Ванина мама. | цитата: |
"Суровое воспитание делает из мальчиков настоящих мужчин".
Это ложное утверждение было взято в качестве воспитательной максимы многими родителями и широко применялось во времена моего детства.
На самом же деле, жестокое воспитание делает детей беспомощными, зависимыми и совершенно беззащитными в условиях тоталитарного государства.
Поместив свою историю в «лихие девяностые», автор взял к описанию практику тогдашних, довольно жестоких обыкновений, непосредственным свидетелем которых часто бывал сам.
|
|
___________________________________________________________________ 1 _____ Отца у него не было и Ваню порола мать. Она была женщиной крупной, властной и независимой, поэтому с сыном легко справлялась одна - лупила его от души и всегда сильно. Тяжелый ремень хлестко бил о голую задницу, а Ваня орал с первого удара. Конечно не плакал, но орал громко и протяжно. Больно было очень, но больше обидно – за что его мать так лупит?
В этот раз она пришла после работы злая и даже не успев переодеться схватилась за ремень. «Мусор не вынес? Времени не хватило? Снимай штаны!» - он и слова сказать не успел, как мать поволокла его за шкирку в спальню и толкнула на кровать.
«Снимай штаны, я говорю, а то буду лупить пока шкура не слезет!»
Она била Ваню часто, и он-то знал, каково это, когда до задницы, распухшей от ремня, нельзя даже дотронуться. Кожа становилось толстой и тогда действительно казалось, что ухвати за неё и она поползет, отслаиваясь от мяса.
Поэтому сопротивляться и ещё больше злить мать боялся. Стянул штаны и лег поперек кровати, прижав кулаки к лицу. Кричал громко, протяжно подвывая и слегка отвернув лицо от покрывала, чтоб не заглушало, а мать стоя над ним хлестала и хлестала, словно не слыша его ора.
Она била его молча, как всегда, вымещая злость и раздражение, не останавливалась пока рука не уставала. И часто Ваня уже кричать не мог в полный голос, а только хрипел надсадно под конец порки. В этот раз тоже он захрипел вместо звонкого своего вскрика и мать остановилась.
«Ещё только посмей! Я два раза повторять не стану! Сказано, что должен делать – так делай! Я еще уроки проверю! Посмотрю, чем ты целый день занимался, что матери помочь времени не нашлось!» - она ещё раз хлестнула ремнем по заалевшей заднице.
«Живо оделся и бегом мусор выносить!» - Ванька подскочил, натягивая на ходу штаны, и бросился в кухню. С мусорным ведром он мигом выскочил из квартиры, добежал до помойки и вываливая уже через край контейнера мусор, услышал за спиной: «Ох и голосистый ты парень! Опять мать наказала?»
Позади него стояла соседка по подъезду, тетя Валя. Она приходила иногда к ним и бывало даже до ночи болтала с матерью на кухне. Ваню она вроде жалела, хотя никогда не показывала своего отношения к методам домашнего воспитания.
Ваня отвечать не стал, ведь понятно, чего спрашивать-то - не от радости же на весь подъезд орут, когда ремнем порют.
Но тётя Валя ответа не ждала, а выбросила свои пакеты с мусором и неспеша направилась к дому. Ваня и хотел бы обогнать соседку, чтоб быстрее вернуться и не злить мать, но бежать впереди неё стеснялся. Ровно идти после ремня как-то не получалось, а вихлять задом припадая на ногу от оставшейся боли совсем не хотелось. Пришлось идти рядом и глупо молчать. Молчала и соседка, только посматривла на него. Ей-то уж точно стыдиться было нечего.
-Ты маме скажи, что я зайду сегодня, принесу что обещала, - сказала тётя Валя у своей двери и добавила: - Не переживай, с кем не бывает.
Вот за прошедшую порку Ваня как раз уже не переживал, и хотя с уроками и вообще со школьными делами было у него все хорошо, он-то, зная материн характер, побаивался возможного «продолжения». Не часто, но и так бывало, что после первого наказания нерастраченная злость матери возвращала Ваню на воспитательную позицию - поперек кровати со спущенными штанами. Тогда бывало больнее всего, а кричать в голос он уже не мог.
Поэтому Ваня порадовался новости. Мать любила поговорить по душам за рюмочкой, да обычно не с кем было. Никто у них, кроме соседки, в доме не бывал. Ване было интересно слушать, когда они вспоминали прошлое, из их разговоров он больше узнавал, чем от материных рассказов. Однажды даже услышал как речь зашла про его отца... Но мать не любила вспоминать замужество и быстро тему обрывала. А после разговоров она становилась мягче, не бесилась по мелочам и не хваталась за ремень сразу же. Да и сегодня тогда никаких «ремней» больше не должно быть.
