Отправлено: 07.10.23 06:49. Заголовок: Юлиан Семенов "Противостояние"

Александра Егоровна Хивчук жила в большой комнате, на первом этаже. Подоконник был заставлен цветами. Вообще же был здесь особый старушечий беспорядок, множество лишних вещей: этажерки, с подставленными под отломанные ножки кирпичами, старая софа, на которой лежали кипы газет и старые, незаштопанные чулки. На табуретках возле батареи стояли кастрюльки, много кастрюлек. Костенко оглянулся - холодильника в комнате не было…

- Александра Егоровна, этот товарищ приехал по поводу вашего ученика Кротова, - сказал Сандумян.

- А, Коля… Присаживайтесь… Я отлично помню этого мальчика, сын покойного Ивана Ильича… Незаурядный был мальчик… Если бы еще не заикание…

- Отчего он начал заикаться? - спросил Костенко.

- Это романтическая история, - ответила Александра Егоровна и поправила седые, очень жесткие, вьющиеся волосы. - Поскольку все участники драмы ушли из жизни, я могу рассказать вам правду. Только, пожалуйста, не курите, и не потому, что табак угрожает окружающим более, чем курящим, а оттого, что я считаю табак проявлением моральной распущенности…

- Я буду жевать сигарету, - улыбнулся Костенко. - Если позволите.

Александра Егоровна пожала плечами:

- Неужели такая гадость может доставлять удовольствие? Ну да ладно, жуйте свою отвратительную соску. Видите ли, покойница…

- Кто, кто? - подался вперед Сандумян, не заметив остерегающего взгляда Костенко. - Какая покойница?

- Жена Ивана Ильича… Она была очень хороша в молодости, кавалеры преследовали… До тех пор, пока Иван Ильич жил дома, она была образцом добродетели… А потом у него случилось несчастье…

Сандумян хотел было уточнить какое, но Костенко положил ему руку на колено; тот понял.

- Иван Ильич был очень резким человеком; никто не знает, что произошло тогда у них на вечеринке, но он ударил завуча Завьялова, удар пришелся по виску. Завьялова увезли в больницу с сотрясением мозга. Потом над Иваном Ильичом был суд, дали два года тюрьмы… Через семь месяцев он вернулся… А у него дома - он приехал без предупреждения, за хорошую работу освободили значительно раньше срока - сидел завуч Завьялов… Иван Ильич прошел в свой закуток - у них был свой дом, с массой маленьких закутков, покойник не любил больших помещений; дождался, пока завуч ушел - тот даже пытался с ним заговорить, но покойник свою дверь не открыл; вышел в столовую. А там сидела покойница и Коля. Дело в том, что завуч, чувствуя, видимо, свою вину, приходил подтягивать Колю - у того очень плохо шли гуманитарные дисциплины, совершенно не давались литература, история, география. Никто не знает, что творилось в доме у Кротовых, только соседи слышали, как пронзительно кричал Коля, очень кричал. А после исчез, и нашли его в море через четыре дня: он сбежал из дома, угнал рыбацкий баркас. Но разыгрался шторм, холодно, волны, ужас - представляете состояние ребенка? После этого он и стал заикой. Покойница две недели не выходила из дома, но с той поры совершенно исчезла ее былая самостоятельность и красота - она как-то съежилась и постоянно смотрела на покойника рабскими глазами побитой собаки…

- Иван Ильич был очень жестоким человеком? - спросил Костенко.

- Я бы сказала иначе. Я бы сказала, что он был справедливым человеком. За измену на Руси бабу испокон века драли вожжами…

- Но ведь вы считали, что измены не было? - заметил Костенко.

- Была, видимо, моральная измена, а она подчас страшнее физической.

- И в чем же выразилась измена Аполлинарии Евдокимовны?

- Кого? - удивилась старушка. - Кого?

- Так звали покойницу, - пояснил Сандумян. - Жену Кротова.

- Да? Незадача, а я как-то и не знала ее имени, помню только, что поповское, - и она засмеялась мелким, быстрым, захлебывающимся смехом.

- Иван Ильич был красивым мужчиной? - поинтересовался Костенко.

- О, невероятно! Сильный! Высокий! Уверенный в себе! Очень красивый, мы все были от него без ума.

- До этого Коля не заикался? - уточнил Сандумян.

- Нет. Никогда… Он стал очень тяжело заикаться, бедный мальчик… В нем произошел какой-то внутренний слом…

- Какой? Затаился? Стал тихим?

