Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Книга о сорванцах.

Эдмунд Низюрский.

Послевоенная польская деревня. Герои учатся в шестом классе сельской школы.

Глава 4.

<...>

Сумерки уже переходили в вечерний мрак. Поднялся холодный ветер и накрапывал
дождик. Но в старой каменоломне еще гремели крики увлеченных игрой футболистов.
Только когда уже настолько стемнело, что трудно было различить мяч и он
несколько раз терялся между камнями, где его с трудом удавалось разыскать, Голя,
несмотря на протесты игроков, решился прервать матч. Если бы светила луна, они
играли бы до полуночи. Но сейчас все сразу почувствовали усталость. Болели ноги,
исцарапанные колени и расквашенные носы, головы были в синяках и шишках. С
трудом выбрались мальчики из каменоломни и пошли искать своих коров. Дома их уже
два часа ждали с выгона, коров давно пора было доить. Более предприимчивые
животные пошли домой одни, не дожидаясь своих нерадивых пастухов. А те, которых
сегодня сюда пригнали впервые, не знали дороги и плутали в темноте по горе,
жалобно мыча.

Виктор побежал на то место, где оставил коров Осуха на попечении
третьеклассников, которых ему рекомендовал Голя. Но ни коров, ни
третьеклассников не было. Он с ужасом озирался вокруг.

- Не видали вы тех сопляков, что стерегли моих коров? - лихорадочно спрашивал он
у всех.

Но их никто не видел.

Виктор вернулся на "стадион". Здесь он наткнулся на Каролика, перевязывавшего
ушибленное колено.

- Коровы мои пропали! - чуть не плача, крикнул ему Виктор.

- Куда же они могли деваться? Не бойся, я тебе сейчас помогу искать, - утешал
его Каролик, вытирая кровь, что текла у него из носа.

Оба искали с полчаса, но в темноте трудно было увидеть даже собственный палец,
не то что коров. К тому же таких незадачливых пастухов, потерявших свое стадо,
было немало. Вся гора звенела от их унылых окликов. Малыши плакали. Наконец,
убедившись в бесполезности поисков, Виктор срывающимся голосом сказал Каролику:

- Пойдем, нечего больше искать... Они сами нашли дорогу домой, - добавил он с
проблеском надежды.

Он дружески простился с Кароликом и побежал в деревню, готовый к самому худшему.
Уже издали услышал он гневные причитания матери. Боясь идти в дом, он подкрался
к плетню, и у него отлегло от сердца. Во дворе слышалось знакомое мычанье и стук
копыт. Осух бегал по двору с фонарем и, то и дело взывая к господу богу, загонял
коров в хлев.

Виктор подождал, пока они оба управились и вошли в избу, потом сделал попытку
незаметно пробраться к себе на чердак. Но ему не повезло. У кухонной двери
раздалось мяуканье, и мать открыла ее, чтобы впустить Куцего. Увидев
прижавшегося к стене сына, она сердито зашипела:

- Ага, вот ты где, чертенок!

Мать с быстротой молнии ухватила его за шиворот и втолкнула в кухню.

Там уже был Осух. Он по обыкновению топтался по комнате, кряхтя и набожно
вздыхая.

- Ах ты, бездельник! - кричала мать. - Так-то ты коров пасешь? Хорошо еще, что у
них ума больше, чем у тебя, не то забрели бы бог весть куда! За что же тебя,
лодыря, добрые люди кормят? Коров постеречь тебе неохота, а на баловство да
проказы всегда готов! Это что? - Она неожиданно вытащила откуда-то обгорелую
метлу и, грозно размахивая ею, медленно подходила к струхнувшему Виктору. -
Узнаешь? Откуда она взялась в трубе, а? Говори, озорник! И проволоки какие-то на
крыше... Старого человека чуть на тот свет не отправил...

- Проволока? - Виктор вздрогнул, испугавшись не на шутку. Неужели Осух обнаружил
их проволоку?

- Голубей небось ловить хотел? - прохрипел Осух. По его понятиям, мальчики в
возрасте Виктора могли интересоваться только голубями.

Виктор не отвечал.

- Несчастненьким прикидывается! - продолжала его пилить мать. - Учиться ему,
мол, недосуг, людям жалуется, родную мать срамит, а на проказы у него время
всегда есть! Я у тебя дурь из головы выбью!

Орудием для этой благородной цели послужила метла: мать принялась хлестать ею
Виктора то слева, то справа так энергично, что сажа и прутья летели во все
стороны.

