Отправлено: 25.06.07 01:07. Заголовок: Это статья из газеты “Совершенно секретно” №10 1992. “Она жила как в аду.”

Это статья из газеты “Совершенно секретно” №10 1992.
“Она жила как в аду.”

Майя Солодовникова. Екатеринбург.

Написать меня побудило опубликованное в вами в №12 интервью с защитником “строгого воспитания детей”. Времени с публикации прошло много, но я никак не могу успокоиться, стала плохо спать, а днем все из рук валится.
Публикация всколыхнула во мне воспоминания детства и отрочества, то, что я всеми силами старалась вычеркнуть из памяти, казалось — успешно. Но сначала несколько общих рассуждений.
Я не просто не согласна с ученым, у которого вы взяли интервью, но считаю его позицию аморальной. Зная о тех фактах садизма родителей по отношению к детям, он не только не пытается защитить этих несчастных (хотя бы тех, кто сам обратился к нему за помощью, — 10 летнюю Наташу, например), но упорно продолжает настаивать на благотворности порки для детей и подростков. Он как бы смакует известные ему факты (будто речь идет не о людях, а о мышах подопытных), я даже усомнилась — нет ли этих садистских наклонностей у самого ученого. (“врачу, исцелись сам”?). Я меньше всего хочу кого-то оскорбить, если это оскорбительно, то простите.
Я не специалист по психологии, медицине. Не педагог. Единственный мой аргумент против физических наказаний в любой форме и независимо от мотива — история жизни моей покойной сестры.
Красивая в детстве, Наташа (так звали сестру) еще больше расцвела в юности: не очень высокая. Но стройная. Длинноногая, с тоненькой талией, нежное лицо с прекрасными голубыми глазами, точечный профиль... но главным украшением, пожалуй, служили волосы — длинные, пепельно золотистые, слегка волнистые. При этом Наташа с детства поражала всех своими талантами. Рано начала говорить, быстро научилась читать и писать, неплохо рисовала. Еще у нее был прекрасный слух — с блеском окончила музыкальную школу, пела. А уж танцевала чуть ли не с рождения.
Когда я появилась на свет, казалось, судьбой мне уготовано было во всем быть только тенью Наташи. У меня действительно и внешность не такая броская, да и вундеркиндом я никогда не была. Правда весь джентльменский воспитательный набор (муз школа, фигурное катание...) освоила тоже — но это скорее по тому, что был он обязателен в том “кругу”, где “вращались” мои родители.
Отец мною мало интересовался, общение наше всегда было чисто функциональным, а проявляемая обо мне забота — скорее механистической. В основном моим воспитанием занималась мама. А отец был всегда занят. Правда. На Наташу время старался находить. А мы с мамой оказались за бортом его внимания. Отец почти не в чем не отказывал сестре, делал довольно дорогие подарки и практически никогда не наказывал ее. Мама же считала, что в воспитании такой своевольной девочки, какой была сестра, нужна большая строгость, а отец не давал маме в этом полной свободы и, как она считала, через чур баловал Наташу.
Завидовала ли я сестре? Конечно! Но это не мешало мне любить ее, восхищаться ею и во многом подражать, но пожалуй. Никогда я не стала бы завидовать, если б знала, чем эта любовь обернется. А оборвалось все когда Наташе было 15 лет и она впервые влюбилась в мальчика на класс старше. Однажды — это было в апреле Наташа вернулась домой около двенадцати. Дома как раз телефон не работал, и родители буквально сходили с ума, не зная, где она, что с ней. Мама пила таблетки. А отец ходил из угла в угол как заведенный и хрустел пальцами. Наконец мы увидели Наташу через окно под руку с парнем: они постояли у подъезда, потом вошли внутрь, но Наташа не сразу пришла, видно, они прощались и даже целовались. И тут мама не удержалась и упрекнула отца в том, что из-за его попустительства Наташа выросла распущенной и бесчувственной. “Мы с ума сходим по ней. А она с парнями по темным углам обнимается!” — что-то в этом роде заявила мама. Отец приказал ей замолчать, а потом заметил примерно: “Я не знал, что у нее есть парень...” И лицо у него вдруг стало такое, что мама за него испугалась, бросилась утешать, чего давно не было, а отец не оттолкнул ее, даже обнял за плечи, притянул к себе, как раньше.
