Дети посередине
ИНГА СПРИНЬГЕ (RE:BALTICA), АДРИAНА РОЗЕ 4. МАРТА, 2020
HTTPS://RU.REBALTICA.LV/ARCHIVES/1953 Пострадавшие от насилия женщины часто поясняют, что не ушли, чтобы у детей был отец. Их выросшие дети сейчас задают вопрос — почему матери их не защитили, не ушли и не спасли их от травм, которые не проходят. В конце недели Илзе Берзиня (46) обычно была дома с родителями. В рабочие дни она жила у бабушки в лесу у моря, так как родители работали в Риге — отец на электрозаводе, мама — в поликлинике. У бабушки Илзе была счастлива. Обе строили в лесу штабик, ходили на море.
Но затем наступал конец недели. Мама забирала Илзе по дороге домой. Несмотря на то, что девочка радовалась, видя ее, приближаясь к дому, малышка начинала плакать. Отец снова пил и скандалил. Во время одной из ссор он толкнул маму так, что та упала, разбила затылок и потеряла сознание. Отец развернулся и ушел.
Илзе тогда было четыре года. Она сидела дома на полу и рыдала, так как думала, что мама умерла.
Вскоре мама пришла в себя и попросила принести влажное полотенце. И так было часто. Выпивка, ссоры, иногда и физическое насилие.
Так же было и у Пегии Гердане (24). Она с двоюродным братом и двоюродной сестрой выросла в деревне, а в школу ходила в Лиепае. Отчим, которого до подросткового возраста она считала своим отцом, любил выпить и устраивал скандалы. Если сначала мама пыталась скрывать от детей избиения, то на этапе начальной школы это уже было невозможно. Когда Пегия пошла в третий класс, отчиму было уже все равно, видят ли дети происходящее. Иногда они пытались разнять родителей и страдали сами. «Синяков под глазами у нас не было, у мамы синяки были. У нас, может быть, были вырваны волосы и оставался отпечаток на руке», — вспоминает Пегия.
Третьеклассник Рихард так сильно боялся отца, что, почувствовав запах алкоголя, перед заходом в квартиру обмочил штаны. Знал, что будет бить. Как его, так и маму. Если отец был трезв, бил только его. Мама молчала, чтобы не получить самой. Избиения продолжались до 12 лет, пока один раз отец не бросил Рихарда на кровать, но парень ногами уперся в грудь отца и оттолкнул его.
Годом позже отец ушел к другой женщине. Спустя несколько месяцев пострадал в автоаварии и умер. На похоронах Рихарду Валанду (58) сложнее всего было изображать слезы. «Я был счастлив. Все, кошмар закончился», — вспоминает Рихард.
Илзе, Пегия и Рихард выросли в разных селах и друг друга не знают. Однако у них у всех есть кое-что общее — они были свидетелями избиения их матерей на протяжении лет и страдали сами. В 2018 году социальную реабилитацию в Латвии получили 1328 детей, которые пострадали от физического, эмоционального, сексуального насилия или унижения, оставления без внимания со стороны родителей или другого взрослого члена семьи, свидетельствуют данные Министерства благосостояния.
Однако, по информации британского исследователя Рут Гилберт (Ruth Gilbert), официальная статистика может в разы отличаться от реальной — вплоть до десяти раз.
Однако ясно одно — пережитое оставляет травмы на всю жизнь. Начиная с психологических и заканчивая реальными проблемами со здоровьем.
Пожизненное давление Когда Илзе начала ходить в школу, она жила у родителей и в рабочие дни. Отец работал в местном рыбацком колхозе, построил семье дом. Илзе была тихим ребенком. Отец ее не трогал, только маму, однако применял по отношению к Илзе моральное насилие. Кричал, что она ничего не добьется в жизни, «в комплексы вогнал основательно».
Со временем она разработала свою тактику выживания. Пыталась по возможности меньше попадаться на глаза. За обеденным столом молчала, чтобы лишний раз не давать повода для ссоры, так как отец мог «взорваться» по любому поводу. Типично для насильника, который своими действиями напоминал, кто в доме главный, и при этом осознавал, что ему за это ничего не будет. В свою очередь, домашние ходили на цыпочках и жили в непрерывном стрессе. «Я ненормально боялась отца. У меня был такой страх, что, даже будучи уже взрослой, при виде него меня бросало в дрожь», — вспоминает Илзе.