Осух наблюдал за экзекуцией с некоторым беспокойством и наконец остановил мать:

- Ну, будет! Метлы-то теперь дорогие... Да и одежи жалко.

Он отобрал у опешившей матери орудие наказания и поставил его в угол.

- Пороть лучше всего моченым перевяслом по голому телу, - ворчливо поучал он ее,
снимая с гвоздя шапку и палку. Видимо, он собрался куда-то.

Виктор вовсе не намерен был дожидаться, пока мать испробует на нем метод,
рекомендованный Осухом, и выбежал из избы.

На улице он утер слезы. Пустяки! Главное - не принимать ничего близко к сердцу.
Мать отходчива, никогда долго не сердится. Надо переждать где-нибудь на
безопасном расстоянии - и все обойдется. Обычно он в таких случаях спасался в их
брошенной старой избе в Меднополье.

<...>

Глава 15.

<...>

Зайончковский ходил по классу, заложив руки за спину.

- Вам, коллеги, хорошо известно, что я против телесных наказаний, - говорил он
меланхолически. - Никогда я их не применял и применять не буду. Но положение у
нас трудное, потому что эти хлопцы питают уважение только к ремню. Спустить бы
шкуру такому Стопе или Миксе - так он сразу станет шелковый.

Микса от волнения глотал слюну и слушал дальше.

- Если бы вы видели, - продолжал директор, - как эти лодыри работают у себя
дома, вы бы очень удивились. Дома они смирны и послушны, как кролики. Я как-то
раз сказал отцу Миксы: "Сын у вас настоящий боксер". Но он мне не поверил. "Да
мальчик дома пикнуть у меня не смеет!" - вот что он сказал. Спрашиваю: "А вы его
бьете?" - "Ну, когда требуется, луплю, без этого нельзя". Теперь возьмем,
например, Ионьца. Он дома нянчит пятерых малышей. А Стопа? Верите ли, этот
мальчишка, который на уроках в классе пяти минут не может высидеть спокойно,
дома часами дерет перья. И, вероятно, не потому, что это занятие интереснее, чем
учеба.

<...>

Глава 16.

Нет ничего хуже, как отвечать урок у доски. Когда отвечаешь с места, то у тебя
есть сотни возможностей - если только не подведут глаза и уши. А у доски ты
беспомощнее грудного младенца: тут уж не помогут ни подсказки, ни шпаргалки; ты
от всех отрезан и отдан недругам на посмешище. Раньше, чем шепот товарища дойдет
до тебя, его услышит учитель, который нарочно встал между тобой и классом.
Чувствуешь себя в такие минуты, как дуб, вырванный с корнем из земли. К чему тут
твои таланты футболиста? Будь ты хоть грозой всей Волчьей Горы и столпом
знаменитой команды, у доски ты сознаешь свое ничтожество.

Так размышлял Микса, вызванный учителем Сондеем к доске, чтобы решить задачу об
окороке.

- Прочитай условия еще раз, - великодушно предлагает Сондей, просматривая тем
временем тетради с классными работами.

Микса, глядя в учебник, бубнит:

- "После варки окорок теряет четверть своего веса. Каков был первоначальный вес
окорока, если после варки он весил 4,65 килограмма?"

Брр!.. После такой задачи человеку может на всю жизнь опротиветь ветчина.
Необходимо на будущее время придумать что-нибудь такое, что облегчало бы
положение ученика, вызванного к доске! Может, беззвучную сигнализацию? Или,
пожалуй, лучше всего выучить азбуку глухонемых...

Пока же Микса терпит поражение по всему фронту. Время, предоставленное ему на
обдумывание, истекает. С минуты на минуту пан Сондей может крикнуть: "Ну, что
же, Микса? Ты, кажется, намерен третью зиму сидеть в шестом классе? Недурно
начинаешь новый учебный год! Ступай на место!" Потом поставит ему двойку и в
журнале и в своей записной книжке. А Миксе нельзя иметь ни одной двойки! Не
потому, что ему так уж ненавистны плохие отметки, а потому, что он питает
безмерное отвращение к отцовскому ремню и очень жалеет свой зад, тем более, что
уже получил "аванс" от предусмотрительного отца.

<...>

Глава 18.

<...>

Перед уроком арифметики, который сегодня оказался "свободным", директор вызвал
Батуру и вручил ему книгу из школьной библиотеки под названием "В пустыне и
пуще".

- Урока не будет. Смотрите, чтобы в классе было тихо и я не слышал никаких
криков! Читайте эту книгу вслух.

