Отправлено: 07.05.20 20:49. Заголовок: Полина Люро. "Неслух".

Неслух

Полина Люро

Худенький двенадцатилетний мальчишка лежал на широкой лавке обнаженной
спиной вверх, закусив губу, и молчал. Внушительного вида седой монах
суетился вокруг него, осторожно протирая глубокие шрамы на
исполосованной кнутом коже, и обильно смазывал их темной, плохо
пахнувшей мазью. Морщины на его лбу двигались вслед за изогнутыми
бровями, когда он осторожно касался ребенка. Губы дрожали, а в маленьких
заплывших глазах прятались слезы сострадания.

- И почему ты такой неслух, ну, скажи мне, почему? - тихо бормотал он,
особенно не рассчитывая на ответ. - Слушался бы меня, и ничего бы с
тобой не случилось. Но ведь ты упрямец, каких поискать. Все делаешь
по-своему. И вот, чем это закончилось.

Монах тяжело вздохнул, взглянув на окровавленное тряпье, в которое
превратилась рубаха мальчишки после того, как настоятель монастыря
"наказал" его своим кнутом. Он, кряхтя, наклонился, подобрал обрывки
одежды и бросил их в очаг. А потом вернулся к мальчику и сел на соседнюю
лавку, уронив на колени натруженные руки.

- Ален, никчемный кусок ослиного помета, знаю, что слышишь меня. Не
молчи, скажи хоть что-нибудь, или я подумаю, что ты уже отправился на
небеса к своему дружку Люка.

Но Ален упрямо молчал, и старый монах потянулся за бутылкой вина,
припрятанной им под лавкой. Какое-то время он молчал, в келье
раздавалось лишь тихое бульканье, прекратившееся с его расстроенным
возгласом: "Вот ведь мерзкая дрянь, опять опустела! А утром, точно
помню, была полным-полна".

Он посопел и снова обратился к мальчику.

- Молчишь? Ну, молчи. Кто я тебе? Да никто, просто брат Бартем, зачем со
мной разговаривать. Это ведь не я спас тебя год назад во время грозы и
принес на своем горбу, полуживого, в монастырь и выхаживал твои чудом не
обгоревшие кости, на которых и мяса-то почти не было. Наверное, кто-то
другой вылечил глупого, ничего не помнящего мальчишку, дал ему имя Ален,
что значит "красивый". А потом с трудом уговорил Настоятеля оставить при
монастыре, чтобы тот не умер от голода в горах, правда? - и он опять
обиженно вздохнул.

- Пожалуйста, замолчи, - прохрипел Ален, - нашел, чем хвастаться. Да
лучше бы я сдох от удара молнии, чем терпеть такое здесь... Все равно
убегу, никто меня не удержит. Вот только поправлюсь и поминай как звали.

Монах немного помолчал, потом встал и медленно пошел за новой бутылкой
монастырского вина. Ален прислушивался к удаляющемуся тяжелому топоту
его ног, молча глотая слезы обиды и унижения. Бартем - искусный травник,
его мазь остудила горящие раны на спине и даже уменьшила боль, но она не
могла избавить от того, что мучило и сжигало Алена изнутри - ненависти к
Настоятелю монастыря.

О том, что брат Рейнер, при его высоком положении, питает слабость к
красивым мальчикам, Ален узнал еще год назад, когда оказался здесь
стараниями доброго травника. Тогда он был очень слаб, и его жизнь висела
на волоске. Бартем и его ученик Люка буквально вырвали мальчишку с того
света, по очереди день и ночь ухаживая за ним. Этого Ален никогда не
забудет, напрасно наставник упрекал его в подобном бесстыдстве.

Бартем заменил Алену отца, которого он не помнил, а Люка стал для него и
братом, и другом. "Ох, Люка... Как же болит сердце при мысли о тебе:
нескладный, худой, но улыбчивый и добродушный с мягкими карими глазами,
безобидный и никому не причинивший зла за свою короткую жизнь. Зачем ты
убил себя, глупый? Знаю почему и из-за кого, но не понимаю - зачем?
Этот мерзавец не стоит твоей жизни, а теперь он взялся за меня", -
Ален подавил стон, такую боль причиняла ему эта рана.

