Отправлено: 29.07.23 23:54. Заголовок: Алексей Ракитин. Кровавый путь Дарьи Салтыковой.

Алексей Ракитин.

Кровавый путь Дарьи Салтыковой.


В начале лета 1762 г. в Санкт-Петербурге появились два беглых крепостных мужика - Ермолай Ильин и Савелий Мартынов - поставившие перед собой цель практически невыполнимую : они вознамерились принести Государыне Императрице Екатерине Алексеевне жалобу на свою хозяйку, крупную помещицу Дарью Николаевну Салтыкову. Шансов на успех беглые почти не имели : во-первых, они находились на нелегальном положении и не могли удостоверить свои личности паспортами ; во-вторых, Государыня Императрица согласно правилам тогдашнего делопроизводства рассматривала документы, подаваемые только чинами высших четырех ступеней Табели о рангах ( т. е. не ниже тайного советника ). До эпохи Императора Павла Первого, укрепившего на стене Зимнего дворца специальный ящик для доносов "всех лиц, без разбора звания", было еще почти четыре десятилетия ; а это означало, что простой человек никак не мог быть услышан Властью, которая не удостаивала его аудиенциями и не принимала его прошений. Можно сказать так : Высшая Власть просто не замечала своих рабов.

По историческому недоразумению царствование Императрицы Екатерины Второй назвали "золотым веком" России. Но лицемерная немецкая принцесса, вероломно завладевшая троном величайшей в истории Империи, обрекла на крепостное рабство более 800 тыс. русских людей, бывших до той поры лично свободными. Бездарное правление разорило государство, столкнувшееся в неслыханной до той поры инфляцией. Выпуск быстро обесценивавшихся бумажных ассигнаций не оставил основной массе русского общества шансов на сохранение накопленных богатств. Чудовищный акциз на соль можно по праву назвать "налогом на жизнь". Чтобы яснее представить ту бездну, в которую бросила Россию эта Императрица, следует вспомнить уничижительную характеристику Екатерины, данную ей А. С. Пушкиным : "(...) от канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Т. о. развратная государыня развратила и свое государство (...) Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия, - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России".



Однако, пути назад у Ильина и Мартынова не было. Им оставалось лишь аппелировать к высшей Власти в Империи и двигаться только вперед в попытке реализовать свои планы. Путь назад означал для обоих верную гибель. Удивительно то, что оба сумели успешно завершить почти безнадежное предприятие.
Если бы беглые действовали по закону и попытались заявить жалобу на свою хозяйку по месту жительства, их бы наверняка ожидал самый печальный конец. Такие попытки уже предпринимали их предшественники и все они заканчивались для смельчаков весьма печальным ( и порой прямо трагическим ) образом. Поэтому Ильин и Мартынов предпочли путь долгий и на первый взгляд нелогичный : в конце апреля 1762 г. они убежали из московского дома своей барыни, но двинулись не на юг, в вольные донские степи, а прямо в противоположном направлении, в столицу Империи. С разного рода тяготами и перипетиями безпаспортные крепостные добрались до Санкт-Петербурга и тут затаились.
Беглые искали подходы к Зимнему дворцу, если точнее, такого человека, через которого можно было бы передать Императрице жалобу. Неизвестно, как именно такой человек был найден, неизвестно вообще кем он был ; скорее всего, не обошлось без крупной взятки. Как бы там ни было, в первой половине июня Екатерина Вторая получила "письменное рукоприкладство" ( так в те времена именовались заявления ) Ильина и Мартынова.
В нем крепостные сообщали следующее :
- Им известны за своей хозяйкой Дарьей Николаевной Салтыковой "смертоубийственные и весьма не маловажныя креминальные дела" ( так в оригинале ) ;
- Дарьей Салтыковой "от 1756 г. душь со ста (...) ею, помещицею, погублено" ;
- Авторы просили Императрицу всех крепостных Салтыковой "от смертных губительств и немилосердных бесчеловечных мучительств защитить" ;
- Подчеркивая многочисленность замученных Дарьей Салтыковой людей, доносители заявляли, что только у одного из них, Ермолая Ильина, помещица последовательно убила трех жен, каждую из которых которых мучила собственноручно ;
- Для себя лично авторы просили "не отдавать помещице их, доносителей, и прочих во владение".
Императрица не отмахнулась от бумаги, уж больно о большом количестве пострадавших там шла речь. Из Канцелярии Ея Императорского Величества донос Ильина и Мартынова поступил на рассмотрение и принятие решения в Правительствующий Сенат. Оттуда он был переправлен в московскую контору Правительствующего Сената, а затем попал в юстиц-коллегию. Там его приняли в производство ( т. е. приступили к рассмотрению по существу ) 1 октября 1762 г. Хотя непосредственно сыскными делами по этому делу занималась московская юстиц-коллегия, общее руководство розыском осуществлял из Санкт-Петербурга Сенат. Именно эта автономия, позволившая сыщикам не подчиняться московской администрации, как станет ясно из дальнейшего хода событий, позволила довести розыск до конца.
В московской юстиц-коллегии дело попало в руки самого "беспородного" ( т. е. неблагородного, без родственных и деловых связей ) чиновника - Степана Волкова. В каждой организации есть две категории работников : тех, кто тянет лямку, делает дело и остается при этом никем не замечен, и тех, кто занимается пустяками, но умудряется быть на виду у начальства и получает все благодарности. Надворный советник Волков был из первой категории. Когда из северной столицы пришла команда принять к расследованию жалобу на Дарью Салтыкову, все чиновники моментально поняли, что дело предстоит рисковое : с одной стороны, в Петербурге жалоба уже доложена Императрице и надо показать какой-то результат, а с другой - Салтыкову тронуть нельзя, поскольку у нее вся Москва в родственниках. Короче, куда не кинь - всюду клин ! Поэтому все более или менее именитые коллеги Волкова сумели от себя это дело, что называется, отпихнуть.

То, что именно самый бедный и незнатный следователь занялся этим делом, возможно, и предопределило успех всего расследования. Во всяком случае, именно благодаря ему, растянувшийся на несколько лет розыск позволил-таки остановить не знавшую никаких тормозов помещицу. В подчинении Волкову был назначен молодой надворный советник князь Дмитрий Цицианов. Вдвоем они фактически и "раскрутили" это дело.
В течение первого года - вплоть до ноября 1763 г. - следователи занимались изучением арестованных у Салтыковой счетных книг и допросами свидетелей. Была опрошена многочисленная прислуга помещицы, проживавшая в ее московском доме на Кузнецкой улице, на Сретенке. Подверглись допросам ее слуги из имений в Троицком ( под Москвой ) и в Вокшине.


Изучение счетных книг позволило следователям довольно точно определить круг должностных лиц московской администрации, состоявших с Дарьей Салтыковой в теплых отношениях и получавших от нее разного рода презенты. Кроме того, удалось проследить движение крепостных людей во владениях помещицы : кого и кому она продавала, кто отправлялся ею на заработки и промыслы, кто умирал, кто записывался в штат обслуги.
Тут вскрылось много интересного. Прежде всего довольно подозрителен показался следователям процент официально умерших крепостных, причем смертность среди женщин намного превосходила смертность среди мужчин, что не находило никакого логического объяснения. Смерти некоторых лиц с самого начала представлялись следствием преступления, которое, однако, никто и не думал расследовать. Так, например, в ноябре 1759 г. в Сыскной приказ г. Москвы предъявлялось тело умершего крепостного Салтыковой Хрисанфа Андреева с заметными на глаз телесными повреждениями. Расследование его смерти было проведено должностными лицами приказа с явными и грубыми нарушениями в оформлении документов, например, датированные ранним сроком документы ссылались на поздние, что несомненно указывало на подлог.

Помимо этого, следователи из Юстиц-коллегии составили поименный список крепостных Салтыковой, обстоятельства жизни или смерти которых даже по документам представлялись весьма подозрительны. Например, молодая здоровая 20-лентяя женщина попадала в дом Салтыковой в качестве домашней прислуги и через две недели умирала. Весьма подозрительны были смерти трех жен Ермолая Ильина, о чем последний упоминал в доносе на имя Императрицы. Ильин, кстати, занимал должность "личного конюха" Салтыковой, т. е. был человеком достаточно приближенным к помещице, во всяком случе, вступавшим с нею в контакт ежедневно. В течение трех лет у Ермолая Ильина одна за одной умерли три молодых жены. Некоторых лиц из своей обслуги Салтыкова, согласно записям в ее домовых книгах, отпускала в свои вотчинные деревни, но там они почему-то либо тут же умирали, либо исчезали, да так, что никто не мог толком сказать, где же эти люди теперь находятся. Всего надворный советник Волков насчитал 138 ( ! ) крепостных Салтыковой, ставших, по его мнению, жертвами преступлений хозяйки.