И вот хлопнула дверь — Наташа. Мы все высыпали в прихожую. Мама спросила окаменевшим голосом: “Где ты была?” А Наташа улыбнулась в ответ какой-то счастливо потусторонней улыбкой и сказала: “Мы гуляли!”
И тут отец кинулся к ней. Я знала, поняла, что он сердится, думала, впервые в жизни он отругает Наташу, но он схватил ее за волосы, намотал их себе на руку и резко спросил: “Где ты была?”
Наташа (у нее лицо было будто мир перевернулся) ответили что-то в роде: “С парнем. Я его люблю. Отпусти меня.” Голос сестры звучал спокойно и твердо, она не верила, что отец может сделать ей что-то плохое. И тогда отец сильно ударил Наташу. И не просто ударил. Он отхлестал ее по щекам, а она даже не могла уклониться от удара. Я убежала в нашу комнату, меня всю трясло. Происходящее было до того необычно и страшно, представляю. Каково было Наташе. Она пришла, сразу же накрылась с головой: плакала, наверно. А потом, когда родители разошлись по комнатам и успокоились, села ко мне на постель и сказала: “Я ненавижу свои волосы. Но больше он не поймает меня за них”. Потом мы плакали уже вместе, так и уснули в слезах.
На другой день была суббота, поэтому. Когда мы завтракали перед школой, отца не видели. А возвращалась домой Наташа тоже поздно. Мы встретили ее в коридоре. На этот раз молча. Наташа тоже молча раздевалась. Последней сняла шапку с головы. Мы увидели, что она остриглась. Совсем коротко. Она вызывающе глянула на отца и даже улыбнулась. Потом вынула из портфеля пакет, в котором была ее бывшая коса.
Отец выдернул из брюк ремень и с силой хлестнул Наташу, которая все с тем же вызовом смотрела на него и даже не пыталась защищаться, а потом схватил за руку и потащил к себе в кабинет. Наташа вырвала руку. И гордо вскинув голову, сама вошла туда. Отец вошел следом и запер дверь.
Наташа не кричала. Я потом видела искусанные губы, полосы на ее теле от ударов. Она рассказала мне, что отец заставил ее снять всю одежду и бил совсем голую, ничего не говоря при этом, — только хлестал, хлестал, хлестал, а потом вытолкнул за дверь кабинета и заперся там один...
Бедная Наташа, она жила как в аду. Отец бил ее за разные провинности. Он становился как сумасшедший, а потом, придя в себя, просил прощения, целовал в лицо, дарил подарки... Мама постоянно плакала, пыталась увещевать отца. А в нем будто что-то надломилось.
Мне кажется (хоть и тяжело это признавать), что отец видел в Наташе не торлько дочь, но и женщину, ревновал ее и любил исступленно, хотел, чтоб она принадлежала только ему. Возможно, это произошло из-за давнего разлада с мамой. Нет, я точно знаю, отец не домогался Наташи в прямом смысле — на такое он был не способен, но именно поэтому он разрывался на части: долг, моральные устои и подсознательное желание терзали его.
Отцовские экзекуции продолжались до самого окончания Наташей школы. Последний раз отец избил ее после выпускного вечера, избил, пожалуй, особенно жестоко. Может чувствовал — заканчивается его безграничная власть. Сутки потом сестра пролежала пластом, ничего не ела, ни с кем не говорила, а только воду пила. А потом чуть не две недели просидела дома: как раз стояла сильная жара, а Наташа не могла одеть открытое платье: следы от ударов были видны на спине, на плечах и даже на руках.
После этого случая Наташа очень изменилась: как-то ожесточилась и оледенела, что ли. Она уже не улыбалась и не плакала. Стала спокойная, как человек, который пережил нечто тяжелое и принял какое-то решение. И сестра действительно приняла его. Она объявила, что выходит замуж. За одноклассника — одного из многих, влюбленных в нее. Не знаю, может он был более настойчив или просто подвернулся, что называется, под руку, только Наташа не любила его. По-моему. Ей все равно было, за кого выходить — лишь бы уйти из дому. Напрасно мы уговаривали ее от опрометчивого и поспешного шага — Наташа с тем же ледяным спокойствием стояла на своем. Отец же то умолял ее простить его и остаться, то грозил “Выбить из нее эту дурь”, что только укрепляло Наташу в своем решении.
