Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

РЕМЕННИК

Случай в экспедиции

- В ранешние времена всякое случалось, а сейчас народ пошел - ни во что не верит. – С какой-то обидой в голосе произнесла старушка, у которой мы, студенты филологи в этнографической экспедиции, расспрашивали о старинных преданиях, историях, песнях.
- Мы верим, вот поэтому и собираем материал. Расскажите нам, пожалуйста, чтобы как можно больше людей знало о том, что иначе очень скоро забудется. – Нашлась что ответить наша опытная в таких делах преподаватель и руководитель группы Вера Ивановна.
- Так как рассказывать-то? Ить нельзя их поминать, да к вечеру особенно.
- А сейчас полдень.
- Бес-от полуденный страшнее полунощного. Матушка моя, покойная головушка, работала в полдень в поле, да вдруг в борозде собаку черную увидала, и псиной так и прет. Глянула, а ее уж нет. Бес то был.
- А домовые, русалки, анчутки?
- Про домовых не буду, обидится батюшко. Про русалок всякое раньше слышала, сама не видала, врать не стану. Анчутки детей утаскивают в омут, кто ночью купается. Они уйду в ночное коней пасти, да придумают искупаться. А купались-то бесиком – голышом. Один парнишка из нашего села так-то пошел, да и не вернулся. Только всплеск услышали – ни криков ничего. Анчутки утащили.
Мы почувствовали, что наша собеседница, вроде, разговорилась, и замолкли, боясь спугнуть ее, как птицу, - так нас учили. А старушка продолжала:
- Мне тятя покойный рассказывал, что ходили они вот тоже так в ночное, вдруг слышат – ржание, да какое-то страшное… Побоялись, с места не могли сдвинуться. А утром смотрят – у одного-то коня шкура полосой сорвана, как срезал кто-то. Старики говорили, что ременник это чем-то недоволен был.
- А кто такой ременник?
- А тоже нечисть. Скота у него полон двор. Он к скотине всё подходит, проверяет, и если недоволен чем – вырезает полосу со шкуры, на ремень похоже, так и зовут его ременником. Говорили, что из тех полос кожи он кнуты плетет. Тятя тогда в парнишках ходил, так их отцы да деды посчитали, что они что-то не так сделали в ночном, что ременник к ним пришел недовольный и коня спортил. Всех их, варнаков, кто был в ночном, перепороли тогда такими же ремнями. Так тятя потом до самой старости вспоминал, как пороли-то его. Вот такая наука-то была. Раньше ведь строже было. Сейчас пальцем дитятко тронуть боятся, вот и растут бандитами.
Старушка замолкла, погрузившись в какие-то свои раздумья, словно и забыла о нас. А Вера Ивановна дала нам знак, что пора уходить. По пути в лагерь, где дежурные заканчивали приготовление обеда, она сказала, что все жители здесь и десятой доли не рассказывают того, что знают. Боятся, что накличут нечисть – верят, что нельзя ее упоминать. Расспрашивать нужно осторожно, вовремя чувствовать, когда надо прекращать расспросы.