Попутно осуществлялась проверка архивов канцелярии московского гражданского губернатора, Сыскного приказа, московского полицеймейстера. Оказалось, что в период 1756-62 гг. на Дарью Салтыкову ее крепостными была подана 21 ( ! ) жалоба. Для того мрачного времени это был своего рода рекорд. В каждой из жалоб приводились конкретные примеры побоев и последовавших смертей крепостных. Формально все поданные жалобы прошли надлежащую проверку, но не вызывала сомнений ее предвзятость. Судьба жалобщиков была тягостной : полиция возвращала их помещице, где следовало их строгое "взыскание", либо отдавал под суд "за клевету". В последнем случае жалобщики отправлялись в каторжные работы в Сибирь. Как и многие помещики той эпохи Дарья Салтыкова имела собственные тюрьмы с пыточными застенками, колодами, кандалами, "стульями" ( см. очерк "Посажение в стул" ). Некоторые из доносчиков попав туда однажды, остались в тюрьме на годы и получили свободу лишь благодаря возникшему расследованию.

Разумеется, полученная информация заставила следователей внимательнее присмотреться к самой Дарье Николаевне Салтыковой. Удивительно, но это была еще цветущая и притом весьма набожная женщина. Она родилась в марте 1730 г. в семье, принадлежавшей к столбовому московскому дворянству ; родственниками родителей Дарьи Николаевны были Давыдовы, Мусины-Пушкины, Строгановы, Толстые и иные именитые дворяне. Тетка Салтыковой была замужем за генерал-поручиком Иваном Бибиковым, старшая сестра - за генерал-поручиком Афанасием Жуковым. Сама Дарья вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии Конного полка Глеба Салтыкова, но в 1756 г. овдовела. Ее мать и бабка жили в девичьем монастыре, так что Дарья Николаевна сделалась единоличной владелицей крупного состояния. На руках 26-летней вдовы остались двое сыновей, записанные на воинскую службу в столичные гвардейские полки. Практически каждый год Дарья Салтыкова предпринимала поездку на богомолье к какой-нибудь православной святыне. Порой она заезжала довольно далеко, побывала, например, в Киево-Печерской лавре ; во время таких поездок Салтыкова щедро жертвовала "на Церковь" и раздавала милостыню.

Довольно быстро следователи из московской юстиц-коллегии убедились в том, что Салтыкова препятствует правосудию. До тех пор, пока эта женщина оставалсь на свободе и распоряжалась жизнями своих холопов, следователи не могли рассчитывать на полную откровенность свидетелей. Властная и уверенная в себе женщина распространяла вокруг себя ауру вседозволенности. Слуги Салтыковой, видя полную бесполезность жалоб на хозяйку, прямо говорили Волкову и Цицианову, что "управы на нее не может быть" и на этом основании отказывались помогать расследованию.

Поэтому в экстракте из дела, датированном 6 ноября 1763 г. и направленном в Правительствующий Сенат ( в С.-Петербург ), было предложено разрешить следствию прибегнуть к радикальным мерам, способным помочь получить необходимую информацию. Прежде всего, столицу запросили о разрешении применить в отношении Дарьи Салтыковой пытку. Помимо этого, Юстиц-коллегия просила Правительствующий Сенат назначить управителя имуществом Салтыковой, а саму подозреваемую отстранить от управления поместьями и денежными средствами, дабы лишить возможности запугивать крепостных и давать взятки чиновникам. Также в качестве одной из мер, способной помочь правосудию, следователями был назван "повальный обыск" в поместьях Салтыковой с поголовным допросом всех проживавших там крепостных.

В этом месте необходимо сделать небольшое отступление. К середине 18-го столетия российские законодатели все более укреплялись в той мысли, что применение пытки надлежит ограничить. В проекте нового Судебного Уложения ( т. н. Уложения 1742 г. ) была предпринята попытка законодательно закрепить ограничения на пытку рожениц и беременных женщин, детей до 12 лет и стариков старше 70 лет, а также сумасшедших. Впоследствии этот проект дополнялся ограничением на пытку в отношении лиц, принадлежавших к восьми первым рангам "Табели о рангах", минимальный возраст пытаемых поднимался до 15 лет, вводился запрет на пытку лиц дворянского сословия и пр. Хотя эти предложения официально не вступили в действие ( поскольку сам проект Уложения 1742 г. не был принят ), тем не менее, идеи о введении различных ограничений на пытку вовсю уже витали в воздухе. К началу 60-х годов 18-го столетия российские сенаторы открыто обсуждали возможность введения таких ограничивающих пытку норм, как, например, "тяжесть пытки не должна превышать тяжести положенного по суду наказания" или "пытка недопустима в деле, где получены бесспорные доказательства вины" и пр. За запрет использования пытки для получения показаний на предварительном следствии высказывался Император Петр Третий ; в том же духе неоднократно выступала и сменившая его на престоле Императрица Екатерина Вторая. Именно поэтому московская Юстиц-коллегия и обратилась в Правительствующий Сенат с просьбой официально разрешить пытку Дарьи Салтыковой.

Такое разрешение получено не было. Императрица в "деле Салтыковой" прибегла к повторенной впоследствии неоднократно директиве следователям : пыткой надлежит запугивать допрашиваемого, но применять ее нельзя. Этот прием во времена ее царствования повторялся неоднократно в самых разных ( и важных ) расследованиях : в "деле Василия Мировича", при расследовании заговора Петра Хрущова и Семена Гурьева, в сыске по "пугачевскому делу" и пр. Пройдет некоторое время и 8 ноября 1774 г. Императрица подпишет секретный Указ, запрещающий по всей Империи пытку во время дознания. Указ этот не был публично оглашен с той целью, чтобы обыватели не знали о появившемся запрете и продолжали трепетать при угрозе пыткой. Можно спорить о том, сколь нравственно запугивать допрашиваемого пыткой, но следует признать, что начиная с 60-х годов 18-го столетия в России перестали пытать подозреваемых в застенках ( хотя, палачи, разумеется, сохранились : они исполняли приговоры судов в части наложения телесных наказаний ).

В остальном запрос московских следователей был удовлетворен : Дарья Салтыкова была отстранена от управления своим имуществом и деньгами, которыми с января 1764 г. стал распоряжаться сенатор Сабуров, назначенный "опекуном" ( сейчас бы его назвали "временным управляющим" ). Также следователи получили разрешение провести "повальный обыск в домах и имениях" подозреваемой, если такая необходимость возникнет.

Надворный советник Степан Волков в начале февраля 1764 г. официально сообщил Дарье Салтыковой о взятии ее "под караул" и предстоящей пытке. Согласно традиции, к ней был приставлен священник, которому надлежало подготовить женщину к испытанию и возможной смерти, а также уговорить Салтыкову не доводить следствие до крайней жестокости. Священник московской церкви Николая Чудотворца Дмитрий Васильев по распоряжению московского градоначальника провел в обществе Дарьи Николаевны ровно месяц ; в течение всего этого времени он уговаривал подозреваемую очистить душу чистосердечным признанием и раскаянием. Салтыкова слушала священника, пускалась в общие рассуждения о религии и нравственности, но вину за собой не признавала и утверждала, что оговорена дворней. По истечении месяца - 3 марта 1764 г. - священник подал в Юстиц-коллегию рапорт, в котором официально информировал следователей о безуспешности своей миссии : Салтыкова не прекратила своего запирательства и "приготовлена им к неизбежной пытке".

Между тем, санкции на пытку следователи не имели. Но для того, чтобы не снижать степень психологического давления на подозреваемую, Степан Волков решился на довольно жестокую мистификацию : 4 марта 1764 г. Дарья Салтыкова под строгим воинским караулом была доставлена в особняк московского полицеймейстера, куда также был привезен палач и чиновники розыскной части. Подозреваемой сообщили, что она "доставлена на пытку". Однако, в тот день пытали вовсе не ее, а некоего разбойника, вина которого не вызывала сомнений. Салтыкова присутствовала при пытке от начала до конца ; жестокость экзекуции д. б. напугать Салтыкову и сломить ее упорство. Однако, чужие страдания не произвели на Дарью Николаевну особенного впечатления и после окончания "допроса с пристрастием", свидетелем которого она явилась, подозреваемая повторила в лицо Волкову, что "вины за собой не знает и оговаривать себя на будет". Т. о. надежды следователя запугать Салтыкову и тем добиться признания вины успехом не увенчались.