Батура озабоченно кашлянул, растерянно вертя в руках книгу. Он хотел сказать,
что у них есть на этот час другое занятие, но вовремя прикусил язык. Тайна есть
тайна!

На уроке - новое происшествие. Все кричат, что надо проверять задачи, а Микса
как ни в чем не бывало заявляет: "Ринг свободен!", отодвигает парты и
расталкивает всех.

- Сейчас покажу вам новый прием. Японский. Иди-ка сюда, Стопа.

И, не дожидаясь согласия Виктора, Микса нанес ему удар по колену, молниеносно
ухватил за другую руку и повалил на пол.

- Что, ловко? - Он с улыбкой оглядел зрителей. - Так делают японцы.

Виктор вскочил, в бешенстве сжимая кулаки.

- Все на места! - крикнул Батура. - Дубасить друг друга можете потом.

- Как ты смеешь мне приказывать? - огрызнулся Микса. - Тоже, воспитатель
нашелся!

Но весь класс уже орал:

- На место, Микса! Стопа, дашь ему сдачи на перемене.

Виктор хоть и ворчал, все же позволил себя оттащить. Прошло еще несколько минут.
Микса и остальные уселись на свои места. Силясь перекричать всех, Батура
скомандовал, чтобы заранее организованные тройки подходили к учительской
кафедре, где их проверят.

- Это кто же проверять будет? - спрашивали у раскрасневшегося Батуры. И кое-где
раздавался уже свист.

- Согнать его! - кричал Микса. - Чего он нами командует!

- Батура, на место! - зашумели со всех сторон.

- Должен же кто-нибудь проверять вас! - пробовал защищаться Антек.

- Но почему именно ты?

- Вот еще! Кто его выбирал?

- Опять командовать хочет!

- Я тоже могу проверять задачи, - предложила свои услуги Зоря-стекло.

- Ты? Да ты до полуночи не управишься.

Словом, так и не смогли сговориться. И в конце концов стали проверять один
другого, кто кого хотел. Просто подходил кто-нибудь и заглядывал к соседу в
тетрадь:

- Покажи, как написал.

В классе стоял галдеж. Некоторые написали плохо и стеснялись показать - у этих
вырывали из рук тетради и проверяли. Батура с ужасом наблюдал этот ералаш.

Только вокруг парты Миксы занимались другим делом. Здесь, над помятым номером
"Спортивного обозрения", обсуждали вопросы спорта. Батура закусил губу и,
подойдя к Миксе, спросил:

- А ты?

- Чего тебе?

- Покажи, как решил задачу.

- Отстань!

- Почему не сделал?

- Потому что не сделал.

- Значит, ты не участвуешь в нашей кампании?

- Катитесь вы, я еще с ума не сошел!

Батура позеленел:

- В последний раз спрашиваю: будешь заниматься?

- И не подумаю.

Батура отступил на шаг и изо всей силы ударил его по лицу.

Класс сразу замер. Микса провел рукой по щеке, глаза у него засверкали, как у
кошки, и он, стиснув зубы, кинулся на Батуру. На помощь ему поспешили все его
союзники. Но за Батуру стеной встал класс. И разразилась настоящая буря. Через
две минуты партия Миксы, составлявшая явное меньшинство, была разбита наголову
- да она, впрочем, не очень и сопротивлялась. Микса же после отчаянной борьбы
был схвачен за руки и за ноги и растянут на парте. Он бесновался, пробовал
вырываться, извивался, как угорь, кусал мальчиков, но его крепко держали десять
рук; противники его были не меньше разъярены. И ему, позорно растянутому на
скамье, линейкой вколачивали уважение к постановлениям класса. Отпустили его
только тогда, когда в коридоре послышались шаги Стельмаха, спешившего на урок.
Отпустить Миксу раньше не решались, опасаясь его мести. При Стельмахе же он не
посмел ничего сделать и, потирая спину, поплелся на свое место.

Так начался в шестом классе славный период самообразования.

Глава 21.

<...>

Микса с перепугу уронил коробочку. Несколько тараканов вылезли из-под отставшей
крышки и, опьяненные свободой, резво побежали кто куда. Микса в отчаянии
бросился их ловить, ползая под партами.

В этот момент отворилась дверь и вошел незнакомец. Ученики с шумом поднялись и
неподвижно застыли на местах. Батура жадно всматривался в "нового". Этот хромой
старик будет их вожатым? О, господи! О чем думают там, в уездном комитете?

