ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СОЛДАТА.
(От Февраля к Октябрю в Москве).
Вып. 1 : сборник статей, воспоминаний и документов / Моск. ком. РКП(б), Губ. бюро комис. по ист. Окт. рев. и РКП (Истпарта). - М. : Новая Москва, 1923. ) …В 1916—17 г. г. я был рядовым солдатом 193 пехотного запасного полка. Полк стоял в Москве, в Хамовнических казармах, я был в третьей роте, 1-м взводе. Когда я ознакомился с т. т. солдатами, то обратил внимание, как один солдат, пожилой,' каждый вечер вел беседу с солдатами, имея среди них большую популярность. Он был сектант-баптист из Тамбовской губ.
Я стал в беседах принимать участие и опровергать его. Во время таких бесед, как-то вечером, подошел ко мне солдат, Тамбовский сапожник и сказал, что нужно быть осторожнее. Потом мы узнали друг друга, как социалисты и сговорились с ним вести пропаганду. Так после занятий, на входной лестнице, один вечер я вел пропаганду, а другой вечер -он.' Приходило много товарищей, садились и слушали, а когда шел офицер, то пели песни. Товарищ же вел пропаганду в это время в уборной, таким образом мы чередовались. Настроение с каждым днем становилось более приподнятое, все сильнее наростало недовольство против существующего порядка, тогда мы стали говорить более открыто, что ' должно быть так: один за всех и все за одного..
Однажды взводный Новосильцев говорит мне: „будь осторожнее, язык держи покороче", но, между прочим, просит сказать, что есть нового. Я ему стал носить прокламации, и он охотно читал и впоследствии был ярый противник войны и существующего строя. Работа пошла еще живее.
Перед самой революцией стали доноситься слухи, что в нашем полку, во дворе в сарае, порят солдат розгами. Однажды 'после обеда я стоял внутри казарм и смотрел в окно, вижу ведут несколько человек, арестованных солдат, около сарая остановили, открыли сарай и впустили в него солдат, потом и сами вошли, при этом был один офицер.
По прошествии некоторого времени, душу раздирающий крик из сарая раздался
. Я не помня себя бросился из казарм к сараю, машинально рванул дверь и, о ужас, перед моими глазами была возмутительная картина: лежал солдат на скамейке и 2 человека его пороли розгами (прутьями) по мягкому месту, так что были видны кровоподтеки. Он издавал ужасные крики.
Когда я растворил дверь, то неожиданность эта поразила как офицера, так и поролыциков. Стоявшие в ожидании порки солдаты бросились бежать. Я не могу выразить, как это все произошло, помню только, что я схватил прутья, лежавшие для порки, и бросился в казарму. Когда я вбежал и крикнул: „Вот чем нас порят*. то поднялось страшное возмущение и солдаты бросились к сараю, но уже он был закрыт и никого там не было. Розги не долго нам пришлось рассматривать, т. к. их моментально куда то скрыли и черносотенник фельдфебель (фамилии этого мерзавца не помню) строго крикнул: „Разойтись по своим местам ...
С этого времени началось открытое брожениев полках, как в 193, так и в 194. Припоминаю такой случай: один товарищ, ученик фельдшерской школы, за три или два дня до за революции хватает висящие на стене в роте портреты царя и царицы, рвет на куски, топчет ногами и говорит:-нам больше этот навоз не нужен, его слова покрыл общий хохот всех солдат. Взводный подбежал к нему и начал кричать: как ты смеешь, мерзавец, это делать и начал ругать товарища нецензурными словами, но увидев, что на него угрожающе стали наступать, поспешно скрылся в ротной канцелярии. Вечером собрались офицеры, во главе с ротным командиром и вызывают товарища, уничтожившего портреты.
Товарищ побледнел, но его окружили солдаты и говорят: иди и мы за тобой, если что, то крикни и мы готовы... Товарищ вошел в ротную канцелярию, а солдаты, почти вся рота, нарочно сильно топая, направились к помещению канцелярии, тогда офицеры, видя это не стали даже опрашивать товарища, и он вышел из канцелярии под общий хохот, и офицеры моментально скрылись.
С тех пор как в войсках стало замечаться брожение, каждый день приходили офицеры и вели беседы с солдатами на тему о том, что волнения народные делают громадный вред государству и ведут к нашей гибели на фронте Но я, как живущий в Москве, ходил чуть не каждый день на квартиру к семейству и, конечно, приносил все новости о том, что делается в городе.
Однажды я принес письмо Родзянки к председателю Совета министров Горемыкину, все прочли его с большим интересом.