Подобное бесстрашие Дарьи Николавены, скорее всего, имело под собой отнюдь не нравственную силу, а банальную осведомленность о полномочиях следствия. Во всяком случае, такое предположение представляется наиболее достоверным ; как показал дальнейший ход событий, Салтыкова имела в полицейской среде хороших друзей, всегда готовых явиться ей на помощь.

Однако, Степан Волков не угомонился. Коллежский советник еще раз написал в Петербург, рассчитывая получить санкцию на "допрос с пристрастием". Следователя нетрудно понять : признание подозреваемой рассматривалось как ценнейшая улика, а теория доказательств в рамках тогдашнего права находилась в зачаточном состоянии. Волков хотел получить из столицы официальное разрешение на возможность не только запугивать пыткой, но и осуществить таковую на практике.

Но 17 мая 1764 г. 6-й Департамент Правительствующего Сената направил в Москву предписание прекратить грозить Салтыковой и проходящим по ее делу свидетелям пыткой : "(...) Ея Императорского величества Указом повелено не чинить ни ее ( дворовым ) людям, ни ей пыток". Следователю пришлось смириться и более вопрос о допустимости пытки в расследовании по делу Салтыковой не поднимался.

В запасе у Волкова оставался, впрочем, еще один весьма действенный инструмент дознания : повальный обыск. Этому следственному приему ( довольно распространенному в ту пору ) можно поставить в соответствие современные зачистки, не так давно регулярно проводившиеся в Чечне. На практике повальный обыск проводился так : крупная полицейская команда ( ей в усиление могли придаваться солдаты гарнизона ) блокировала населенный пункт либо городской квартал, причем внутрь оцепления можно было проникнуть извне, а вот выйти - нет ( отсюда поговорка : вход рубль, выход - два ). Полицейская бригада допрашивала поголовно всех, попавших в оцепление, и если требовалось, проводила обыски любых помещений безо всяких дополнительных санкций. "Повальные обыски" растягивались на несколько дней и порой сопровождались индивидуальным допросом сотен людей, причем лица, ожидавшие допроса и те, кто его прошел, содержались под стражей порознь. Эффективность подобного способа дознания не следует недооценивать ; этот прием успешно применялся в борьбе с крупными бандами разбойников, опиравшимися на пособников, легально проживавших в городах и селах. Важен был и психологический эффект : обыватели видели многочисленную вооруженную стражу и невольно проникались сознанием серьезности намерений властей, причем боязнь оговора со стороны соседей обычно подталкивала даже самых робких свидетелей к даче откровенных и развернутых показаний. Демонстративная активность сыска и страх быть обвиненным в недонесении развязывали языки лучше любого посула.

В первой декаде июня 1764 г. одновременные повальные обыски были проведены как в Москве, в квартале, где находился дом Дарьи Салтыковой, так и в подмосковном селе Троицком, куда, якобы, помещица отсылала свою провинившуюся дворню.

В Москве, на Сретенке, обыском руководил сам Степан Волков. О масштабе проведенного мероприятия можно судить уже по тому, что одних только допрошенных оказалось более 130 человек ! Значительная часть допрошенных сообщила точные даты совершенных Салтыковой убийств и даже назвала фамилии погибших. В числе преступлений, о которых рассказали жители соседних домов и священники Введенской церкви и церкви Иоанна Белоградского ( обе располагались в непосредственной близости от дома Салтыковой ), в частности, значились :
- убийство посредством продолжительных побоев 12-летней дворовой девочки ( предположительно Прасковьи Никитиной );
- убийство в результате длительного истязания 19-летней Феклы Герасимовой ( тело которой было официально передано 1-й полицейской команде, где погибшую видели священники );
- содержание в кандалах и колодах крепостных людей ( об этом сообщили независимо друг от друга четыре человека, проживавшие по соседству с домом Дарьи Салтыковой );
- длительное содержание босоногих крепостных в зимнее время на снегу ( показания об этом дали девять свидетелей );
- продолжительные телесные наказания дворни, в ходе которых Салтыкова лично командовала изтязателям "бей больше !" ( пятеро свидетелей ).

Следует отметить, что 94 человека, допрошенных Степаном Волковым в ходе повального обыска на Сретенке, заявили, что ничего не знали о преступлениях Дарьи Салтыковой.
Помимо показаний соседей очень важны для следствия оказались и рассказы дворовой прислуги подозреваемой. С самого начала следствия крепостные никак не шли на контакт с Волковым. Видимо, неверие в силу закона довлело над запуганными и забитыми людьми. Теперь же, когда арестованная барыня лишилась ореола личной неприкосновенности, крепостные мало-помалу поверили в то, что принципиальный следователь сумеет-таки найти управу на зарвавшуюся столбовую дворянку.

И вот тут-то начались самые удивительные открытия. Прежде всего, следствие интересовал вопрос о том, действительно ли три жены Ермолая Ильина ( одного из двух авторов челобитной на имя Императрицы ) были замучены Салтыковой ? Другими словами, не ввел ли доноситель в заблуждение Императрицу ?

---

 Отправлено: 29.07.23 23:56. Заголовок: Оказалось, что марте..

Оказалось, что марте 1762 г. среди домашних слуг Салтыковой, постоянно проживавших в ее московском доме, образовался своего рода заговор. Заговорщики - братья Шавкуновы, Тарнохин, Некрасов и Угрюмов - решили донести московским властям о бесчинствах барыни. Надо сказать, что это был далеко не первая попытка слуг сообщить властям о преступлениях Салтыковой, но впервые не один, не два, а сразу пятеро человек решились выступить с согласованным заявлением. Зная о том, что Дарья Николаевна имеет прекрасные личные отношения с чинами московской полиции, пятеро смельчаков решили обратиться с жалобой в Сенатскую контору ( т. е. отделение Правительствующего Сената в Москве ). Крепостные ночью скрылись из дома помещицы, но та хватилась беглецов и послала за ними погоню. Пятеро слуг, опасаясь расправы на месте, обратились за помощью к ночному полицейскому караулу. Беглецы были задержаны, доставлены в околоток, затем препровождены в полицеймейстерскую канцелярию. Там они содержались две недели, в течение которых неоднократно заявляли о многочисленных убийствах людей, совершенных Салтыковой, упоминая в том числе и об убийстве трех жен Ермолая Ильина. Пятерых слуг полиция пыталась вернуть хозяйке, но люди отказались идти в ее дом, за что и были избиты полицейскими прямо на улице. В конце-концов, всех пятерых отвели в Сенатскую контору, где заявители были официально допрошены и ... возвращены Дарье Салтыковой. Там бежавшие были выпороты и отправлены в Сибирь. Именно неудачный исход побега братьев Шавкуновых, Тарнохина, Некрасова и Угрюмова навел Ермолая Ильина и Савелия Мартынова на мысль искать правду в Санкт-Петербурге.

Итак, Степан Волков узнал, что доносы об убийстве трех жен Ильина уже подавались прежде как в полицию, так и в Сенатскую контору. Это, разумеется, повышало доверие с заявлению Ермолая Ильина. Но помимо этого, следователь впервые узнал фамилии людей, бывших непосредственными свидетелями убийств упомянутых жен. Это были Михаил Мартьянов, Петр Ульянов, Василиса Матвеева и Аксинья Степанова. Кроме того, значительное число лиц смогли подтвердить наличие на телах умерших женщин явных и притом весьма значительных телесных повреждений ( струпьев на открытых ранах, вырванных волос, следов обварения кипятком, обожженных ушей, синяков и т. п. ; впрочем, о способах умерщвления Салтыковой людей далее будет сказано особо ). Т. о. следствие, благодаря повальному обыску, смогло найти подтверждения тому, что три жены Ермолая Иванова действительно были убиты помещицей.

Важным результатом повального обыска, проведенного в московском доме Дарьи Салтыковой, явилось обнаружение весьма примечательноой бухгалтерской книги, заполненной рукой эконома Савелия Мартынова, в которой были перечислены все взятки, розданные Салтыковой должностным лицам московской администрации. Этот в высшей степени любопытный документ раскрыл ту крайнюю степень коррупции и бессовестной жажды стяжания, присущей видным чиновникам, благодаря которым совершаемые в самом центре Москвы из года в год убийства людей игнорировались должностными лицами, ответственными за поддержание правопорядка и законности.

