наказали Сашку больно, – нараспев произнесла она. – Стой, а спасибо где?

– Спасибо.

– Не-ет, не так.

– А как?

Она задумалась. Затем сказала:

– Вставай на колени, – ее рука опять скользнула мне на живот и потянула меня вверх. – Вставай, вставай. Вставай, а то бить буду!

Я зажмурился и встал на колени. Точнее - сразу сел, успев дёрнуть майку вниз.

– Нет, встань, выпрямись. И ко мне повернись.

Я повернулся. Майка прикрыла весь мой позор, но при этом вздыбилась так, что сомнений в том, что происходит, не оставалось. Юля посмотрела вниз, но ничего не сказала на сей счет.

– Теперь - давай: «Спасибо Юленька за то, что ты мне надрала попу».

– Спасибо Юленька за то, что ты мне надрала попу, – повторил я.

– Теперь так: «Наказывай меня почаще, потому что я заслужил».

– Наказывай меня почаще, потому что я заслужил.

– Молодец. Закрой глаза. Сильно закрой.

Я зажмурился, изо всех сил. И вдруг совсем рядом почувствовал запах курабье, а чьи-то теплые мягкие губы неумело ткнулись в мои. Но это был поцелуй, первый поцелуй девочки в моей жизни. Не думал, что он будет именно таким и при таких обстоятельствах.

Победить [censored] не получалось. Иногда она уходила, но тут же возвращалась обратно во всей своей красе и силе. Про поцелуй никто из нас не говорил, но после этой порки Юля на какое-то время успокоилась, и мы даже сидели рядом на кушетке, в очередной раз листая старые «Вокруг Света», при этом я прикрывался журналом.

Потом, правда, мирное настроение Юли улетучилось, в глаза вернулся блеск, голос чуть изменился и она объявила:

– Теперь - шлёпать. На коленках. Ставь стул!

[Сensored] сказала «вау», и вся кровь из организма бросилась ей на помощь. Я вскочил, старательно отворачиваясь, поставил стул для моей малолетней экзекуторши, и оттянул майку руками. Она неторопливо встала с кушетки, словно оттягивая момент, затем уселась на стул и похлопала себя по коленкам. Тапка в руке не было.

Я лёг... И только когда лег, понял, что изменилось. Я лежал прямо со вздыбленным [censored] на коленях у девочки, подложив только край майки. Привычка краснеть у меня за последние дни выработалась, так что я тут же ощутил как обдало жаром, и заодно захотелось провалиться под землю.

Юля тут же потащила майку вверх, потом как-то замерла, как мне показалась, даже немного опешила, но потом хихикнула, словно сообразив, погладила меня по голой спине, а потом по попе, задышала чаще и затем сказала:

– Накажу. За то, что… – и она вдруг толкнула меня бедром снизу, оторвав пятку от пола, как раз тем самым бедром, к которому прижималось то, что я не мог контролировать. – Хулиган, фу. Попу набью. А потом с битой попой в угол пока мама не придет.

Била она меня не очень долго на этот раз и все время толкала снизу, что отдавалось прямо в пах. Время от времени она останавливалась, переводя странно прерывистое дыхание, затем она наклонялась и хватала меня а ухо, совсем несильно, и говорила, чтобы я просил бить еще. Я просил, она снова шлепала. Потом ее бедра подо мной как-то совсем сильно сжались, она даже нагнулась вперед, прижавшись ко мне животом и грудью на какой-то момент, потом выпрямилась, откинувшись на спинку стула. Битье как-то сразу прекратилось, она просто погладила меня одной рукой по спине, а другой по попе, потом вдруг засмеялась.

– Что?

– Ничего. Хватит пока с тебя. Что надо сделать? Что сказать?

– Спасибо Юленька за то, что ты мне надрала попу.

– Нашлепала, не надрала. Повтори.

Я повторил, больше всего беспокоясь о том, что мне придется сейчас вставать, а майка высоко.

– Вставай, отдавил ноги!