Старый травник возвращался в келью, видно, очередная бутылка была
припрятана им где-то недалеко. Прошел всего месяц с тех пор, как Люка не
стало, но именно с этого момента Бартем пристрастился к выпивке, тяжело
переживая потерю ученика. Теперь у него оставался только этот неслух, да
и тот делал все, чтобы так или иначе покинуть старика.

"Гордый упрямец, ни капли смирения, из него никогда не получится монах.
Никого не слушает, не то что Люка. Мой бедный Люка", - Бартем вытер
непрошенные слезы рукавом рясы и подошел к лежащему Алену.

- Сбежать хочешь, свиной выкидыш? Но как ты это сделаешь, если у тебя и
подняться-то сил нет? А вдруг раны загноятся, и ты умрешь прямо здесь, в
этой келье? А все потому, что ты - гордец, а нищим гордость не положена,
и вообще, это смертный грех. Подумаешь, потерпеть он не может! Вот Люка
был совсем другим, не тебе чета...

- Был. Разве не твоя вина, что он так долго терпел издевательство над
собой от этой свиньи? И даже его добрая душа не выдержала и поторопилась
на небеса... Хочешь, чтобы и я повесился, как он? Ни за что не прощу
Настоятеля, гореть ему в аду, вот уж кто настоящий грешник! Я отомщу ему
за Люка и не позволю даже пальцем к себе прикоснуться.

- Ишь ты, какой разговорчивый стал, а ну-ка, помолчи, неслух! Забыл, что
и у стен есть уши? Может, хочешь, чтобы меня выкинули из монастыря на
старости лет? - голос Бартема дрожал, - он распечатал бутылку и
приложился к ней, стараясь заглушить голос совести, не дававшей ему
нормально спать последний месяц. Этот мальчишка озвучивал его
собственные мысли, которые травник боялся произнести вслух.

Но Ален, преодолевая боль, продолжал гнуть свое.

- Чего ты боишься, брат Бартем? Что тебя выгонят? Никогда этого не
случится, ты ему нужен. Без трав и эликсиров, настоянных на них,
секрет которых ты так тщательно хранишь, не будет замечательных вин и
настоек, приносящих славу и немалый доход монастырю. И особенно его
Настоятелю. К тому же, помнится, ты сам как-то проговорился, что в
молодости вы с ним были лучшими друзьями, разве это не так? - в голосе
мальчишки звучала неприкрытая издевка.

Монах заскрипел зубами и в сердцах швырнул бутыль с драгоценным вином о
стену. Осколки брызнули на пол, наполняя келью ароматом пряных трав и
спелого винограда. Травник закрыл лицо руками и заплакал. Это сразу
остудило пыл Алена, он закашлялся, сплевывая кровь, и прошептал,
чувствуя, что отдал разговору последние силы.

- Прости, наставник, прости меня. Сам не знаю, как эта глупость слетела
с языка, я не хотел обидеть тебя, просто мне так больно... - и он потерял
сознание.

Брат Бартем всплеснул руками и, подбежав к мальчишке, стал приводить его
в чувство, повторяя: "Не умирай, неслух, не делай этого, не оставляй
старика совсем одного. Я сейчас, сейчас. Ты у меня будешь жить, мой
мальчик, обязательно будешь".

Через неделю Ален уже мог ходить, но пререкаться и спорить с наставником
не перестал. Он даже пытался помогать ему в мастерской, выполняя мелкую
посильную работу. Травник был доволен, что маленький помощник пошел на
поправку, и не скрывал своей радости, выражавшейся у него в особенно
сильном ворчании.

- Ален, дырявая твоя голова, не прикасайся к этой траве, знаешь же,
какой ожог будет, и чему я только целый год тебя учил.

- А я ничего и не трогал, наставник! Это у тебя после бутылки в глазах
двоится, наверное, на заутренней молитве всех братьев своим дыханьем
усыпил! - посмеивался ехидный мальчишка.

- Не мели чепухи! Я сегодня не пил, - сомневающимся голосом произнес Бартем,
обнюхивая рясу и осторожно заталкивая ногой пустую бутыль под лавку.