В числе лиц, получавших от Дарьи Николаевны ценные подарки и деньги, значились : начальник полицеймейстерской канцелярии, действительный статский советник Андрей Иванович Молчанов, прокурор Сыскного приказа Федор Хвощинский, присуствующие Сыскного приказа, надворные советники Лев Вельяминов-Зернов и Петр Михайловский, секретарь Тайной конторы Иван Яров, актуариус Сыскного приказа Иван Пафнутьев и пр. Это объясняло, почему почему никто из жалобщиков на Салтыкову не мог найти правды в Москве.

Одновременно с повальным обыском на Сретенке аналогичная операция проводилась в Троицком, подмосковном имении и одноименной деревне Салтыковой, а также прилегавших к нему селах. Помимо Троицкого в полицейское оцепление попали и некоторые другие населенные пункты : деревни Саларево, Орлово, Семеновское. Руководил обыском князь Дмитрий Цицианов, впоследствии ( после окончания обыска в Москве ) к нему на помощь прибыл Волков.

Число допрошенных людей исчислялось сотнями. Только в экстракте по делу, подготовленном в следующем - 1765 г. - году упоминаются показания почти 300 человек, опрошенных Цициановым во время повального обыска. В целом, добытая следователем информация касалась следующих преступных деяний Дарьи Салтыковой :
- убийство летом 1762 г. дворовой девушки Феклы Герасимовой ; информация об этом преступлении дополняла сведения, полученные Волковым в Москве. Староста села Троицкого Иван Михайлов, непосредственно перевозивший труп замученной девушки, дал изобличающие Салтыкову показания и назвал свидетелей, способных подтвердить правоту его слов, в частности, полицейского врача Федора Смирнова, обследовавшего тело убитой в помещнии московской губернской канцелярии ;
- побои, пытка голодом и последующие смерти дворовых девушек Афимьи и Ирины ( о чем они сообщили в предсмертной исповеди священнику троицкой церкви Степану Петрову );
- факты неоднократных и жестоких издевательств Салтыковой над своими крепостными людьми подтвердило значительное число крестьян соседних деревень ( 80 человек ). Однако, следует заметить, что никто из них не был непосредственным свидетелем побоев и давал свои показания, как говорится, с чужих слов ;
- значительное число крепостных Салтыковой ( 22 человека ) сообщили следствию о том, что слышали от прислуги барыни, что та совершала неоднократные убийства людей, но сами свидетелями таковых не были.

В целом, обыски Волкова и Цицианова позволили резко продвинуть следствие вперед. Теперь в распоряжении сыщиков было значительное число свидетелей, на основании показаний которых можно было довольно точно реконструировать как обстоятельства жизни самой Салтыковой, так и ее слуг. Напомним, что на руках Волкова был список крепостных, состоявший из 138 фамилий, судьбу которых следовало прояснить, ибо все они были потенциальными жертвами своей хозяйки. Из этого списка 50 человек официально считались "умершими от болезней", "безвестно отсутствовали" 72 человека, 16 считались "выехавшими к мужу" или "ушедшими в бега".

Крепостные люди Дарьи Салтыковой обвинили свою хозяйку в смерти 75 человек. Однако, далеко не по всем инкриминируемым Салтыковой случаям убийств имелись свидетели или соучастники ; значительная часть сообщений заявителей делалась со ссылкой на отсутствующих или умерших лиц, а потому такие сообщения требовали тщательной проверки. Кроме того, некоторые из дворовых слуг оказались замешаны в преступлениях хозяйки ( исполняя ее приказания избивать людей ) и потому признавая одни события эти люди категорически отказывались признавать другие. Последнее обстоятельство заметно путало следствие, поскольку вызывало разноречия свидетелей по большому числу фактов.

Тем не менее, следователям удалось отделить "зерна от плевел" и путем скурпулезного сличения огромного числа деталей, восстановить растянувшийся на годы кровавый путь Дарьи Николаевны Салтыковой. Имеет смысл остановиться на некоторых, наиболее вопиющих ( и вместе с тем характерных ) преступлениях этой помещицы.

История трех жен Ермолая Иванова, восстановленная следствием, оказалась в общих чертах такова : первой супругой кучера барыни была "дворовая девка" Катерина Семенова, в обязанность которой входило мытье полов в хозяйском доме ( этим она занималась наряду с прочей прислугой ). Вызвав плохим мытьем полов неудовольствие хозяйки, Семенова была сечена батогами и плетьми, после чего скончалась. Произошло это в 1759 г. К умирающей был приглашен московский священник Иван Иванов, который довольствовался "глухой исповедью" умиравшей ( женщина уже не могла говорить ) и разрешил произвести захоронение тела на территории кладбища при храме, в котором служил. Салтыкова быстро женила своего кучера, поскольку не хотела, чтобы тот "томился без женщины". Можно предполагать, что Иванов был у своей хозяйки на хорошем счету, во всяком случае та явно не желала, чтобы молодой справный мужик гулял в холостяках.

Второй супругой Ермолая стала молодая Федосья Артамонова, которую поселили в московском доме Салтыковой и поручили разную домашнюю работу. Очень скоро Федосья вызвала неудовольствие хозяйки и, подобно Катерине Семеновой, подверглась жесточайшей порке. В результате весной 1761 г. Федосья умерла и Салтыкова опять позвала своего доброго знакомого священника Иванова. Тот, впрочем, смутился очевидными следами насилия, заметными на лице и теле убитой женщины и заявил, что хоронить ее как обычную покойницу не позволит : мол, пусть Салтыкова предъявит тело полиции и получит официальное разрешение на захоронение. Дарья Николаевна, разумеется, утруждать себя не стала ; она велела отвести труп Федосьи Артамоновой в Троицкое, дабы тамошний священник Степан Петров похоронил его без проволочек. Так и было сделано.

Менее чем через полгода Ермолай Иванов по велению барыни был женат в третий раз. Последняя супруга - миловидная и тихая Аксинья Яковлева - была ему очень по сердцу. Однако, век Аксиньи, как и ее предшественниц, оказался очень недолог, она была убита в конце февраля 1762 г. Причину гнева Дарьи Салтыковой никто из свидетелей вспомнить не мог : помещица внезапно набросилась на служанку и принялась собственноручно избивать ее. После нескольких ударов руками, Салтыкова вооружилась скалкой, затем, сочтя ее недостаточно серьезным орудием, схватилась за полено. Свидетели Михаил Мартынов и Петр Ульянов наблюдали сцену убийства от начала до конца, чуть позже к ним присоединились Матвеева и Степанова. Последних Салтыкова позвала сама, дабы те, отпоили избитую вином и подготовили к причастию. Помещица велела звать священника, дабы тот причастил умирающую и разрешил похоронить ее в Москве.