Я аккуратно сполз назад, стараясь не разгибаться, и быстро одернул свое единственное прикрытие.

– Ой, ладно! – она опять засмеялась каким-то счастливым смехом. – Сейчас еще и майку снимешь, если скажу. Иди в свой угол. Стой!

– Что?

– На четвереньках иди! И стой там на четвереньках!

И я поплелся в угол на четвереньках, чувствуя ее взгляд на себе. Когда голова почти уперлась в место, где стены сходились, я замер. Юля встала, затем неспешно подошла ко мне и дернула майку вверх, на самую шею.

– Вот так лучше. Ноги! – она отвесила еще пару шлепков. – Забыл?
Я чуть раздвинул колени. Она постояла, словно думая что сделать дальше, затем вдруг зашла сбоку и уселась мне на спину.

Юля была все же довольно крупной девочкой, так что я сначала немного обалдел. Она покачалась, как качаются на стульях, с ножек на ножки, а потом сказала:

– Был столиком, стал скамейкой. Не тяжело?

– Нет, – не совсем честно ответил я.

Было тяжело, потому что уселась она как раз на середину спины, но... Юлина попа была мягкой и теплой даже через рейтузы. Первая девичья попа, вошедшая со мной вот в такой близкий контакт. И пусть Юля была отличницей в очках, то есть не той, кто посещал меня в моих фантазиях, но и некрасивой ее тоже не считал, я даже тогда это признавал. Не знаю, что испытывала она, усевшись вот так, но мне… мне было приятно. Одна ее рука лежала у меня на спине между лопаток, забравшись под смятую майку, а вторая слегка, совершенно машинально, поглаживала мне зад.

И еще я чувствовал, что ей хочется сделать что-то еще, но она то ли не может решиться, то ли просто не знает сама в чем именно это «что-то еще» заключается.

 Отправлено: 21.12.20 00:50. Заголовок: ***

А еще я понимал, что мы уже зашли с ней так далеко в том, что мы тут делаем, как я не зайду ни с кем.

Мы не «гуляли», а у нас… нет, следующей стадией должна быть «любовь», но это точно не она, это… в голове разве что всплывало книжное слово «разврат», но этот самый «разврат» должен следовать за чем-то другим, а тут он возник без всяких романтических прелюдий. Умная отличница Юля шантажом и выпущенной на волю детской жестокостью, прятавшейся в ней за невинным обликом, загнала меня в положение личной игрушки, которую можно одевать, раздевать и немножко мучить, а я вдруг с ужасом и одновременно с восторгом ощущал, что мне не так уж и плохо. И если я вдруг откажусь, вырвусь из накинутой ей на меня узды, то я всего этого лишусь, лишусь острого, пробивающего до самого сердца возбуждения, лишусь того поцелуя с запахом печенья, лишусь этой мягкой и тяжелой попы на спине и этих теплых ладоней. У меня сейчас есть что-то такое, чего нет ни у кого и никогда не будет.

– А во время четверти тетя Лина тебя порет?

– Редко. Только в каникулы, обычно.

– Отдыхаешь?

– Вроде как отдыхаю.

– А я все равно тебя драть буду, всегда теперь, – так по-простому заявила она. – Буду с тобой заниматься приходить и обязательно бить. Чтобы слушался. Только попа, – она меня шлепнула, – пусть отдохнет немного, а то вся в синяках. А мне хочется наказывать по чистой и свежей.

– Тогда ты синяков наставишь.

– Ну и пусть. Просто сейчас очень много, мне даже не нравится так, – ее левая нога вдруг подогнулась мне под живот. – И тебе нравится теперь, да? Я все вижу, все равно же не спрячешь, – нога вдруг слегка коснулась члена, который и не думал терять своего намерения подтвердить тот факт, что мне теперь это все нравится. – Завтра не разрешу тебе майку, понял? Скоро твоя мама придет, так что ладно, а завтра буду наказывать голым, – она вдруг снова задышала чаще и тут же отвесила мне несколько сильных шлепков. – Понял? Ты понял?