- Да если я сейчас поднесу свечку, у тебя изо рта полыхнет пламя. Прямо
как у того дракона, что год назад принес меня к этому монастырю.

- Опять за старое взялся, бездельник! Сколько тебе повторять, хватит мне
сказки про драконов рассказывать, придумал бы что-нибудь новое, а то
заладил: дракон, дракон... Не бывает таких тварей, это все бабкины
выдумки, и где ты подобных глупостей набрался, понять не могу. Подай-ка
мне ступку, да не эту, маленькую!

Ален вздохнул, протягивая брату Бартему требуемый предмет.

- И почему ты мне не веришь, наставник? Я, конечно, не помню, что было
до той грозы, но дракона не забыл: его чешуйчатая голова такая огромная,
как наша келья, пасть полна острых зубов, а глаза - большущие и желтые,
с узкими зрачками, прямо как у кошки. Такая жуть и красота! - мальчик не
скрывал своего восхищения.

- И почему, интересно, эта "жуть" тебя не слопала, а? А только опалила...
Может, поджарить сначала хотела, - засмеялся Бартем, и его двойной
подбородок заколыхался, а глаза совсем утонули в складках кожи.

- Смейся сколько хочешь, но он меня не тронул, потому что я понял его мысли.

- Как так? Опять врешь, неслух, лучше найди мне каменный пестик, да,
этот самый, давай сюда скорее. Ох, чуть не уронил, криворукая ты дубина!
Ничего-то тебе поручить нельзя, - ворчал Бартем, косясь на мальчика, но
по его заинтригованному виду Ален понял, что рыбка попалась на крючок.

- Дракон думал о том, что голоден, и хотел меня съесть. Тогда я
закричал, чтобы он этого не делал, потому что я невкусный. Только кричал
мысленно, у меня от страха челюсти не разжимались. И как так получилось,
сам не знаю. Дракон удивился и рассмеялся, страшно так, вот тогда меня
жаром и опалило, и я в траву свалился.

- А что дракон? - не скрывая интереса, спросил травник.

- Он осторожно подхватил меня своими когтищами и понес. При этом говорил
со мной, его голос раздавался прямо в моей голове: "Не умирай,
человечек, отнесу тебя к большому дому у скалы, там тебя вылечат. Я
виноват перед тобой. Если будет нужна помощь, позови меня". Самого
полета не помню, у меня от высоты голова закружилась. Он оставил меня
рядом с монастырем. А потом ты меня нашел.

Бартем хмыкнул, переливая темно-вишневую жидкость, похожую на кровь, в
маленькую бутылочку.

- И что ж ты его не позвал, когда тебе плохо было, а, сказочник?

Ален вздохнул, изображая грустный взгляд.

- Звал и не один раз, но он, наверное, не услышал. А может, сдох от старости.

- Выкрутился-таки, болтун! Хватит, иди ближе, покажу, как сделать настоящий
эликсир от ожогов, а не тот, что продают в аптечной лавке моей сестры.

Ален с удивлением взглянул на наставника, тот никогда не говорил с ним о
своей семье. Лицо Бартема стало таким печальным, что мальчик не решился
шутить на эту тему и неожиданно спросил:

- Наставник, а ты, правда, назвал меня Аленом за красоту? Неужели я был
таким неотразимым?

Монах криво усмехнулся.

- Сам-то как думаешь: весь обожженный, без волос, худой как палка, куда
уж лучше... Но волосы у тебя отросли, и ожоги зажили, теперь ты -
настоящий красавчик.

Мальчик осмотрел свои покрытые шрамами руки, потрогал рубцы на лице и
засмеялся: "И в самом деле - хорош!" У травника сжалось сердце: этот
малыш мог шутить над чем угодно, а больше всего над своим уродством. Чем
же он так приглянулся Настоятелю, может быть, своей непохожестью на других?

В это время в мастерскую вошел один из монахов. Он едва поклонился
Бартему, окинул презрительным взглядом Алена и сказал так, словно
выплюнул: "Настоятель приказал тебе, брат, завтра после утренней службы
привести мальчишку к нему в покои. Он хочет убедиться, что ребенок
здоров, и ты хорошо за ним присматриваешь". И ушел с гордым видом,
словно был королем, а они - его нищими подданными.