Мама стала опасаться. Что дальнейшее пребывание сестры под одной крышей с отцом может плохо кончиться, и поэтому согласилась на Наташино замужество, но мне иногда кажется, а не подумывала ли мама, что у нее получится вернуть отца, если Наташи не будет дома, ведь ей было едва сорок тогда. Не знаю, так ли, но ничего из этого не вышло, отец был уже не то, что прежде, с уходом Наташ совсем замкнулся в себе, начал пить. Сейчас — законченный алкоголик.
Молодые поженились (специального разрешения пришлось добиваться, им обоим не хватало до 18 нескольких месяцев). Но жили они плохо. Родился, правда, ребенок. Но из-за врожденного заболевания не прожил и года. Когда малыш умер, Наташа совсем замкнулась в себе. Мужа не замечала. Муж начал выпивать и однажды по пьянке поднял на нее руку. Да еще наговорил всякого — в общем дал понять, что знает, как отец бил ее От куда ему стало известно — не понятно). Это уже была последняя капля. На другой день, когда он ушел на учебу, Наташа покончила с собой. Она действительно хотела умереть и сделала, чтоб было наверняка. Приняла большую дозу таблеток, а потом шагнула с балкона своего 14-го этажа. Врач сказал — любого из этих средств хватило, бы чтоб умереть.
Мама обвинила в смерти Наташи отца, бросила ему в лицо, что проклинает и ненавидит. Она не ушла от него — просто было некуда, но поступила работать, и они так и жили в разных комнатах огромной квартиры — как в коммуналке. Я бы забрала маму к себе, но тогда мне было некуда. Да и она бы и не поехала не оставила могилу Наташи. Знаю, она все казнила себя, что не уберегла дочь, не обуздала отца, не приняла на себя удары, доставшиеся Наташе. Она истерзала себя — и два года назад мамы не стало.
Отец... Что говорить о нем? Он совсем опустился и спился. Он теперь, конечно, не работает, живет не понятно на что — наверно, продает вещи. Родственники присматривают за ним, я не видела его с похорон мамы. Знаете, я никогда была ему не нужна, мы чужие люди. На его совести смерть самых дорогих мне людей. Наверно, его смерть будет моим грехом. Но ничего не могу поделать.
Но есть еще одно, что меня мучит, я очень похожа на отца. И не только внешне. И это очень пугает меня, как проклятие. Что, ели я тоже садистка, что, если отцовские гены проявятся во мне и я поломаю жизнь своим детям? У меня их двое — дочка (4 года) и сын (чуть больше года). Пока я их люблю одинаково сильно, по-разному, ведь они не похожи друг на друга.
С мужем у нас вроде бы нормально, и я очень надеюсь, что все произойдет не так, как у мамы, но вдруг... Возможно ли такое? Какими родителями становятся дети, какой была я?
И еще — я хочу, чтобы мое письмо опубликовали. Чтоб его прочитали отцы и матери. И дети, доведенные до отчаяния. Может, это послужит кому-то предостережением: родителям от жестокости. Детям — от самоубийства. Понимаю — мой случай крайний — трагичность обострена до предела, но, может именно такой произведет на него впечатление. Поверьте, я славы не хочу, а помочь хотя бы чужим людям, если не удалось уберечь близких.
А вреда от публикации не будет никому. Только я тревожу память мамы и Наташи, но думаю, они не осудили бы меня, хотя при жизни и боялись позора. Отцу в его нынешнем состоянии — все едино. К тому же наш город, где прошло детство не указываю, а страна раньше у нас была большая.
Моя нынешняя семья... Признаюсь — слукавила и указала девичью фамилию. Здесь ее никто не знает. А дети маленькие пока. Муж — я ведь уже решила, что расскажу ему все. Думаю, он поймет.