Применение телесных наказаний в воспитании подростков - насилие или неприятная необходимость?

С. Л. Соловейчик "Педагогика для всех"

Учитель, писатель, многодетный отец, приверженец "педагогики сотрудничества"
Несколько фрагментов из его произведения, написанного в 80-х года 20 в

...
Для успеха в любой работе нужна уверенность, которая обычно добывается собственным опытом. Н о у родителей опыта быть не может, их уверенность держится на вере в чужой опыт, на д о в е р и и к нему - на доверии к опыту своих родителей и всех предшествующих поколений. Мы и сами не знаем, откуда берутся наши педагогические убеждения, они кажутся нам здравым смыслом - мол, как же иначе? Педагогическая вера живет в нас, поскольку все мы закончили пятнадцатилетний родительский педагогический институт. Нас не только воспитывали так или иначе, нас при этом учили воспитывать своих будущих детей. Воспитание - первый вид человеческой деятельности, с которым сталкивается человек, рождаясь на свет. Сначала он на собственной, так сказать, шкуре узнает, как воспитывают, - а потом уж видит он, как варят обед, убирают, забивают гвозди, гладят белье, и лишь много позже увидит ребенок, как работает шофер, врач, продавец - первые герои детских игр. Но сначала - "дочки-матери". Сначала - воспитание.
Дайте самой маленькой девочке куклу, и она начнет баюкать ее и укладывать спать (самые б о л ь ш и е неприятности у детей связаны с укладыванием в постель), а может быть, задерет ей платьице и начнет шлепать, приговаривая:
"Ата-та, ата-та! Ты почему не слушаешься?"
Мама возвращается с сынишкой из детского садика и ведет неторопливую педагогическую беседу:
- Мишка все игрушки разбросал, раскидал... Что мы с ним сделаем?
- Отлупим, - равнодушно отвечает мальчик.
Мама - интеллигентная женщина, современная, она оглядывается: вдруг кто-нибудь услышал?
- Ну зачем же так - "отлупим"... - говорит она неуверенно.
- А вы меня лупите? - возражает мальчик. - Лупите. И его отлупим.
- Ну, мы тебя лупим, когда ты упрямишься...
- И он упрямится, - говорит мальчик.
Ему пять лет, но он точно знает, как надо воспитывать. Человеку еще расти и расти, а воспитание будущего воспитателя уже закончено.

...
Педагогическая вера, живущая в нас, прежде подкреплялась и соответствующей педагогической силой, авторитетом родителей, который поддерживался государством, общественным мнением, религией, угрозами лишить наследства - при жизни, лишить рая - после с м е р т и . Н о если всей этой поддержки не хватало и у г р о з не хватало, то для поддержания авторитета без зазрения совести прибегали к физическим наказаниям. Наша педагогическая вера сложилась в те времена, когда считалось необходимым бить ребенка за дурное поведение и непослушание. Родителям не только разрешали бить детей, а принуждали, заставляли бить: "Учи ребенка, пока он поперек лавки лежит". Н о лежащий поперек лавки ребенок слов не понимает.

Известный английский философ-педагог Джон Локк писал в XVII веке в книге "Мысли о воспитании": "Упрямство и упорное неповиновение должны подавляться силой и побоями: ибо против них нет другого лекарства... Одна из моих знакомых, разумная и добрая мать, принуждена была в подобном случае свою маленькую дочь, только что взятую от кормилицы, высечь восемь раз подряд в одно и то же утро, пока ей удалось преодолеть ее упрямство и добиться повиновения в одной, собственно говоря, пустой и безразличной вещи. И если бы она бросила дело раньше, остановилась бы на седьмом сечении, дитя было бы испорчено навсегда и безуспешные побои только бы укрепили ее упрямство, которое впоследствии весьма трудно было бы исправить". Далее Локк советовал бить детей до тех пор, пока они не замолчат, пока вы "не убедитесь, что подчинили их душу".