________________________________________
Из спальни, где должен был оставаться как наказанный, Ваня не выходил но и оттуда было хорошо слышно, как пришла тётя Валя, как они с матерью устроились за столом на кухне и негромко обсуждали своих знакомых. Делать для школы уже было нечего, он лежал на животе на кровати поверх покрывала и поглядывая в открытую книгу, прислушивался к разговору на кухне.
После того как открыли вино и мать поставила на стол тарелки, Иван услышал, как тётя Валя начала про то, что мать уж больно сильно лупит Ваню, а он вроде и послушный и воспитанный...
- Потому и воспитанный, что воспитываю - оборвала мать как обычно, - ты своих нарожай и воспитывай как хочешь! Нас-то в детстве особо не жалели, драли как сидоровых коз, и ничего – все в люди вышли. Себя вспомни – как тебя мать порола, я ж слышала. А мой отец? Он вообще не разговаривал, чуть только Колька в дом, а его уже ждут... Вот я насмотрелась, как отец его лупил. Пикнуть боялись. Но я-то совсем соплячка была, меня отец не трогал, жалел. Любимая дочка была. Но страшно было очень.
Тут Иван прислушался и на книгу уже не отвлекался – про своих родителей мать редко рассказывала, а про брата её только разок когда-то слышал, что есть такой дядя Коля. А уж про то как их наказывали Ивану очень любопытно было узнать. Да и мать видно завелась вспоминать и говорила без умолку.
- Вот бывало поговорит с Колькой в нашей комнате, продолжила мать, а потом зовет меня – иди смотреть будешь, как непослушных детей воспитывают. И ремнем его. Я плакала поначалу от страха, а потом вроде привыкла даже. Он ведь еще и стыдил его передо мной. Поставит к кровати и велит «снимай штаны». Коля уже большой был, ему стыдно передо мной голому, а отец не отпускает – снимай штаны, пускай все видят, какой ты негодник, пускай тебе стыдно будет перед сестрой... Стыдился Коля конечно.
Я хоть малая, а уже интересно было, что там у него спереди. Бывало стянет Коля трусы, а из-под маечки только кончик писюльки торчит и трясётся, и маечка по краю тоже дрожит. Дрожал-то он верно весь, а я только на кончик этот смотрела, оторваться не могла.
Или когда попой кверху уложит его и лупит. Колька кричит, плачет, а мне так... такое любопытство что ли? Как это ему от ремня? Когда он не просто плакать, а уже кричать начнет по-настоящему, чтоб взахлёб?
А потом, помнишь, пианино купили мне учиться. Его к нам в комнату поставили, вообще тесно стало из-за него. Я в третьем классе была, это сколько же брату было? Тринадцать? Ну да что-то вроде того, у нас разница в четыре года. Отец придумал, чтоб я на пианино играла, когда он его порет. Вот бывало накосячит чего-нибудь Коля, отец берет ремень, а мне говорит, сыграй для брата что-нибудь веселенькое. А что могла тогда? Только гаммы и играла.
Он его ремнем на кровати, а я рядом сижу, гаммы наяриваю... Колька часто терпел, не кричал. Вы и не знали поди, что отец его день - через день ремнем потчует. Только гаммы мои слышали, а что за теми гаммами по настоящему творилось...
Я жалела Колю конечно, столько ему терпеть пришлось. Он и за меня получал тоже. Как же, ведь он старший брат. Маленькая была, что-то накапризничала, уж не помню, может есть не хотела, так отец меня за руку в комнату ведет, зовёт Колю - а ну иди сюда, снимай штаны. Наклонит его, по попе ремнем - шлёп, шлёп. А потом ко мне – хочешь тоже так? Или ремня, или сейчас же марш за стол кушать! Такое воспитание было наглядное. Ну я конечно боялась. Какие капризы, если ремнем прилетит. А постарше стала, если опоздаю или заиграюсь где, мать уже Кольку шлёт – иди, веди домой, а то отец с тебя шкуру спустит. Я понимала, когда он из-за меня может получить, жалела его..
А иногда, ты знаешь, словно бес какой под руку толкнет – ещё и сама отцу наябедничаю, такая дура была, а потом сижу за пианино и смотрю, как он его на кровати ремнем вытягивает. И чем старше, тем больше охота была посмотреть.