После обеда мы прогулялись в лес с девчонками. Стоял жаркий июнь, ягод еще не было, но все равно было приятно. Нарвали брусничного листа для чая. Вернувшись, решили сходить искупаться, а ближе к вечеру, переждав дневную жару, привести в порядок свои записи.
Переодевая в палатке семейные трусы на плавки, я с ужасом обнаружил у себя на мошонке впившегося клеща. Нет, мы, конечно, постоянно осматривали друг друга на предмет клещей, но ведь проверяли на шее, за ушами, даже подмышками, а в трусы при всех не полезешь…
Руководителем у нас была одна Вера Ивановна, преподаватели мужчины были с другими группами. Пришлось подойти к ней и тихо сказать о проблеме. Мне было стыдно, ведь я понимал, что придется показывать, но заработать клещевой энцефалит было страшнее. У нас даже такой анекдот рассказывали:
На военной кафедре товарищ майор в отставке читает лекцию по гражданской обороне об инфекционных заболеваниях:
- При заболевании энцефалитом бывает два исхода. Либо человек становится на всю жизнь идиотом, либо умирает. Да, да, даже умирает. Вот мы с братом болели энцефалитом, так мой брат умер.
Черный юмор юмором, а проблема от того не исчезнет.
Вера Ивановна срочно объявила, чтобы все произвели в палатках полный осмотр друг друга на предмет укусов клещами, пострадавшим подойти к ней для инъекции противоэнцефалитной сыворотки.
Все с любопытством смотрели на меня, которого Валентина Ивановна повела к самой большой палатке-шатру. Петька Мурзаев просился с нами – он никогда в жизни не видел клещей и очень хотел посмотреть, но его отослали обратно, пусть себя лучше посмотрит.
В шатре Вера Ивановна сказала, что мне теперь придется полностью раздеться, таковы правила осмотра, и она ответственная за это, за всех нас вообще. Она отвернулась, готовя шприц с сывороткой. Стесняясь, я скинул футболку, так что осталось снять только брюки с трусами, а разулся я еще при входе. Снял со вдохом остатки одежды, и, когда Вера Ивановна повернулась, я уже стоял перед ней, прикрываясь снятыми трусами. Она осмотрела мне голову, шею, тело, заставила поднять руки (трусы рухнули на пол), потом тщательно осмотрела область паха и ягодицы.
- Что ж, будем вынимать клеща.
Мне было стыдно, но я терпел. Клеща она извлекла умело и быстро, и, обработав ранку, поместила извлеченного вредителя в специальный пакетик, отдала мне, чтобы я мог передать его в травмпункте для исследования в лаборатории на предмет зараженности.
- Даже если раздавишь случайно, ничего страшного. Главное – не потерять. Поворачивайся.
В руках Веры Ивановны уже был шприц, иглу которого она мне и всадила в верхний наружный квадрат ягодицы. Купаться и отлучаться из лагеря запретила. Я оделся и вышел. Других укушенных не нашлось. Мы все были в течение учебного года дважды привиты от энцефалита перед полевой практикой, но всё же мне было не по себе – мало ли что.
После обеда наши все ушли купаться, и мы остались в лагере вдвоем с Петькой Мурзаевым. Петька не купался, ссылаясь на то, что якобы «забыл плавки дома на рояле». Но все знали, что он на днях был выпорот отцом за участие в студенческой попойке, и поэтому не купается, боясь, что из-под краев плавок будут заметны следы порки.
Вскоре я почувствовал, что у меня поднялась температура.
Снова пришлось обратиться к Вере Ивановне, которая решила, что мне надо срочно возвращаться в город в травмпункт. Если выйти прямо сейчас, то можно за полтора часа дойти до станции и успеть на электричку. В провожатые мне был выделен всё тот же Мурзаев.
Мне приготовили горячий чай в термосе, выдали сухпаек, и мы с Мурзаевым отправились до станции.

Едва мы отошли от лагеря и потопали по лесной дороге на станцию, как Петька попросил, чтобы я показал ему клеща. Рассмотрев эту тварь в прозрачном пакетике, он стал уговаривать меня, чтобы я показал место укуса. Я же стеснялся и отказывался. Но когда мы остановились возле кустов, чтобы отлить, Петька снова начал канючить: покажи да покажи, я, мол, никогда не видел.
Что ж делать? - я и показал. Чтобы не остаться в долгу, я тоже сказал ему:
- А ты за это покажи свою поротую твоим батей задницу. А то я тоже ни разу не видел, как это выглядит.
Петька покраснел как помидор, молча приспустил штаны и повернулся ко мне. М-да, я бы не хотел, чтобы меня так же отделали, а у Мурзаевых дома это до сих пор было в порядке вещей. До какого же еще возраста Петька будет позволять себя пороть?
Пройдя где-то около трети пути, я почувствовал, что мне стало гораздо легче. Температуры уже явно не было. Мне захотелось вернуться в лагерь, но, подумав, я решил продолжать путь, а Петьке сказал, что теперь я и один дойду, ничего со мной не случится, пусть возвращается. Петька обрадовался и, пожелав мне не заболеть, оставил меня одного.
Солнце клонилось к вечеру. «По времени успеваю», – рассчитал я в уме. В лесу вместо дневного гомона птиц наступала вечерняя тишина, отчего в душе рождалось тихое умиротворение.