Бартем в растерянности плюхнулся на лавку и стал вытирать рукавом рясы
мгновенно вспотевшее лицо. Ален побледнел, но с места не сдвинулся.

- Наставник, я туда больше не пойду, лучше убей меня прямо на этом
месте, - едва прошептал он.

- Не пойдешь, неслух, обещаю тебе, - Бартем скрипнул зубами, подошел и
обнял ребенка за плечи, стараясь не касаться его изуродованной спины.

- Я убегу, сегодня же ночью, никто не сможет... - Ален не договорил и
заплакал, уткнувшись лицом в рясу монаха.

- Один ты не найдешь дороги, заблудишься. Тут вокруг леса и горы. Я сам
выведу тебя, но не ночью, а завтра на заре. А пока иди к себе и жди меня
там. Мне надо все приготовить, - его голос впервые за все время звучал
твердо и уверенно.

Мальчик поднял на Бартема заплаканные глаза.

- А как же дикие звери и разбойники, которыми ты меня всегда пугал?

- Я с ними разберусь. До того, как стать монахом, старый Бартем был
солдатом, и неплохим, между прочим. Веришь мне?

Ален вытер слезы и кивнул. Он вышел за дверь, осторожно закрыв ее за собой.

- Надо же, первый раз за все время не перечил мне, неслух, - с нежностью
пробормотал Бартем и начал готовиться к побегу.

Они вышли из монастыря незадолго до рассвета. Бартем ехал верхом на
ослике, которому, кроме немалого веса монаха, пришлось нести на себе две
полностью забитые седельные сумки. Ален шел рядом, ведя своего "скакуна"
за повод. Его лицо было таким счастливым и прекрасным, что даже шрамы,
оставшиеся после ожога, не могли его испортить. Большие ясные глаза
смотрели вперед весело и с любопытством. Летний ветерок трепал вьющиеся
белокурые волосы, делая его похожим на маленького ангела.

Бартем был серьезен и насторожен. Они миновали виноградники и свернули в
лес. Наставник заправил арбалет, проверил сумку с запасными болтами,
поправил висевший за спиной небольшой меч в потертых ножнах. Несмотря на
монашескую рясу и грузную фигуру, сейчас он не выглядел нелепо: опытный
человек сразу распознал бы в нем воина.

Бартем ехал по одному ему известным тропинкам и пересекал ручьи, путая
следы, а Ален время от времени высыпал на землю щепотки порошка,
способного отбить нюх у любого пса из возможной погони. Монах понимал,
что искать будут его, а не мальчика, ведь уезжая из святой обители, он
увозил с собой секреты, стоившие очень дорого.

Травник переживал, захочет ли сестра, с которой они не виделись с прошлой
весны, приютить у себя в доме двух беглецов. В любом случае, с его-то
знаниями и опытом они с Аленом не пропадут. Бартем в состоянии прокормить
и себя, и ребенка, если только они сумеют выбраться отсюда живыми.

Наконец, беглецы поднялись на пригорок, с которого, прежде чем
углубиться в лес, в последний раз можно было увидеть монастырь.

- Как думаешь, наставник, в обители уже началась заутренняя служба,
сколько у нас времени в запасе, пока они тебя спохватятся?

Бартем ничего не ответил, глядя на силуэт прилепившегося к горе
монастыря, над которым разрасталось большое черное облако. Даже с такого
расстояния было видно зарево пожара, охватившего часть его построек.

- Горят покои Настоятеля, твоя работа, неслух? - обратился он
равнодушным голосом к Алену, с восторгом наблюдавшему за этим
незабываемым зрелищем. Так и не дождавшись ответа, Бартем развернул
осла, и, уже не торопясь, они въехали в лес.

Дракон облетел здания монастыря еще раз, убедившись, что его пламя
справилось со своей задачей, и, сделав крутой вираж, повернул вслед за
маленьким человеком, понимающим его речь. Надо было проследить за тем,
чтобы ребенок добрался до города без ненужных приключений. Драконы
всегда держат свое слово.