-Да что ж там смотреть, как человека бьют? – вставила слово тётя Валя
- Это ты не знаешь, чего смотреть! Колька, он худенький всегда был, такой мальчик стройный и попочка у него тоже ладненькая такая была. Прям любо-дорого было посмотреть, прям сама бы нашлёпала. И потом видно же как человек боится, когда он весь в комочек сжимается, как он от одного взгляда уже трясется и готов на что угодно, только не бейте. Это такааа-я власть... Любого человека можно страхом заставить, так напугать, что чего ты захочешь, то он и будет делать. Вот когда отец с ремнем в руке заставлял Кольку передо мной трусы снимать, тогда брат и боялся больше всего. Потом когда уже били его, он просто орал. А страх, он как раз перед самой поркой сильнее.
- Ой, Нина, красивый был у тебя брат, жаль что уехал, - вздохнула тётя Валя и опять слышно стало как полилось вино из бутылки в бокалы
- Да, вот и уехал, ни слуху - ни духу от него. Может сгинул, может посадили.. Хоть бы весточку прислал. Уже и отец помер и мама..
- А когда он уже в старших классах, совсем взрослый был, отец его так же перед тобой бил? Ты и тогда его голого смотрела?
-Нет, он уже прикрывался, трусы стягивал когда только задница кверху торчала. Но мне, ты знаешь, и так его смотреть было интересно. Он же худой всегда был, такой ладненький. А уж как отец начинал полосовать, прям душа у меня замирала. Никогда не забуду. А помнишь как нас с сигаретами поймали, мне уже лет двенадцать было или тринадцать? Это в каком классе?
- В седьмом мы были. Русыня нас из окна увидала за школой и настучала. Меня мать у порога встретила. Запах от той дряни, как от махорки был. Что за сигареты были, не помнишь? Шипка или что?
-Нет, Шипка без фильтра была, а у нас с фильтром были, там кораблик был на пачке нарисован. Не помню названия, ты же покупала.
-Да какая разница. Вот мать меня тогда отлупила! Я помню орала как бешеная. Тебя тогда тоже били?
-Да нет, меня ж отец не бил. Тогда по другому получилось...
- Как не бил? Я же слышала, что у вас ор - визг стоит страшный. Помню сама ору и прислушиваюсь, что у вас наверху и так в перемешку - сначала ты , потом я , а иногда и не слышала - так орала, что уши закладывало. Но у вас-то крику было больше. Я уже в ванную убежала, а у вас все кричали.
-Нет, Валюша, это не я кричала. Тогда отец Колю опять бил. Он кричал тогда. Я все прокляла, всё готова была отдать, чтоб только не слышать, как он бедный кричал. Он и ушел потом скоро после того. Сначала в общагу, он в техникуме уже учился, а потом уехал с концами.
- Да ты что? За то, что ты курила отец его так бил?
-Тогда не хорошо получилось. Я боялась конечно, не битая-не поротая, а тут такое – из школы звонок, что папина дочка за школой курит на перемене. Отец конечно бы не оставил, а я испугалась, сказала что не курила, только сигареты принесла. Отец за меня – где взяла? Ясно, что сама купить не смогла бы, ну я и соврала, что из Колиного тайника взяла. Был у него загашник, я знала где, вот и сказала... Дура конечно. А отцу только повод дай, он уже с ремнем в руке стоял, а тут я про Колю – и понеслось... Уж так бил, так бил. Не разбирал куда лупит - и по спине, и по рукам. Я забилась в угол, реву стою, а он Колю гоняет по всей комнате, потом поймал за руку, на карачки поставил его и лупит, лупит... Колька орал, как резаный. Под конец не выдержал, под кровать забился, так отец его за волосы тащил. Одной рукой тащит, а другой, ремнем лупит. На нем места живого не осталось. Помню он майку снял дня через два – вся спина и плечи синие были, а уж ноги и задница – что и говорить. Досталось ему тогда из-за меня. И ведь вообще не виноват был. Взрослый парень уже был, в техникуме учился и почти не курил, так иногда только. Я, сволочь такая, продала его из страха. Он рядом был, когда я на него врала, мне такой стыд был. Ведь в глаза ему врала!
Колька потом со мной не разговаривал - вообще никогда больше. Представляешь? Так и уехал из дома.
Мать помню еще бегала к нему в общагу, что-то носила. А отец никогда даже не вспоминал про него. Никогда не пойму, отчего он его так не любил. Ведь убить так мог.