– Понял.

– Ничего ты от меня не спрячешь, – она вдруг нагнулась и несильно шлепнула меня прямо по члену снизу, отчего он подскочил как на пружине. – На что хочу, на то и смотрю. Все, одевайся, жди маму. Мне в ванную надо, руку теперь помыть! – Она резко поднялась с меня и тут же вышла из комнаты.

Я услышал как щелкнула задвижка и тут же полилась вода в раковину. Лилась долго, можно было много рук отмыть за это время. Потом вроде услышал какой-то вздох, вода еще полилась немного и затем кран закрылся.

Юля выступила в мою защиту со всем пылом, так, что мать даже удивилась.

– Вот прямо так хорошо?

– Да, так! Ну отшлепайте его, теть Лин, пожалуйста!

– Нет, сегодня - ремня, – мать покачала головой. – Да не трясись! – это уже ко мне. – Некогда шлепать долго, я тороплюсь. Даже без угла обойдешься. Иди ложись сразу, легко отделаешься сегодня.
Юля едва заметно подняла брови, встретившись со мной глазами, что означало нечто вроде «ну, извини», а я пошел в родительскую спальню, привычно прихватив валик. И через минуту уже лежал, готовый принять судьбу.

– Не трясись, – мать сказала это без всякой агрессии, доставая ремень. – Молодец, что учиться начал. Если и завтра не будет жалоб, то опять без ремня. Ты глянь, синяки что-то держатся, – она привычно осмотрела попу, как всегда делает перед поркой. – Полотенце мокрое приложи потом.

Она даже не драла мне сегодня уши, не читала мораль, а просто быстро и сильно выпорола, но до наступления «прояснения» было еще далеко. Я не терял над собой контроль, не орал, и закончилось все так быстро, что я даже растерялся.

– Отдохни, полежи, – мать убрала ремень. – Буду поздно, я с тетей Тамарой к Лиде, Юля пока у нас, мама за ней зайдет. Сейчас полотенце принесу, положим на попу. Дверь закрою, чтобы Юля не видела. Штаны здесь, так что потом оденешься.

Да, сегодня меня даже не тащили за ухо в неприличном виде, просто здесь же и разделся. Мать принесла влажное холодное полотенце, положила его на мой горящий зад, свернув в несколько раз.
– Переворачивай пока не нагреется, – сказала она и почти сразу вышла, закрыв за собой дверь.

– Юленька, подожди его немного, не заходи туда, хорошо?

– Хорошо, теть Лин!

Я сложил ладони под подбородком и остался лежать на валике, чувствуя как влажный холод выдавливает жар из попы. Затем подумал о том, что сейчас входная дверь хлопнет и тут точно немедленно появится Юля. И то, что она будет полна идей, не вызывает никакого сомнения. И мне тут же пришлось приподняться, давая простор ураганной эрекции, выскочившей из того места, где она все это время пряталась.

И точно, она зашла почти сразу, едва мать ушла. Встала в дверях, постояла молча.

– Больно?

– Немножко.

Она прошла в комнату, села рядом, подняла полотенце.

– В полосочку, – я даже услышал как она улыбнулась. – Я старалась, ты слышал...

– Да. Да не очень сильно сегодня было, честно, – это уже я старался ее утешить.

– Всё побито, всё побито... – проговорила Юля, ощупывая мой зад. – Я тоже тебя ремнём сейчас подеру, на этом не видно будет. Где ремень?

– Вон там, на полке, – я показал рукой.

Хоть возбуждение никуда и не ушло, но сердце - всё же сжалось. Почти целый день битья, и опять - ремень? В чем проблема детской жестокости? В том, что дети не могут сострадать. Юля - в принципе не думает о моей боли, а только о том, что ей интересно этим заниматься. Ей нравится моя реакция на боль, ей нравится вызывать у меня стыд и смущение. И сейчас ей хочется новенького, ей любопытно и интересно. Впрочем, это я сейчас так рассуждаю, а тогда к возбуждению - примешался страх, вот и всё...

