Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

Мой любимый отрывок из книги Леонида Влодавца "Рыцарь Шато д'Ор". Сам роман довольно средненький, но изобилует описаниями и упоминаниями по нашей тематике.

Итак:
Славный рыцарь Ульрих Шато д'Ор возвращается из крестовых походов со своим слугой Марко и 17-летним внебрачным сыном (и, по совместительству, оруженосцем) Франческо. Но оказывается, что в его отсутствие замок присвоила вдова его брата со своими детьми. Пытаясь решить дело миром, племянник и племянница посетили бивак дядюшки и пригласили его в замок на обед...

***
Ульрих провожал взглядом удаляющихся всадников, пока последний из них не скрылся за поворотом дороги на противоположном берегу реки.
- Как тебе кажется, Франческо, нет ли здесь подвоха?
- Мне кажется, мессир, что у них было достаточно времени, чтобы выказать свои дурные намерения, если таковые имелись. Если бы они желали предать нас смерти, то это проще было сделать в открытом поле, нежели в стенах Вашего родового замка, где у вас наверняка немало сторонников.
- Я того же мнения. Кстати… Ты, должно быть, заметил, как они похожи?
- Племянник и племянница? Ода, мессир, разумеется! Бьюсь об заклад, мессир, что если одеть девицу в латы, а на парня напялить платье, то мы не различим, кто есть кто.
- Браво, Франческо! Должен заметить, ты стал наблюдательным. И к тому же неплохо разбираешься в людях…
- Ваша школа, мессир! Но боюсь, что в людях я разбираюсь даже слишком хорошо…
- Что ты имеешь в виду, проказник?
- Боюсь, что Вам пришлась по душе сестра мессира Альберта!
- Зря я тебя похвалил. Оказывается, ты все такой же болван и лоботряс. Она же мне в дочери годится… Все дело в том, что она слишком похожа на свою мать. Так же, как и ее братец.
- А-а-а… Это та, что против вас немного предубеждена, как выразился мессир Альберт. А то я уж подумал, что вас, мессир, тяготит обет, данный три года назад в Палестине.
- Молчи, негодник! Этот обет свят и поныне. Я не нарушу его до тех пор, пока вновь не стану владельцем своего домена.
- Неужели вы так жестоко отплатите племяннику за его гостеприимство?
Этого оруженосцу говорить не следовало. Ульрих резко изменился в лице, шрамы от сабельных ран на его лбу и щеках налились кровью.
- Как ты смел сказать такое, мальчишка?! Ты забыл свое место!
- Мессир, я имел в виду…
- Ты усомнился в моей честности, негодяй! Любого другого за такое оскорбление я зарубил бы на месте, но ты как-никак мой сын, хотя и незаконный, а посему я накажу тебя по-отцовски. Эй, Марко!
- Слушаю, ваша милость! – Мужик изобразил подобие поклона.
- Срежь-ка хорошую розгу! Да такую, чтоб ее хватило на двадцать пять добрых ударов!
- Мессир, - сказал Франческо, не теряя достоинства, - если вы желаете таким образом наказать меня, то знайте, что я почитаю за честь быть вами высеченным. И так бывает всегда…
- Тем не менее ты и сейчас удостоишься этой чести! – отрезал Ульрих. – Спускай штаны!
Явился Марко с длинным ивовым прутом. Франческо оголил зад и покорно улегся на траву. Ульрих взял прут и несколько раз взмахнул им в воздухе, как бы примеряясь.
- Мне не доставляет особого удовольствия лицезреть твою задницу, - проговорил он, - ибо это низводит меня до положения палача. Однако я не могу поручить это Марко, поскольку он ниже тебя по происхождению… Холопу не пристало пороть юношу, в чьих жилах течет благородная кровь…
- Извольте начинать, мессир, - сказал Франческо, глянув через плечо. – Вы слишком редко наказываете меня и поэтому, должно быть, забыли, что тоже самое говорите перед каждой поркой.
- Прошу меня простить, если я и в дальнейшем буду повторяться! – усмехнулся Ульрих. – Однако, прежде чем приступить к этой столь тягостной для меня процедуре, я должен изложить тебе, хотя бы вкратце, в чем, собственно, состоит твоя вина. Дело не в том, что ты неудачно выразился. Нет! Ты посмел подумать, что я способен на вероломство и подлость ради того, чтобы вновь заполучить отцовский замок. Ты, которого я всегда и всюду учил вести себя так, как подобает рыцарю, слуге Божьему и воину, бьющемуся за святую веру Спасителя нашего! Усомнившись во мне, ты усомнился в искренности моих слов, моих поучений, ты глубоко оскорбил меня и причинил мне боль душевную, которая в тысячу раз сильнее той боли, которую я тебе сейчас причиню. Мир Господень устроен так, что среди людей есть добрые и злые, честные и бесчестные, злодеи и мученики, великодушные и бездушные. Одними владеет господь наш, другими – враг рода человеческого. Борьба Господа с нечистым идет в душе каждого из нас, грешных. Если Господь одолевает, то человек идет к спасению души, если же одолевает нечистый, то путь греха ведет человека на вечные муки. Господь, слово которого я пытаюсь донести до тебя, учит нас любить ближнего и видеть хорошее даже в самом греховном человеке. Дьявол не только толкает нас на грех, но пытается еще и очернить других людей в наших глазах. Слов нет, все люди в чем-то грешны, и те, чьими душами уже овладел нечистый, становятся вероломными и коварными. Но даже сталкиваясь с таковыми, нельзя опускаться до коварства и вероломства. Ты заподозрил меня в неискренности, а значит, и сам можешь быть неискренним. Поэтому молись Спасителю нашему не о смягчении своих телесных мук, а о том, чтобы он вразумил тебя и отвратил от греха.
С этими словами он размахнулся, и розга, со свистом рассекши воздух, звонко хлестнула по обнаженным ягодицам юноши.
- А! – вскрикнул Франческо, - Господи всеблагой, не оставь раба твоего Франческо!
- Один! – сказал Ульрих. – Да избавят тебя муки телесные на бренной земле от вечных мучений в мире загробном! Два!
Тело Франческо вздрогнуло. Он впился зубами в свою руку.
- Верую, Господи! Верую! – простонал юноша.
- Три! Страдай, сын мой, и помни о Христе, который также страдал за нас! Четыре! Помни о муках, принятых им при бичевании! Пять!
- Слава Господу нашему Иисусу Христу! Да святится имя твое, да придет царствие твое! – вопил Франческо.
- Шесть! Да изыдет мысль греховная из души твоей, и да не будет ей там места во веки веков! Семь! Восемь! Девять!
Марко сидел у костра, помешивая в котелке свое варево – сарацинское пшено с мелко нарубленной копченой зайчатиной. Порка тем временем продолжалась. Ляжки и ягодицы Франческо побагровели и распухли, а кое-где кожа лопнула, и из рассеченного тела сочилась кровь. Ульрих наконец закончил свое нравоучение, отсчитав оруженосцу двадцать пять розог.
- Довольно! – объявил он. – Марко, подай сюда медвежье сало! И тряпку какую-нибудь!
Смочив родниковой водой обрывок холста, Ульрих протер юноше иссеченное тело и смазал рубцы медвежьим жиром.
Франческо, кривясь от боли, натянул штаны, опустившись на колени, благоговейно поднял брошенную Ульрихом окровавленную розгу и поднес ее к губам.
- Мессир Ульрих, - произнес юноша торжественно, - я благодарю вас за науку и милосердие!
Так учит нас господь! – отозвался рыцарь, осеняя себя крестным знамением. – Да не оставит нас грешных его милость!
***