"Новый предложил ученикам сесть и открыть окна. Сам же расположился поудобнее,
заложив ногу за ногу. Сразу видно, что он тертый калач и чувствует себя в чужом
классе как дома. Для такого влепить ученику двойку - первейшее удовольствие и
оставить мальчика на второй год - все равно, что раздавить муху.

Микса застрял под партами в каких-то шести метрах от своего места. Путь ему был
отрезан десятками ног. Можно было, конечно, попробовать пролезть, но малейшее
движение грозило выдать его. Впрочем, все это - чисто теоретические рассуждения.
Не может человек двигаться, когда он парализован страхом...

"Пустяки! - успокаивал себя Микса. - Просижу этот час под партами. Только бы
девчонки не стали хихикать и не выдали меня".

Однако он не предвидел коварной тактики "нового". Да и кто мог подумать, что
"новому" придет в голову сделать перекличку? Урок не первый, а он - не классный
воспитатель, так с какой стати вдруг перекличка? Тем не менее "новый" начал
проверять всех по списку...

<...>

Микса под партой обливался потом. Вот-вот дойдет очередь до него!

- Лонцкая, Мацьонг, Микса!

"Новый окидывает взглядом комнату. Весь класс смотрит на пустующее место Миксы
на последней парте у печки. Некоторые только сейчас заметили исчезновение Миксы,
другие же загадочно улыбаются.

- Микса! - повторяет "новый". - Что, его сегодня нет?

- Есть!..

Голос слышен, а человека не видно. "Новый заинтригован и начинает расхаживать
между партами.

- Где же Микса? - спрашивает он с недоумением.

- Здесь!

Голос шел от передних парт. "Новый" обернулся и увидел чернявого паренька, с
невинным видом сидевшего на второй парте между двумя девочками. В последнюю
минуту Микса решился на этот отчаянный шаг.

- А откуда ты взялся? Ведь тебя тут раньше не было?

Микса молчал.

- Какие-то магические фокусы! - буркнул "новый" и обратился к классу: - Что, он
всегда сидит на этом месте?

- Нет.

- Ага, значит, ты в гости сюда пришел? - многозначительно сказал "новый".

Все дружно захохотали.

- Ну, простись вежливенько с паннами и отправляйся на свое место, чудодей. Ведь
вам втроем тесно.

Микса, опустив голову, начал вылезать из-за парты.

- А между прочим, ты не только чудодей, но и озорник, - сказал "новый", с
любопытством приглядываясь к нему. - Ба-альшой озорник!

Он уперся руками в парту и неожиданно, как бы невзначай, спросил:

- А как пан Гондера вас бил? По рукам или по лицу?

Все ученики испуганно уставились на него. Уж не спятил ли этот "новый"?

- Ионец, а сколько раз тебя пороли в этом году? - резко продолжал "новый".

Ионец, в это время рисовавший карикатуру на "нового", поспешно вскочил. Он не
сразу разобрал, в чем дело, и растерянно молчал.

- Ну? Сколько раз тебе в этом году задавали трепку? Отвечай смело, не стыдись, -
ласково уговаривал его "новый".

- Чего мне стыдиться, пан учитель? - отозвался наконец Ионец. - Сейчас сосчитаю.

Все смотрели на него, пораженные, а он считал, загибая пальцы и усиленно
припоминая.

- Семь раз, пан учитель...

"Новый" сдвинул брови:

- Чем?

- Ну, известно чем... Ремнем.

- Как? Ремнем?

- Да. Поясом то есть... от штанов.

"Новый" не скрывал своего возмущения:

- Как же он это делал?

- Ну, обыкновенно как... снимал его с себя и стегал.

- По какому месту?

Ионец не отвечал.

- Ну, говори!

- Да стыдно сказать, пан учитель.

- Ладно, я понял. Садись.

Класс гудел все громче.

- Неправда! - крикнул Бандура вскочив. - Как ты можешь так врать! Пан Гондера
никого пальцем не трогает. Он даже никогда нас не бранит.

- Чего ты ко мне пристаешь? - рассердился Ионец. - Я вовсе не говорил, что это
пан Гондера.

- Как? А кто же тебя бил?

- Ну, известно кто: отец.

Грянул смех. "Новый" был явно сбит с толку.

- У нас в школе никого не бьют, - обиженным тоном сказал ему Ионец.

- Садись! - бросил "новый". Он извлек из кармана блокнот, сунул его обратно... И
наконец спросил:

- У вас сейчас должен давать урок пан Гондера?

- Да, ответили ему хором.

<...>