Она ушла с полотенцем в ванную, затем вернулась. Я уже даже по дыханию слышал, что на неё - снова накатывает. И она все время в такие моменты мурлыкает, себе под нос, песенку из какого-то мультика, одну и ту же. «Раз дощечка, два дощечка, будет лесенка, раз словечко, два словечко, будет песенка».

– Можешь попросить меня тебя не пороть, – вкрадчивым голосом сказала Юля, встав рядом и опустив ремень. – Только, хорошо проси!

– Юленька, не пори меня, пожалуйста, – тут же зачастил. – Ну, пожалуйста!

Порки действительно не хотелось. И при этом, возникло странное чувство, словно мне нравится, что она может заставить меня делать то, что делать не хочется. Или сделать что-то со мной.

– А что ты за это сделаешь?

– Всё, что хочешь, – выдохнул я.

– Ну-у, – она сделала вид, что задумалась, – ты и так все сделаешь. Правда ведь?

– Правда.

– Ну вот, – вздохнула она, – не отвертишься ты от порки! Не бойся, я не очень сильно, просто попробовать хочется!

Она, не слишком широко и умело, замахнулась и хлестнула меня ремнём.

– Ой, не так! – аж подскочил я.

Кончик обжег кожу чуть ли не у самого валика.

– Что?
– Слишком далеко бьёшь, хвост - аж сюда попадает, – я показал пальцем на бедро. – Мать все увидит! И вообще... Так не порют!

– А как надо?

– Назад отступи, примерься. И бей не кончиком, а чтобы всем хвостом, по всей попе!

Иррациональность происходящего меня в тот момент не заботила. Я сам учу девочку меня пороть правильно. Но все же - лучше так, чем она просто изукрасит следами то место, где пока ничего нет. Если мать увидит… а что она вообще сделает, если увидит? А даже представить себе этого не могу, так что лучше не надо...

Вполне себе сильный и жгучий удар перехлестнул мои ягодицы, я дёрнулся и охнул.

– Так?

– Да-а…

– Отлично!

Она порола меня под считалочку «шла ворона темным лесом», повторив её несколько раз. Я охал, сучил ногами, старался не сжимать попу, на какой-то момент даже [censored] спряталась от боли! Но, к счастью, Юля все же не увлеклась совсем уж без меры.

– Всё! – она опустила ремень с явным сожалением. – А то - совсем видно будет. Благодари!

– Спасибо, Юленька, за то, что надрала мне попу!

– Пожалуйста, – она бросила ремень на кровать и села рядом, поджав одну ногу и уже привычно положив руку мне на зад. – Опять горячая, – тут же последовал шлепок.

Я чувствовал её настроение. Ей хотелось полосовать мой зад ремнем, еще и еще, просто это делать было нельзя. И сейчас она была, как голодный, которому дали совсем чуть-чуть еды, лишь раздразнив этот самый голод.

– Фух, – выдохнула она. – Очень здорово! А как ты попой вилять пытаешься…, – она сжала ягодицы обеими руками. – Боишься меня?

– Да.

– Это здорово. Ты мне - такой послушный - больше всего нравишься, – опять шлепок. – И бить тебя здорово. Но ремнём больше не буду. Не из-за полосок, просто нечестно как-то... Я тебя сама от ремня же спасаю, правильно? А получается, что нет. Сейчас полотенце снова принесу, а потом подумаю что с тобой делать. Хочешь полотенце?

– Давай.

Она не стала требовать ее упрашивать, и просто ушла в ванную, вернувшись с заново намоченным полотенцем, которое заботливо уложила мне на ягодицы.

– Так лучше?

– Ага. И следы немного уйдут, какие за сегодня.

– Надо будет и мне прикладывать, тогда тапком и вечером можно, – сообразила она.