Впрочем, привести в чувство Аксинью Яковлеву не удалось. Женщина умерла не приходя в сознание. Священник Иванов, увидев труп с черными гематомами по лицу и рукам и струями крови из носа и ушей, хоронить Яковлеву отказался. Салтыкова распорядилась отвезти убитую женщину в Троицкое и поручить священнику Петрову похоронить Яковлеву. Распоряжение помещицы выполнили Аксинья Степанова и кучер Роман Иванов ( последний был доверенным лицом Салтыковой и принимал участие во многих ее преступлениях ). Тело они передали старосте села Ивану Михайлову.
Примечательно, что убийство Аксиньи Яковлевой вызвало нервный срыв Ермолая Ильина, мужа погибшей. Кучер плакал и кричал, бесстрашно грозил местью лютой помещице, причем его ярость не на шутку ее напугала. Салтыкова распорядилась посадить его в свою тюрьму под караул. Ермолая сторожила два "гайдука" ( охранника ) помещицы и ему пришлось продемонстрировать притворное смирение и поросить прощения у барыни, чтобы выйти из-под стражи.
Следует отметить, что следствие не стало настаивать на виновности Салтыковой в убийстве первых двух жен Ермолая Ильина. Хотя ряд соображений уличал помещицу, все же прямых улик и свидетельских показаний не существовало. Следствие вообще все сомнения истолковывало в пользу подозреваемой, признавая только неоспоримые факты, твердо подтверждаемые несколькими свидетелями. Поэтому в конечном итоге, Салтыкова была обвинена лишь в убийстве третьей жены своего кучера - Аксиньи Яковлевой.
Одним из самых скандальных преступлений Дарьи Салтыковой явилось убийство Феклы Герасимовой. Эта дворовая девушка оказалась последней жертвой помещицы, она погибла в июле 1762 г., в то самое время, когда в Санкт-Петербурге уже решался вопрос о возбуждении расследования в отношении Салтыковой. Избитая в московском доме Салтыковой женщина была отвезена в село Троицкое для захоронения. Старосте предписывалось организовать похороны Герасимовой, хотя женщина еще была жива. Не подлежало сомнению, что Герасимова подверглась жесточайшему избиению ; по словам старосты Ивана Михайлова "и волосы у нее были выдраны, и голова проломлена, и спина гнила". Михайлов, до той поры беспрекословно покрывавший черные дела хозяйки и неоднократно ставивший свою подпись как свидетель под фальсифицированными записями в церковной книге ( эти записи удостоверяли якобы естественный характер смерти похороненного ), на этот раз возмутился. Трудно сказать, что побудило старосту проявить принципиальность - то ли слухи о побеге Ермолая Ильина и Савелия Мартынова, то ли мартовский побег 5 крепостных в московский сенат - но Михайлов вдруг заявил, что хоронить Герасимову не станет. Он повез тело умершей у него на руках женщины обратно в Москву, причем постарался привлечь к этому внимание как можно большего количества людей. Обезображенный побоями труп Феклы видели не только селяне Троицкого, но и жители других деревень.
Михайлов предъявил труп замученной женщины в канцелярии московского гражданского губернатора. Дело было довольно скандальным, никто из чиновников не захотел сделать вид, будто ничего не происходит, а потому пришлось вызывать врачей и информировать о происшедшем полицию. Доктор Федор Смирнов официально осмотрел тело и письменно зафиксировал многочисленные следы телесных повреждений, его акт был передан в сыскную полицию. Туда же направили тело Герасимовой. Там тело приняли, осмотрели и через некоторое время... вернули обратно в Троицкое с распоряжением осуществить захоронение.
Следствие совершенно точно установило время начала Салтыковой убийств и истязаний своей дворни. Вплоть до смерти супруга в 1756 г. за Дарьей Николаевной никто не замечал особой склонности к рукоприкладству. Но примерно через полгода после смерти мужа, она стала все чаще прибегать к такому странному способу вразумления своей прислуги, как избиение поленом. В московских дома того времени, обогревавшихся печами и каминами, дрова лежали чуть ли не в каждой комнате ; Дарья Николаевна хватала первую попавшуюся под руку чурку и начинала ею избивать людей. Постепенно тяжесть наносимых таким способом ран становилась сильнее, а сами побои - продолжительнее и изощреннее. Салтыкова стала использовать для мучительства горячие щипцы для завивки волос ( тогда их называли "припекательными щипцами" ) : ими она хватала провинившегося за уши. Очень полюбила Дарья Николаевна "таскания за волосья", эта процедура сопровождалась ударами человека головой о стену и порой длилась по четверти часа. Многие забитые ею люди, по рассказам свидетелей, почти не имели волос на голове ; Салтыкова научилась рвать волосы прядями ( это довольно непросто и требует большой силы в пальцах ).
Утомившись от побоев, крепостница поручала продолжить избиения своим "гайдукам". Ее лакеи ( читай - охранники ) пороли провинившихся плетьми и палками. Обычно в избиениях участвовали двое или трое "гайдуков"; кучер Ермолай Ильин, один из доносителей на Салтыкову Императрице, был в числе доверенных слуг и регулярно избивал провинившихся.
Уже в 1757 г. в доме Салтыковой начались систематические убийства людей. В декабре была забита до смерти беременная Анисья Григорьева. Во время ее сечения батогами ( этим по приказу Салтыковой занимались конюх Богомолов и упомянутый выше Еромлай Ильин ) у женщины произошел выкидыш. Салтыкова приказала жене Ильина ( той самой Катерине Семеновой, что впоследствии сама погибла от рук помещицы ) похоронить выкинутый плод у Введенской церкви в Москве ; Семенова ночью, тайно исполнила это поручение. Григорьева скончалась без причастия и приглашенный священник Иван Иванов отказался хоронить тело без официального разрешения.
Полицейский врач Николай Тележкин официально засвидетельствовал наличие на теле многочисленных следов побоев и открытых ран. Видимо, Анисья Григорьева умирала на протяжении нескольких дней от заражения крови, ибо акт, подписанный Тележкиным, указывал на гнилостные изменения кожи в области поранений ; текст его заключения не оставляет никаких сомнений в насильственной причине смерти женщины. Муж погибшей прямо заявил в полицеймейстерской канцелярии, что жена скончалась от побоев помещицы. В хронологическом отношении это был первый официальный донос на бесчинства Дарьи Салтыковой. Однако, никакой реакции властей на полученное сообщение не последовало : тело Григорьевой вернули крепостнице с официальным разрешением провести захоронение, а доносителя - Трофима Степанова - отдали Салтыковой для наказания. Официально было заявлено, что муж погибшей совершил побег, а потому его донос продиктован желанием избежать наказания за собственное преступление. Степанов был жестоко порот и сослан в дальнее имение Салтыковой, где вскоре скончался.
То, с какой легкостью помещица выкрутилась из опасной для нее ситуации, явно вскружило ей голову. В последующие годы избиения и убийства приняли характер фантасмагорический. От рук Салтыковой погибали не только женщины ( хотя, преимущественно все-таки они ! ), но и мужчины, например, в ноябре 1759 г. в ходе растянувшейся почти на сутки пытки был убит молодой слуга Хрисанф Андреев, а в сентябре 1761 г. Салтыкова собственноручно забила мальчика Лукьяна Михеева.
Издевательства над Андреевым были особенно изощренны : по велению Салтыковой он был раздет донага и подвергнут порке кнутом. Порол Хрисанфа его родной дядя, конюх Федот Богомолов. Никто не считал количества полученных Андреевым ударов, известно только, что после прекращения избиения молодой человек не мог стоять на ногах. Его оставили на ночь во дворе "на снегу", рядом был выставлен караул. Наутро Хрисанф был все еще жив ; Салтыкова велела привести его к ней в кабинет и некоторое время собственноручно избивала палкой. Затем, горячими щипцами для завивки волос она принялась таскать Хрисанфа за уши, после этого - поливала его голову кипятком из чайника, а потом опять била палкой. В конце-концов, Салтыкова принялась избивать бесчувственное тело ногами. Утомившись, она приказала унести Андреева. Бывшего без сознания слугу из кабинета Салтыковой вынес на руках "гайдук" Леонтьев. Остается добавить, что вся вина умершего через два часа Хрисанфа Андреева заключалась в "плохом смотрении за мытьем полов" ; Андрееву надлежало руководить горничными и он, по мнению помещицы, плохо справился с этим поручением.
Следует заметить, что убийство Хрисанфа Андреева явилось своего рода исключением : больше Салтыкова мужчин так не истязала. Лукьян Михеев, видимо, был убит ею по неосторожности - помещица ударила его несколько раз головой о стену, после чего последовала смерть мальчика. Скорее всего, Салтыкова вовсе не рассчитывала его убивать. Следствие установило, что по велению помещицы погиб еще один мужчина - Никифор Григорьев - но расправа над ним имела характер опосредственный, Григорьева забили "гайдуки", сама же Салтыкова пальцем к нему не притронулась.
Упомянутыми выше тремя лицами список убитых Салтыковой мужчин исчерпывался. Перекос в сторону женской прислуги был очевиден, хотя следствие почему-то не заинтересовалось причиной такого странного предпочтения ( хотя это следовало бы сделать ). В целом же, следователь Волков пришел к заключению, что Дарья Салтыкова "несомненно повинна" в смерти 38 человек и "оставлена в подозрении" относительно виновности в смерти еще 26 человек. Относительно виновности в гибели 11 человек подозреваемая была оправдана ( либо обвинения в их убийстве против Салтыковой вообще не выдвигались ). Следствие сочло, что некоторые крепостные Салтыковой желали оговорить помещицу и возводили на нее напраслину. В числе таковых оговоров можно упомянуть показания некоего Василия Антонова о казни по распоряжению помещицы деревенской колдуньи Ирины Алексеевой, а также заявление Родиона Тимофеева о пытках и последующем убийстве шести "дворовых девок". Нельзя не признать, что расследование Юстиц-коллегии проводилось объективно и взыскательно, без явного обвинительного уклона ; все сомнения в правдивости свидетелей, все неувязки в их показаниях трактовались в пользу подозреваемой. Тем ценнее и достовернее полученный результат !
Особо следствие остановилось на трех важных моментах, не связанных непосредственно с совершенными Салтыковой убийствами людей, но требовавшими разъяснения.
Во-первых, начиная с 1764 г. и в последующие годы, в Москве, а затем и прочих городах России стали распространяться слухи о том, будто Салтыкова не только убивала людей, но и употребляла в пищу человеческое мясо. Несведующие обыватели именно кулинарными предпочтениями Дарьи Николаевны объясняли выбор ею женщин в качестве жертв ( люди полагали, что женское мясо должно быть нежнее мужского, а предварительная порка человека приводила к отделению мяса от костей, давая возможность людоеду получить качественную вырезку ). Следствие с абсолютной надежностью установило, что все разговоры на эту тему беспочвенны - Дарья Салтыкова никогда не употребляла в пищу человеческое мясо и никогда не отдавала приказов о расчленении тел убитых ею людей. Обвинение в людоедстве никогда не выдвигалось против нее по причине отсутствия каких-либо к тому оснований.