Я шел, а станции все не было. «Да я так на электричку опоздаю!» – с возрастающим беспокойством думал я, прибавляя шагу. Но лес всё не кончался, становился гуще, словно это был какой-то совсем другой лес. Я точно помнил, что перед станцией лес должен был стать реже, должны были появиться большие поляны, а тут – чем дальше, тем всё гуще и мрачнее.
До заката оставалось уже совсем немного, а я, заплутав в незнакомом лесу, понял, что непонятным образом окончательно сбился с дороги, и теперь уже было совершенно ясно, что смогу сориентироваться и выйти на верный путь не раньше, чем завтра утром.
Солнце село, свет неба стремительно гас.
Наконец, лес внезапно расступился, но я увидел не станцию. В наступивших сумерках предо мной открылась картина давно заброшенной деревни, с заросшими улицами, без единого огонька в заколоченных окнах черных изб, без лая собак…
Что было делать? Я осторожно подошел к первой большой избе, показавшейся мне чуть поновее других, многие из которых стояли с провалившимися дощатыми кровлями, готовые уже рухнуть. Тихо прошел через громко скрипнувшие старые замшелые ворота, через шуршащие заросли лопухов.
Во дворе, кроме большой избы, стоял небольшой сарай. Я задумался: куда лучше войти? Огромная темная изба выглядела слишком мрачно и неприветливо. Переночевать в сарайчике? Я подошел и приоткрыл скрипучие двери. Внутри ничего не было видно. Вдруг, с приглушенным шумом и как будто даже с топотом из дверей вырвался и промчался мимо меня какой-то слабый вихрь, запахло овчиной, прелой соломой… Я дернулся, захлопывая дверь. Показалось? Сердце стучало. Стараясь успокоиться, я направился к дому.
Поднялся на крыльцо – одна доска с треском проломилась, - вошел в просторные сени. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я огляделся. Осторожно посветил фонариком. В потолке над лестницей темнел квадрат дыры – вход на чердак. В смежных стенах было по одной двери. Вероятно, одна вела в чулан, а вторая - в комнаты.
Я не ошибся. Открыв нужную дверь, ведущую в дом, я вернулся в сени и запер дверь на засов. Точно также закрыл за собой на крюк входную дверь в избу. Прошел из прихожей в комнату. Здесь увидел лежанку у стены, бросил на нее рюкзак, расстелил плащ-палатку. Заходить в следующие за очередными дверями комнаты большой избы уже не было никакого желания. Я сел на лежанку, сделал несколько больших глотков из термоса, укрылся брезентом плащ-палатки и постарался уснуть. Я устал, и сон навалился быстро.