Она снова села рядом и попыталась положить руки на попу, но наткнулась на полотенце, и словно даже немного растерялась, не зная что делать. Подумав, просто облокотилась на меня боком, посидела минутку, но этого явно было мало. Тогда погладила спину, вполне ласково, затем вдруг прилегла рядом, опираясь на локоть, и подергала за ухо, не больно.

– Уши драть не интересно, – вздохнула она.

Опять ее правая рука зашарила по мне, в поисках какого-нибудь развлечения. Ничего интересного не нашла, и тогда - Юля сунула её - мне под нос:

– Поцелуй!

Рука была белая, нежная, с красивыми пальцами, Юля еще и на пианино играла. Поэтому я поцеловал ее с удовольствием. Она ничего не говорила, но и руку не убрала, поэтому я поцеловал еще несколько раз, с чувством, словно пытаясь ощутить ее вкус, потом просто перевернул её и поцеловал снова, уже в саму ладонь. Она чуть хихикнула, но опять не сказала ни слова, рука так и осталась у меня. После пары поцелуев она ее убрала, но сунула вместо нее левую, а правая оказалась у меня на затылке, взъерошив волосы.

– Набили попку маленькому, – она снова хихикнула. – За то, что непослушный.

– Я послушный.

– Тс-с, – она просто закрыла мне рот ладонью. – А ну, молчи! Я тебя скоро шлёпать поведу, а если рассердишь, то тапком получишь. Что лучше, тапком или шлепать?

Я так увлёкся, целуя ее ладонь, что даже пропустил вопрос. Тогда она слегка дёрнула меня за ухо и повторила его...

– Шлёпать.

– На коленках. И ты опять…, – она хихикнула и чуть ударила меня в бок коленом. – Фу! А ну сними майку, быстро!
Я к этому времени уже сам дышал с перерывами, а когда она это скомандовала, кровь бросилась в лицо, хотя при этом умудрилась не покинуть и то, чем я лежал на валике. Но майку я стащил сразу.

– Все, хватит попу лечить, – полотенце покинуло меня, но от него и пользы было уже немного, потому что я его ни разу не перевернул, а та сторона, что лежала на теле, нагрелась. – Вставай на четвереньки!

Я встал, сердце работало, как отбойный молоток. Её настроение возбуждало и немного пугало. Стыд тоже так никуда и не ушёл, но теперь я не мог даже понять, как на него реагировать. Даже в самом стыде появилось что-то, неприлично приятное!

Ее ладонь прошлась по моей груди и животу, остановилась в опасной близости от запретного места, чуть отодвинулась.

– Ну, напряги пресс! – сказала она неожиданно. – Ничего, твёрдый. Такой сильный, а Юленька тебя лупит как маленького, да? А ты её слушаешься. И будешь слушаться, а то попу надерёт!

Рука снова сдвинулась в опасном направлении, вторая легла на зад, сжала ягодицу. Она замерла, в сомнении, дыхание участилось. Потом Юля вдруг сказала:

– Сейчас проверю, как ты себя ведешь? Хороший ты или плохой?

Она кончиками пальцев слегка коснулась моего [censored], и тут уже - у меня дыхание перехватило, я даже глаза закрыл, стараясь хоть как-то заставить его успокоиться. Но добился лишь обратного эффекта, сейчас вся моя вселенная ужалась до его размера, сосредоточившись на чуть прохладных пальцах, легших сверху.

– Плохо себя ведёшь, плохо, – прошептала она, но тон был совсем не… ругательный, пожалуй. – На, еще поцелуй, – рука вернулась к моим губам, открытой ладонью вверх, но вторая, та, что была на заду, встала на ее место, да еще и начала чуть покачивать непослушную часть тела.

Я чуть не впился губами в ее руку, просто пытаясь своими мозгами убежать оттуда, где, как я начал ощущать, мне грозила явная опасность совершить совсем неприличный поступок. Перед глазами бежали круги, в ушах звенело.