Во-вторых, обвинительное заключение особо подчеркнуло тот факт, что помимо погибших значительное число дворовых слуг систематически терпели жесточайшие издевательства и побои со стороны своей хозяйки. Порой лишь чудо спасало наказуемых от казавшейся неминуемой смерти. Так, например, старейшая служанка Аграфена Агафонова, взятая в дом Салтыковых еще покойным барином Глебом Алексеевичем в 1750 г., после смерти последнего стала подвергаться систематическим придиркам со стороны Дарьи Николаевны. В конце 1756 г. Агафонова по приказу Салтыковой была жестоко избита "гайдуками" и ее руки и ноги были сломаны в нескольких местах. Превратившуюся в инвалида женщину отправили в дальнее имение, благодаря чему она и осталась жива. Жесточайшие издевательства сносили и многие иные слуги помещицы : Екатерина Устинова, жена конюха Шавкунова, была бита утюгом, Акулине Максимовой все волосы на голове Салтыкова собственноручно сожгла лучиной и т. п. Барыня фактически установила в своем доме режим перманентного террора и периодические убийства слуг являлись лишь его экстремумами, крайними проявлениями ; сам же террор фактически не прекращался. Объектами преследований Дарьи Салтыковой были не только убитые ею жены конюха Ермолая Ильина, но и жены других слуг - Шавкунова и Юдина. В представленном Юстиц-коллегией списке лиц, пострадавших от Дарьи Салтыковой, значились 75 человек ( повторим, только 38 из них безусловно признавались погибшими в результате побоев ).
В-третьих, следователи особо исследовали вопрос о подготовке Салтыковой убийства дворянина Николая Андреевича Тютчева. Этот капитан, работавший в губернском комитете земель и уделов, занимался межеванием, т. е. проведением на местности границ между землями различных владельцев. Должность очень важная, принимая во внимание тот факт, что с земельных наделов кормилось все дворянство того времени ! Молодой капитан, занимавшийся в 1760 г. сверкой границ подмосковных владений Салтыковой с записями в земельном кадастре, сделался любовником молодой вдовушки ( Дарье Николаевне было тогда 30 лет ). Все было поначалу хорошо, но в январе 1762 г. Тютчев собрался жениться. Салтыкова решила уничтожить неверного возлюбленного, причем сделать это в самом что ни на есть буквальном смысле. Конюх Савельев в два приема приобрел 2 кг. пороха, который после добавления серы и трута был завернут в легковоспламеняющуюся пеньку. Получилась мощная бомба.
По приказу Салтыковой были предприняты две попытки заложить эту бомбу под московский дом, в котором проживали капитан Тютчев и его невеста. Обе попытки сорвались из-за страха посланных крепостных перед расплатой сорвались. Робкие конюхи - Иванов и Савельев - были жестоко выпороты, но неудачные попытки подрыва дома заставили Салтыкову пересмотреть план. Она решила организовать засаду на пути проезда капитана в Тамбов, куда ему надлежало отправиться по делам службы в апреле 1762 г. В засаде д. б. участвовать 10-12 мужиков из подмосковных имений Салтыковой. Дело выходило нешуточное : нападение на дворянина при выполнении им государственного задания тянуло уже не на грабеж, а на заговор ! Сие грозило мужикам даже не каторгой, а отсечением головы. Крепостные Салтыковой подкинули капитану "подметное письмо" ( анонимку ), в котором предупредили его о готовящемся на него покушении. Тютчев официально уведомил власти о возможном нападении и получил в качестве охраны на время проезда в Тамбов 12 солдат. Салтыкова, узнав об охране капитана, в последний момент отменила нападение.

---

 Отправлено: 29.07.23 23:58. Заголовок: Следователи Юстиц-ко..