- Ну ты Ваньку же лупишь, будь здоров, а ведь тоже своя кровинушка.
- Не начинай опять. Воспитываю как могу. Он и учится хорошо поэтому. Потом ещё спасибо скажет.
- А я на Колю вашего заглядывалась, нравился мне он, такой тихий-спокойный, ведь и учился тоже хорошо, интеллигентный мальчик, не хулиганил и всё о тебе заботился...
- Да уж, заботился конечно, иначе бы прилетело ему. От такого воспитания и был спокойным. Но я бы на такого не повелась, он же пришибленным был. Не было у него смелости никакой, ремня боялся. Что это за мужик?
-Так может и надо с таким? Всё ж лучше, чем когда руки распускает.
-Не знаю. Я со своим не смогла. Тоже тихоня и мямля был. Так и хотелось другой раз его ремнем отходить. Хорошо, что не расписывались, я его из квартиры просто выставила и с концами. А так бы пришлось его прописывать-выписывать, морока такая, да он бы еще и не ушёл поди. Тоже безквартирный был.
- И не говори, Нина... Квартира много значит. Слушай, а что ж Колька ваш, неужели даже матери никогда и письма не написал?
-Может и писал он, не знаю. Она не говорила. Как отец помер, она не долго его пережила. Помню, я на похоронах отца, как в гробу его увидела, так навзрыд ревела, успокоиться не могла, а ей хоть бы что – слезинки не уронила. Тоже тихушница была - ещё та! Может и писал ей Колька, надо бы на антресоли залезть, она там свои какие-то вещи складывала, может что осталось. Я туда сто лет не заглядывала. Да и надо оно мне? Я когда одна осталась, помощи ни от кого не было - мать уже не вставала, я залетела - вот-вот рожать, этот мой «муж-объелся груш» еще мылился прописаться, как раз под приватизацию, кусок от квартиры хотел, нет чтоб помочь... Ох намаялась я тогда! А братец-Коленька и не объявился. Ну, на нет и суда нет. Сколько лет прошло, чего вспоминать. Давай помянем стариков наших, чтоб земля пухом..
Тут Ваня удивился - он про деда конечно слышал, но мало что в доме от него осталось. А про бабушку мать редко вспоминала и про брата своего тоже. Может самому стоит посмотреть, что на антресолях от бабушки осталось? Решил он уже завтра после школы и забраться наверх.
Но завтра не получилось, потом было некогда, потом уже и забыл совсем и вспомнил только после очередного «ремня», которым мать отхлестала его на кровати. Он опять орал громко, стараясь не заглушить крик, а сам вспомнал как мать рассказывала про своего брата, про то, как того драли. И уже точно решил, что надо поискать на антресолях, может какие-нибудь письма от него там лежат с адресом, может получится к нему сбежать от матери, если вдруг что, а он поможет...
Раньше-то Иван конечно уже облазил антресоли и знал, что за пустыми разнокалиберными банками, в глубине стоял старый чемоданчик патефона без трубы и без иголок. Ещё на антресолях была свернутая старая палатка и пустой зеленоватый рюкзак с кожаными затвердевшими ремешками на кармашках, который вместе с палаткой Ваня мечтал когда-нибудь взять в поход; была смешная пузатая женская сумка из дерматина с застежкой шишечками, как на большом кошельке; сбоку у стены стоял ящик с разными жестяными крышками, гвоздями и щипцами. Когда-то там лежал и молоток, но потом мать достала его и оставила на кухне. Никаких коробок с письмами Иван не помнил. Потом припомнил, что в женской сумке были открытки – может это и есть письма от дяди Коли?
____________________________________________
На следущий день, Иван решил уже не откладывая, сразу после школы лезть на антресоли, чтобы до возвращения матери успеть. Не хотелось, чтобы она догадалась о его поисках. Но получилось не так как он задумал. Мать была уже дома, и когда он открыл дверь первое что увидел, это выдвинутый в коридор под антресоли кухонный стол и мать на нём, выставляющая банки..
-Давай, быстро переоденься и поможешь, - распорядилась она.
Иван снял школьную форму и вышел из своей комнаты, а мать уже вытянула сверху старый патефон. Рюкзак и палатка валялись на полу. Но до задней стенки мать достать не могла, антресоли были глубокими. Она велела принести на стол ещё и табурет и погнала Ивана лезть во внутрь, чтобы вынуть всё, что лежало в глубине.