На улицах Москвы, в особенности в рабочих центрах, начались 'собрания и шествия с красными знаменами. Из нашей казармы с третьего . этажа было видно в окно, как с одной фабрики (если не ошибаюсь Жиро) вышли рабочие с красными знаменами и пошли по улице. Сердца солдат забились, позабыли все и мысленно кричали: „Ура восставшему рабочему". Волнение это было замечено власть имущими и нас из казармы никуда не выпускали. Но волнение было настолько велико, что удержать было трудно. Каждый солдат рвался на улицу к своим братьям. Вот тут-то и начинается самое важное: офицеры приходят в роту целыми пачками и все говорят, что на улицах Москвы появились хулиганы, отбросы. общества, которые хотят сделать только злое дело и что скоро вот усмирят эту сволочь, но уже теперь солдаты понимали слово сволочь обратно. Сволочь это вы офицеры, вышедшие из буржуазного класса, война вам нужна, а те, которые ходят с красными знаменами, наши братья -голодные, и мы солдаты должны быть с ними...
Нам объявили тревогу и одели в полное боевое снаряжение, но патрон боевых не дали, так мы не спали всю ночь. Товарищи уже сговорились между собой и уже было условлено ждать получения боевых патрон терпеливо ,а как только получим, так „ура", за оружие и к своим братьям и один за всех и все за одного... И если будут офицеры препятствовать и ловить выдающихся, призывающих к бунту, стреляй в них...
Последний день, не помню числа, был самым тревожным днем, офицеры были очень злы, каждую минуту мы ждали, что вот придут и возьмут несколько товарищей, которые были уже известны, как зачинщики. Офицеры бегали целый день, как угорелые и каждый старался доказать, что там, на улицах, ходят хулиганы. Перед вечером входит в роту целая пачка офицеров, во главе с ротным командиром Оксаковым, вернувшимся с фронта, отъявленным черносотенником. Он обратился к солдатам с такой речью: „вот я недавно вернулся с фронта и видел лично государя и говорил с ним: это не человек... он лучше отца родного... как он обо всех заботится!.. Когда ни придешь в ставку, всегда он за работой, день и ночь работает для блага своего народа и, вы не знаете, как его любят солдаты на фронте и как его любит весь народ. Если вы, солдаты, не раздавите эту шайку хулиганов, эту сволочь, то придут фронтовые солдаты, перебьют всех хулиганов, ходящих по' Москве с красными тряпками". Это он говорил так жалобно, что слезы у него самого на глазах выступили.
Я, после речи его, попросил сказать несколько слов. Он очень охотно позволил, наверно расчет Ого был таков, что я буду говорить под его дудку. Я же обратился к нему с вопросом:— скажите, ваше благородие, вот вы говорите, что солдаты на фронте и весь народ любит государя и что он любит свой народ... Я думаю, что нет, если он любил бы народ, то, конечно, не было бы этой уЖасной бойни
При этих словах командир роты обалделый, схватился за шашку, но кто-то крикнул— „за оружие"!.. Все смешалось...
Когда полк вышел на плац, я не видел ни одного офицера. Два полка 'выстроились на плацу и хотели идти в город. Было уже темно. Вдруг несутся автомобили с какими-то людьми, не помню хорошо, но наверно среди них был Грузинов.
Они поздравили солдат с революцией, похвалили за революционную энергию и стали просить не ходить в город, т. к. уже темно, а на завтра просили оба полка в порядке притти к Городской Управе, на Воскресенскую площадь.
Я пошел на площадь, и остался в городе. На второй день, на Воскресенскую площадь, стали стекаться со всех концов Москвы воинские части, в том числе и 193 полк.
Это был для меня праздник из праздников. Через несколько дней я пришел в казарму и узнал, что я выбран в ротный комитет и в конфликтную комиссию, как раз судить того офицера, который порол розгами солдат. Выяснилось, что командир полка Галлер получил приказ найти офицера, который бы мог взяться за позорное дело порки. Но не нашлось никого и только этот один офицер, насколько помню из 5-й роты, предложил услуги полковнику добровольно.
Конфликтная комиссия состояла почти исключительно из офицеров. Один только солдат, я, получил повестку прибыть на Шаболовку в школу Учебной команды для суда над офицером.
Когда я пришел в помещение, то мне комиссия сказала, что суд уже кончѳн. Я спросил, какое же решение вынесла комиссия. Мне ответили, что его лишили офицерского звания— и только. Вот как судили тех, кто издевалсянад личностью человека.
http://elib.shpl.ru/ru/nodes/25105?query=+%D0%BF%D0%BE%D1%80%D0%BA%D0%B0#mode/inspect/page/103/zoom/4
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