Следователи Юстиц-коллегии, изучив информацию о подготовке покушения на Тютчева, сочли ее достоверной и признали, что Салтыкова действительно закупала порох и готовила засаду на капитана. Поэтому подозреваемая признавалась виновной в "злоумышлении на жизнь капитана Тютчева".
Следователи не могли не остановиться на сокрытии преступлений Салтыковой должностными лицами московской администрации. Сейчас подобное взаимодействие законоблюстителей и преступника назвали "коррупцией", но в те времена таким термином не пользовались, говорили иначе : круговая порука. Охваченные таковой должностные лица были по приказу Салтыковой внесены в особую тетрадь ; там же делались записи о передаваемым чиновникам в виде благодарности денежных суммах и разного рода товарах ( сене, дровах, меде, свиных тушах, гусях и пр. ). Наличие такой тетради с одной стороны существенно облегчало задачу следствия, а с другой - ставило Волкова в крайне щекотливое положение : уж больно высоки были друзья Салтыковой !
В январе 1765 г. Юстиц-коллегия распространила среди чиновников городской администрации, полиции и духовного ведомства требование заявить о полученных от Салтыковой взятках. Сыщики надеялись, что коррупционеры явятся с повинной и донесут на себя сами, тем самым избавив следователей от необходимости доказывать что-либо. Расчет не оправдался : ни один чиновник не заявил о получении от Салтыковой каких-либо подарков.
Положение коррупционеров заметно улучшилось после смерти в октябре 1764 г. московского священника Ивана Иванова, хоронившего убитых Салтыковой людей без исповеди и причастия. Бумаги священника оказались в большом беспорядке : в архиве Иванова не были найдены документы, полученные из канцелярии полицеймейстера, на основании которых священнику позволялось производить захоронение трупов с явными телесными повреждениями. Эти документы дали бы возможность назвать фамилию чиновника, покрывавшего преступления Дарьи Салтыковой, однако, исчезновение этих бумаг не позволило это сделать. Трудно сказать, когда и кем были уничтожены опасные документы - то ли это сделал сам Иванов, то ли кто-то из полицейских после его смерти - это так и осталось невыясненным.
Еще более положение подозреваемых во взяточничестве улучшилось после того, как в феврале 1765 г. неожиданно скончался надворный советник Петр Михайловский. Этот человек работал в Сыскном приказе и часто помогал Салтыковой "прятать концы в воду". Михайловский любил выпить и на этом основании его можно было считать слабым звеном в цепочке взяткополучателей.
Но даже после смертей Иванова и Михайловского следствие располагало реальной возможностью вывести преступников на чистую воду. Однако, этого не случилось. Все допрошенные по делу Салтыковой чиновники - статский советник Молчанов, прокурор Хвощинский, надворный советник Вельяминов-Зернов, актуариус Пафнутьев - отрицали свою причастность к сокрытию преступлений и в том принесли присягу на Священном Писании. Подозреваемым очень помогли ошибки, допущенные в показаниях крепостных Салтыковой. Так, например, конюх Роман Иванов, отвозивший продукты в дом Вельяминова-Зернова, утверждал, будто надворный советник жил на улице Ордынке ; на самом же деле дом Вельяминова-Зернова находился на улице Кузнецкой. А приказчик Савелий Мартынов, который собственноручно заполнял тетрадь с перечнем взяток, ошибочно заявил, что Салтыкова подарила актуариусу Пафнутьеву крепостного Гаврилу Андреева. Проверка же по спискам московской крепостной конторы ( там регистрировались права собственности на крепостных ) показала, что Салтыкова продала в 1761 г. Андреева за 10 рублей некоей Агафье Леонтьевой. Последняя в свою очередь отдала Гаврилу Андреева своей подруге Анисье Смирновой, являвшейся двоюродной бабкой жены Пафнутьева. Именно таким путем упомянутый крепостной появился в доме Пафнутьева. Самого Гаврилу Леонтьева следователям допросить не удалось : в марте 1765 г. он бежал от своей хозяйки, украв у нее 200 рублей.
Были и другие нестыковки в показаниях крепостных. По большому счету они отнюдь не опровергали бросающихся в глаза фактов коррупции в среде московского чиновничества, но следствие явно не хотело демонстрировать обвинительный уклон в этом направлении. Опираясь на формальные несовпадения в свидетельских показаниях Юстиц-коллегия освободила от уголовного преследования пособников Салтыковой, признав их "формально очистившимися от подозрений". Нельзя не признать явную натянутость этой формулировки : напомним, что за пять с половиной лет крепостные Салтыковой подали на нее 21 ( ! ) официальную жалобу ( или донос ) и ни одно из этих обращений не было рассмотрено властями должным образом. Нежелание московских полицейских и чиновников городской администрации рассматривать обращения крепостных по существу нельзя объяснить ничем, кроме как подкупом Салтыковой.
Весной 1765 г. следствие в московской Юстиц-коллегии было формально окончено и направлено для дальнейшего рассмотрения в 6 Департамент Правительствующего Сената. Высший орган судебной власти Российской Империи функционировал в то время совсем не так, как нынешние суды. Состязательности суда в современном понимании не существовало : стороны и свидетели для участия в заседаниях не приглашались, соотвественно не было их допросов и прений. Сенаторы изучали следственное производство по "экстракту", краткой записке, составленной из фрагментов существенных для понимания дела документов. Если что-то в экстракте представлялось непонятным или сомнительным, сенатор мог обратиться к документу-первоисточнику, но это было скорее исключение, нежели правило : с самим следственным делом сенаторы обычно не работали. Зато с ним работали стряпчие, готовившие по делу доклад для заседания сенатского департамента и различные справки по делу. От стряпчих многое зависело, они могли сделать акцент на одних обстоятельствах и заретушировать другие, поэтому нередки были попытки подкупа сенатских чиновников заинтересованными лицами. Если сенатора - знатного дворянина и очень богатого человека - подкупить было весьма проблематично ( и в этом был залог объективности сенатского суда ), то дать взятку стряпчему было несравненно проще.
Последнее обстоятельство еще в царское время привело к появлению немалого количества обличительных и сатирических сентенций, на которые со времен Герцена не скупились враги Самодержавия. Но по большому счету нет оснований считать сенатский суд более косным или более коррупционным нежели высшие судебные инстанции других европейских стран ; можно сказать так - он вполне соотвествовал духу своего времени.
То, что судебный приговор будет обвинительным вряд ли кто мог сомневаться : улики, представленные следствием, были слишком красноречивы и убедительны, да и над сенатрами незримо витал дух Екатерины, не позволяя их чувству сословной солидарности торжествовать над здравым смыслом. Более трех лет тянулось рассмотрение "дела душегубицы Салтыковой" в шестом департаменте Сената ; в конце-концов, судьи признали обвиняемую виновной в убийствах и пытках дворовых людей "без снисхождения". Мудрые сенаторы не стали выносить конкретный приговор, а послали на Высочайшее имя доклад, переложив бремя принятия решения на монаршие плечи. Подобное самоустранение судей было вполне законно : Монарх являлся источником права и в принципе мог принимать любые решения по судебным делам любой подчиненности. Поскольку Екатерина Вторая стояла у истоков этого дела, то ей надлежало его и заканчивать - так, по всей видимости, рассудили судьи.
В течение второй половины сентября 1768 г. Императрица несколько раз возвращалась к вопросу об окончательном приговоре Дарье Николаевне Салтыковой. Известно не менее четырех черновых набросков приговора, выполненных Императрицей собственноручно. Видимо, вопрос этот чрезвычайно занимал Екатерину Вторую, которая оказалась перед весьма непростой дилеммой : с одной стороны, руководствуясь буквой закона, Салтыкову следовало казнить, а с другой - делать этого не следовало, поскольку Императрица много работала над созданием в глазах современников собственного имиджа как "гуманной и чадолюбивой" правительницы.
Наконец, 2 октября 1768 г. Императрица Екатерина Вторая направила в Правительствующий Сенат указ, в котором подробно описала как наложенное на Салтыкову наказание, так и порядок его отправления. Указ этот текстуально воспроизведен в 125 томе "Архива Правительствующего Сената" и в виду его довольно большого размера приводить его здесь не имеет смысла. Но можно остановиться на основных моментах этого весьма любопытного документа.
Дарья Салтыкова именовалась в нем самыми уничижительными эпитетами, как-то : "безчеловечная вдова", "урод рода человеческаго", "душа совершенно богооступная", "мучительница и душегубица" и пр. Императрица осудила Салтыкову к лишению дворянского звания и пожизненному запрету именоваться родом отца или мужа, в том числе и в суде ( т. е. Салтыковой запрещалось указывать свое дворянское происхождение и родственные связи с иными дворянскими фамилиями ) ; отбыванию в течение часа особого "поносительного зрелища", в ходе которого Салтыковой надлежало простоять на эшафоте прикованной к столбу с надписью над головой "мучительница и душегубица" ( это наказание можно считать прообразом гражданской казни ) ; к пожизненному заключению в подземной тюрьме без света и человеческого общения ( свет дозволялся только во время приема пищи, а разговор - только с начальником караула и женщиной-монахиней ). Помимо этого, Императрица своим указом от 2 октября 1768 г. постановила вернуть двум сыновьям все имущество матери, до той поры находившееся в опекунском управлении, и предать наказанию сообщников Дарьи Салтыковой. Таковыми признавались священник села Троицкого Степан Петров, а также один из "гайдуков" и конюхов помещицы ( к сожалению, эти люди не были поименованы в указе, а потому не совсем ясно какихм именно слугах шла речь, возможно, это были лакей Леонтьев и конюх Иванов, участвовавшие в очень многих расправах Салтыковой ).
Наказание осужденной помещицы было исполнено 17 октября 1768 г. на Красной площади в Москве. По воспоминаниям современников уже за несколько дней до этой даты древняя столица России забурлила в ожидании расправы. Всобщему ажиотажу способствовало как публичное объявление о предстоящем событии ( в виде публикаций в листовках, зачитанных офицерами на всех людных площадях и перекрестках Москвы ), так и рассылка специальных "билетов", которые получили все московские дворяне. В день расправы Красная площадь была заполнена полностью, люди теснились в окнах выходящих на площадь зданий и занимали все крыши.
В 11 часов утра Дарья Николаевна Салтыкова была доставлена на площадь под караулом конных гусар ; в черном возке рядом с бывшей помещицей располагались гренадеры с обнаженными шпагами. Салтыкову заставили подняться на высокий эшафот, там был зачитан указ Императрицы Екатерины Второй от 2 октября 1768 г. Салтыкову привязали цепями к столбу, на шею ей надели большой деревянный щит с надписью "мучительница и душегубица". По истечении часа Салтыкову свели с эшафота и усадили в черный возок, который под воинским караулом направился в Ивановский женский монастырь ( на Кулишках ). На том же эшафоте в тот же день подверглись порке кнутом и клеймению осужденные по делу Салтыковой священник Петров и двое слуг помещицы. Все трое были направлены в каторжные работы в Сибирь.
В монастыре, куда прибыла осужденная после наказания на Красной площади, для нее была приготовлена особая камера, названная "покаянной". Высота отрытого в грунте помещения на превышала трех аршин ( т. е. 2,1 м. ), оно полностью находилось ниже поверхности земли, что исключало всякую возможность попадания внутрь дневного света. Узница содержалась в полной темноте, лишь на время приема пищи ей передавался свечной огарок. Салтыковой не дозволялись прогулки, ей было запрещено получать и передавать корреспонденцию. По крупным церковным праздникам Салтыкову выводили из ее тюрьмы и отводили к небольшому окошку в стене храма, через которое она могла прослушать литургию. Особая дощатая ограда, закрывавшая пространство между выходом из камеры и окном, не давала возможности посторонним видеть Салтыкову и тем самым препятствовала всяческому общению с людьми.
Для духовного окормления к Салтыковой допускалась настоятельница монастыря. К сожалению, мы ничего не знаем о том, каялась ли в чем-либо узница, просила ли о причастии, находила ли какие-то оправдания своим поступкам и пр. Никаких документов о поведении Салтыковой в заточении и ее разговорах с настоятельницей монастыря в синодальном архиве не сохранилось.
Остается добавить, что режим содержания Салтыковой символизировал "похороны заживо". При всей своей строгости таковой режим не был для того времени чем-то исключительным, многие узники Соловецкого монастыря, например, содержались в схожих, либо более тяжких условиях ( о практике тюремного заключения в монастырях можно прочесть в очерке "Монастырские тюрьмы ( на примере Соловецкого монастыря )", размещенном на нашем сайте ).