Юля просто не знала, что ей сделать с новым трофеем. Она понимала, что это - её новая победа надо мной, что теперь всё можно, абсолютно всё, но понятия не имела, что именно заключается в этом «всё». Она аккуратно, кончиками пальцев взялась за [censored], так, как берут эклер из вазочки, опасаясь смять и выдавить крем, потом вдруг убрала руку, и мысль её вернулась в уже привычное русло:

– Ложись обратно. Буду бить!

Бить – это уже просто и понятно. Это - то, что дает ощущение власти, владения, и она в этом уже не теряется, этот путь мы прошли, до этой самой развилки, на которой она остановилась, в сомнениях...

Шлёпнув несколько раз, стоя рядом, она вдруг остановилась, опять нервно хихикнула и вдруг полезла на кровать. Перекинув одно колено через меня, она оказалась на моей спине. Бедра обхватили бока, мягкий зад просто прижался к затылку, а между лопаток… я даже боялся подумать о том, что прижалось ко мне между лопаток, такое горячее.

Ее длинный полусвитер-полуплатье задрался вверх, она вцепилась руками мне в зад, а потом принялась лупить его изо всех сил, часто и как-то нервно, совершенно молча, без считалочек и песенок!

 Отправлено: 21.12.20 00:50. Заголовок: ***

Я немного дёргался под ней, даже не из-за боли, хотя было больно, а от возбуждения, её полненькие бедра сжимали мои бока, иногда она вдруг прогибалась, и я снова чувствовал не себе это самое мягкое и горячее, и это сводило меня с ума. Она шлёпала и шлёпала меня, то одной рукой, то другой, то двумя сразу, ее тело вдавливало меня в кровать, потом удары участились, ее бедра сжали меня, словно в попытке раздавить, дрожь прошла по телу, затем бёдра расслабились, и то горячее место - вдруг вдавилось в меня, и тут я окончательно потерял контроль над собой. Меня словно перекрутило судорогой, и, на несколько секунд, я потерял связь с реальностью, вообще. А потом почувствовал, что живот у меня мокрый. И мне стало хорошо и блаженно.

– Вот так тебе, – сказала она, словно пытаясь отдышаться, и затем я услышал уже знакомый довольный смех. – Вот так, – она шлёпнула меня двумя руками, а потом вдруг сложила локти у меня на заду, и повалилась на них лицом. – Устала тебя бить…

Я [censored]. Теперь что-то надо делать с покрывалом на кровати, но это - потом... Мой затылок уютно расположился между двух округлых ягодиц, обтянутых рейтузами, а то чудесное и теплое - практически прижалось к моей шее. Заранее придя в ужас от своего намерения, я поднял, согнув в локте, правую руку и просто положил на ту округлость, что давила на меня справа. Но ничего страшного не случилось, Юля чуть напряглась, но тут же расслабилась и даже не пошевелилась. Тогда я ее погладил. Она тихо и даже сонно протянула:

– Хулига-ан.


Моя рука заскользила по её попе вверх, добравшись до резинки и нежной кожи спины.

– Мало по попе получил? – так же лениво спросила она. – Тапком добавлю.

– Плевать, – сказал я, но все же опустил руку ниже, на защищенную тканью попу. И вдруг понял, что мне ужасно хочется перевернуться, и просто прижаться лицом и к этой попе, и к тому, что я даже пока себе не называл, и куда угодно, и целовать там всё подряд. Я вдруг понял, что чувствую себя сейчас совершенно счастливым.

– Это сейчас плевать, а как начну драть - тогда попрыгаешь!

– Ну и дери сколько хочешь, не страшно!

– Ну и буду драть! Сегодня уже нет, а завтра - буду! И потом - буду. И всегда - буду! Не страшно?

– Нет!

– Потом - опять будет страшно! – она вдруг села, потянулась по-кошачьи, затем похлопала меня по попе. – Ладно, хватит с тебя, убирай здесь все и приходи.

И она все же чуть-чуть задержалась на мне, дав возможность еще разок провести ладонью по нежным округлостям.

Подчеркнуто задержалась...





https://vk.com/topic-123523271_46686601