Со временем Илзе уже по шагам отца понимала, что он выпивший идет в комнату мамы скандалить. Нередко в такие моменты она брала уже заранее подготовленное в комнате пальто и бежала в лес. У нее было любимое место под большей елкой, где Илзе сидела, прижимая к груди свою маленькую собачку. Тишина леса успокаивала.
И Пегия вспоминает, что всю жизнь жила в стрессе. «Даже если в тот день они не ссорились, ночью я не могла спать. Сиди в темноте и жди, когда будет взрыв», — вспоминает Пегия. Она тревожилась за всех, кроме себя. За младшего брата, которому не хватало позитивного примера отца. За безопасность мамы. За старшую сестру, которая часто не шла домой. Волнение мешало сконцентрироваться в школе, так как Пегия постоянно думала о том, что происходит дома, что ее ждет, когда она туда вернется. Отчим не трогал ее, но факт, что она видела, как он бьет маму, а ее саму обзывает, был эмоциональным насилием.
Стресс, который вызывает незнание, каким будет следующий скандал, разрушительно влияет на психику ребенка. Различные исследования показывают, что непрерывная жизнь в стрессе увеличивает риск — у детей «развиваются различные психологические проблемы и психопатологии, например, тревога, депрессия и алкогольная и наркотическая зависимость». Это в своей докторской диссертации о вызванных насилием проблемах со здоровьем у подростков в Латвии исследовала доцент Рижского университета Страдиня и специалист по общественному здоровью Лаума Сприньге (связи с автором нет. — Прим. ред.).
Используя данные анкетирования Министерства здравоохранения в 2011 году, Сприньге подсчитала, что из немногим более 1000 опрошенных подростков насилие по отношению к матери испытывали 13% респондентов. 16% пережили его сами — со стороны родителей или другого жившего дома взрослого.
В исследовании Министерства здравоохранения подростки, у которых в детстве был очень высокий уровень стресса, значительно чаще указывают и на различные проблемы со здоровьем — боли в голове, животе и спине, а также депрессию, нервозность, сложности с засыпанием и концентрацией.
Нередко эти жалобы психосоматические — длительное пребывание в состоянии стресса выражается в физической боли. В докторской диссертации Сприньге одна из психологов упоминает теоретический пример: к ней приводят ребенка, который жалуется, например, на боли в животе. В ходе терапии оказывается, что он долгое время страдает от физического и психологического насилия, и тогда становится понятно, что с ним нужно работать психотерапевтически, так как если просто снимать боли в животе только лекарствами, они вернутся.
Уже во взрослом возрасте Рихард понял, что его спасением от непрогнозируемости в детстве было чтение книг. Одно и то же он читал по 10-15 раз подряд. Например, «Незнайку на Луне», так как «это было единственное, что я в своей жизни мог контролировать. Ход событий в книге».
Его дальнейшая жизнь после смерти отца складывалась сложно. Он бродяжничал, и «получилось так, что, чтобы не попасть в тюрьму, в возрасте 18 лет я ушел в военную школу. Стандартная дорога, капитально спился. Был бомжом, были наркотики», — рассказывает Рихард.
Сам он думает, что такое поведение стало результатом пережитого в детстве насилия — протест против матери, что она не вмешивалась, когда отец его бил, а также характерное для подростков бунтарство против окружающего мира. Однако в возрасте сорока лет в его жизни произошли перемены. Во время очередного разгула по его вине выгорела квартира матери в Саласпилсе. Рихарда спас сосед. После выздоровления он по-прежнему вспоминает момент, когда увидел в зеркале ванной комнаты свое лицо и решил: все, хватит. Он прекратил пить.
Чтобы понять себя, начал изучать экзистенциальную психологию и сейчас сам называет себя психотерапевтом на обучении.
Почему мама не уходит? Одним из детских мечтаний Илзе было, чтобы мама бросила отца и они счастливо жили отдельно. «Придет Рождество, будем печь пипаркукас, или же будет мой день рождения — все праздники, которые ждут дети», — вспоминает Илзе. Однако мама осталась. «Мамочка была любимой, но когда я с ней говорила, она только успокаивала: все будет хорошо».