Ночь была беспокойной. От снова поднявшейся температуры или ещё от чего, снился кошмарный сон. Я в детстве видел такой – идут страшные косари в ряд в каком-то темном тоннеле, приближаются, и сейчас подкосят тебя, а ты хочешь убежать, но ноги будто приросли к земле. И царь у них - Дьявол-Косарь, который выкашивает таинственные круги на полях.
Я резко проснулся.
Глазам, привыкшим к темноте, казалось, что комната освещена каким-то слабым призрачным светом.
Я вышел на улицу, ночная свежесть обдала меня. Отлил за углом.
Стал смотреть на звезды – неправдоподобно огромные, яркие. Даже страшно было смотреть в эту открывшуюся бездну мироздания.
Вдруг откуда-то со стороны леса раздался жуткий и протяжный вой, рожденный глухой лесной полночью. Волки? Если закрыться в доме, они не залезут.
Я вернулся в дом, прикрыв за собой и заперев на все задвижки ветхую дверь.
Чу! – Показалось, что в доме, кроме меня, кто-то есть еще. По соседним комнатам перемещался странный шорох. Откуда он?
Я прислушался. Нет, шорохи мне не показались. Мыши? Или кто-то другой? Нет, не мыши, – шорохи слишком громкие. Теперь я стал думать, что встретился с одичавшими бомжами или скрывающимися в этих глухих местах сбежавшими из тюрьмы зэками. Если это так, то мое присутствие невидимые обитатели заброшенного дома уже давно заметили. Приятного мало, но страх – плохой помощник.
- Я тебя вижу, выходи! – стараясь как можно громче и тверже сказать, произнес я, чтобы приободрить себя и не показать слабину перед неведомым противником.
Но мой голос всё же прозвучал глухо и с чуть заметной предательской дрожью.
- Ты не можешь меня видеть! – раздался где-то совсем рядом со мной низкий и тягучий жуткий голос не то в ушах, не то прямо в моей голове среди путающихся от страха мыслей.
От неожиданности я вздрогнул всем телом. Совсем рядом, где никого не было, кто-то тяжел дышал. У меня перехватило дух. Что это? Я замер, стараясь не произвести ни малейшего шороха и не выдать себя, но сердце громко стучало на всю комнату, а по телу пробежала нервная дрожь. А кто-то рядом всё дышал тяжелыми протяжными вздохами, похожими на шорох опавшей мертвой листвы.
- Смотри же теперь, - прошелестел надо мной словно из-под земли могильный голос.
И, словно из тумана в сумерках комнаты стала возникать неопределенная, безобразная фигура Неизвестного, грузно колышущаяся прямо передо мной. Это был кто-то не из нашего мира, из какой-то другой, параллельной реальности.
Как завороженный, не в силах оторваться, я смотрел на открывшееся мне жуткое зрелище.
Тут произошло странное. Ножницами для стрижки овец Неизвестный сделал на своем мертвенно-бледном морщинистом теле два длинных параллельных надреза от левого плеча до правого колена, затем содрал образовавшуюся между надрезами длинную ленту своей кожи. Ни крови, ничего такого на ободранном месте не было, только чернота – мрак, из которого Неизвестный был сделан, плоть от плоти, из которой он вышел.
Взяв содранную полосу кожи, и чуть отвернувшись, он начал сучить ее в руках, что-то быстро-быстро бормоча на каком-то непонятном древнем языке. Потом развел мохнатые руки в стороны – одна рука короткая, другая длинная, обе с кургузыми кривыми пальцами с когтями, – и я увидел в этих уродливых руках что-то вроде тяжелого кожаного ремня.
Зрелище было отвратительным, и я, в очередной раз пытаясь убедить себя, что это всё мне снится, свернулся клубком, уткнувшись лицом в подложенный под голову рюкзак. Мне хотелось одновременно и уснуть, чтобы в забытьи сна исчезли все мои ночные страхи, и в то же время проснутся, чтобы этот жуткий сон, если это сон, развеялся, исчез…
Вдруг меня словно обдал сырой холодный ветер с реки, пахнущий тиной и гнилью. Почувствовав холод, я приоткрыл глаза. Край плащ-палатки, которым я был укрыт, приподнялся как под сильным ветром и отлетел в сторону, открыв меня. Мне стало еще холоднее. Я сжался крепче в клубок, но дунувший ветер перевернул меня с бока на спину. Я снова открыл глаза и обхватил себя руками за плечи, словно пытаясь прикрыться от обдавшего меня холода. И тут то, что я увидел, ошеломило меня еще больше. С меня лоскутами слетала одежда, отчего мне становилось еще холоднее. И вот, я лежу совсем голый, дрожа не то от страха, не то от холода.
- Ты выпустил моих овец! – тяжело сказал Незвестный. – Они погибнут в лесу, став жертвами берсерков и басуркунов. Кто вернет мне их обглоданные кости? Тебе их не вернуть, это человеку не под силу. Вижу как белые шкуры и кости белеют в темноте, а вернуть их не могу. Дороги туда никому нет…
И снова его слова не то прозвучали в комнате, не то в моем сознании.
Он взмахнул своим ремнем из собственной кожи, я резко отвернулся к стене. Порыв холодного ветра перевернул меня на живот, и я ощутил, как будто меня прожгла молния, пробежавшая от левого плеча через спину и правое бедро до самого колена. Удары посыпались с силой грома мощной грозы. Мое тело словно било электрическим током, спину и зад терзали жгучие молнии, я извивался и вдруг закричал от скопившейся на спине страшной боли. И голос мой слился с криком петуха где-то вдали и поблизости одновременно – да, именно так мне и показалось.
Я не сразу заметил, что все стихло. Долго лежал с плотно сомкнутыми веками, боясь приоткрыть их. Лишь почувствовав сквозь веки свет, я резко открыл глаза. В комнату сквозь щели пробивались золотисто-розовые солнечные лучи, наступило ранее июньское утро.