По всем представлениям прошлого, человек (и ребенок) настолько зол, что его необходимо держать в страхе, иначе он будет считать, что ему "все дозволено". Считалось, что поведение человека определяется дозволением , что человек живет в рамках между дозволенным и недозволенным, что его поведение регулируется не изнутри его, а только извне - родителями, государством, религией - и только страхом. Из такого представления естественно вытекала необходимость устрашающего наказания.

Если бы мы узнали, что в такой-то школе учителя бьют детей, мы постарались бы отдать сына в другое заведение. А сто лет назад крестьяне поначалу не отдавали детей в яснополянскую школу Л.Н.Толстого именно по то й причине, что в ней не бьют детей - и, значит, не смогут научить. Пустая трата времени, баловство.

Люди в самом деле не представляли себе, как можно научить ребенка чему-нибудь и воспитать его, если не бить. То обстоятельство, что мы с вами, читатель, не хо т и м , чтобы наших детей били в школе, означает и глубочайший переворот в сознании людей, полную смену представлений о человеке и е г о природе.

Переворот, происшедший незаметно для нас, но куда более значительный по своим последствиям, чем самые крупные научные открытия. Ведь если мы не хотим, чтобы наших детей били и угрожали им битьем, значит, мы с вами верим в то, что человека можно обучить и воспитать без страха, верим в то, что ребенка не нужно, не обязательно держать в страхе, что не страх перед земным и загробным наказанием держит человека в каких-то рамках, движет поступками человека, а что-то другое!

Но, исключая из методов воспитания сильные наказания, угрозы, страх перед ними, мы тем самым лишаем всю воспринятую нами систему воспитания какой бы то ни было силы. Те д о нас жившие люди были не дураки и не садисты, они знали, что делали. Они били детей, потому что это отвечало их задаче вырастить послушных и отвечало их представлениям о природе человека.

А у нас и задачи другие, и представления другие, мы у ж е на опыте убедились, что можно растить детей без страха и без суровых наказаний, но продолжаем бить детей - без толку, без пользы, без правила и без закона!

По наследству передалось нам в языке:
- Я тебе задам! Я тебе покажу! Ты у меня узнаешь! Ты у меня получишь! Ты у меня увидишь! Ты у меня дождешься!.. Пойдите в любое место, где много детей с родителями, и вы услышите эту воспитательную музыку. Мы привыкли к ней. Мы бесконечно верим в силу битья.

Сотрудник в учреждении хвастает перед коллегами своей дочерью: - Она у меня кандидат наук. А почему? Потому что я ее с ранних лет лупцевал! Женщина, слушавшая его, вздохнула: - Я свою тоже вчера избила. Ну совсем не учится! А девочке десять лет.

Девятиклассник рассказывает, что только двоих из его товарищей ни разу не били за двойки. "Вложить ума", "проучить" до сих пор означает "избить".

Прежде родителей заставляли бить детей, чтобы не испортить их; теперь испорченным надо считать ребенка, которого бьют родители, - он не понимает слов, и учитель не может справиться с ним. Мы не те люди, и не те у нас дети, и не то время на дворе, мы не можем бить детей, мы только портим детей битьем.

Нам кажется: - Нечего мудрить, высечь его как следует, чтобы знал! Это очень опасное заблуждение, будто можно заменить всю воспитательную работу одной сильной поркой. Невозможно!

Мы читаем нотации, говорим, и наконец приходится признать: - Моему хоть говори, хоть не говори...
Тогда мы начинаем кричать, и вскоре: - На моего хоть кричи, хоть не кричи.
Что ж, "нечего мудрить", начинаем бить. Результат предсказать нетрудно: - Моего хоть бей, хоть не бей...

И мы чувствуем себя бессильными перед ребенком, мы приходим в отчаяние, мы теряем рассудок, видя, как он торжествует над нами, мы понять не можем, отчего это прежде люди били - и у них все было хорошо, а мы бьем - и ничего не получается.

Кошмарное чувство полной несостоятельности, полной беспомощности! Но если решающей силой того воспитания, которое нам передано, является физическая сила, страх и угрозы и если этой силы не стало, нет ее, хоть жалей, хоть не жалей - нет! - то это значит, что нужно выработать совсем другое представление о воспитании, найти другие силы.