У самой стены кроме пузатой женской сумки, Иван нашёл целофановый пакет с пачкой конвертов и узелок старой одежды, на которые раньше не обратил внимание. Мать смотрела со стола за Иваном и ему пришлось отдать ей свои находки, хотя мысль задвинуть письма ещё поглубже была, но в пустых антресолях ничего нельзя было спрятать от внимательного взгляда.
Видно их-то мать и искала. Она забрала пакет в комнату, оставив Ивана ставить все вынутое обратно. Уже составляя банки он услышал, как мать говорила по телефону: «Ну подруженька, накаркала ты про братца на мою голову! Уж не знаю плакать или радоваться!»
Вечером пришла тётя Валя и они с матерью сидели на кухне. Иван все время стоял в своей комнате у приоткрытой двери и старался не пропустить ни одного слова.
Оказалось, что днем к матери на работу позвонили. Разыскивали её из Собеса какого-то незнакомого города, и сказали будто она может быть наследницей и сможет «вступить в наследство», которое осталось после смерти её брата, дяди Коли. Но она должна найти документы или письма, и тогда станет наследницей «второй очереди» на имущество – то есть на квартиру. Но предупредили, что с квартирой «есть проблемы и не всё так просто».
Тётя Валя кажется даже заплакала, когда мать сказала, что дядя Коля умер. И Ваня тоже расстроился, что теперь не к кому и сбежать будет.
Потом мать и тётя Валя читали письма и удивлялись, что бабушкины письма оказались не от дяди Коли, а их сама бабушка писала в театр какому-то артисту, от которого они вернулись не дойдя до адресата. Из них мать узнала, что дядя Коля не настоящий её брат и «вообще чужой человек» и «не зря отец так его драл». Были там и письма бабушки к дяде Коле, где она просила у него прощение за то, что не могла защитить его от битья, но и эти письма почта тоже вернула обратно.
Мать с тётей Валей долго ещё сидели на кухне вспоминали умершего дядю и обсуждали, как теперь матери ехать в чужой город улаживать дела, «не бросать же квартиру», а Ивана придется оставить одного (чему Ваня очень обрадовался).
Они договорились, что тётя Валя будет заходить и присматривать за ним. На сколько дней придется уехать, мать не знала. Сказала, что возмет отпуск. Да и что там за проблемы с квартирой, про которые предупреждали по телефону? Тётя Валя сказала, что наверное долги за коммуналку остались, а мать решила, что «точно на лапу кому-то получить хочется», не зря предупредили заранее. Поэтому надо бы сначала посмотреть, что там ещё за квартира, может и не стоит связываться. Но если нормальная, то и продать можно, все ж таки деньги, даже если и не все ей одной достанется, ведь не проста сказали, что «наследница второй очереди», есть и первые...
Мать уехала через два дня, но Ваня не успел насладиться свободой, только ночь переночевал один. Мать вернулась злая и несколько дней ходила по каким-то «конторам», собирала справки. Из разговоров её с соседкой Иван понял, что квартира большая и хорошая, но есть еще какой-то «довесок», и чтобы это «главное» наследство получить мать должна собрать справки на опекунство. Что это и зачем Иван не понимал, а мать не говорила, только злилась ещё больше...
Через несколько дней она опять уехала, на прощание пообещала разобраться с Иваном, если к её приезду дома не будет «идеальный порядок».
Ваня ждал её возвращения со страхом, потому что знал, если она требовала «идеального порядка», то потом придиралась к любой мелочи, а её раздражение всегда заканчивалось жестокой поркой. Поэтому, когда под вечер услышал звук вставляемого в замок ключа, подхватился и бросился в прихожую – еще раз глянуть, все ли на своём месте.
Дверь распахнулась и Иван увидел мальчишку в зимней куртке с удивлённо-настороженным взглядом. Рукой он держался за ручку большого чемодана на колесиках. Мать стояла позади и подталкивала его в дверь.
- Ну входи же, не стой на пороге, - она задвинула чемодан в квартиру и мальчишка тоже сделал шаг вперед.
- Вот знакомьтесь. Это Слава, сын дяди Коли и мой племянник. А это Ваня, мой сын. Вы двоюродные братья. А теперь, как родные вместе жить будете, у вас-то и фамилии одинаковые.
Мать устало сняла пальто и спросила уже Ивана:
- Валя приходила? Поесть приготовили? Тогда помоги брату, а я пойду переоденусь. Покажи ему комнату, сегодня вместе спать будете.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