Резко вскочив, я бросился лихорадочно собирать вещи. Боясь заходить в другие комнаты и проходить через темные сени с лестницей на чердак, я пинком вышиб прогнившие доски в оконном проеме и пулей выскочил наружу – прямо в заросли лопухов и крапивы. Ноги обожгло под задравшимися штанинами, и только тут я заметил, что вся моя одежда на мне - целая и невредимая. Отчего же тогда так жжет плечо, спину, задницу и бедро до самого колена? – не от крапивы же. Вспомнив события ночи, я похолодел, мне было страшно себе представить, что это было на самом деле, не было сновидением. И я боялся того, что я могу увидеть на своем теле, если посмотрю. Схватив рюкзак и плащ-палатку, я бросился бежать в сторону дороги.
Не помню, сколько я то бежал, то быстро шел через лес по глинистой тропе, поросшей мокрой от росы травой. Но уже вполне рассвело, когда я, вышел на широкую поляну берегового склона какого-то пруда. Невдалеке пролегала трасса, по которой сновали туда-сюда нередкие грузовики. Отдышавшись, я побрел к обочине и стал голосовать поднятой рукой.

- На тебе лица нет, - говорил мне шофер-таджик. – Волка в лесу встретил? Испугался сильно?
- Не спрашивай! – отвечал я. – У вас тут не волки, а нечисть какая-то водится?
- Нечисть? – удивился водила. – Шайтан балуется? Не знаю, я не местный, приехал на стройке поработать. Да что ты, в нечисть веришь?
- Не знаю. Высади меня… Знаешь где? У какой-нибудь больницы.
- Без проблем, это как раз по пути. Скоро до города доедем.

- Лежи, не дергайся. – раздался сзади голос медсестры.
Я лежал животом вниз на белых простынях больничной койки, а сестра проводила какие-то манипуляции, нагнувшись над моей спиной.
- Что это у тебя под майкой? Боже! Что это? Что это??? Врача! Срочно зовите врача!!! А-а-а-а-а-а… и по стуку каблуков я понял, что она бросилась бежать прочь из палаты.

- Ты чего кричал во сне? Страшное приснилось? – озабоченно спросил водила-таджик.
Я хлопал глазами с минуту, потом сказал неуверенно:
- Не выспался… Заснул тут. Всякое там было, померещилось… Не обращай внимания… Приснилось…
- Ну вот почти и приехали. Тебе скоро выходить. Видишь большой дом-сталинку за деревьями?
- Спасибо друг, выручил!
Я спустился из кабины, таджик подал мне мои вещи. Еще раз поблагодарив его, я нетвердым шагом двинулся в указанную сторону. Колени мои все еще дрожали. Я проверил: цел ли в кармашке рюкзака прозрачный пакетик с клещом. А в голове была одна мысль: есть ли у меня что-то на спине или нет? Сам я боялся даже думать о том, чтобы заглянуть себе через левое плечо – что я там увижу?

2022