- Наоборот! Из бутылки выпустили джинна! Он, мне кажется, понял значение силы. Только ее ведь и боятся люди. И он стал главным драчуном - как что не по его норову - сразу в драку! Но я его все равно любила. В нем не было этого отвратительного, как у некоторых учащихся, чувства стадности.

- То есть? - не понял Костенко.

- Вы же помните школу, - ответила Александра Егоровна. - Кто-то набедокурил, зло нужно наказать, - непременно и безусловно, - но ведь не говорят, паршивцы, про зачинщика. Однако его необходимо выявить и наказать, тогда другим будет неповадно… И только один мальчик в классе помогал мне - Коля.

- Ябедничал? - спросил Сандумян.

- Вы плохой педагог, - Александра Егоровна даже передернула острыми плечиками. - Что значит - ябедничал? Он говорил правду. А другие - из ложного понимания духа товарищества - покрывали виновника, молчали.

Костенко снова положил руку на колено Сандумяна и спросил:

- Гоше Козел часто доставалось от него?

- Козел был маленьким тираном. Он горел своими лозунгами и требовал, чтобы все были, как он. По-моему, он был карьеристом…

- А чего ж на фронт добровольно ушел? - снова не удержался Сандумян.

- Вы думаете, бескорыстно?! Он наверняка полагал, что его определят в газету - стишки писать! А пришлось воевать! Взялся за гуж, не говори, что не дюж! Вы думаете, Козел (она снова произнесла фамилию именно так, как и ждал Костенко, с ударением на втором слоге) не донимал учителей?! Комсомол, ему все можно, а мы - мещане, обыватели, да еще не у всех чисто пролетарское происхождение! Нет, нет, их даже сравнивать нельзя, двух этих детей…

- Александра Егоровна, а когда Коля Кротов увлекся авиацией?

- Знаете он будто чувствовал приближение войны… За полгода, ранней весной, начал посещать Осоавиахим и, к нашему вящему удивлению, пролетел над школой с Игорем Андреевичем! Крылышками помахал!

- А кто такой Игорь Андреевич?

- Наш аэронавт! Кумир всех мальчишек! Во времена он служил в белой гвардии, поэтому его не пригласили в РККА, но он пристроился в Осоавиахиме. Весь в кожаном, перчатки с раструбами, усы, брови вразлет, удивительный был мужчина! Он, правда, потом перелетел к немцам в Новороссийск…

- Как фамилия кумира? - спросил Костенко.

- Не помню… Игорь Андреевич… Его все звали Игорь Андреевич!

Сандумян поднялся:

- У вас тут поблизости есть телефон?

- Обещают в следующей пятилетке, пока нет…

- Ничего, - сказал Костенко, - успеете, Месроп… Садитесь… Александра Егоровна, у вас случаем писем от Коли нет? Он, видимо, очень хорошо к вам относился…

- Письма! - она прыснула со смеха. - Умей он хорошо писать, его бы устроили на работу, где давали бронь, а не отправили на войну…

- Но ведь отец пытался пристроить Колю на завод, - мягко спросил Костенко. - Разве нет?

- Конечно. А на завод брали лучших комсомольцев из невоеннообязанных. А Коля был такой здоровый.

- Александра Егоровна, школьные тетради хранятся в архиве? - спросил Месроп.

- Какие же в школе архивы, молодой человек?! Это ведь школа, храм, а не околоток… Некоторые учителя оставляли себе особенно интересные сочинения. Я долго берегла изложения Лиды Гончаровой, она прекрасно записывала рассказанное, даже запятые улавливала… А Никодим Владимирович хранил ужасные сочинения, с тьмой грамматических ошибок…

- Он жив? - спросил Костенко.

- Да что вы! Он старше меня на два года и три месяца! Это я зажилась…

- А кто у него остался? Сын? Дочь?

- Две дочери, Лидочка и Риммочка, они его обожали, так и остались соломенными вдовами, вроде меня…

- Александра Егоровна, а к вам этой зимой моряк не наведывался?

- Какой моряк? - удивилась учительница. - Среди моих учеников не было матросов… И потом ко мне редко приходят, я ведь была строгой, я не заигрывала, как это теперь принято, с детьми. Я требовала. Да, я требовала, а кому нравится, если требуют?! Отчего я Колю помню и люблю? Потому что он, еще мальчиком, понимал, что порядок и требовательность - самое главное в жизни.

"И сила, - подумал Костенко. - И еще - неверие в книгу, особенно в Гулливера".