В подземной тюрьме Дарья Салтыкова содержалась вплоть до 1779 г., т. е. 11 лет. Затем в режиме ее содержания произошло заметное послабление : Дарью Салтыкову перевели в каменную пристройку к храму, в которой имелось зарешетченное окошко. Посетителям монастыря было дозволено смотреть в это окошко и даже разговаривать с узницей. Сохранились воспоминания современников о том, что многие жители Москвы и приезжие приходили в Ивановский монастырь сами и приводили с собой детей специально для того, чтобы посмотреть на знаменитую "Салтычиху". Уже после 1779 г. Салтыкова родила от солдата-охранника ребенка ; впрочем, достоверность этой информации невелика, поскольку к этому времени осужденной уже должно было быть порядка 50 лет.
Вплоть до самой своей смерти, последовавшей 27 ноября 1801 г., Дарья Николаевна Салтыкова содержалась в каменной пристройке к Соборной церкви Ивановского монастыря. Впоследствии ее камера была приспособлена под ризницу. До нынешних времен историческая церковь, увы, не сохранилась : ее разобрали в 1861 г.



Хотя общая фабула расследования преступлений Салтыковой достаточно проста и не вызывает особых вопросов, нельзя все же не признать, что мотивация действий помещицы так и осталась непроясненной. Следствие так и не установило, чем же была вызвана неудержимая агрессивность Салтыковой, если точнее, этим вопросом следствие вообще не задавалось. На Дарью Николаевну с некоторых пор стали смотреть как на сумасшедшую ; между тем, подобный взгляд вряд ли оправдан.
Известно, что Салтыкова была женщиной не очень развитой в интеллектуальном отношении. Она не умела писать и все документы, требовавшие ее подписи, подписывал ее старший сын. При этом, неграмотность отнюдь не препятствовала развитию в душе Салтыковой сильного религиозного чувства : она строго следила за соблюдением внешней православной обрядности, ездила на богомолья в московские монастыри и даже совершила довольно продолжительное паломничество в Киево-Печерскую лавру. Известно, что преступница была щедрой дарительницей для церквей и монастырей. Нет оснований подозревать, будто религиозность Салтыковой была показной и неискренней ; ее власть и влияние были таковы, что ей не было нужды ломать комедию и заниматься тем, чем она не хотела.
То, что искренне верующий человек совершал те чудовищные злодеяния, в которых повинна Салтыкова, объективно свидетельствует о существовании у него серьезной психиатрической аномалии. Скорее всего, Салтыкова была эпилептоидным психопатом, поскольку именно эта категория больных наиболее склонна к немотивированным и крайне жестоким убийствам. Свои нападения эпилептоидные психопаты совершают в состоянии дисфории ( от греч. "disphoria" - раздражение ), немотивированного злобно-угрюмого настроения, напряжение которого невозможно снять бесконфликтно. Многими чертами своей патологической личности этот человек напоминает эпилептика ( этим объясняется употребление слова "эпилептоидный" ), хотя эпилептиком такой психопат не является. Эта категория людей демонстрирует ряд специфических черт поведения, выделяющих их в ряду прочих псхиопатов, например : а) беспричинно мрачное и тоскливое настроение, усиливающееся на протяжении нескольких дней ; б) садизм, проявляющийся в отношении как животных, так и людей ; в) неспособность быстро погасить гнев даже после устранения внешней причины его возникновения ( в психиатрии подобную устойчивость эмоции или переживания называют "ригидностью" ); г) неспособность контролировать гнев даже в тех случаях, когда развитие конфликта представляет опасность для самого психопата ; д) относительно невысокая сексуальная активность, отягощенная аномальностью влечения ( под последним понимается ревность, дошедшая до крайних форм выражения ) ; е) склонность к накопительству, рачительному расходованию материальных ценностей и средств.
Все вышеперечисленные черты эпилептоидного психопата можно видеть в поведении Дарьи Салтыковой. Это была мрачная, неулыбчивая женщина, всегда пребывавшая в дурном расположении духа. Садистские наклонности этой женщины весьма полно описаны в следственном производстве и данный очерк дает представление о том, как именно Салтыкова издевалась над "провинившимися" в ее понимании людьми. Побои крепостных растягивались порой на многие часы и даже сутки ( вот она - ригидность эмоций !) и быстрое убийство мальчика Лукьяна Михеева явилось не правилом Салтыковой, а как раз-таки исключением из правила. То, что Салтыкова плохо контролировала свой гнев особенно хорошо проявилось в покушениях на капитана Тютчева. Неудачные попытки подрыва дома не останавливали преступницу и лишь придание Тютчеву воинской охраны заставило Салтыкову в конце-концов отказаться от своего плана. История отношений с капитаном Тютчевым подтверждает тезис и о невысокой сексуальной активности Салтыковой ; фактически это был единственный мужчина в жизни молодой вдовы на протяжении шести лет. При этом помещица безумно ревновала своего избранника и не смогла простить ему выбора другой женщины.
Можно считать, что предположение об эпилептоидной психопатии Салтыковой хорошо описывает отдельные черты ее поведения, но отсутствие информации о детском периоде развития не позволяет однозначно утверждать, что такое предположение безусловно справедливо. Русский психиатр П. Б. Ганнушкин, впервые сформулировавший само понятие "психопатии" как аномалии характера, указывал на стабильность проявления патологических черт, которые отмечаются уже в раннем возрасте. Применительно к Салтыковой таких наблюдений не осталось ; следователи Юстиц-коллегии в силу понятных причин не интересовались детством и юностью преступницы.
Безусловно, на выбор Салтыковой очередной жертвы влияла ее половая и возрастная принадлежность. Из почти четырех десятков замученных ею людей ( и это только доказанное число погибших !) лишь двое были мужчинами и один мальчиком, остальные - молодыми женщинами и девушками. Выбор объектов посягательств свидетельствует о латентной гомосексуальности Салтыковой. Во время расследования никто и никогда не обвинял ее в наклонностях к однополому сексу, более того, и сама бы Салтыкова, скорее всего, с негодованием отвергла бы подобные подозрения. Между тем, если предположение об эпилептоидной психопатии этой преступницы верно, то ее гомосексуальность ничуть не противоречит описанным особенностям проявления этой поведенческой патологии. Многие эпилептоиды демонстрируют гомосексуальность, причем в отличие от других психопатов в сексе они всегда играют активную роль. Эпилептоиды склонны унижать и избивать сексуально интересного для них человека, причем в таких случаях действуют всегда предельно грубо. Можно сказать так : изысканные садистские приемы - не для них. Тот факт, что Салтыкова преследовала молодых девушек и женщин, косвенно указывает на ее сексуальный интерес к ним.
Разумеется, все сказанное выше имеет сослагательное наклонение. Никто не проводил в отношении Дарьи Салтыковой психиатрическую экспертизу, поскольку самой науки психиатрии в те времена не существовало. Но те дефекты ее поведения и характера, которые произвели неизгладимое впечатление на современников, с точки зрения современных научных представлений счету находят достаточно простые объяснения и отнюдь не представляются загадочными.
Необходимо подчеркнуть, что Салтыкова ни в коем случае не была сумасшедшей женщиной. Она полностью отдавала отчет в преступности собственного поведения, это прекрасно видно из того упорства, с которым она отпиралась даже от самых очевидных улик и убедительных обвинений. Считая себя искренней христианкой, она даже не думала о том, что поездки на богомолье и щедрые пожертвования отнюдь не отменяют христианского отношения к живым людям. Но неспособность понять эту, в общем-то несложную, мысль проистекает отнюдь не от умственной отсталости Салтыковой, а является скорее дефектом ее воспитания. Горечь ситуации состоит в том, что в условиях крепостничества черствые, наглые, бессовестные люди получали право распоряжаться жизнями своих холопов просто в силу своего знатного происхождения.
На многие десятилетия Дарья Салтыкова осталась в памяти народной образчиком самого бесчеловечного садизма. Молва обвинила ненавистную "Салтычиху" даже в таких преступлениях, которых она на самом не совершала ( например, людоедстве ). Нельзя не отметить лицемерность Императрицы, преследовавшей преступницу, но пожелавшей не заметить гнусные проделки ее покровителей. По большому счету, история Салтыковой может рассказать нам о наших предках не меньше творений Фонвизина и Карамзина, хотя, разумеется, рассказ этот окажется совсем неромантичным.


murders.ru/Darya_Sal_2.html

---