Илзе вспоминает, что как минимум один раз мама ушла к своей матери, но отец пришел с букетом роз, угрожал повеситься, умолял, чтобы она вернулась. Илзе из-за этого долго злилась на маму, хоть в открытую это и не показывала. Только относительно недавно она поняла, что «маме уже некуда было идти». Бабушка была консервативной, и ей не нравилось, что отец приходит скандалить и к ней домой. «Позднее вспомнила, что были и тексты: если мама уйдет, он убьет не только ее, но и меня. Какая женщина рискнет? Это было время, когда не у кого было просить о помощи. Не была в кризисном центре, не ездила в милицию, соседи делали вид, что ничего не происходит».
Угрозы отнять или сделать плохо ребенку — сильное оружие шантажа в руках агрессоров. В 2014 году в ходе проведенного в странах Евросоюза исследования о насилии по отношению к женщинам 7% женщин указали, что партнер угрожал забрать детей, в 3% партнеры угрожали рассчитаться с детьми, а еще в 3% они это сделали.
Илзе никому о происходящем дома не рассказывала. Даже близкой подруге, так как «у меня были двоякие чувства — большой стыд, что у меня такая семья, такой отец. И у меня было чувство вины, сама сейчас не понимаю, в чем чувствовала себя виноватой».
Страх, стыд и чувство вины — это три сильнейших ощущения, о которых говорят пострадавшие от насилия в семье дети, рассказывает психолог центра Dardedze Дайна Дзилюма. Страх как в конкретной ситуации, так и по поводу того, что она повторится. «Ребенок часто винит и себя, что как-то спровоцировал, не так поступил».
Став старше, Илзе пыталась маму защитить. Вставала в дверях в комнату, когда отец шел скандалить. Иногда он отступал, другие разы — отталкивал. Несмотря на то, что отец не бил ее, в подростковом возрасте пытался домогаться. В один такой раз она оттолкнула отца и без ничего убежала и осталась жить у бабушки.
Отец сказал «дочери у меня больше нет» и запретил и маме Илзе встречаться с ней, рассказала женщина.
Доцент RSU Сприньге в своей докторской диссертации исследовала, что насилие отца по отношению к матери в несколько раз увеличивает возможность того, что насилие переживет и ребенок. Особенно это относится к эмоциональному насилию, но существует и большая вероятность физического насилия и эмоционального пренебрежения.
И Пегия молчала о происходящем. В школе она была коммуникабельной, занималась в кружках. Молчать дети научились от мамы, которая сама о себе иногда шутила, что у нее бетонное лицо. «После каждого ночного скандала, когда маме на следующий день надо было идти на работу, она сама выплакивалась и шла. У дверей работы собиралась, и все», — вспоминает Пегия. Позднее они вызывали полицию, но она «особо много не помогла, так как его забрали на 24 часа, но после этого он не был радостнее. Как сказали в полиции: пока никто не убит, мы ничем помочь не можем».
С 2014 года ситуация в Латвии изменились, и законы предлагают жертвам насилия несколько видов защиты. Один из них — временная защита, запрещающая насильнику приближаться к месту жительства семьи даже в случае, если оно ему принадлежит. Такое решение могут принять суд и полиция, если жертва согласится. В 2019 году суд принял 942, а полиция — 679 таких решений. В январе этого года муниципальная полиция Риги сообщила о случае, когда девочки-подростки уговорили мать подписать заявление о запрете для отца приближаться к месту их жительства.
Пегия многократно пыталась говорить с мамой, что нужно уходить. Мама вроде бы поняла, но ничего не изменилось. Пегия вспоминает, что в какой-то момент из-за неоплаченных счетов в квартире отключили отопление и электричество. «Звонили в школу, сказали, что больны, но на самом деле у нас не было ни одежды, ни книг, ничего. Жили в холодной, темной квартире, где все пили и кричали».
Оставление без внимания или физическое пренебрежение — один из видов насилия по отношению к детям. В 2018 году по направлению социальных служб реабилитацию после оставления без внимания получили 133 ребенка, свидетельствуют данные Министерства благосостояния.
Все три героя этого рассказа говорят, что, несмотря на детские переживания, не чувствуют гнева по отношению к родителям. Илзе с мамой поговорила перед ее смертью. Мама просила прощения. На похоронах отца она ничего не чувствовала — как чужой человек. У Рихарда отношения с мамой улучшились в последний год, когда он изменился сам, так как перестал пить. Если бы была возможность встретить отца, он бы не осудил его, но и не оправдал бы. «Отец был послевоенным ребенком, и тогда насилие в семье было нормой», — рассказывает Рихард. И объясняться с отцом не было бы смысла, так как «насильники не признают, что они насильники. У них всегда есть какое-то оправдание своих действий».
«Я хотела бы, чтобы мама ушла куда раньше. Я бы лучше жила под мостом с людьми, с которыми чувствую себя хорошо, а не с человеком, который вынуждает меня чувствовать себя плохо. Ты чувствуешь себя как никто. Этого я не пойму, как мама могла позволить такое себе сделать. Я не допустила бы. Слишком себя уважаю,» — делает вывод Пегия.
Жизнь после этого Психолог центра Dardedze Дзилюма поясняет, что в психологии, говоря об отношениях, часто упоминают такое понятие, как «вовлечение». В семье, где между ребенком и отцом отношения, полные доверия, — «безопасное вовлечение». В свою очередь, если родитель ведет себя непрогнозируемо, угрожающе, создается «небезопасное вовлечение». Оно приводит к трудностям с доверием к окружающим и позднее при создании партнерских отношений. «У этих людей больший риск того, что они в отношениях займут роль жертвы или обидчика; или же вообще будут избегать эмоционально близких отношений», — рассказала психолог. Однако в течение жизни качество вовлечения может улучиться, если пережить позитивный опыт или посетить терапию.
К такому выводу пришел и Рихард. «Жертва не виновна в том, что с ней произошло насилие, но в ее ответственности, что с этим делать». Он и после периода алкоголизма в своей жизни начал образовываться в различных сферах, интересоваться религией, пока не остановился на психотерапии.
Пегии помогли раскрыться занятия современными танцами. Она начала танцевать еще во время учебы в школе в Лиепае, позднее продолжила в Риге, а сейчас с подругой руководит собственной студией танцев. «Если бы у меня не было танцев, я бы точно не говорила о происходящем. Я начала пропускать это через танец и только после этого говорить. Поняла: чего мне стыдиться? Я не виновна в выборе других людей».
Пегия сама думает, что сильно изменилась, однако у нее по-прежнему есть трудности с доверием к окружающим. В жизни она научилась полагаться только на себя. «Никогда ни у кого не прошу помощи. Не полагаюсь ни на кого. Мне все нужно знать и делать самой», — отметила Пегия.
У Илзе крупнейшая поддержка в жизни — ее муж, с которым она познакомилась еще в средней школе. Он пригласил ее на рождественский ужин, и там Илзе впервые в жизни увидела, что отношения в семье могут быть другими. «Они все сидели за столом и нормально разговаривали. В тот момент я приняла решение, что и у меня так будет», — вспоминает Илзе, и на глаза наворачиваются слезы. В последние годы она с мужем и дочерью живет в Норвегии, куда оба уехали вскоре после финансового кризиса.
О переживаниях детства она не думает, однако по-прежнему борется с последствиями. С незащищенностью, приступами паники, комплексом неполноценности. Когда еще во время учебы она сдавала на водительские права и инструктор во время езды начал кричать, «стала парализованной, не могла адекватно реагировать». Права в тот раз она так и не получила. Илзе регулярно борется и с «неспособностью» — с критическим отношением к самой себе: ну что же я! «Когда в детстве пыталась что-то сказать, реакцией было: «Закрой рот, твое мнение никого не интересует».
Илзе ответила Re:Baltica после нашей первой серии статей весной прошлого года. В эмоциональном письме она поблагодарила за работу и описала свои переживания. Думала, что они уже в прошлом, но рассказы об опыте других женщин вынудили пережить все снова. Она была удивлена и возмущена осуждающими комментариями, которые появились под рассказами пострадавших женщин. «Когда почитала комментарии, во мне все закипело. Как можно сказать «сама виновата» или «это семейное дело, и об этом не надо говорить?! — недоумевала Илзе. — Мне это не кажется нормальным в XXI веке». В результате она согласилась рассказать о пережитом, чтобы изменить отношение общества и объяснить, что насилие в семье — это не нормально.
* Статья основана на рассказах героев фильма, но в рамках возможного Re:Baltica связалась в каждом случае с еще одним источником, который это подтвердил. В случае Пегии — сестра (мать недоступна), Илзе — лучшая подруга. В случае Рихарда родственники умерли, и других возможностей проверить нет.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
